Путь ирьёнина

Подходит к концу первый год отработок, а вместе с ним — и год тренировок. Миссии, работа в больницах в различных отделениях и собственные изыскания в области медицинской, физической, социальной, психологической, трудовой реабилитации, а также — попытки понять, что можно добавить или убрать в этой дисциплине, не давали Кангу свободной минутки даже без тренировок. Выматывающие упражнения и физические нагрузки, работа с эмоциональным состоянием, повторение и обучение ирьёниндзюцу, анатомии, физиологии, биомеханики и прочим дисциплинам, в общем, Таро-сан как с цепи сорвался, вбивая знания и умения в Канга всеми доступными способами. На самом деле, Таро-сану тоже досталось. Оказалось, ему не известно, что необходимо делать для изучения Бьякуго, кроме печатей, которые просто так не работают. Наставник решил найти Тсунаде Сенджу и расспросить её об этих техниках получше, чтобы не тратить время на ненужную растрату сил и энергии, пробуя все методики. Найти-то он её нашёл, только разговора, видимо, не получилось, наставник вернулся домой злой, уставший и избитый. Переписка с друзьями: Мей-чан, Тони, Кисаме, Абэ-сан и Като-сан — не даёт места каким-либо упадническим мыслям, когда что-то не получается или идёт не так, как хотелось бы. Абэ-сан растит сына и преподаёт в школе, а Като-сан воспитывает внука и исполняет обязанности старейшины в родной деревне, спокойная деревенская жизнь на относительно спокойной земле страны Воды. Женщин тревожит то, что очень часто по стране вспыхивают бунты и диверсии, подавляемые даймё и Мизукаге в ста процентах из ста кровавыми и жестокими способами. Канг пытается успокаивать их тем, что в их краях всё тихо, ровно, но лжёт, потому что обстановка совершенно не спокойная. В письмах Мей-чан, на первый взгляд, жизнерадостных и оптимистичных, сквозят те же страх и печаль оттого, что приходится идти войной на своих же. Да, их до определённого момента готовили к тому, что придётся убивать друг друга, своих друзей, устраивая на экзаменах на генина кровавые состязания, которые уже целых шесть лет назад упразднили, но даже тем, кто уже убивал своих товарищей, всё равно приходится переступать через себя, чтобы спасти свою собственную жизнь, а также — жизнь и честь своей семьи. Тони, успешно сдал экзамен на чуунина в стране Молнии, где снова сошёлся в нескольких боях с Юко-чан, так и не успокоившейся после своего поражения на прошлом экзамене. Получил заветное звание и работу в «одном очень интересном месте» и предупредил Канга о том, что экзамен усложняется и улучшается и что в каждой стране свои методы. Но больше всего Канга волнует переписка с Кисаме, который с каждым новым письмом всё больше замыкается, раздражается и явно умалчивает о чём-то очень-очень важном, что его тревожит и пытается сломать. Расспрос Тони ничего не дал, поскольку тот ничего сам не знает, кроме осознания того, что Канг вовсе не параноик и не сгущает краски, а на самом деле с их другом что-то происходит. Видимо, не зря Канг считает Семерых Мечников Тумана, у одного из которых Кисаме и работает, злом во плоти. За такими рассуждениями Канг, слушая в десятый раз одни и те же инструкции, которыми их снабжает командир группы, облачается в защитную одежду: халат, перчатки, сапоги, полумаску, очки. — Разделяемся на пары: ирьёнин-шиноби или ирьёнин-куноичи. Будьте осторожны, — с этими словами джонин срывается со своего места, за ним следует закреплённый за ним ирьёнин. Канг ещё раз проверяет свою экипировку и кивает ниндзя, срываясь с места за ним. Ничего нового ему делать не предстоит. На войне это была частая практика, только этих дурацких костюмов не было. Подойти к раненому или убитому и промаркировать его, а также — оказать первую помощь тем, кому её можно оказать. Все люди, к которым он подходит, оказываются мёртвыми. Улицы пропитаны кровью, осколками костей и ошмётками плоти. Очередной то ли бунт, то ли ещё нечто непонятное. Потому что, когда сюда пришли ниндзя, которые должны были остановить бойню, устроенную в городе Кагуя, они как обезумевшие полезли в эту бойню, убивая не только зачинщиков, но и друг друга. В итоге сюда направили большую группу ирьёнинов и ниндзя, снабдив их средствами индивидуальной защиты, дав указания взять пробы воздуха, воды и почвы, а также найти выживших, если такие есть. Канг, даже не проверяя никого, знает, что выживших нет. Даже если и были, то они погибли за те