***
Их отношения с самого начала были вопросом времени. Виктория была самой яркой из девушек — королевская осанка, ледяная надменность в мятных глазах и презрительная усмешка. Она говорила нараспев, играя переливами звуков, и ходила своей фирменной я-абсолютно-идеальна походкой. Макс выделялся из курсантов, и не только накаченным телом. Целеустремленностью, смелостью. Даже какой-то наглостью. К тому же он был вхож в круг доверенных лиц капитана. Их отношения с самого начала были авантюрой. Они негласно были признаны самой красивой парой корабля. И у них действительно все было красиво…. Было жестко. Кого они пытаются обмануть? Днем Макса не волновало, с кем Вика обжимается на палубе. Днем Рутковская плевать хотела, с кем флиртует ее парень. Только ночи они стабильно проводили вместе. В трюме, где Григорьев соорудил что-то вроде кровати. Два сломанных человека, которым было мало друг друга, мало привычного, мало того, что когда-то у них было, разозленные и обиженные на судьбу. Они искали что-то, не зная, что именно, запутались в своих тайнах и недомолвках. — Оставь. Я боюсь темноты. — Макс задерживает руку над выключателем, смотрит на девушку удивленно. Неужели у нее тоже есть слабости? — Доверься мне. — блондин все же выключает свет, возвращается на кровать, обнимает Вику и продолжает обнимать всю ночь, так, что она забывает обо всем, тем более о своих страхах. — Чего боишься ты? — очередной темной ночью, когда Макс на ощупь находит ее ладонь и переплетает их пальцы. — Одиночества. Поэтому пошел в мореходку. Команда — единый механизм, а на корабле ты всегда часть команды. — Красиво. Кружевное Рутковской бьет в глаза венозным цветом, но парень впервые смотрит не на него. Встречаются взглядами — небесные с мятными, впервые не ледяными. Сейчас в ее глазах не айсберги, а шторм, утягивающий корабли на дно. Обломки звезд падают в волны, и проблесков надежды на ее небе все меньше и меньше. Макс крепче сжимает ее в объятиях, обещая себе, что не позволит ее небу совсем рассыпаться ледяными осколками. Они ведь спасают друг друга. Вроде как. По утрам Вика тихая и задумчивая. Ее как будто вовсе нет. В такие моменты Вика совсем не стерва. И она всегда уходит, как только Макс просыпается. Ей, похоже, плевать, что он просто хотел бы посидеть рядом, слушая ее дыхание и касаясь губами прохладного шелковистого плеча. Даже не прося ее поделиться своими утренними мыслями. Но она всегда уходит. Красиво. Но все больше бессмысленно. Макс больше не обнимает ее по ночам. Они просто не выключают свет. Вика уходит еще до рассвета. Парень просыпается один. Их переидеальные отношения ломаются в один момент. Лопаются, как мыльный пузырь. — Это уже слишком. — Вика лепит однотонные слова и жвачку на какой-то ящик. Григорьев лишь усмехается. О чем они? Ах да, его флирт с капитанской дочкой. А она… с Ренатом, кажется. — Тебе весело? — — Ты злишься, милая, потому что я знаю твои слабости. — фраза брошенная небрежно, но по живому, по едва поджившим рубцам. Знал бы он, сколько сил она положила, чтобы выжечь, вырезать все свои слабости, страхи и сомнения. Сколько литров духов, тонн пудры, тюбиков красной помады и вороха откровенной одежды ушло на создание новой Виктории — сильной, уверенной, стервозной и наглой. Кажется, Макс видит это в ее глазах, потому что на его лице мелькает тревога. — Вика? — небо брюнетки падает, пеплом обрушивается под ребра, пачкая их сажей и гарью. Это конец. Парень пытается обнять, и в этот момент кажется, что что-то еще можно спасти. Он не может отпустить, а она не может ускользнуть, и они вдвоем это понимают. Только точка невозврата как-то шутя пройдена. — Пусти. Меня ждут. — шепотом. Макс руки разжимает мгновенно. — Иди. К нему. — цедит он сквозь зубы. Вика, словно отзываясь на это, ускорила шаг. Ушла. Вика ночует у себя в каюте раз пятый, кажется, за все путешествие. И не понимает, как здесь вообще можно спать. Ей впервые в жизни т а к больно. Так, что даже нет сил закричать, завыть или заплакать. Наоборот, хочется сжаться в комочек, чтобы стать как можно меньше, и тем самым уменьшить боль. Рутковская сворачивается в клубок на кровати. Только не помогает. Корабль продолжает жить. И они тоже продолжают жить, к их обоюдному удивлению. Даже действуют все еще слаженно — разбивают вторую красивую пару на корабле. Капитан и Ксения. Только Вике уже скучно. Они с Громовым похожи только именами. И то не совсем. Победы у них разные. Макс скучает по Вике. По утренней Вике. Ксения с утра была очень оживленной и веселой. Он просто не мог привыкнуть. Пока. За завтраком, на работах и на занятиях Григорьев ищет улыбку Рутковской. Ловит ее — чаще всего фальшивую, и всегда направленную не ему, — и всегда приписывает себя к адресату. Привычка, да. Они живут, только Макс и Вика — порознь, но так же слаженно — живыми себя не чувствуют. Им плохо. Одиноко, темно и холодно. Они сталкиваются в пустом коридоре совершенно случайно. Парень ловит взгляд покрасневших мятных. Совсем не спит. — Вика… — — Да? — оборачивается. Слишком близко. Включите воздух, пожалуйста. — Знаешь, если тебе плохо, мы могли бы… — Вика лишь грустно усмехается. — Если мне будет совсем плохо, Макс, значит ты рядом. — Вика с удовольствием вышла бы в окно, махнув средним пальцем на прощанье. Только окон нет. Интересно, как долго лететь с мачты до воды? — Я не могу уйти, а ты не отпускаешь меня. Давай прекратим. — Уходит. Снова. Только аромат цитрусовых забивается в ноздри (и под кожу), а усталый взгляд выжжен в памяти.***
Вика знает, что от хлама надо избавляться. Она сжигает эти хрупкие листики воспоминаний. Море окрашивается в багряный. Над морем закат. — Вика… — Макс отстраняется, смотрит ей в глаза слишком серьезно. — Может, мы… — — Григо-орьев, — тянет, как в старые добрые. — Ты что, влюбился? — красноречиво опущенный взгляд мгновенно отбивает желание шутить. Рутковская на миг касается губами лба парня. — Выздоравливай. — тихо желает она. Уходит.