Неживая

— Есть очень страшные заклинания, которые сводят с ума, постоянно нашептывая что-то человеку, путая его мысли. Есть заклинания, разбивающие единую душу внутри одного тела. Действия человека временно становятся неподконтрольны ему. Иногда не временно, когда разные части некогда единой души часто не сходятся во мнении, что именно съесть на завтрак, куда пойти и как рано лечь спать, так как обе части могут управлять телом одновременно. Человек погибает в нелепых обстоятельствах, например, падая с лестниц, потому что часть его желала подняться, а другая нет, — голос профессора Бэгшот — родного брата Батильды Бэгшот, написавшей курс учебников Истории магии, мягко и завораживающе разливался по аудитории, наполненной притихшими школьниками. — Но в курсе Защиты от Темных искусств мы должны научить вас противодействовать самому распространенному колдовству, которое может встретиться на вашем пути. Такие глубокие познания имеют лишь отчаянные фанатики либо те, кто изучал этот вопрос с академической точки зрения. Вряд ли первые вам встретятся, а последние решат нанести свой удар. — И к какой категори относитесь вы? — голос Симуса Финнигана прозвучал особенно громко в полной тишине. — Я сорок лет был тем человеком, что помогал ликвидаторам заклятий пробраться ко многим зачарованным древностям и видел множество поистине страшных проклятий, которые не сравнить с Непростительными, которые могут причинить такую ужасную боль, вывернуть тело наизнанку кожей вовнутрь, высушить человека, лишив жидкости организм, после чего человек становится сморщенным, как дерево в пустыне. Страшное я повидал, молодой человек. И разрабатывал ритуалы и контраклятия к таким проклятиям. Потому они и не считались Непростительными — их можно было снять или обойти. Профессор Бэгшот сам выглядел как сморщенное дерево в пустыне, настолько он был старым, но его истории были куда занимательнее тех, что рассказывали школьниками предыдущие преподаватели на этой проклятой должности. * * * Слова профессора Бэгшота крутились в голове Гарри, принимая бесформенные мысли-образы, за которые и не зацепиться. Но в них однозначно что-то было. Ему казалось, что в них разгадка очень многого. В библиотеке было тихо, как обычно и бывает днем в субботу. Лишь Гермиона Грейнджер сидела в углу, и как и Поттер держала в руках какой-то старый фолиант, вынос которого был запрещен по причине его ветхости. Гермиона заметила, что Гарри на нее смотрит, и слабо улыбнулась. Он решил пересесть к ней, ему нужна была ее помощь. Схватив свою книгу, Поттер по-привычке попытался взъерошить волосы, но лишь почесал голову. Волосы начинали отрастать, и Гарри уже смеялся сам над собой, понимая, какой глупый поступок совершил в августе, взяв в руки ножницы. Так сильно он не хотел слышать этого «ты так похож на отца, только глаза мамины». Обкромсать себя у него получилось знатно, и не менее знатным был нагоняй от тети Петуньи, когда она увидела своего племянника. Ей не оставалось ничего другого, кроме как сбрить все оставшиеся клочья. На Джеймса Поттера теперь Гарри, действительно, походил мало. Скорее на маггловского подростка, выписавшегося из онкологической клиники. — Привет, Гермиона. Хм, «Зелья как способ защиты»? Интересно? — Да, но автор явно считает лучшей защитой нападение, — улыбнулась Грейнджер. — Что-то случилось? Гарри тяжело вдохнул, присел напротив и посмотрел в сторону. Нелегко было решиться на этот разговор, но только Гермиона смогла бы ему помочь. Помочь так, чтобы профессор Дамблдор не стал еще больше присматриваться к Гарри. — В общем, да. Послушай, то, что я сейчас скажу, это