сутки, в течение которых группа сюда продвигалась. — Канг, Горо, проверьте территорию вокруг города. Думаю, километра будет достаточно. Сейчас я ещё несколько групп направлю. Идите на северо-восток. Канг бегом кидается прочь от кровавых улиц, радуясь про себя, что ему больше ни минуты не придётся находиться здесь. Лучше перерыть пол-леса, чем смотреть на весь этот ужас. Три часа прочёсывания местности не дают никаких результатов. Когда они уже собираются возвращаться в городок, Канга останавливает его напарник, заявляющий, что при помощи своего сенсорного восприятия знает, что в ста метрах от них находится человек. На промёрзлой земле, слегка запорошённый снегом, спит ребёнок — маленький мальчик в рваной одежде. Если бы не две отметины на лбу, какие есть у каждого члена клана Кагуя, Канг бы подумал, что это просто потерявшийся мальчик. Он делает шаг в сторону спящего ребёнка, и мальчик в этот момент открывает глаза, пристально смотря на Канга. — Канг, в сторону, — приказывает Горо. — Стой на месте, Горо. Испугаешь его ещё, будем с тобой бегать по всему лесу, искать, — отмахивается от напарника Канг. — Привет. Мальчик поднимается на ноги, заглядывая ему в глаза. — Вы убьёте меня? — интересуется ребёнок, отчего Горо перестаёт отталкивать со своей дороги Канга. — Отведём тебя к командиру, и там уже будет решаться этот вопрос… — Однозначно — нет! — перебивает Горо Канг. От одной мысли, что ребёнка просто так могут убить, потому что он принадлежит к взбунтовавшемуся клану, которого уже и нет, начинает тошнить. Канг старается не думать, что уничтожали и за меньшее, он никак не может принять этого. — Думаю, близко к городу нам не надо подходить. Побудешь с ним, а я доложу командиру. — Чего ты тут командуешь? — Предлагаю. Я всего лишь предлагаю варианты. Они добираются до окраины городка за сорок минут. Всё то время, что они идут, Кангу холодно даже смотреть на босоногого мальчишку в лёгком сером рваном костюмчике, постоянно заходящегося приступами кашля и шмыгающего носом. Мальчика забирают в палатку явно не для того, чтобы одеть и накормить, а чтобы допросить. Ближайшие сутки пути до городка Канг не видит ребёнка, даже во время привалов, и это даёт ему основание думать, что мальчик уже мёртв и покоится в повозке с телами своих соклановцев. «Мерзкий, отвратительный мир! Чтоб эту страну затопило как можно скорее с её законами и порядками!» — Канг запихивает бутылку с водой и контейнер с обедом в сумку и, напоследок со всей силы захлопнув дверь в комнату, спускается на улицу из общежития, направляясь на работу. Счастливые мамы с детьми на руках спокойно прогуливаются, маленькие школьники спешат на занятия, юные ниндзя уже мечтают о том, чтобы поскорее поступить в Академию. А того маленького мальчика уже нет, как и всей его семьи. А на работе борются с болезнями такие же дети. Ангины, ОРВИ, омфалиты, родовые травмы, сепсис, рахит, недоношенность, туберкулёз и ещё сотни различных заболеваний, которым подвержены, к сожалению, не только взрослые. Мало того, что они болеют всем этим, так ещё этим маленьким организмам сложнее бороться со всякой заразой. — Ненавижу этот мир, — уже вербально оповещает Канг процедурный кабинет, выбрасывая окровавленные перчатки в мусорное ведро после забора крови у совсем ещё маленькой, грудного возраста, девочки. В кабинет, вежливо постучавшись, заходит очередной ребёнок. — Присаживайся на кушетку. Как тебя зов… ут? — он запинается на полуслове, но всё-таки договаривает фразу до конца, ошарашенно глядя на маленького пациента. На секунду кажется, что у него начались галлюцинации на фоне сильных эмоциональных переживаний и высоких физических нагрузок. — Кимимаро Кагуя, — спокойно отзывается мальчик, забираясь на кушетку. Мальчик с интересом оглядывает помещение, с подозрением смотрит на шприцы и лекарства и переводит свой взгляд на Канга. — Ты не обманул, что меня не убьют, — он кивает своим мыслям и, спохватившись, добавляет: — Привет. Кимимаро не выглядит лучше, чем в их первую встречу, но оно и не удивительно, с неё прошло всего двое суток, одни из которых мальчик был в пути, а вторые однозначно прошли в кругу медперсонала. — К-конечно, — снова запинается Канг и широко улыбается. — Так… значит, Кимимаро? Ты не боишься уколов? — быть дружелюбным и спокойным сложно, когда буквально минуту назад желал всему миру разрушений и страданий. Мальчик качает головой и утверждает, что ничего