Выбор Хобсона

Они привели его сюда, не сказав, зачем именно, но ему лучше начать привыкать к такому обращению. Снова. Комната для посещений не богата отвлечениями, поэтому Мэттью от скуки пялится на браслеты наручников на своих запястьях. Он поворачивает кисть так, что угол падения света меняется и глазам становится легче выхватить выгравированную надпись. «Собственность Балтмирского госпиталя для душевнобольных преступников». Так и есть, это именно то, что он есть сейчас. Мэттью складывает губы в презрительную гримасу и отворачивается, так что, теперь перед ним оказывается собственное отражение в стекле двери. Белый цвет униформы местного санитара определенно шел ему больше. Мэттью встречается с собой взглядом. Он не находит в своих глазах страха и удовлетворен этим. Он уже отсиживал в подобном этому месте, он может сделать это снова. Хотя это вовсе не обязательно. Его отражение самонадеянно задирает подбородок, как бы бросая ему вызов, — Мэттью знает все необходимое о входах, выходах, системе охраны и персонале. Что вызывает вопрос, зачем Чилтон перевел его сюда. После всего, что произошло в этом госпитале за время его администрирования, он должен бы был прикинуть, что к чему. Еще семь минут проходят по часам на противоположной стене, прежде чем охранник, который привел его сюда, показывается снова. За ним следует посетитель. Рот Мэттью пересыхает, а его ладони становятся влажными. Уилл Грэм. Уилл Грэм посещает его. …У него усталый вид, но по сравнению с тем, в каком состоянии мистер Грэм был, будучи заключенным в этих стенах, эта его усталость — отпускной загар. Мэттью пытается определить, что он обсуждает с охранником, — все еще не удостаивая комнату ни взглядом, — но стена приглушает их голоса. Тем не менее, Мэттью различает собранный, подхлестывающий тон бывшего копа, регистрирующего факты, отдающего распоряжения. Уилл Грэм, находящийся снаружи, уверен в себе и держит ситуацию под контролем. Мэттью ловит себя на том, что ухмыляется с нежной гордостью. Наконец-то дверь открывается и Уилл Грэм заходит в помещение. Он ступает осторожно, как будто зашел в клетку с отдыхающим тигром. Он не доходит до стола — дверь закрывается за его спиной — и снимает очки, чтобы демонстративно положить их в карман своей куртки. Их взгляды сцепляются. Теперь Мэттью рад не видеть страха в глазах Уилла Грэма. Его видят, по-настоящему видят. Он сталкивается с собранностью, которая более мягкая по краям, чем то состояние, в котором мужчина пребывал снаружи. Под поверхностью его облика держатся любопытство и намек на веселье, и они выходят на поверхность подобием легкой, неуверенной улыбки. Она не слишком-то интимна, но в ней есть как бы прощупывающая его симпатия. Мэттью слегка чересчур поглощен этим, но все же в состоянии лукаво склонить голову в ответ. В этот момент они определенно на одной волне — пока оба наслаждаются тем, что ведут разговор, который не будет записан микрофонами администрации госпиталя. Но их время ограничено и, само собой, этот их тайная бытность наедине не длится долго. Мэттью заговаривает первым: — Видеть вас свободным человеком очень вдохновляющий образ, мистер Грэм. Мистер Грэм приподнимает брови и медленно подходит к столу. Его ответ одновременно серьезный и поддразнивающий: — Твой стоический настрой заслуживает восхищения, Мэттью. Да, Уилл Грэм буднично обращается к нему по имени в конце предложения, и Мэттью знает, что это лакомство для голодного животного, которым он является (и, скорее всего, ловушка). И все-таки охотно принимает это; ведь он действительно голоден. И он более чем удовлетворен, смакуя звучание своего имени про себя. Быть узнанным слишком насыщает. Мистер Грэм отказывается присесть, только его пальцы и ладонь спешат познакомиться со спинкой стула. Он стоит полубоком к окну, что дает Мэттью возможность наслаждаться видом освещенных черт его лица с другого угла. — Когда я находился по ту сторону стола, я мог