Сборник малой формы с фестов - 2

Они сидят в гостиной — одной из гостиных — впечатляющего горного замка. Гриндельвальд пока молчит, но Куини чувствует его молчаливое участие. Его понимание. “Почему он не пошел?”. — Почему он не пошел? — всхлипывает она, не выдержав, вслух. — Иногда те, кого мы любим, не разделяют наших убеждений, — голос Гриндельвальда такой же, как его мысли — и в них Куини видит размытый образ. Далекий, желанный, обдающий ее пронзительной тоской. Вкупе со своим горем этого становится слишком много, и Куини ненадолго прижимает к глазам платок. — Я так долго надеялся, что он передумает, — роняет Гриндельвальд и снова молчит. В его руках тоненькая чашка, Куини завороженно смотрит на ее золотые узоры, кидающие отблески на бледные пальцы. — Вы понимаете, — выдыхает она. Гриндельвальд лишь немного кивает. Он, смотревший мимо нее, на горное небо за высоким окном, переводит взгляд. Куини замирает. Он пугает, но совсем чуть-чуть. Что-то чужое, жуткое, может, просто огромная сила, воля и амбиции? Потому что никакой агрессии или угрозы она не чувствует. Лишь потерю, огромную, как океан, старую, щемящую. Кого он любит? В мыслях мелькают только размытые отблески — цвет волос, высокая трава, щекочущая нос, солнце сквозь зеленые листья. Вокруг на пару этажей — никого; и чужие ощущения почти затапливают ее, даже немного смазанные свои. Он счел ее безумной, он сказал “Нет”, он не хотел, он не был готов… А она думала, что Якоб ее любит! Видела это! Но недостаточно. Платок у глаз промокает, влага касается пальцев. Она почти не всхлипывает, просто слезы катятся и катятся, а Гриндельвальд молча присутствует рядом. От этого больнее и легче. Куини зябко передергивает плечами, внезапно ощущая себя такой одинокой в этом огромном гулком замке, стоящем среди горного холода. И его хозяин в эту секунду кажется ей таким же. Но уже через пару секунд после этого что-то мягкое ложится на ее плечи, поверх уверенно и бережно ее обнимает рука — Гриндельвальд подошел совсем неслышно; и Куини поворачивается к нему. Разрывающее на части чувство становится чуть тише, когда она утыкается лицом в плечо. Он правда понимает, и с ним можно это разделить. — Как вы думаете, — как можно спокойнее говорит она, комкая внезапно снова сухой платок, — он еще может передумать? — Надежда есть всегда, — тихо говорит Гриндельвальд. Известный, опасный, великий, страшный и все то, что она слышала — нет, просто раненый человек, борющийся за свою любовь. И за лучший мир. Куини бесстрашно обнимает его в ответ и прижимается ближе. Вдвоем куда легче. Она перестает всхлипывать, и вокруг так тихо, что почти слышен заоконный ветер. Ощущение чужой близости медленно успокаивает ее, превращая яркое горе в мутный, серый осадок. Гриндельвальд очень аккуратно высвобождается из объятий, встает и протягивает ей руку. — Пойдемте? Куини смотрит на протянутую ладонь. Слушает мысли. В них предложение близости, утешения, совместной постели — но такое прозрачное и хрустально-чистое, без следа похоти. Она привыкла к тому, что многие хотят сделать с нею всякие вещи, но у Гриндельвальда в мыслях что-то совсем другое. Может, это как-то связано с тем, что размытый силуэт в его воспоминаниях — мужской. Конечно, она вольна отказаться. Наверное, он даже не уйдет и не оставит ее одну. Или согласиться, и разделить свои ощущения с кем-то, попытаться приглушить горе. Куини встает, оставляя на диване плед, слабо улыбается и вкладывает свою руку в его. Спальня полутемная, пахнет чем-то алхимическим, холодным и резковатым. Дневной свет почти весь забирают темные портьеры, лишь немного просачивается между ними. Тяжелое вышитое покрывало плавно слетает с постели, повинуясь жесту хозяина комнаты и обнажая прохладный скользкий шелк под ними. Куини закрывает глаза, когда они целуются на этой широкой кровати, ладонь Гриндельвальда медленно поглаживает ее по волосам. Она так любит. Но не его. И он любит — но не ее. Даже когда с нее — медленно, словно спрашивая разрешения — соскальзывает одежда, и она чувствует голой грудью грудь Гриндельвальда — Куини точно знает, что она не изменяет. Как и он. В происходящем столь мало плотского, будто это совсем не важно, словно