Embrace of Samum

      Красота Донхёка была из тех, что невозможно пренебречь. О ней невозможно было забыть, однажды увидев – Юта понимал это. Его взгляд безотчетно задерживался на коже оттенка жженого сахара, на пленительных глазах необычной формы и даже губах. Королю не стоило подолгу заглядываться на придворного кеманчиста, он мог быть неверно истолкован, пошли бы слухи. Впрочем, во дворце уже и так шептались о том, что новый музыкант присутствовал на всех встречах государственной важности. Однако контролировать свои глаза и мысли было проблематично. И в какой-то момент Юте показалось, что не он один испытывает подобное.       Повсюду Донхёка все еще преследовала стража, и это было необходимой мерой, что становилось совершенно ясно из одних лишь взглядов, которыми он измерял все вокруг. От смирения и уж тем более покорности в нем не было ничего, как могло померещиться в тот день, когда его освободили из темницы, и он впервые играл для короля. Дворцовая стража должна была обладать повышенной исполнительностью и соблюдать строгую дисциплину. Ни одного лишнего движения без приказа короля. Поэтому было странно наблюдать, как один из стражников преградил путь Донхёку, и Ли смотрел на него презрительно и в то же время обеспокоенно. После рука стражника дотронулась до смоляных волос, и Донхёк резко отбросил ее, прорвавшись вперед и покинув коридор поспешным шагом.       После того случая Юта стал пристальнее следить за своенравным стражником, обнаружив спустя недолгое время, что он не спускает глаз с Донхёка ни на секунду. Вероятно, так вел бы себя тот, кто более других предан своему делу, но лицо выдавало его. Обычно король видел то, что остальные хотели ему показать, но все же за свою жизнь ему удалось повстречаться и с похотью: как правило, он оказывался невольным свидетелем мелких сцен между слугами. Похоть. То совершенно точно была она. Пожалуй, Юта распознал бы ее, даже если бы никогда раньше не сталкивался. Интуиция подсказала бы ему. И какая-то необъяснимая угроза. Лицо стражника становилось омерзительным, когда он смотрел на Донхёка, и молодой правитель думал только о том, до чего же хотелось это лицо со всей силы ударить.       И вот сегодня утром Юта обратил внимание на состояние Донхёка – парень выглядел особенно поникшим, хотя еще не было утра, в которое бы он явился не омраченным своим нынешним положением. Когда он взялся за инструмент, рукава скользнули вниз, обнажив запястья, и король заметил чуть выше золотых браслетов неровные лиловые кольца под кожей. Сначала недоумение и после ярость захлестнули Юту, и он вскочил с трона, подбежав к Донхёку и встревоженно обратившись к нему:       - Что произошло? Что с твоими руками? – Король почти невесомо коснулся запястья той руки, которой Донхёк держался за гриф, и тот мгновенно ее опустил.       - Все в порядке, Ваше Величество, я могу продолжать игру.       - Послать за лекарем. Пусть принесет свою лучшую мазь от ушибов. Кеманчисту не положено играть с поврежденными руками, разве твой наставник не сообщил тебе это? Игрой ты можешь только усугубить проблему. Зачем мне кеманчист, который не способен выполнять свою работу?       Пожаловавшего в зал лекаря король лично встретил и любезно провел к сидящему на своей скамье робеющему Донхёку. Лекарь осмотрел запястья парня и подтвердил, что никаких серьезных проблем нет, но лучше бы ему отдохнуть сегодня. Юта кивнул, выдал кроткое «разумеется» и предложил сейчас же пройти в покои Донхёка. Стражникам он велел оставаться за дверью. Уже там лекарь открыл баночку с мазью и собирался нанести ее, но король остановил его:       - Думаю, он справится сам. Было бы замечательно, если бы вы оставили лекарство моему кеманчисту, и он мог бы использовать его самостоятельно, пока синяки не сойдут. Чтобы не тревожить вас попусту. Спасибо, лекарь, вы можете идти. – Лекарь поклонился и покинул комнату, оставив короля наедине со своим слугой.       Поскольку то, что планировал совершить Юта, исключало присутствие посторонних. Донхёк сидел на кровати в немом ожидании, и его глаза широко распахнулись в изумлении, когда король опустился перед ним на колени, бережно беря за руку и начиная аккуратно втирать мазь в запястья. Этот жест был отчаянным, преисполненным вины и в то же время надежды. Донхёк почувствовал, как тянет в груди, и он хотел прекратить это, но что-то мешало ему. Он смиренно смотрел сверху вниз на то, как король великого государства, убийца его семьи, сидел перед ним на коленях и пытался унять его боль. Лишь мизерную боль по сравнению с той, которую он ощущал каждый день, находясь во дворце и играя для Юты.       В следующие несколько секунд Донхёк почувствовал, как погружается в безумие: то ли свое, то ли короля. Потому что своими глазами видел, как тот, закончив с мазью, эфемерно прикоснулся губами к подушечкам его пальцев – слегка покрасневшим и уже успевшим загрубеть от ежедневной игры на кеманче. Юта наконец поднялся с колен и снова возвысился над Донхёком, и лицо его было суровым.       - Кто это сделал? Назови имя. – Голос короля звучал требовательно, даже в какой-то мере грозно.       - Имя не поможет. Помог бы кинжал. Но мне его не видать, верно? – Донхёк смотрел прямо в глаза, потирая запястья – в комнате стоял сильный запах трав.       - Верно. По счастливой случайности, имя я знаю сам. – Во взгляде Донхёка промелькнуло смятение. – Скажи, что он сделал с тобой. Все ограничилось руками, или он причинил тебе и другой вред? Он угрожал? Чего хотел от тебя? Отвечай, Донхёк. Сделал ли он что-то преступное? Отвечай же, ну! Или ты боишься, что он получит по заслугам? Ты боишься за него?.. – На миг злоба короля сменилась страхом, но в итоге тот только сильнее подпитал ее.       - Он не сделал ничего, за что должен был бы отвечать смертью. – Эти слова прозвучали для Юты неубедительно, и он покинул покои Донхёка, направляясь к тому самому стражнику, будто в лихорадке.       Пара минут, и королевский кинжал уже поблескивал у горла мерзавца. Лезвие задевало кожу, медленно окрашиваясь в алый. Мужчина слезно молил о пощаде, в то время как остальные из стражи смотрели на происходящее в молчании, но каждый думал об одном и том же: государь не в себе. Ведь он даже не озвучил причины. Еще самую малость, и кинжал бы лишил стражника жизни, но почему-то Юта опустил его и сделал шаг назад.       - С этого дня ты будешь строить дороги. Тебе больше не место в дворцовой страже.       На следующий день Донхёк поинтересовался у короля, куда исчез стражник. Он предполагал самое худшее, и ему не было жаль – он не испытывал к бедолаге симпатии. Его всего лишь заботило, как далеко Юта зайдет.       - Он жив. Можешь не беспокоиться, – сухо ответил король, и Донхёк вопросительно вскинул бровь.       - Я ничуть не беспокоюсь о его жизни, Ваше Величество. Лишь о вашем здоровье. В последнее время вы сохраняете слишком много жизней. Не похоже на вас. Может, вам тоже стоит обратиться к лекарю? – Донхёк в очередной раз сказал больше, чем было положено, а Юта в очередной раз смолчал, хотя на губы некстати вдруг стала наползать улыбка.       Последний из рода Ли, воспроизводя на кеманче новую мелодию, размышлял о том, что мальчик, которого он когда-то знал, все еще, очевидно, не мертв.       К огромному сожалению, не мертв.