Султан моей души

Утром молодая Султанская чета сидела на, разбросанных по полу, мягких подушках с яркими наволочками за круглым столом и залитые ласковыми солнечными лучами, отражающимися в шикарной одежде и светлых волосах супругов и рассыпающимися на миллиарды разноцветных огоньков, напоминающих бриллианты. Они вели душевный разговор во время завтрака, когда Селим заметил то, как его возлюбленная внезапно замолчала и посмотрела на него таким пристальным бирюзовым взглядом, словно хотела в чём-то ему признаться, от чего он почувствовал себя крайне неуютно, в связи с чем, понимающе вздохнул и участливо спросил, проявляя свой интерес и внимание: --Что-то случилось важное за то время, пока я отсутствовал, Джансель? Что, же? Я тебя внимательно слушаю. Молодая Султанша тяжело вздохнула и, понимая, что ей лучше во всём сознаться возлюбленному, молча, протянула ему письмо от его второй Хасеки, поделилась, чем вызвала в избраннике ещё большее недоумение вместе с глубокой мрачной задумчивостью: --Дело в том, что в прошлом месяце у нас в Топкапы гостили мой брат Константин вместе с молодой супругой по имени Дильбар, приехавшие специально для того, чтобы забрать в своё государство Назенин. Дело в том, что тогда, два с половиной года тому назад, когда ты убил оборотня, якобы обратившего её, ты не избавил бедняжку от проклятья. На самом деле, Назенин так и осталась волчицей, так как она родилась таковой, но, к сожалению, до сих пор не научилась контролировать себя. Это именно она убила Эфсун Хатун. Узнав об этом, мой брат для нашей, же с тобой безопасности с благополучием забрал Назенин для того, чтобы научить её самоконтролю, да и, как ты понимаешь, оборотень не сможет занять после тебя Османский престол, каким бы преданным и достойным он ни стал сыном. Народ не потерпит его на троне, да и ты для спокойствия наших верно подданных рано, или поздно казнишь Назенин с её сыном от тебя, а в волчьем государстве, она будет находиться среди себе подобных. Постепенно, Назенин забудет тебя и вновь влюбится, но уже в волка, который сделает её счастливой. Отпусти её, пойми, прости и не держи. Так будет всем лучше. Внимательно выслушав душевные откровения, одетой в атласное бирюзовое платье с дополнение золотой парчи с гипюром, возлюбленной Баш Хасеки, молодой властелин, хотя и оказался глубоко потрясён ими, местами даже разгневан, но, постепенно обдумав её вразумительные речи, признался себе в том, что его любимая права, ведь, какой бы страстью он ни пылал к Назенин, но безопасность народа и благополучие правления требуют того, чтобы он простил и отпустил свою вторую Хасеки, в связи с чем Селим понимающе вздохнул и, внимательно прочтя, полное невыносимой душевной тоски и огромной любви вместе с искренним раскаянием, письмо от Назенин, написанное ею за несколько часов до отъезда в волчье государство, погрузился в очередную мрачную задумчивость, досадуя лишь об одном, почему, столь важный вопрос решили и осуществили без него. Вот только ничего изменить было уже нельзя, и Селиму, как бы тяжело, не говоря уже о том, что больно, но пришлось уступить вразумительным уговорам Баш Хасеки с её заботливыми объятиями и жаркими поцелуями. Немного позже, когда, сидя удобно в, обитом бардовым бархатом, салоне, обнявшись, венценосная чета проезжала в карете по парковой тропе, в направлении к благотворительному вакфу Санавбер Султан. Благо погода выдалась хорошей солнечной, хотя и морозной, так, что даже под ногами коней, хрустел снег, на султанский эскорт напали разбойники, либо бунтующие горожане, до сих пор не признающие Селима, как за своего Государя, вступив в кровопролитную драку с вооружённой конной охраной, отчаянно пытающейся, отбиться, но силы оказались не равны. Стражники оказались убиты и теперь, изрубленные, лежали на снегу в луже собственной крови. Наступила мрачная, можно даже сказать, могильная тишина, из-за чего молодой Султан, приказав своей возлюбленной Баш Хасеки, оставаться в карете и, не обращая внимания на её отчаянные слёзные мольбы, никуда не уходить, а оставаться с ней, вышел из кареты, желая, узнать, что происходит. Конечно, увиденное им ужасающее зрелище последствий жестокого побоища, потрясло его до глубины души. Только не успел он опомниться, как на него напали несколько вооружённых бандитов, пытающихся, захватить его, но Селим не захотел так легко сдаваться. Он вступил с ними в отчаянную рукопашную битву, чем и застиг нападающих врасплох. Они растерялись, что было парню лишь на руку, но до тех пор, пока его внимание ни отвлёк отчаянный оклик милой жены, которую грубо вытащил из кареты её, чудом уцелевший