это лишь форма, чтобы вдвоем тосковать. Гриндельвальд совсем не стремится вести или доминировать, он лишь предлагает, и она смелеет, трогает его. Кожа совсем бледная, волосы везде такие же снежно-белые, это странно, но ее не волнует. Их мысли звучат почти в унисон, и когда Гриндельвальд прижимается к ней, целует шею, ласкает губами — Куини всхлипывает от облегчения, что больше не одна. Они оба раздеты, их тела реагируют на ласки, и это кажется моментом, когда пора уже переходить к дальнейшему — но Куини до странного не хочется. Не хочется и Гриндельвальду. — Ты позволишь мне кое-что изменить? — палочка в его руке кончиком указывает ей между ног, вопрос задан так вежливо и немного вкрадчиво. Куини храбро кивает. Она верит Гриндельвальду. Это совсем не больно, только немного щекотно, когда ее тело будто немного истаивает, чтобы переплавиться в совсем другие органы. Теперь у нее есть член — совсем обычный с виду, ровный, не слишком толстый, возбужденный. И за ним — мошонка, с чуть более темной кожей. Куини кладет на него руку, поглаживает. Ладонь ощущает знакомую горячую упругость; а она сама… Непривычно, но приятно. Возбуждение, обычно собирающееся внизу живота и у входа, теперь ощущается где-то вовне, в головке, по стволу, немного в животе и ниже. — Все хорошо? — Бледная ладонь ложится поверх ее собственной. — Да, — Куини откидывается на высокие подушки. Чужой рукой приятнее. Она обхватывает, давление перемещается вверх и вниз, крайняя плоть закрывает, а потом оголяет головку, чувствительную, кажется, даже к прохладному воздуху. Когда Гриндельвальд перекидывает через ее ногу, Куини понимает, чего он хочет, но не возражает. Хорошо, что он совсем не похож, изящный и худощавый, натянутые жилы мышц под сухой кожей — вместо уютного Якоба, к которому так приятно было прижаться и ощутить надежную твердость под ласковой мягкостью. И соитие у них будет иным. Если Гриндельвальду, наоборот, надо похоже на его любимого мужчину, Куини согласна утешить его так. Куини сначала вздыхает, потом стонет, потом ахает: тесная хватка по всей длине ее нового члена ощущается неожиданно ярко, ярче чем проникновение в нее саму. Она поднимает бедра слегка, на пробу — Гриндельвальд кивает, наклоняется вперед, опирается на руки по обе стороны от нее и расставляет ноги. Куини берет кого-то сама, совсем неспешно, изучающе, Гриндельвальд молчит, только дыхание учащено и член полностью налит кровью. Чужое тело обхватывает ее, проходится давлением и движением по длине, беспощадным удовольствием сжимает головку. Тяжело дыша, она снова откидывается назад, и тогда Гриндельвальд начинает сам. Он опускается, толкая себя на член, довольно резко; Куини приятно, но действовать так сама она бы не стала. Она кладет руки на напряженные бедра, чувствует, как удовольствие гасит — временно, конечно временно — ощущение потери и обиды; и старается не думать об этом пока что. Гриндельвальд стонет только когда кончает, закидывает голову, выгибается — красиво-белый в полумраке спальни. Он не трогает себя, семя пачкает грудь Куини, но она не против — в этом совсем нет собственничества. Гриндельвальд не хотел и не хочет ее взять, присвоить (многие хотели, Якоб… не хотел, почти не хотел). Он слегка улыбается, символически прижимает Куини ладонью к постели, когда она пытается приподняться — лежи, я доведу все до конца. Она подчиняется, смотрит, как он двигается, и думает только о том, что это приятно — быть в ком-то, и когда этот кто-то двигается, ласкает собой, сжимает. Она ахает, кончая, дышит часто и рвано, ощущения от изливающегося семени совсем странные, но хороши. Гриндельвальд наклоняется над ней, убирает за ухо прядь ее мокрых волос. Он возвращает все, как было, почти неощутимо; его чистящие заклинания убирают все следы случившегося. Они еще немного лежат рядом, пока дыхание не становится привычно-ровным. Куини ощущает затихающие отголоски удовольствия — и тишину в мыслях. Теперь ей спокойнее. Смутная тень не грызет, отступила, дала передышку — и его тень (красивый юноша, она слегка разглядела образ) тоже отступает. Куини чувствует в себе силы и решимость. Гриндельвальд знает, понимает, за что борется. Как лучше. А она пойдет за ним.