очень серьезно. — Поттер непроизвольно понизил голос и наклонился вперед. — Летом я достоверно узнал, что Волдеморт не погиб в ту ночь. Он вернется, понимаешь? Представляешь, что будет? — Примерно, — нахмурилась Гермиона. — Но чем я могу тебе помочь? — Мне необходимо знать, как ему удалось не умереть. Черт, Гермиона, это сложно объяснить, но если он не умер, но в то же время не может такое количество времени возродиться, то... я не знаю, может, у нас есть шанс сделать так, чтобы он не возродился вовсе? — Почему ты не подойдешь к Дамблдору? — Он знает, — припечатал Гарри. — Он говорил это моей тете, она рассказала мне. — Неужели ты думаешь, директор не пытался найти его способ не умирать? И не уничтожил бы его, зная как это сделать? — Не сомневаюсь, что он бы так и сделал. Но он бы не рассказал об этом мне. Он меня терпеть не может. Я ему не нравлюсь, я это чувствую. — Гарри развел руки в беспомощном жесте. — Попробую что-нибудь найти, Гарри. Но ничего не обещаю. Мне кажется, это не просто знания... Это очень черная магия. * * * — Хэй, опять что-то случилось? Поттер поднимался по главной лестнице на шестой этаж, когда обнаружил свернувшегося в комок шестикурсника райвенкловца Френсиса Келли лежащим на лестничном пролете. Тот схватился за живот, сумка его была отброшена на лестницу, учебники из нее выпали, а один из пергаментов, вероятно, являвшийся до этого готовым эссе, был разорван в клочья. — Келли, ты меня слышишь? — Поттер наклонился, попытался оторвать руки Френсиса от лица, но тому, очевидно, было стыдно показывать зареванные глаза. — Не глупи. Подняться можешь? Гарри помог Келли встать, тот облокотился о стену, и Поттер начал собирать его учебники в сумку. — Зачем ты мне помогаешь? — Зачем они над тобой издеваются? — вопросом на вопрос ответил Гарри. — Я ничтожество. Не могу подобрать пароли, чтобы попасть в башню, плохо учусь, мне вообще ничего не дается. Они использовали лелигименцию и теперь знают, что мне нравится его сестра. Это еще один повод. Ну и я старше на год, а магией владею хуже. Вообще почти никак. Они и над ней теперь издеваются. Гарри не ожидал, что в этот раз Френсис что-нибудь скажет. Ему довелось встретить Келли в таком виде уже во второй раз. До этого он уже отказывался как от сопровождения в Больничное крыло, говоря, что будет только хуже, так и от каких-либо рассказов. — Кто они? — Гарри протянул Келли собранную сумку. — Скажи. — Будет хуже. — Я староста, могу с них снять баллы. — Мне от этого будет только хуже. — Келли, ты не понял. Я могу снимать с них баллы за другое, — Поттер подмигнул Френсису. — За ночные прогулки, там, за то, что целуются с девочками в коридорах. — Это я во всем виноват. — Френсис съехал по стене, сев на пол. Гарри, чтобы не смотреть на него сверху вниз, присел на корточки рядом. — Клянусь, я ни одной живой душе не расскажу, — прошептал он. — Это Фоули и его друзья, они с пятых и шестых курсов. Они с первого курса меня ненавидят, не знаю, как я попал на Райвенкло, но они смеялись, что я не угадываю пароли, что я спотыкаюсь, что у меня не получается сварить нормальное зелье, что я не знаю, кто такой Мерлин. Недавно Фоули применил ко мне легилименцию, и все стало совсем плохо. Поттер не ожидал, что человек, которому он всего лишь помогал второй раз в жизни, вот так возьмет и выложит ему все. Что его мать — проститутка, и каждый раз, возвращаясь домой, он ожидает, что не увидит ее в живых, потому что в последние пару лет она употребляет героин, что своего отца он не знает, и, скорее всего, кто он, не знает точно даже его мать. Что он ходил в школу в Бристоле, и даже маггловские