только завидовать свободе других — они обладали тем, отсутствие чего было фундаментально для моей ситуации, но при этом они не замечали то, что у них было, как не замечали то, что дышали. — Заберите у человека его права и получите птицу без крыльев. — Теперь они забрали твои крылья. — Я говорю себе: по крайней мере, один из нас свободен. Мистер Грэм тихо посмеивается этому, но его смех выходит безрадостным, задумчивым. — «Нас». — Несколько мгновений затхлая тишина комнаты омывает это слово. — Вижу, ты держишься своих слов. Мистер Грэм направляет свое внимание на вид за окном, видимо, по какой-то причине не полностью в состоянии говорить о затронутом. — Какой еще выбор мне остается, если я отношусь к ним серьезно? — Мэттью сопровождает свой вопрос плавным жестом, от которого цепи его наручников неприлично громко стучат в практически пустом помещении. Таким образом, он дает понять, что привязан к своим словам так же, как привязан к тому столу. Мистер Грэм по виду всерьез раздумывает над его замечанием. — Выбор Хобсона. Он не продолжает мысль, так что, Мэттью ради поддержания диалога делится тем, что занимало его последнее время: — Жизнь вся о выборах. Хороших выборах, плохих выборах. Мистер Грэм чуть не перебивает его: — То одолжение мне было хорошим выбором? — как будто пытаясь поймать его на чем-то. Он больше не смотрит в окно. Мэттью на секунду замирает, а затем смещается на стуле и флегматично замечает: — Полагаю, это зависит от того, зачем вы здесь сегодня, мистер Грэм, — давая Уиллу Грэму возможность предоставить ему причину и приглашая его сделать это своим взглядом и задранными бровями. Мистер Грэм поддерживает с ним зрительный контакт и неуверенно облизывается, заметно просчитывая что-то про себя. Он отворачивается и начинает расхаживать по ограниченному пространству комнаты и, глядя на него, Мэттью осознает, что отказываясь присесть, мистер Грэм не просто сдается своим привычкам лектора, он еще и — возможно, что безотчетно — сопротивляется пространственной раскладке, которую привык ассоциировать с тем, как проходят разговоры в этом помещении. Он растирает что-то невидимое между большим и указательным пальцем тем же жестом, который Мэттью видел уже много раз прежде. И начинает с фактов, как обычно. Потому что все ответы и вопросы следствие данностей-доказательств, верно? Мэттью чувствует себя допущенным к концепту Уилла Грэма, отмечая все это про себя. — В интервью для Фредди Лаундс ты заявил, что тебе нечего сказать общественности. Но у тебя было что сказать. «Уилл Грэм никак не относится к тому, что произошло, все это было моей собственной идеей. А сам я не в своем уме». Ты проявил себя моим защитником. Снова. Мэттью, который полностью обратился в слух, делает маленькие одобрительные кивки, пусть мистер Грэм и не смотрит на него. — Но ты знаешь, что я не Чесапиксий Потрошитель. И ты знал это, когда решил помочь мне. — Я играл в идиота. Я не идиот. — И все-таки ты заставил считать так даже меня. Я не понимаю, Мэттью, — мистер Грэм останавливается и смотрит на него, нахмурившись в смятении. — Почему, почему ты не сказал мне все сразу? Мэттью думает о том, чтобы спросить: изменило ли бы это что-нибудь? Но выражение лица мистера Грэма заставляет его передумать. Он не сразу находит способ вложить в слова свою самую сильную сторону и, вероятно, свою самую большую слабость. — Мне нравится играть в игры. — Он опускает часть, в которой боится быть отвергнутым. — И на этот раз я переиграл сам себя. Переоценил свою удачу. — Мистер Грэм выглядит основательно обдумывающим его ответ и Мэттью негромко добавляет: — И, по крайней мере, на этот раз это было ради кого-то важного. Мистер Грэм не упускает это. — Оно было так же с тем человеком, чей дом ты поджег? — Его тон очень вкрадчивый и теперь он похож на человека, осмелившегося начать приближаться к тому тигру. Чтобы дать ему лекарство или чтобы усыпить его? Мэттью ухмыляется. — О, вы читали