после русской царской расправы, отец. Он крепко прижимал девушку к своей широкой мускулистой груди, подставляя к тонкой шейке острый кинжал, тем-самым, не позволяя ей ни вздохнуть, ни выдохнуть, благодаря чему, его люди воспользовались растерянностью османского властителя и одержали над ним победу тем, что захватили его вместе с юной красавицей-женой в плен. Провинция Анталия. А, в эту самую минуту, в просторных покоях своего дворца, выполненных в синих, бирюзовых и зелёных тонах, молодые правители волчьего государства не находили себе места от беспокойства из-за коварства, чудом уцелевшего в резне с русскими царскими опричниками, боярина Дмитрия Извольского, тайно организовывающего переворот для свержения с поста Правителя и с последующим захватом власти. Константин чувствовал, что отец ударит по его самому больному месту—дражайшим сестре Марии-Санавбер и шурину, османскому Султану Селиму. Чутьё не подвело юношу, о чём он и узнал от своего телохранителя, принёсшего известие от жестокого боярина, присланного голубиной почтой, в котором он угрожал убить, находящуюся у него в заложниках и в надёжном месте, османскую венценосную чету, в случае отказа, уступить ему пост правителя Государства волков, да и срок на раздумывание Константину дан всего пару дней, что ещё больше угнетало и юношу лишало здравомыслия. --Нам ни в коем случае нельзя торопиться с принятием столь важных решений, Константин. Мы должны опередить твоего отца и, выследив место, где он прячет венценосную чету, освободить их, а затем, вступив в бой с боярином, одержать над ним окончательную победу. Для этого, необходимо вести с ним переговоры и тянуть время. Только ни в коем случае не уступать его провокациям.—мудро убеждала, сидящего на, обитом парчой, троне, облачённого в светло-голубой, почти стальной парчовый кафтан, возлюбленного мужа, погружённого в мрачную глубокую задумчивость, отчётливо прочитывающуюся в его карих глазах, одетая в тёмно-бирюзовое бархатное платье со светлыми шёлковыми рукавами, Дильбар Ханым, шикарные светло-русые длинные густые волосы которой были распущены и украшены бриллиантовой тиарой. Она прекрасно чувствовала то, как тяжело, на данный момент, на хрупкой, как горный хрусталь, либо китайский фарфор, душе её любимому и какие беспощадные бури в нём бушуют, из-за чего поддержала его мудрым наставлением, послужившим ему, сигналом к принятию решительных воинственных мер против жестокого изувера и интригана отца, рвущегося к власти в его государстве и готового даже, положить на алтарь своей победы жизни Османской венценосной четы, являющимися боярину Извольскому, кстати говоря, близкими родственниками, то есть младшей дочерью с зятем. Такого Константин не захотел допускать и, благодарственно обняв жену, крепко поцеловал её и вышел из покоев для того, чтобы дать все необходимые указания, относительно выслеживания места, где находятся пленники с дальнейшим их освобождением и привозом во дворец. Вот только юный правитель и представить себе не мог о том, что его дражайшие венценосные родственники находятся здесь, же в Анатолии, но в одном из заброшенных амбаров, расположенном на окраине. Они лежали, скованные по ногам тяжёлыми кандалами, на деревянном холодном полу без чувств, не зная о том, что уже наступил вечер и сгустились сумерки. В таком состоянии своих пленников и застал, вернувшийся к ним, боярин Извольский, на, изуродованном шрамами, не красивом лице которого сияла коварная улыбка. Довольный, проделанной им, работой, он вальяжно подошёл к ненавистному зятю и, пнув его острым носком сафьянового сапога, услышал, как несчастный тихо застонал, постепенно приходя в себя, что позволило мучителю, плавно склониться над ним и, больно схватив за шелковистые светлые волосы, угрожающе прошипеть: --Наконец-то, ты очухался, проклятый османский щенок! Теперь мы поговорим по душам и придём к согласию. Это его действие, окончательно привело Селима в чувства, благодаря чему, он через силу открыл голубые глаза и, измождённо вздохнув, с негодованием спросил, уже успев, узнать, что нападение вместе с дальнейшим пленением, а теперь и издевательства—дело рук, тщательно спланировавшего всё это и чудом спасшегося от гнева вместе с расправой русского царя, боярина Дмитрия Извольского, что вызвало в парне измождённый, полный искренней иронии с презрением, смех. --Дорогой тесть, что вам, нужно?