науки ему не давались и он часто прогуливал школу, потому что и там одноклассники над ним смеялись. И о том, как просил Шляпу определить его туда, где умные ребята, потому что им хватит мозгов понять, что издеваться — это низко, у них будут другие интересы, а он будет жить тихо и не высовываться. Но с первого курса Ферон Фоули только и делал, что издевался над ним, пугал его, когда тот пытался впервые сесть на метлу, отчего он при всех свалился с нее кубарем. И даже несмотря на замечание мадам Трюк и отнятые баллы, Фоули и его дружки смеялись. А теперь Ферон знает, что Келли нравится его сестра Антигона, и они издеваются над ней тоже, ведь она никогда его не задевала, и даже нормально здоровалась. Гарри, слушая все это, уже пересел в более удобную позу, рядом с Френсисом, так же облокотившись о стену. Он думал над тем, почему всегда есть такие люди. В каждом классе. Вроде бы в них нет ничего особенного, на первый взгляд, но им не помогает ни смена школы, ни попытки вести себя иначе. — Послушай, Френсис... Ведь я могу называть тебя по имени? — после кивка Гарри продолжил. — Ты не хуже их всех. Не хуже Фоули. Докажи им, что ты не хуже. Просто не позволь им издеваться над собой, чего бы тебе это не стоило, хорошо? — Я не смогу, — обреченно пробубнил Келли. — Ты постарайся. Гарри поднялся, собираясь уйти. На ступенях он заметил клочки от пергамента, которые забыл собрать. Призвав их Акцио, и воспользовавшись Репаро, он вернул эссе по трансфигурации, написанному кривым и каким-то совсем детским почерком, изначальный вид. — Ты не хуже их, Френсис. Не хуже, — сказал Гарри, протягивая пергамент. Он шел на шестой этаж, в «свое место», к которому привык с третьего курса. Где, как ему казалось, его ждали и его обществу были рады больше, чем рады его присутствию друзья. — Поттер, смотрю, ты стал защитником убогих, — Дэрек сидел на подоконнике в коридоре почти у лестниц, откуда ему был слышен весь разговор. — Иногда бывает, — усмехнулся Гарри. — Поговорить с тобой хотел, Поттер, — как бы между прочим произнес Дэрек. — Прохожу, слышу ты мозги кому-то промываешь. Решил подождать. — Ну? — Хрен знает, что у тебя случилось. Нахрена ты побрился, как мудак, молчишь постоянно и зачитываешься кучей книг целыми днями. Но мы с парнями переживаем, правда. — Сложно, понимаешь. Не то, чтобы это тайна, я кое-что случайно узнал, оно и неважно, но за такое убивают. Я бы убил. — Тогда лучше мне не рассказывай, я хочу жить, — то ли в шутку, то ли серьезно сказал Дэрек, и хлопнул Гарри по плечу, уже проходя мимо. — Мне не очень хотелось бы, чтобы тебя убили. Поттер еще некоторое время стоял у окна и смотрел на хижину Хагрида и Запретный лес за ней. Он сам выдал расположение дома Дурслей Пожирателю смерти. Ему нужно что-то делать. Наверное, следует сказать тете, что им необходимо переехать. Но Гарри не хотел говорить с ней на эту тему. Он ненадолго представил, как Пожиратели врываются в их неуютный, такой правильный светлый дом, где у каждой вещи есть свое место, как они застают тетю на кухне, дядю Вернона на диване, а Дадли за компьютером в его комнате, как они пытают их, желая выведать что-то неведомое, накладывают Непростительные, распарывают животы, потрошат внутренности, не подумав использовать Силенцио. Как к дому номер четыре по Тисовой улице мчатся полицейские, вызванные доблестными соседями, и как шеф полиции Литтл-Уингигна мистер Гиббс на пару с новичком Крисом застают на месте такое, отчего оба опорожняют желудки прямо на новые лакированные туфли тети Петуньи, купленные по случаю предстоящего корпоратива. И отчего-то эта картина вызывает не