мое дело. Я польщен. В деле должно было быть действительно много, пусть некоторые — самые важные его части — он уничтожил несколько лет назад. И теперь мистер Грэм знает о его особых отношениях с огнем. Что Мэттью, вообще-то, даже находит волнительным. Он не чувствует себя раскрытым или поставленным в невыгодное положение — только видимым. Мистер Грэм присаживается с едва слышным кряхтением: Мэттью слышал его уже множество раз до этого — скорее всего, у него какие-то проблемы с поясницей. — Полагаю, теперь мы на одном уровне осведомленности друг о друге, как собратьям-ястребам и положено быть, — говорит мистер Грэм, и он прав, даже если всего лишь пытается выпытать у него ответ сейчас. Ему действительно любопытно (это видно по его глазам, ясно, как день), и он обращается к той метафоре об их сходстве, и Мэттью удивленно обнаруживает, что не может сопротивляться. — Нет. Оно не было так же. Вы для меня очень особый опыт, мистер Грэм. Мистер Грэм сглатывает на это, сразу же пытаясь скрыть это, прочищая горло, это — и серьезный и уязвимый взгляд, на мгновение проглядывающий сквозь тяжелые доспехи его защит. Он кладет руки на столешницу и, опираясь на локти, говорит: — Quid pro quo. — Мэттью не может не обратить внимание на то, как их руки далеки от соприкосновения, но зато теперь делят пространство столешницы. — Знаешь, как я смог сразу определить, что это был кто-то другой — ты — кто убил пристава? В глазах мистера Грэма живой, почти что азартный блеск. Мэттью подпитывается его энтузиазмом и не может подавить улыбку от мысли о том, что мистер Грэм выбрал самую что ни на есть подходящую наживку. Он вот-вот увидит его сверхъестественную эмпатию в действии. Концентрация Мэттью остра, как нож, которым он взрезал запястья Ганнибала Лектера. — Скажите мне, мистер Грэм. — Я воссоздал твое состояние и увидел, что то, что ты сделал, было… милосердным. — Мистер Грэм делает паузу и Мэттью хочется думать, что он видит одобрение в его чертах, прежде чем тот начинает говорить о Лектере: — Для Ганнибала, убийство — это божественный акт, а божественное в корне негуманно, безжалостно. — И пошел он, — резко бросает Мэттью, чем заставляет мистера Грэма фыркнуть. — Не мог бы быть более согласен с тобой. — Он ухмыляется, но каким-то образом его усталость проступает сильнее. Мэттью вдруг чувствует тянущий внутри позыв оказать ему поддержку — сам не зная, как именно. — Ты же, с другой стороны… твое покушение на него было шокирующе сентиментальным, не правда ли? По факту, Мэттью пытался выставить свое покушение закономерным следствием соперничества между серийными убийцами (претендент на трон, говорил мистер Грэм), но, само собой, мистер Грэм не обманывается этой маскировкой, как Мэттью и рассчитывал. — Я хотел, чтобы он страдал за тот ад, через который заставил вас пройти. — Боюсь, что это не было в твоих силах, Мэттью. Физическая боль досаждает ему, он не боится ее. — Я сказал ему, что мы друзья, вы и я, — возражает Мэттью и чуть склоняет голову на бок. — Думаю, это его уязвило. Мистер Грэм выглядит заинтересованным. — Могу представить, — задумчиво говорит он и продолжает, будто бы стараясь распробовать эту привлекательную идею получше. — Какой-то нераспознанный им, безымянный санитар — как раз того типа людей, на который охотится Потрошитель — использовал его привычки против него и получил то, что он хотел так отчаянно. Последняя часть выводит самодовольную улыбку на лицо Мэттью. Даже если мистер Грэм всего лишь размышляет с перспективы Лектера, не похоже, что он стремится как-то оспорить этот тезис. Мэттью из-за этого проникается каким-то чаянием. Впрочем, он сам не уверен, насчет чего именно, и просто наслаждается возникшим чувством. — Так значит, вы пришли сюда, чтобы сказать мне, что я хорош только вполовину от того, как думал, — улыбается Мэттью. — Это подло, мистер Грэм. Мистер Грэм фыркает. — Ну, я не говорил, что не оценил твое намерение. Его тон и