—язвительно смеясь и превозмогая невыносимую боль в голове, спросил у него Селим, за что получил от собеседника резкий пинок в живот, заставивший беднягу, скривиться от боли и, полный огромной ненависти вместе со злобой крик, оглушивший его: --Прекрати ёрничать, щенок, иначе познаешь всю силу моего гнева на своей шкуре! Не за этим я пришёл сюда, чтобы возиться с уговорами! Как ты понял, со дня на день я свергну моего сынка Костю с поста правителя волчьего Государства, заняв его сам, но для этого мне нужна жена, которой станет моя дочь Мария. Мне всё равно, что она является мне дочерью. Вот только в осуществлении задуманного, мне мешаешь ты, щенок. Конечно, я могу сейчас обратиться в волка и разорвать тебя в клочья, а ею завладеть силой, что я и сделаю, обязательно. Только сначала, ты с ней разведёшься. Прокричи трижды: «Я с тобой развожусь!» и останешься жив! Вот только вместо ответа, Селим вновь презрительно рассмеялся и лишь только после этого, выплюнул тестю в лицо своё непримиримое высочайшее решение: --Никогда! За что и получил шквал беспощадных избиений, продлившихся до тех пор, пока до Селима с его мучителем ни донёсся, полный невыносимого отчаяния с душевным страданием крик, горько плачущей, Санавбер, уже успевшей прийти в себя и, увидев, что жестокий отец избивает её возлюбленного до смерти: --Селим, прости, но у меня нет другого выхода для того, чтобы спасти тебя! Знай, что я всегда буду любить только тебя одного! Развод! Развод! Развод! После чего воцарилось длительное мрачное молчание, которым воспользовался жестокий мучитель тем, что, схватив несчастного и ошалевшего от того, что он сейчас услышал, Султана за шиворот, словно, нашкодившего щенка, либо котёнка, и уже приготовился его вышвырнуть прочь, на сильный мороз, как до него донёсся воинственный громкий голос единственной дочери: --Даже не надейтесь на то, что ты победил, папочка, ибо это не так! Он царственно обернулся к ней и увидел, как в её руках блеснул острый серебряный кинжал, который она одним резким ударом вонзила себе в грудь, после чего вновь упала на деревянный пол без чувств, как и возлюбленный, который от понимания того, что его жизнь потеряла весь смысл, провалился в глубокое беспамятство. Глубокая ночь Что, же касается коварного боярина Извольского, то он, понимая, что остался не с чем, проиграв в битве с турецким Султаном, покинул амбар, крепко заперев его тем, что завалил брёвнами, оставляя пару, умирать, если они ещё ни отдали Богу душу и собрался уйти, восвояси, но ничего не вышло, так как, в эту самую минуту к нему подоспел юный правитель волчьего Государства вместе со своими соратниками. Между ними всеми завязался жестокий кровопролитный бой, в ходе которого боярин оказался захвачен в плен вместе со своими товарищами и сопровождён в крепость при дворце, где пленников заковали в серебряные кандалы и принялись жестоко пытать. Вот только беспокойство за жизни близких родственников, заставили юного правителя, вернуться к старому и заброшенному амбару для того, чтобы проверить, не спрятаны, ли его дражайшая сестра с шурином именно в нём, не говоря уже о том, что в каком они находятся состоянии. Вдруг, они уже мертвы, хотя данные мысли, парень всеми силами отгонял от себя. Так, за этими мрачными мыслями Константин в волчьем обличии добрался к, желаемому амбару, а время уже пару часов, как повернуло за полночь и, разбросав поленья в сторону, взломал дверь, а, затем, вернув себе человеческий облик, вошёл внутрь и внимательно осмотрелся по сторонам. Какого, же было его удивление, когда до его музыкального слуха донёсся весёлый звонкий смех его горячо любимых родственников, возбуждённо обсуждающих то, как ловко они провели коварного мучителя с мнимым разводом и суицидом Баш Хасеки. Возлюбленные сидели на полу, обнявшись и пылко целуясь, что постепенно передалось и юному Константину, присоединившемуся к их душевной, вернее даже, носящий беззаботный и задорный характер, беседе. --Ну, что, же, думаю нам с вами уже хватит душевно беседовать, ведь вы устали, да и голодны. Я уже молчу о том, что, наверное желаете расслабиться в тёплом хамаме, но для этого ещё необходимо добраться до дворца, хотя бы моего.