слишком много эмоций. — Все оттого, что я Гарри Поттер, — прошипел он едва слышно, прежде чем зайти в один из кабинетов, вход в который совсем непримечателен и даже кажется скрыт за доспехами, сразу и не разглядеть. — Гарри, тебя долго не было. — Слишком многое произошло, Ева. — Тебя что-то очень тревожит, я чувствую это. Гарри присел прямо на пыльный стол, даже не подумав убрать пыль заклинанием или стряхнуть ее. Он всегда здесь сидит, когда они разговаривают с Евой. Только ей он может доверить все, ну или почти все. Ева на вид не старше Поттера, но утверждает, что умерла, когда ей было около пятидесяти, портрет писали, когда ей было пятнадцать. И Гарри рассказывает ей про каникулы у Мэтта, про Алису, про Волдеморта, который не умер, про свою дурацкую стрижку, про ненависть к себе, как к Гарри Поттеру и желание быть кем-то менее заметным, даже про малознакомого Келли и то, как над ним издевается Фоули. Он ведь обещал не рассказывать ни одной живой душе, и сдержит это обещание. Еве рассказать можно, ведь она неживая. — У меня тоже есть для тебя новости, Гарри, — неожиданно произнесла Ева после того, как Гарри высказал все, что накопилось. Она рассказывала многое про свою жизнь, но разве это могло быть новостью? Все ее "новости" происходили полтора века назад. Поттер нахмурился, потому что Ева опустила глаза, не решаясь ему что-то сказать, как будто новости ее — скверные. Глаза ее черные, как и волосы, и платье ее черное, траурное. Она говорит, что портрет писали, когда умерла ее мать, у них в семье была такая традиция — делать первые портреты после похорон. В знак напоминания о смертности человека и бесконечности жизней его потомков. — Ты попросил эту девочку, Гермиону, найти способ, благодаря которому Темный лорд не умер? Пусть ищет, по твоим рассказам, она неглупая девочка. Но я знаю этот способ. — Что? Как? — Гарри спрыгнул со стола, подойдя ближе к портрету. — У мертвых свои источники, — улыбнулась Ева. — Но в них нет ничего особенного, разумеется. Мне сказала Элизабет Бёрк. Мерзкая дама, что при жизни, что в посмертии. Она была директором Хогвартса, и в замке у нее два портрета, один в кабинете Дамблдора, другой — в подземельях. — Мне казалось, что портреты из кабинета директора не могут разглашать то, что там услышали... — Отчего же, — пожала плечами Ева. — Мало кто любит общаться с умершими, директор Дамблдор один из немногих, кто обращает внимание на портреты и привидения, но и он часто пренебрежителен с теми, кто уже покинул этот мир. Мы только не можем пойти против воли действующего директора, но никакого запрета не поступало, раз Элизабет могла спокойно поделиться со мной тем, что узнала. — Ну и что тебе удалось узнать? — О, это довольно неприятная и сложная ситуация, особенно для тебя. — Ева посмотрела на Гарри своими большими черными глазами с такой жалостью, что Поттеру стало немного противно. — Дамблдор полагает, будто Темный лорд создал крестражи. И один из них — ты. — Кре... что? — Крестражи. Предметы, в которые прячут кусочек души, который становится якорем, гарантируя бессмертие даже в случае физической гибели тела. Дамблдор полагает, что в ночь, когда Темный лорд пришел убить тебя, он хотел создать еще один крестаж, поэтому ты не умер... — Я не умер, потому что во мне есть кусок души Волдеморта? — Дамблдор полагает так. Вернее, это он говорил профессору Снейпу. Мне кажется, сам он считает иначе. Что ты и есть та часть души Темного лорда. Что Гарри Поттера уже давно нет. — А ты как считаешь? — спустя минуту молчания спросил Гарри. — Прости... — Так я и думал, — усмехнулся Гарри, снова залезая на парту.