его формулировка всего лишь выражения благодарности за проявленную внимательность, но Мэттью положительно уверен, что слышал и флиртующую нотку. Он чувствует, как его сердцебиение ускоряется. — Это здорово ощущалось, ты знаешь, — отстраненно говорит мистер Грэм ни с того, ни с сего, глядя куда-то в район его левого уха и растирая ладони. — Кто-то наконец-то прислушался ко мне. Сделал для меня что-то, не потому, что я заморочил ему голову, а потому что он поверил мне… в меня. Мне было нужно это. Он произносит все это ровно, но он прекратил растирать ладони и Мэттью замечает дрожь в его руках. — И я хотел, чтобы ты знал, что я сумел сделать это. Я заставил его страдать. Теперь мистер Грэм смотрит на него с кривой улыбкой на лице. Он производит впечатление разорванности между желанием проникнуться своим тяжело давшимся триумфом и какой-то патологической неспособностью сделать это. Мэттью становится серьезнее, чувствуя, что они подбираются к сути этого визита. Он спрашивает: — Вы убили или поймали его? — О, он сбежал. — И другие пострадали из-за этого. — Да, — признается мистер Грэм, сглатывает и прикрывает глаза. — Как сильно он ранил вас, мистер Грэм? Тигр в нем сейчас бьет хвостом. Мистер Грэм очень отчетливо артикулирует каждое из слов, которые произносит дальше: — Я одет в шрамы, некоторые из которых никогда не будут видны другим, кроме меня, Мэттью. Его тон почти провоцирующий; очевидно, что он все еще пытается осознать все то зло, что приключилось с ним после их последней встречи. Мэттью чувствует, как опасный дикий огонь распространяется под его кожей. Мистер Грэм, вероятно, ощущает его отголоски, потому что вслед за этим объясняет, теперь звуча почти что извиняющеся (он знает, что Мэттью переживает за него, это должно быть тому причиной?): — Я был нашей чертовой наживкой — я просто не мог держаться в хвосте стаи. Последнее слово заставляет сработать ассоциацию у Мэттью и он охотно позволяет себе отвлечься на нее: — Он навредил вашим собакам? Мистер Грэм выглядит удивленно и слегка недоверчиво. Но он отвечает на вопрос после некоторого раздумья: — Одной из них. Через посредника. К счастью, она уже оправилась. — Как ее зовут? — Бастер. — В честь Китона? — Да, в честь Китона. Он джек-рассел-терьер. Один из немногих моих бродяжек с определяемой породой. Я удивлен и рад, что его прежние хозяева не купировали ему уши, — Мэттью бросает взгляд на руки мистера Грэма — и чувствует облегчение, видя, что они почти перестали дрожать. — У него вполне выставочный экстерьер и характер, так что, они могли сделать это с ним, если бы захотели. Мэттью в порыве храбрости комментирует: — Я помню, что он выглядел хорошо, когда Алана Блум заботилась о нем и других. — Когда это ты видел моего пса? — мистер Грэм щурится, теперь уже заметно излучая подозрение. — Как-то раз я наведался в ваш дом в Вулф Трап. Докторка Блум как раз тоже была там. Я наблюдал за ней, пока она играла с вашими собаками, из окна на втором этаже. — За этим следует момент звенящей неуверенности, даже практически на грани недоверия, так что, Мэттью кривит губы и избавляется от того возникшего было слона в комнате: — Я бы не причинил вред докторке Блум, если бы она меня увидела. Мистер Грэм кивает ему с невысказанным облегчением. По правде сказать, Мэттью не нравится докторка Блум, он считает эту женщину раздражающей, некомпетентной и связанной с множеством проблем. Но то, что она не та подруга, которая может пригодиться мистеру Грэму, еще не значит, что она врагиня. На данный момент. — Ты поехал туда, потому что тебе было недостаточно только видеть меня самого, ты хотел видеть моими глазами, — тихо предполагает мистер Грэм. Да, да. — И двигаться в пространстве, в котором вы обитали в прошлой жизни. Они смотрят друг другу в глаза и на кратчайшее мгновение взаимной, случайной, неверно рассчитанной открытости, Мэттью вдруг знает: вот оно, вот тот момент, когда его прикосновение не будет