Embrace of Samum

ურმული - ჭრელ ბაღდადზე

      Благополучие своего государства – этим должен жить по-настоящему хороший правитель. Юта делал все для того, чтобы быть хорошим королем, ведущим свое государство к процветанию, а народ к счастью. Это наполняло его существование смыслом, вселяло чувство значимости и нужности. Его сердце наполнялось радостью, когда он видел плоды своего труда. Король любил прогуливаться улицами столицы на своих двоих, хоть и в окружении стражи, наблюдая за тем, как живет простой народ. Чем они занимаются, что заставляет их хмуриться, а что смеяться. Как на их ежедневных заботах сказываются новые дороги и школы.       К слову, о школах: по инициативе короля в столице заканчивалось строительство уже пятой, и еще по две строилось в каждой провинции. В этих школах могли обучаться все мальчики, успешно сдавшие вступительные экзамены, и девочки из знатных семей. Юта верил, что образование и наука – основа стремительного развития государства. В прошлом году в столице начала работать первая обсерватория, а ученые и инженеры разрабатывать проект по водоснабжению городов. Уже этой осенью в нескольких из них должны были приступить к сооружению первых в стране водопроводов. Донхёк был в курсе почти всего, что король делает для своего государства, и признавал, что его преданность долгу заслуживает уважения. Холодного, вынужденного уважения.       Все это требовало множества различных ресурсов, а наличие этих ресурсов в должном количестве мог обеспечить только мир. Мир – это то, ради чего Юта решился на убийство отца. То, ради чего он показательно наказывал предателей. Но они жили в суровое время, и аппетиты врагов были зверскими, амбиции – непомерными. Утром король узнал, что у северной границы наблюдается скопление вражеских войск. Ситуация давно накалялась, и этого следовало ожидать, но Юту не покидали надежды на мирное решение конфликта. Если бы войско напало, это бы порушило все его планы. Поэтому к полудню государь принял решение отправить гонца с просьбой о переговорах.       Следующие двое суток до возвращения гонца король провел в постоянном напряжении, и даже музыка не могла успокоить его сердце. Весть была короткой: в ближайшие дни в столицу прибудет посол для обсуждения текущего положения дел. Посла встретили во дворце уже на следующий день, и на этот раз в зале присутствовал лишь король и советники по иностранным и военным делам.       - Ваш отец во время своего правления заключил союз, подрывающий доверие нашего короля к вашему государству. Ваш отец встал на защиту земель, захваченных мятежниками. Земель, которые принадлежали нашему королевству. Мятежные настроения в тех землях все еще слишком сильны, войско многочисленно и хорошо натренировано. Ваша страна – единственный поставщик пшеницы, оберегающий мятежников от голода. Прекратите поставки, и мир будет сохранен. В противном случае начнется война.       - Мне нужно время, чтобы подумать. Располагайтесь во дворце, посол. К завтрашнему утру я сообщу вам свое решение. – Лицо Юты еще никогда не было таким мрачным на памяти Донхёка: складка между его бровями появилась несколько дней назад и до сих пор не разгладилась.       К ночи решение так и не было принято, и король ходил кругами по своим покоям, взвешивая все возможные варианты. А было их всего два: обречь чужую страну на голод или подвергнуть опасности свою. Вряд ли в таких вопросах был компетентен придворный кеманчист, но Юта снова позвал его к себе и заставил выслушать. В глазах Донхёка, казалось, не было и тени сомнения.       - От голода погибнут все. Старики, женщины, дети. Они будут умирать долго и мучительно. На войне же погибнут солдаты. Обученные и с оружием в руках. И смерть их будет быстрой и благородной.       - Но разве… разве смерти других, смерти твоей семьи… Разве это не будет значить, что они умерли зря? – Взгляд Донхёка блеснул гневом, он сжал зубы, выдержав паузу, чтобы ответ вышел достойным.       - Я не предлагаю тебе исправлять ошибки. К тому же, я уже уяснил, что ты их таковыми не видишь. Поступи из соображений чести. Или же из соображений пользы для своего государства. Выбор за тобой. Но ты знаешь, что бы выбрал я. Ты позвал меня, чтобы узнать, и теперь ты знаешь.       - Да, я знаю.       Следующим утром Юта объявил послу о том, что поставки пшеницы будут продолжаться, несмотря ни на что, и попросил передать королю, чтобы тот еще раз тщательно обдумал, нужна ли их государствам война.       - Боюсь, Ваше Величество, что у меня уже есть ответ. Войне быть.       Слова посла не были пророческими, скорее в них крылась неизбежная правда. Вскоре после отъезда посла столицы достигли вести о том, что вражеское войско на севере перешло в наступление и пересекло границу. Другое приближалось к востоку – областям с наибольшим количеством посевов пшеницы. В борьбу также вступили союзные государства, но не все из них откликнулись на зов о помощи. После недельных раздумий король решил отправиться на восток с королевской ратью и отразить наступление.       О военном деле Юта знал по большей части из уроков отца и лишь дважды участвовал в битве. Он неплохо справлялся с мечом, но еще никогда не вел за собой армию. Однако он не мог подвести свой народ и на этот раз. Страх терзал его, и все же доблесть побеждала. За свою страну Юта готов был погибнуть. В конце концов, в другом он не видел смысла.       