не боится, но Канг замечает, как тот морщится и с опаской косится на шприцы и пробирки. Канг осуществляет забор крови, стараясь отвлечь Кимимаро от неприятного процесса разговорами, что у него не совсем получается. После смены Канг решает пройтись до палаты Кимимаро, но не застаёт его там. Когда он спрашивает у женщины, что со своим маленьким сыном делит палату с ним, не знает ли она, где Кимимаро, женщина отвечает, что мальчик может быть на улице, вчера ему понравилось одно местечко в парке, окружающем больницу. Канг направляется туда и действительно находит Кимимаро на скамеечке в конце кипарисовой дорожки. — Я присяду? — подходя к мальчику, интересуется Канг. Кимимаро мельком смотрит на него и пожимает плечами, мол, сам решай. — Как себя чувствуешь? — осторожно садится на край скамейки. — Куда меня отправят? — вместе с Кангом спрашивает Кимимаро и хмурится, видимо, решая, отвечать ли на вопрос или ждать ответа на свой. — После больницы куда меня отправят? — решает в пользу своего вопроса и исподлобья смотрит на Канга. — В приют, наверное, или в детский дом, если тебя не решит тут же кто-нибудь усыновить, — задумчиво отвечает Канг. — Усыновить? Что это значит? — Кимимаро прижимает колени к груди и поворачивается корпусом к Кангу. — А? Ну, это… тебя возьмёт семья или кто-нибудь один к себе домой, и эти люди будут твоими приёмными родителями. — Мои родители мертвы. Как кто-то другой может ими стать? — мальчик скрещивает ноги в лодыжках, принимая позу лотоса. — Ну, они не будут твоими родственниками или что-то вроде этого. Но они будут заботиться о тебе, как родители, и будут нести за тебя ответственность, пока ты несовершеннолетний, защищать тебя и всё такое прочее, что делают родные родители, — Канг закусывает губу и чешет затылок. Объяснять привычные вещи, которые никогда не требовали объяснения, оказывается не так уж и просто. — И как долго это продлится? — До твоего совершеннолетия. Сколько тебе лет? — Сегодня исполнилось пять, — важно кивает мальчик. — В нашем клане я уже считаюсь взрослым. — И что же отличает ребёнка от взрослого у вас в клане? — лёгкая улыбка ложится на губы Канга, но тут же слетает с них, когда он слышит ответ. — Мы работаем и приносим пользу клану. Тренируемся уже как взрослые. При нарушении правил взрослых строго наказывают: сажают в подвал на цепь, не дают еду и воду, иногда, если нарушить правила очень сильно, то могут побить палками или розгами на площади, — Кимимаро хмурится. — Ещё говорят, что взрослые несут ответственность за свои поступки. Нельзя играть и делать то, что хочется, пока не сделаешь всю работу, которая тебе дана. Канг резко выдыхает сквозь стиснутые зубы и облизывает губу, чувствуя привкус крови на ней. Прокусил. Подносит пальцы к подбородку и смотрит на них. Точно. Кровь. Этот рассказ так задел его. Да, в городах и деревнях, где он успел побывать, дети тоже работали, иногда — наравне со взрослыми, но в основном это был их выбор. Да, он видел, как наказывают детей, и сам частенько попадал под горячую руку отца или гнев матери, но это были не розги и палки и не голодный паёк. И уж тем более, если ребёнок не собирается в Академию ниндзя или не учится там, его не заставляли тренироваться. — Ты злишься? — Кимимаро с интересом заглядывает ему в глаза. — Почему ты злишься? — Потому что, — Канг крутит рукой в воздухе, подбирая слова, — я не сторонник таких методов. Мне это не нравится. Все эти… наказания, да и вообще. — Их уже нет, — тихо проговаривает Кимимаро и опускает голову. Канг понимает, что мальчик говорит не только обо всех этих методах воспитания, но и о людях, о своей семье. Да, именно, о семье, какой бы она ни была. Он отстранённо думает, что действительно ненавидит этот мир и людей, что в нём живут. Так уничтожай его. «И это не повод нести свою ненависть в массы. В данном случае подобное подобным не лечится. Хотя очень и очень хочется». В его каждодневном расписании теперь появляется свободное время, которое он тратит на Кимимаро. Если нет тренировок с Таро-саном, то после смены Канг идёт на кипарисовую дорожку, встречает там мальчика и общается с ним о многом. Узнав о том, что мальчик только учится читать и писать, знает лишь основные иероглифы, помогает ему в обучении. Даже условия проживания в жестоком клане, множество хронических заболеваний, воздействие психотропного вещества, которое применили к клану Кагуя, дабы уничтожить его, и