отвергнуто — оно будет встречено с приязнью. Но прежде чем он находит в себе мужество коснуться руки мистера Грэма — кто знает зачем, — тот уже вздыхает и растирает лицо обеими. Мэттью чувствует разочарование. Но усталый жест мистера Грэма сообщает ему все, что нужно знать о том, насколько тому сложно доверять кому-либо (и своим собственным чувствам?) — а значит, может быть, это было бы преждевременным. — А теперь передо мной раскинулась еще одна жизнь, — мистер Грэм звучит так, будто говорит сам с собой, но Мэттью это не задевает — наоборот, это прямое указание на то, что он был допущен в ближний круг тех, в чьем обществе мистеру Грэму комфортно. Мэттью чувствует себя почтенным, и он знает, что полностью заслуживает этого. — В ней, — продолжает мистер Грэм, — Ганнибал в бегах, а Эбигейл Хоббс жива и его заложница. — Он холодно добавляет: — Или нет, эта часть остается спекуляцией. Та самая Эбигейл Хоббс?.. Судя по выражению лица мистера Грэма — да, он говорит об именно той хоббсовской девчонке. Мэттью задирает брови, условно впечатленный ее способностью не то избегать смерти так долго, не то неспособностью оставаться безусловно живой, — он и сам неуверен. — Эта девушка будто бы застряла в лимбе. — Нет, она всего лишь с дьяволом на каникулах, — резко правит мистер Грэм и Мэттью делает себе заметку избегать темы Эбигейл Хоббса пока мистер Грэм не разберется хотя бы с частью его конфликтующих эмоций на ее счет. Мистер Грэм смотрит сквозь него, мимо него. Он тяжело сглатывает. — Я знаю, где он. Я знаю, что он ждет меня там. И я знаю, что рано или поздно, я отправлюсь туда и закончу то, что мы начали. Но я пришел сюда — потому что всякий раз, когда я смотрю в зеркало, я вижу, что еще не готов идти, и я вижу свою смерть, и смерти многих других. Мистер Грэм умолкает. Он живое воплощение человека, который знает, что будущее приготовило для него, и который бы очень предпочел не знать этого. Комната будто становится темнее после его слов. К счастью, Мэттью никогда не боялся темных мест. И если он в кого-то когда-то и верил — то этот человек сейчас прямо перед ним. Он спрашивает мистера Грэма, на время позабыв о своем собственном положении (пациента) заключенного: — Что я могу сделать для вас, мистер Грэм? Улыбка, которой это отзывается в мистере Грэме, маленькая — очевидно, что он благодарен за сам факт его инициативы, — но в его глазах показывается столько тепла, что Мэттью чувствует, как оно просачивается в него и тает в его груди. Мистер Грэм вздыхает и собирается с мыслями. — Я связался со своим бывшим адвокатом, Леонардом Брауэром, и сумел убедить его взяться за твое дело. Сперва он не хотел, потому что инцидент с твоей особенной посылкой все еще свеж в его памяти. — Мэттью мимоходом напоминает себе извиниться перед адвокатом, когда увидит его в следующий раз. — Но в конце концов он не смог противиться возможности «провести ребрендинг твоей защиты» из-за всей шумихи, окружающей Ганнибала-Каннибала сейчас. — Так они его теперь называют? — уточняет Мэттью с сомнением. — Благодаря Фредерику, — фыркает мистер Грэм, в этот момент заметно отдающий себе отчет в наличие микрофонов вокруг них. — Мне так и не представилась возможность узнать, насколько на него можно полагаться, но Брауэр звучал вполне уверенно в том, что он сможет добиться замены твоего срока здесь на условный. — Вы… вы будете свидетелем? Мэттью очень старается не показать слишком откровенно, что находит для себя идею того, что мистер Грэм будет теперь защищать его интересы, станет его защитником-представителем в мире (и ведь он, на самом деле, уже стал) даже чересчур захватывающей. — Я мог бы — и хотел бы — им быть, но все зависит от того, посчитает ли Брауэр это разумным, а суд уместным, — мистер Грэм виновато улыбается ему, поджимая уголки губ. — Независимо от этого, я могу посещать тебя здесь. Раз в два-три дня. Если ты хочешь моих посещений, конечно же. Это импульсивное действие — Мэттью сам не осознает, как именно протягивает руку. Следующее, что он знает — раздается стук цепи по столешнице, а он полулежит на ней — накрыв ладонь Уилла Грэма своей. Он говорит (хрипло): — Какие странные вещи вы говорите, мистер Грэм. Мистер Грэм напряжен и, чувствуя и видя это, Мэттью уже готов отстраниться в любой момент. Если ему дадут понять, что хотят этого. Мистер Грэм держится взглядом за шрам на его подбородке. — Я хотел, чтобы ты почувствовал, что ты не один. Как ты дал почувствовать это мне тогда. В дверь стучат и Мэттью инстинктивно сжимает чужую ладонь в своей, вместо того, чтобы выпустить ее. Но делает последнее сразу же после этого. Это не замечание за нарушение правил встреч, охранник даже и не смотрит на них. — Это означает, что у нас осталась всего пару минут, — объясняет мистер Грэм и аккуратно убирает обе руки со столешницы, не глядя на Мэттью. Мэттью улавливает намек и меняет тему (со все еще стучащей в ушах кровью). — Кстати говоря, что Чилтон получает из этой сделки? — О, я и Фредерик, мы воспользовались любопытством друг друга. — Тон мистера Грэма говорит об этой сделке больше — или точнее о его отношении к ней, — чем его слова. — Ему нужен материал для его новой книги о Ганнибале-Каннибале. И, очевидно, обо мне. Это было предсказуемо — что еще Чилтону могло потребоваться? — но все-таки Мэттью застан врасплох. — Вы идете на большие жертвы ради меня, мистер Грэм. — Ты сделал мне одолжение, Мэттью, я хочу вернуть его тебе, пока все еще могу. — Я всего лишь говорю, что если пойдут слухи, люди подумают, что у нас роман. Он мог бы предупредить его, используя менее бескомпромиссную формулировку, но Мэттью использует именно эту. Возможно, он что-то проверяет. Мистер Грэм само пренебрежение: — Я пережил энцефалит и Ганнибала Лектера. Думаю, парочка скабрезных бульварных сплетен уже не станут моей погибелью. Мэттью не может не отметить, что он тоже мог бы заклеймить эту линию мысли «необоснованной», но не сделал этого. В дверь снова стучат и мистер Грэм, чертыхнувшись, встает из-за стола, уже готовый заново надеть свою социальную маску. Мэттью суетливо пытается отложить про себя все, что он представляет собой в этот момент, одновременно ища способ заставить его задержаться еще хоть на чуть-чуть. И ему на ум приходит очень разумный вопрос. Он склоняет голову на бок. Мог он все это время упускать самое важное? — А если я выйду отсюда с помощью Брауэра — что же дальше, мистер Грэм? — он не звучит обвиняюще — скорее, бросающим вызов. Требующим уважения к себе. Так равны ли мы, мистер Грэм? Доверяете ли вы мне? Мистер Грэм замирает. Затем достает из кармана свои очки, но пока еще не надевает их. — После этого, ты можешь пойти своей дорогой. Или ты можешь помочь мне поймать Ганнибала-Каннибала в Европе. — Я знал. Вы снова хотите использовать меня, — говорит Мэттью и уточняет на опережение, поймав взгляд мистера Грэма, чтобы не дать тому начать оправдываться и так далее: — Все в порядке. Я не против. Просто будьте откровенны со мной об этом в следующий раз. — Мистер Грэм показывает, что соглашается со справедливостью этого условия, медленным кивком. Уже на выходе он останавливается и оборачивается к нему: — Думаю, мы выясним, чего может достичь пара работающих вместе ястребов. Мэттью фыркает и посмеивается. Прямо сейчас он не уверен, просто играют ли с ним такими специфическими выборами слов или же за ними стоит что-то еще, но в чем он не сомневается — так это в том, что даже если так, Уилл Грэм наслаждается этой игрой вместе с ним. И это единственное по-настоящему важно. Ночь он проведет думая о Уилле Грэме и его последних словах, со всевозможными планами обретающими очертания в его голове. А чуть позже, в ранние часы утра, Мэттью будет сниться, как перья расходятся от раны на его плече, пока он (снова) не обретает крылья под тихий смех Уилла Грэма, и не отрывается от земли, доверив его голосу себя направлять. the end.