Пожалуй, кроме еще одного. Свет, источаемый Донхёком, все еще не давал королю покоя, и чувства, что зрели внутри все это время, так и норовили вырваться наружу. Юта нуждался в том, чтобы дать им выход. Особенно сейчас, уходя на войну. Он так в этом нуждался, что его разум помутился, породив безумную идею. Настолько безумную, что король был уверен в ее провале.       - Я прошу тебя провести со мной ночь, – едва дыша говорил Юта за запертой дверью Донхёковой комнаты. Парень не поверил своим ушам, смотрел на короля так, словно тот окончательно выжил из ума. – Это не приказ, всего лишь просьба. Завтра утром войско отправляется в путь. Королю нужно постараться, чтобы погибнуть на поле боя, но я уже давно сомневаюсь в своей удаче… – Юта блекло улыбнулся. – Я буду ждать тебя ночью. Если не придешь, я пойму. Но я был бы счастлив, если бы ты пришел. Впрочем, этого ты, наверное, хочешь меньше всего – моего счастья.       Стражники были предупреждены, а в королевских покоях зажжены лампы с маслами апельсина и корицы. В их приглушенном янтарном свете Юта лежал на атласных покрывалах, думая о дороге и ни секунды о том, что его одиночество могут нарушить. Ведь в чудеса он не верил с тех пор, как скончалась мать. Поэтому скрип двери в полночь заставил его сердце пропустить удар, и еще один, когда он увидел на пороге Донхёка, запахнутого в вышитый маками шелковый халат. Его глаза сверкали, но лицо было спокойным и твердым.       - Ты пришел?..       - Нет. Все, что ты видишь – сон.       Губы Юты тронула улыбка, и ему показалось, лишь на секунду показалось, что Донхёк улыбнулся в ответ. Ли прошел к королевскому ложу и, присев на самый край, потянул пояс халата, оголив грудь и одно плечо. Его кожа была прекраснее, чем самые дорогие ткани – Юта не верил, что все это происходит наяву. Вопреки ожиданиям, Донхёк не избавился от халата, только раскрыл его, но и этого было достаточно, чтобы лишиться остатков рассудка. Больше, чем достаточно.       Король обнажился полностью, и Донхёк разглядел, как окрепло его тело. Сейчас, в приглушенном янтарном свете ламп, он видел, что Юта был красив. Даже слишком красив для того, кем он стал. И лицо его, когда он склонился, чтобы коснуться губами губ Донхёка, все так же приковывало взгляд, как и много лет назад. Поцелую не суждено было свершиться: в последний миг Ли отвернулся, но губы короля все равно добрались до него. Они чувственно спускались по шее до самой груди и там рисовали узоры – утонченнее, чем вышивали мастерицы на самых дорогих тканях.       Глупые желания захватили мысли Донхёка, и он, сам того не осознавая, последовал одному из них – дотронулся до волос Юты, провел по ним ладонью. Если бы он знал, что его механическая ласка вызовет до того теплую, просто ослепительную улыбку, удержался бы от соблазна, чего бы ему это ни стоило. Нежность короля удивительным образом была соразмерна его жестокости. Донхёк гадал, был ли Юта нежен настолько с кем-то еще, и ему почему-то хотелось в тот момент, чтобы ответ оказался отрицательным. Чтобы вся существующая в Юте нежность принадлежала ему одному.       Прикосновения становились откровеннее, но все они исходили от короля. Он касался Донхёка там, где не касался никто прежде. И вместо того, чтобы чувствовать отторжение, Ли наслаждался тем, какое удовольствие дарили ему тонкие пальцы. Было ли то предательством? Возможно. Пока Юта его касался, Донхёк помнил лишь счастье, каким полнились далекие дни их детской безоблачной дружбы. Их чистой любви. Быть может, он был одурманен маслами, но ему мнилось, будто даже с первым проникновением та чистота никуда не делась. И легкая боль, которой оно сопровождалось, была мизерной платой за священную близость душ.       Как бы Донхёк ни хотел, он не мог испытывать отвращение ни от поцелуев, ни от факта того, что ему приходилось принимать плоть своего злейшего врага. В глазах Юты не было ничего, что вызывало бы это чувство. Донхёк видел в его глазах весь свой мир. Каким он был и каким стал. Донхёк видел в его глазах любовь. И свет.       - Я люблю тебя, – горячечно прошептал король, и Донхёк ощутил, как внутри разливается горячая влага. Дрожащей ладонью он трепетно накрыл пылающую щеку Юты, и тот снова улыбнулся. Так, словно был счастлив.       - Прости, – тихо произнес Донхёк, притягивая к себе будто для поцелуя, и правая его рука, укрытая рукавом халата, пронзила сердце Юты кинжалом. – Прости за то, что не смог простить тебя.       Улыбка Юты выцвела, но не до конца. Взгляд остекленел, и Донхёк продолжал смотреть в его глаза – как из них секунда за секундой испарялась жизнь. Кровь заливала ложе, но прежде всего, омывала убийцу.       - Я должен был, должен. Ты же понимаешь? – спросил Донхёк, прижимая к себе тело короля и глотая слезы.       - Понимаю, – Донхёк чувствовал на шее слабое дыхание. – Спасибо.       Дыхание прервалось, теперь уже навсегда. Король великого государства погиб в объятиях последнего выжившего предателя из рода Ли. Не Юта, а беспощадные ветры самума обнимали Донхёка, раскаленный песок целовал его. И в лучах восходящего солнца, и в стуке копыт королевской конницы, и в зеленых глазах чужеземных воинов – повсюду он видел и слышал только предречение о вечном трауре.