воспоминания о кровавой бойне не лишают его детской непосредственности, любопытства и словоохотливости. Мальчик постоянно просит объяснить то или иное слово, и Канг очень часто задумывается и подбирает более точные описания. Как можно объяснить ребёнку, например, суть слова «дружба», «кредо», «карма» или самое нелюбимое слово Канга: «сумасшедший»? Канг пытается, и что-то у него получается, по крайней мере, Кимимаро понимает его или делает вид, что понимает. — Чего грустишь? — Канг садится на скамейку, доставая из сумки контейнер с едой. — Я думаю, — Кимимаро забавно хмурится. Очень часто его лечащий врач делает такое лицо, когда размышляет. Кангу весело наблюдать и отмечать такие мелочи в детях, как они перенимают жесты взрослых. — И разве у тебя сегодня нет тренировки? — Кангу кажется, что взгляд мальчика становится укоризненным. — Поэтому я и ем тут. Полчаса на поговорить с тобой у меня есть, — указывает палочками для еды на Кимимаро, пытаясь прожевать большую порцию риса. — Так что не так? И не надо мне тут всякие «всё нормально» и «я сам справлюсь» говорить. — Всё нормально. Я сам справлюсь, — передразнивает его мальчик. Канг в ответ молчит, быстро поглощая свой обед. — Меня завтра выписывают, — всё-таки бурчит Кимимаро, а Канг давится непроглоченным куском еды. — Тебя же ещё не долечили! — Врач сказал, что что-то во мне блокирует многие медицинские дзюцу и что действие препаратов тоже ослабевает, — он притягивает колени к груди и утыкается в них лбом. Волнуется и боится, но изо всех сил старается этого не показывать. — Вот так взял и сказал тебе это? — Канг укладывает контейнер в сумку и придвигается ближе к мальчику. — Я подслушал, — голос звучит глухо, потому что мальчик не поднимает головы. И видные задняя поверхность шеи и уши Кимимаро краснеют, видимо, ему стыдно. Канг тяжело вздыхает и смотрит себе под ноги, привычно покусывая губы. Как можно помочь своему другу? Между строк явно читается, что если ничего не предпринять и не помочь, то Кимимаро умрёт. Они все когда-либо умрут, может, даже не дожив и до двадцати, но одно дело — погибнуть, борясь, а другое — сгореть, ничего не предпринимая. Просто пичкать таблетками, втрое или вчетверо превышающими необходимую дозу, — не вариант, это и без него понял лечащий врач Кимимаро, поэтому и выписывает его. Наверное, лечение на этом и не закончено, скорее всего, он соберёт консилиум, но это всего лишь ожидание. Собрать консилиум, посовещаться, десятки раз осмотреть Кимимаро, снова советоваться, решать, так может пройти и десять и двадцать лет. А, может, у Кимимаро нет и пяти. Канг не тешит себя надеждами, что мальчик сам выздоровеет, что у него обычные простуда и ринит, он же видел историю болезни Кими. — Кими, а… твой улучшенный геном? Можешь мне показать его? Просто что-нибудь лёгкое? Кимимаро поднимает голову и с недоумением смотрит на него, но всё-таки протягивает руку и, сосредоточившись, вытягивает из неё одну из костей. Выглядит всё это впечатляюще и жутко, но в то же время завораживает. Канг спокойно смотрит на это действо и ещё несколько секунд — после. — Так и думал. Твои кости не прорастают сквозь все остальные ткани. Чтобы совершить такой трюк, мышцы, сухожилия, фасции, сосуды, кожа, это всё рвётся или расходится, в зависимости от того, что эта ткань может сделать, — Канг воодушевлённо вскакивает на ноги. — А после все эти повреждения почти моментально восстанавливают. Пуф — и нет! Смотри, даже шрама не осталось! Да, и как я понимаю, любые другие повреждения у тебя достаточно быстро поддаются восстановлению? — он дожидается утверждения и щёлкает пальцами. — Вот оно! Допустим, ты получил рану, и какой-нибудь ирьёнин её решил бы залечить. Думаю, у него ничего такого не получится, потому что у тебя есть своя собственная регенерация, которая по какой-либо причине не может взаимодействовать с чужой чакрой и иными воздействиями, — Канг обрывает мысль и закусывает губу. — Но это теория. — Проверим? — Кимимаро достаёт у него из сумки кунай. — Я себя немного порежу, а ты попробуешь вылечить. А дальше ты продолжишь то, что хотел сказать. Канг тяжело сглатывает, но соглашается. Кимимаро спокойно наносит себе три царапины на предплечье и протягивает руку своему товарищу. Канг присаживается на корточки и использует технику мистической руки. На третьей попытке он достаёт из сумки обеззараживающее средство и пластыри, обрабатывая ни на миллиметр не