***
Родители смотрели какую-то очередную комедию, а Маринетт сидела под ёлкой, рассматривая золотую коробочку. В который раз он ускользает от нее? Безумно больно смотреть на него и понимать, что вы никогда не будете вместе, что он всегда будет слишком далеко от нее. Эти чувства любви к Адриану поначалу наполняли душу Маринетт теплом, которое она не могла сравнить ни с чем, а теперь… Внутри было пусто. Конфеты не казались ей сладкими, а печенье с шоколадом уже не радовало. Яркие новогодние вывески и гирлянды не производили такого впечатления, какое производили ранее. Это расстраивало, а в голову закрадывалась одна не самая приятная мысль. «Может, оно и к лучшему.» До Нового года оставалось всего ничего. Час. Час и все снова пойдет по кругу. Школа, дом, пекарня, уроки, сон. Ее образ жизни из года в год повторялся. Она не видела изменений, которые могли бы произойти, если бы она действительно этого хотела. Но ведь она хотела, да? Наверное, да. Но сейчас она была неуверенна в этом. Если ей суждено быть одной и продолжить дело родителей, то почему бы и нет? Пекарня является смыслом жизни для ее родителей, теперь она станет новым смыслом жизни для нее самой. Доставлять своей работой радость людям, разве не этого так рьяно желает Маринетт? Не совсем… — Дорогая, иди скорее за стол, осталось пол часа, — щебечет Сабина, присаживаясь за стол и выкладывая жаркое на тарелку. — Да, я сейчас вернусь, только схожу кое-куда, — Маринетт медленно надевала замшевые сапожки, оттягивая момент прихода Нового года. Она просто не желала встречать его; не хотела, так и не подарив ему подарок. — Поторопись! — крикнул в догонку Том.***
До Сены она добежал за две минуты, а потом поняла, что до конца не застегнула пальто, не надела перчатки и шапку с шарфом. А ещё, неизвестно зачем, взяла с собой этот злосчастный подарок, из-за которого у неё теперь столько проблем, хоть и не значительных. Лёгкий мороз сковал набережную и покрыл Мост Искусств инеем. Маринетт шагала медленно, нарочно оттягивая момент возвращения домой. Проведя рукой по маленькому розовому замку в форме сердца, Дюпен-Чен ощутила болезненный укол в районе сердца. Фантазия в красках обрисовала момент, когда влюбленная парочка закрепила этот замок здесь, в одном из самых романтичных мест Парижа. И сейчас они, наверно, стоят на балконе, ожидая наступление долгожданного Нового года. Они поцелуются, и это будет прекрасным концом этого и началом нового года. Мерцая мягким фиолетовым свечением, на темном небе замаячила бабочка. Она плавно опускалась вниз, грациозно взмахивая тонкими крылышками. Потоки морозного ветра немного сбивали ее траекторию, но она непременно возвращалась к ней, медленно настигая новую, ничего не подозревающую жертву Бражника. — Маринетт? — девушка повернула голову и увидела стоящего перед ней парня. В руках он держал большую коробку розового цвета, а на ней были нарисованы маленькие белые сердечки. Широкая, голубая, даже васильковая, лента перетянула этот необъятный подарок. — Ты что тут делаешь? Парень стал неуклюже подходить к ней, и в свете тусклых фонарей блеснули его яркие, голубые глаза. Он аккуратно положил драгоценную ношу на промерзшую мостовую, опираясь на перила и улыбаясь. — Привет, Лука, — вымученно улыбнулась Мари, обращая на него свои тусклые глаза. — Что-то произошло? — Лука внимательно вглядывался в потухшие васильковые глаза, стараясь понять, что не так. Обычно она светилась позитивом изнутри, а в преддверии Нового года должна была просто излучать позитив, заражая окружающих предновогодним настроением, а сейчас… Перед ним стояла не та девушка, в которую он по уши влюбился, не та девушка, которая верила в сказки и в принца на белом коне, не та, которая смешно морщила носик, когда думала. Не она. Его Маринетт абсолютно другая. Его Маринетт. — Да так, ерунда. — Девушка отвернулась и стала вглядываться в синеву ночного неба. Парень резко притянул девушку к себе, от чего она