уменьшившиеся царапины. — И к чему мы пришли? — спрашивает Кимимаро, с интересом наблюдая за действиями Канга. — М-м-м, ах, да. Я думаю, что при таком раскладе ты являешься носителем какой-нибудь медицинской техники, или сама твоя чакра, или даже вообще твоё тело немного отличается от… обычного. Что-то вроде мутации, кеккей-генкай дополнительно к уже имеющемуся. Или что-то вроде техники исцеления, с которой только ты можешь работать. А чужеродные техники и всякие медикаменты лишь мешают или подавляют эту твою особенность. Это только теория, Кими. А то, что ты не можешь сам себя исцелить осознанно… скорее всего, это связано с знаниями, — Канг тяжело вздыхает. — Но на самом деле это всё может быть просто моя фантазия. — Или нет, — Кимимаро улыбается. — Скажи, пожалуйста, это доктору. Я понял основу, но, боюсь, не смогу всё это повторить. — Хорошо. Но завтра. А сегодня… я опаздываю на тренировку к Таро-сан! — он быстро хватает свою сумку и проверяет протектор на лбу. — Будь осторожен, Кими! Я ещё подумаю вечером об этой своей теории! И не унывай. Лечащий врач Кимимаро приходит к тем же выводам, что и Канг, поэтому не приходится распинаться перед ним и что-либо доказывать. Но и это не отменяет того, что на Канга кричат, чтобы он не лез не в своё дело, занимался своей работой и играл в реабилитолога, не перескакивая на настоящую медицину. Последнее утверждение задевает Канга очень сильно. Канг отрабатывает смену, огрызаясь и срываясь на всех, кто попадает под руку. Гнев переполняет его, и, только опустившись на тренировочное поле, он бросается на наставника с кулаками. Перед глазами не Таро-сан, а отец, говорящий, что он никчёмный и позор семьи, Забуза, холодно смеющийся над телами своих одноклассников и нападающий на него, люди, что встречались во время войны, выполняющие приказы и старающиеся уничтожить его и страну, одноклассники, обзывающие его чокнутым, соперники на экзамене на чуунина, старающиеся во что бы то ни стало завладеть этим званием. Надо бить, сражаться, не жалеть, его же никто не жалеет. Точнее. Сильнее. Яростнее. Канг видит себя на коленях, поднявшего голову к небу, воющего и скулящего, будто побитая шавка. Тело от рыданий трясёт с такой силой, будто у него начались судороги. Его кто-то обнимает и пытается успокоить. Он опускает подбородок на чужое плечо и сквозь пелену слёз понимает, что находится на тренировочном поле. — Та-ар-ро-сан? — голос хриплый и в горле саднит так, словно он долго кричал. Или не словно? — Ничего, Канг, — голос наставника спокойный, но слышно, что он встревожен. — Такое бывает. Сорвался. Главное, что не где-то на улице или на работе. Сорвался? Канг оглядывается вокруг и вспоминает. Вот он влетает на поле и без предупреждения бьёт наставника. Вот он летит через всю площадку от ответного удара и кидает кунаи со взрывными печатями. В ход идут все приёмы тайдзютсу, что он знает, всё оружие, что у него есть. Вот он начинает применять техники ирьёниндзюцу. А вот в ход идут техники Земли. А вот Таро-сан, только несколько раз задетый его атаками, бьёт со всей силы, впечатывает в дерево, заставляет пропахать лицом землю и чуть не топит в своей водной технике. — А теперь без эмоций и по делу, Канг, — приказывает Таро-сан, усаживаясь на землю на колени. — Если ещё не успокоился, могу предложить ледяной душ, — не шутит. И Канг говорит. Обо всём, чего боится, что ненавидит, что происходит, а что — нет. Резко размахивает руками, иногда кричит, плачет, зло смеётся. К концу разговора он чувствует, что совершенно опустошён. Но он ещё не рассказал о Кимимаро и сегодняшнем дне, поэтому не останавливается. — Ему помогут, — после непродолжительной паузы говорит Таро-сан. — Врачи сделают всё, что смогут. Но если ему суждено было… ах, да, ты же не веришь в судьбу. Тогда вот что: если он умрёт от своих болезней, ничего не предпринимая, то в этом будет виноват он сам. Если же он умрёт, если что-то предпринимал, то всё равно будет виноват он сам, потому что недостаточно вкладывался. В любом случае, всё зависит от него. Твоё дело — помогать, но не делать всё за него, Канг. И не слушай людей, которые для тебя ничего не значат — так живётся проще. И действительно не лезь не в своё дело. Ты уже выбрал свою стезю, вот и иди по ней. Если Кимимаро выживет, но ему нужна будет помощь и реабилитация, то ты уже должен быть во всеоружии. Если он выживет и ему эта помощь не понадобится, то у тебя останутся твои знания и наработки, которые помогут другим. Ты меня понимаешь, Канг? — Да, Таро-сан, — тяжёлый вздох. — А сейчас иди в общежитие. Хорошенько помойся, поешь и отдыхай. Отдыхай, Канг, а не садись за учёбу. Отдых — тоже важная часть работы.

***

В этой местности самый густой туман, еле успеваешь рассмотреть в прыжке место, куда приземляешься. Канг уже сутки восторгается, правда, мысленно, тем, куда командир отряда их завёл. Всё по канону детских страшилок: густой лес, густой туман, всякие шорохи, бульканья и зловещее завывание ветра, а ещё три ниндзя без страха и упрёка, видимо, совершенно потерявшиеся. Ха-ха-ха, шутка века: отряд ниндзя, возглавляемый джонином и с ирьёнином-генином на прицепе, потерялся в своей стране, а через год их останки не нашли, потому что то, что не растащили дикие звери, потонуло в болоте. Нет, Канг совершенно не нагнетает обстановку и не накручивает себя. Как только немного светлеет и туман позволяет увидеть путникам, в какую дыру мира они забрели, командир, Хэй-сан, останавливается, призывая одним жестом к тишине и спокойствию, что, собственно, спокойствия не добавляет. Несколько секунд тишины разрывает нечто не свойственное дикому лесу — звук стали и человеческие крики. Неподалёку идёт бой. — Идём туда. Канг, ты замыкающий. Вперёд, — принимает решение Хэй-сан, и они снова срываются с места. Звуки боя резко обрываются после трёх взрывов, начинается погоня. Их отряд делает крюк, и они приземляются рядом с морем, устраивая засаду, отряд из четырёх человек выскакивает в сотне метров от них. Первые секунды Канг приглядывается к лицам соотечественников, после приходит узнавание, что двое из шиноби — это Тони и Кисаме, остальных Канг видит впервые в жизни. Когда отряд Кисаме и Тони окружают, Хэй-сан принимает решение вмешаться, а Хошигаки выхватывает из ножен меч. — Канг, останови этого фанатика! — кричит Хэй-сан, срываясь с места. — Горо, за мной! Канг бежит, не обращая внимания ни на кого вокруг, кроме Кисаме, занёсшего меч над головой Тони. Он понимает, Хошигаки уже знает, что его отряд спасён, но остановить движение не получится, меч в любом случае достигнет цели. Кангу кажется, что он ещё никогда так быстро не складывал печати и собственный элемент никогда не был настолько послушным. Меч входит в пласт земли и останавливается в нескольких миллиметрах от шеи Тони, всё-таки царапая её. Кисаме на секунду замирает, в его взгляде и движениях проскальзывает ужас и неверие, а после вырывает своё оружие и бросается в бой, Канг не успевает ни окликнуть его, ни увидеть выражение его лица. — Раненые есть? — Канг тормозит рядом с Тони. — Ты в порядке? — Да, всё нормально. Кто бы мог подумать, что я буду рад тебя видеть во время битвы, — парень встаёт перед своими товарищами, доставая кунаи и следя за округой. Канг останавливается рядом. — Тебе же нельзя вступать в бой. Или ты теперь не ирьёнин? — ехидничает, ухмыляется. Канг знает, что друг дезориентирован после произошедшего, даже напуган, но старается не подавать виду, поэтому Канг пока не заостряет на этой ситуации внимания. — Нигде не было прописано, что я не имею права отбивать атаки противника, если мне угрожает опасность, «ирьёнин не должен умирать, пока не умрут все члены его команды», — отвечает Канг и достаёт кунай. — И я не на передовой, — ухмыляется. Через минуту противники, поняв, что им уже не выиграть в сражении, меняют тактику: на них четверых, сбив с ног Кисаме, бежит девушка. Как только её жилетка оказывается распахнута, Канг замечает на её теле множество взрывных печатей. До них двадцать шагов, Кисаме метает сюрикены, и они врезаются в спину смертницы, но та и не думает останавливаться. Восемнадцать шагов, Канг и Тони одновременно метают свои кунаи и бросаются в разные стороны вместе с двумя другими шиноби. Шестнадцать шагов, Шоу с клёкотом и шипением вцепляется когтями в лицо девушки, заставляя её упасть на землю. Канг складывает печати и выставляет перед собой стену из земли. Взрыв сотрясает побережье. Слегка дезориентированный и оглушённый, Канг поворачивает голову к мужчине, которого до этого закрывал собой: — Вы как? — Порядок. Канг убирает барьер, стараясь не смотреть на то, что осталось от тела девушки, оглядывает округу. Тони с Кисаме и ещё одним их товарищем за водным барьером. Хэй-сан и Горо встают с земли, видимо, прятались за телами уже погибших противников. — Раненые есть? — интересуется