резко выдохнула, готовая выплеснуть на него тираду возмущений. — Если бы была ерунда, то акума бы не прилетела. Маринетт широко распахнула глаза, разворачиваясь в объятиях парня и всматриваясь в темноту, царившую вокруг. В свете фонарей, мерцая фиолетовым отблеском, летала темная бабочка. Она медленно приближалась к ним. Девушка старательно начала перебирать в голове все приятные моменты, что прожила в этом году, но ничего не вышло. Тьма по прежнему обвалакивала ее сердце. И тогда у Луки созрел план. — Хэй, Ма-мама-Маринетт, помнишь мелодию? — В голове у девушки всплыли воспоминания их первой встречи, приятно переливающаяся музыка, которую создал Лука. Это было незабываемо. Тогда она поняла, что, помимо Агреста, в Париже есть ещё один идеальный парень, что сумел посеять сомнения в ее волнующееся сердце. Он стал причиной ее странного поведения на фестивале, он стал тем, кто действительно заставил ее думать обо всем, что связано с ним. Если с Адрианом все вышло так, то Лука сделал ее такой лишь благодаря своей улыбке. Он стал тем, кто всегда выручал ее. Тогда, с Кагами, он помог ей, дав понять, что она не одна, и что она, в первую очередь, девушка. Привлекательная девушка. Все это показал ей он. — Я помню! — Дюпен-Чен доверчиво прижалась к нему, чувствуя, как камень, лежавший на сердце, разбивается о стену новых, давно знакомых ей чувств, таких теплых, но отличных от тех, которые она испытывала к Агресту. Они были сильнее. Акума, подлетев к лицу девушки на довольно близкое расстояние, была поймана хрупкой ладошкой. Маринетт, улыбаясь, чувствовала, как трепещут крылья бабочки в ее ладошке. Брюнетка не чувствовала больше той боли и страха, находясь в теплом кольце крепких рук. Пять минут. — Дунь, — Маринетт подставила свой маленький кулачок к губам парня. Он, улыбнувшись, слегка дунул, а Мари медленно раскрыла ладонь, выпуская на свободу белую, чистую бабочку. — Пока-пока, маленькая бабочка, — улыбнулся Лука, смотря в след порхающему чуду, похожему на снег. Три минуты. Маринетт развернулась лицом к Луке, не покидая кольца его объятий. — Всё-всё помню, — Мари прижалась щекой к груди парня, обвивая руками его шею, укутанную в тёмно-синий вязанный шарф, который она сама когда-то ему подарила. Мороз нещадно щипал и без того красные щеки девушки. Мари ощутила, как парень разжал кольцо рук, а на голову опустилась черная шапка. — Надень, уши застудишь. — Маринетт улыбнулась, натягивая шапку. Тридцать секунд. — Я… Это… Ну… Спасатель, ой… Спасох… То есть… — Девушка покраснела, хотя, казалось бы, куда больше? — Ты хочешь сказать мне спасибо? — Да. — Пропищала Мари, поднимая свои сверкающие васильковые глаза на Луку. Пятнадцать секунд. Маринетт достала из внутреннего кармана своего пальто подарок, неуверенно протягивая его Куффену. Десять. Лука принял подарок и притянул девушку к себе. Девять. От нее веяло чем-то терпким, сладким. Корицей! Она пахла корицей. Восемь. Семь. Шесть. Лука медленно приближался к столь желанным губам девушки, о которой ему каждую ночь снятся сны. Она и не сопротивлялась, доверчиво прижавшись к его груди и привстав на цыпочки. Пять. Четыре. Лука коснулся своими губами губ девушки, захватывая и оттягивая нижнюю губу. Три. Она была такой сладкой и нежной. Пыталась сама поцеловать его. А когда парень подключил язык, она рвано выдохнула, от чего кислород закончился раньше. Два. Парень снова припал к губам девушки, не давая той возможности опомнится. Один. Громогласный крик из домов неподалеку оповестил пару о приходе Нового года. Лука коснулся ее лба своим, смотря в глаза, теперь уже его, девушки. Она была прекрасна. На щеках играл лихорадочный румянец, а глаза горели светом тысячи алмазов. Это было волшебно. — С Новым годом, Маринетт. — Я люблю тебя, Лука. На мостовой, рядом с улыбающимися подростками, лежали две коробки с подарками, в каждой открытке, закреплённой на ленте, была одна и та же надпись: «Я люблю тебя. С новым годом!»