Канг и оглядывается на мужчину, с которым он скрывался за стеной. На его руке повязка ирьёнина, точно такая же, как и у самого Канга. Они кивают друг другу и идут каждый к своей команде. Товарищи Канга ранены, но не смертельно. Перелом руки, несколько несерьёзных ожогов и скальпированные раны ног. Несколько медицинских техник, противоожоговая мазь на маленькие ожоги и пластыри на немногочисленные царапины спасают положение. Лагерь Хэй-сан и Кисаме решают разбить в нескольких километрах от места побоища и в полукилометре от моста, который необходимо перейти обеим командам. Живописное место: справа мост, слева — лес, впереди — лес и туман, позади море. Романтика походных условий. — Стой, — Канг хватает Тони за рукав, когда они уходят собирать хворост. Немного непривычно видеть друга, с которым давно расстался не в спокойной обстановке обычных будней генинов и не на задании, когда выполняете одну миссию, а вот так — в походных условиях, когда находитесь в разных командах. Это немного угнетает. — Что это было там? И не надо сейчас прикидываться придурком, я знаю, что ты понял. — Это надо спрашивать у Кисаме, — Тони отводит взгляд и наклоняется, чтобы собрать ветки, прячется. — У меня есть мысль, что при форс-мажоре и попытке захватить кого-то из нашей команды Кисаме имеет право убить нас или что-то вроде этого, — он передёргивает плечами и поджимает губы. Задание превыше всего, это понятно, но понимать и принимать — не одно и то же. — Поэтому он такой… не такой, как обычно, в последний год. — Поэтому. Наверное, — Тони не желает об этом говорить и обсуждать, это понятно. Канг, вообще-то, собирается пообщаться и с ним и с Кисаме, вытрясти хоть всю душу из них, разбередить раны, но восстановить этот хрупкий мир и дружбу, которая была у них ещё год назад. И всё это чисто из эгоистичных соображений, чтобы самому жить спокойно, зная, что где-то есть спокойствие, близкие люди, у кого можно спрятаться от всех неприятностей, своих амбиций и желаний, где можно просто пообщаться, поделиться наболевшим и получить не презрение и нелицеприятные слова, а поддержку. — Неплохо ты натренировал своего сыночку, кстати, — Канг делает вид, что не замечает, как Тони топорно переводит тему, в любом случае, они вернутся к этому разговору. — Шоу умный и очень понятливый, — соглашается Канг. — И сильный. Как он лихо чуть не свернул шею той смертнице. — Она упала, потому что ей в кровь попал сильнодействующий яд, — ухмыляется Канг. — Я смазал им лапки Шоу. — Зоозащитники вышли на охоту по твою душу, — низким траурным голосом проговаривает Тони. Они общаются на отвлечённые темы, пока собирают хворост, пока разжигают костёр и пока устраивают спальные мешки на территории стоянки. Канг всё это время поглядывает на мрачного Кисаме, обосновавшегося обособленно от остального лагеря у корней дерева, крона которого достаёт практически до земли. Тони не замечает, что Канг подводит его ближе к этому дереву, отвлекая пустой болтовнёй. — Есть разговор, — припечатывает Канг, обрывая рассказ друга. Наверное, Тони собирается сказать, что они общаются, или хочет ввернуть что-то ехидное, но в поле его зрения попадает Кисаме, и он сразу сникает. — Стоять, — Канг оборачивается к Кисаме, в то же время стараясь не выпустить из поля зрения Тони. — Я не собираюсь оправдываться, — Хошигаки явно не настроен ни на какой разговор, особенно на задушевные темы. Собирается ещё как-то огрызнуться, но чуть не прикусывает язык, когда его за ноги утягивают под землю, оставляя из ямы торчать только голову. Техника двойного самоубийственного обезглавливания всё ещё является одной из самых любимых техник Канга, он присаживается на корни дерева и проказливо ухмыляется. — Давайте сразу опустим ту часть, где вы угрожаете мне, или нападаете, пытаетесь как-либо задеть, и перейдём к сути вопроса. Это, если что, не вопрос, — он на секунду переводит взгляд на товарищей, оставшихся возле костра и располагающихся в спальных мешках, готовясь ко сну. Либо никто ничего не замечает, что маловероятно, либо никто не придал значения их, мягко говоря, странному поведению, либо пока никто не видит повода вмешаться. Канг больше склоняется к третьему варианту, заметив предостерегающий взгляд Хэй-сана и коротко кивнув ему. — Уверен, что в очередной раз сработал закон синхронности, раз мой отряд подоспел в тот самый момент, когда ты, Кисаме, был готов лишить жизни Тони и свёл нас в одном месте, чтобы мы пообщались. Разуверить вам меня не удастся. Придётся слушать. — Да пошёл ты со своей философией! — огрызается Кисаме, уже стоя на земле. — Заткнись, Хошигаки! — рычит на него Тони, вскакивая со своего места. В руках у обоих поблёскивают кунаи. Канг лишь прикусывает губу, думая о том, что что-то произошло между этими двумя, не считая, конечно, очевидного. — Мы привлекаем внимание, — спокойно отзывается он, облокачиваясь спиной о корни. Снова смотрит на костёр, на Хэй-сана, на подобравшихся сокомандников Кисаме и Тони. — Я не знаю, что там и когда у вас произошло, — продолжает свою мысль, делая вид, что не замечает перекошенные от ярости лица друзей, — и, тем более, не подозреваю, что творится в ваших головах и что у вас на душе, к счастью. В любом случае, недавно я понял, что в себе всю дрянь, что творится на душе, держать не следует. Потом может аукнуться так, что ни в жизнь не расхлебаешь. Кисаме, заткнись, пожалуйста, и сядь, потому что я ещё не закончил. Мы потом выслушаем твою точку зрения. Так вот. Сравнительно недавно мои родители умерли. Знаете, от чего я бесился больше всего? От того, что ни черта не сделал для того, чтобы наладить с ними отношения. Знаете, что последнее им сказал, когда мы виделись пять лет назад? Матери, что больше никогда не вернусь в их проклятущий дом, который мне и не дом вовсе, а отцу, что ненавижу его и что он трус, каких ещё поискать надо. А после экзамена на чуунина я попытался написать им письмо, наладить отношения с ними, просто пообщаться. Знаете, что я сделал в итоге? Подумал, что ещё ничего не достиг и с ними нужно общаться, когда у меня в жизни наладится хоть что-то. По итогу меня сжирает сожаление и ненависть к себе за то, что думал, будто у меня есть ещё масса времени. И я не желаю, чтобы сейчас мои единственные друзья рассорились друг с другом и со мной, а потом я бы услышал, что их не стало и последнее воспоминание — как один пытается убить другого, а после ещё и закрывается от нас. Я закончил. Канг осознаёт, что весь свой монолог неосознанно, вскочив на ноги, он подходил к друзьям, выплёвывая все эти слова им в лицо. — Я убил пятнадцать своих товарищей, чтобы информация, которой они владели, не попала в руки нападавшим на нас. Пять команд, которым не повезло оказаться вместе со мной на одном задании, потому что я ответственно подошёл к выполнению. И потому, что на нас также нападали, и не было ни шанса уйти всем живыми или не попасться в плен. Что ещё ты от меня хочешь услышать? — устало и как-то отстранённо высказывается Кисаме, присаживаясь напротив Канга. — И всё ради своей страны, — обречённо и с долей неверия в то, что он действительно это говорит и то, что он это всё делал. — По крайней мере, ты смог остановиться и не убил сегодня нас. В отличие от меня, — презрение, направленное на самого себя, в голосе Тони слышится отчётливо. Канг сначала с непониманием смотрит на него, а после понимает, что тот думает о Йоко. Очередное неприятное и ужасающее воспоминание не только отдельно взятых людей. Но и всей страны. — Любишь же ты всё переводить на себя и свои проблемы, — скалится Хошигаки. — Да уж, страдать и вымещать гнев на близких — конечно, лучшая политика, да, Кисаме? — А, так вот что у вас случилось, — понимающе кивает Канг, снова привлекая к себе внимание. — Встретились на одной миссии и вылили друг на друга по ведру словесных помоев. А я думал, у вас что-то серьёзное приключилось. — Тебе мало того, что он пытался меня убить? — со скепсисом и раздражением фыркает Тони. — Если бы вас там поймали, вы бы точно не рассказали то, что несёте и куда. Значит, попали бы под пытки. Кисаме вас, как и тех пятнадцать человек, спас от всего этого. Радикально, правда, но как уж есть, — пожимает плечами и спокойно улыбается. — Я не сторонник таких методов, вы знаете. И я придумал бы что-нибудь другое, и не оправдываю тебя, Кисаме. И всё же, что сделано, то сделано, и теперь осталось свыкнуться с очередным дерьмом этой жизни, исправлять ошибки и искуплять грехи. А теперь, когда мир налажен и мы выслушали друг друга, я пойду спать. Слыша в спину поток возмущения и то, как Тони и Кисаме обсуждают его невозмутимость и привычку лезть в чужие дела, Канг ещё шире улыбается, чуть ли не насвистывая весёлую мелодию, укладывается спать. Раз в эмоциональном плане всё спокойно, то можно подумать и о теле — здоровый полноценный сон ещё никому не мешал.