—внезапно прекратив душевную семейную беседу, спохватился юноша и, обратившись в волка, подхватил шурина с сестрой себе на спину и умчался в свой дворец. Там уже, по приказу Дильбар Ханым, слуги приготовили гостевые покои, выполненные в фиолетовых и розовых тонах с золотой лепниной и витражами на окнах. Вот только их с мужем дражайшие гости отправились в хамам из-за того, что им захотелось снять с себя всё нервное напряжение вместе с невыносимой душевной и физической усталостью, что одолела их за этот очень долгий и невыносимо изнурительный день. Там, в просторном помещении дворцового хамама, выполненного в античном стиле из светлого мрамора и дополненное разноцветной мозаикой вместе с изразцами, расписанными растительным рисунком синего и зелёного цветов, возлюбленный супруги затерявшись в густых клубах пара и не обращая внимания на лёгкое медное мерцание, горящих в золотых канделябрах, свечей и тихое мирное журчание кристально чистой воды в фонтане из меди, не говоря уже о, стоявших по всему периметру просторного зала в массивных фарфоровых вазах, экзотические и тепло выносливые растения. Венценосным супругам не было до них никакого дела. Их захлестнули пламенные чувства друг к другу, которым они отдались без остатка и стеснения. В страсти возлюбленные не знали пощады и предела, но до тех пор, пока счастливые, не говоря уже о том, что запыхавшиеся, они отдыхали, лёжа, обнявшись в медной ванне с приятной тёплой водой и в розовых лепестках и, практически дремали. --Я не думал, что твой отец окажется так глуп и наивен для того, чтобы не понять одного, что, даже, если ты и прокричала трижды: «я с тобой развожусь!», это не имеет никакого смысла, так как моё слово важнее твоего, а я никогда не дам тебе развода, так как знаю о том, что мы с тобой любим друг друга так сильно, что, просто не мыслим о раздельной жизни!—с ироничной усмешкой заключил молодой османский властелин, вновь плавно овладевая сладкими, как спелая земляника, алыми губами возлюбленной. Она добродушно усмехнулась в ответ и, заключив: --Главное, что об этом знаем мы с тобой одни, Селим!—сама начала пламенно, вновь целоваться с ним с неистовой силой. Чуть позже, когда Селим, находясь в просторном тронном зале, выполненном в зелёных и рубиновых тонах, украшенном золотой лепниной и в мягком освещении свечей, горящих в канделябрах, душевно обсуждал с шурином, возникшие с боярином Извольским, проблемы, а именно то, как им поступить с ним, ведь наглец посмел покуситься не только на пост правителя волчьего государства, но самое главное, на жизнь Османского Султана и его жену, в зал вбежала взволнованная Назенин Султан, облачённая в синее парчовое платье с преобладанием серебристого гипюра и шёлка, при этом в её шикарные длинные иссиня-чёрные волосы были вплетены бриллиантовые и жемчужные нити. Конечно, стоявшие у выхода, стражники попытались оказать ей сопротивление и не впустить, но пламенно влюблённую и успевшую, достаточно истосковаться по избраннику, девушку ничто и никто, не мог остановить. Она растолкала стражников в стороны и с радостным криком: --Селим!—кинулась к нему в объятия. Немного ошеломлённый встречей со своей второй Хасеки, молодой мужчина, лишь успел немного отойти от рабочего стола Константина, за которым тот сидел, погружённый в глубокую мрачную задумчивость, в связи с чем пришёл в крайнее неудовольствие от дерзкого проступка Назенин, посмевшей, покинуть без его ведома, свои покои, но супругам не было уже до него никакого дела. Они были заняты, внезапно возникшим между ними бурным объяснением, разбавляемым жаркими и неистовыми поцелуями, которым нет конца. --Это вышло из-под контроля, Повелитель. Назенин вырвалась из своих покоев. Мои люди не смогли её, удержать. Видит Аллах, что мы с Дильбар всеми силами старались не допустить этой встречи.—принося свои искренние извинения, попытался оправдаться, виновато смотря на, обнимающуюся, парочку, Константин. Только он напрасно тревожился. Селим оказался искренне рад воссоединению с возлюбленной Хасеки, не выпуская её из своих объятий и заботливо поглаживая уже, заметно округлившийся, живот, в котором жил и развивался его шехзаде. --Я забираю моих жён в Топкапы, Константин. Там их дом, да и наши с Санавбер дети долго не могут находится без родителей. Решение судьбы вашего достопочтенного отца, я возлагаю полностью на вас.—доброжелательно рассудил молодой Султан. Юный собеседник понимающе кивнул и заверил его в том, что утром их будет ждать карета вместе с надёжной охраной, состоящей из преданный престолу, волков. Селим одобрительно кивнул и ушёл вместе с Хасеки в её покои, провожаемые всё тем, же задумчивым взглядом Повелителя волков, которому до сих пор было, глубоко не по душе воссоединение Селима с Назенин. --Я, конечно, понимаю, что мне нет прощения за убийство твоей беременной фаворитки, Селим, ты вправе меня казнить за это, ведь оборотню не место рядом с тобой и детьми, да и мой сын никогда не взойдёт на трон, даже, если я и предприму борьбу для его воцарения, всё это лишь усугубит моё и без того шаткое положение возле тебя. Только я, хотя и смутно, но всё, же искренне надеюсь на твоё добросердечие вместе с прощением.—с невыносимой печалью в тихом приятном голосе мудро рассудила, сидящая на полу возле возлюбленного, Назенин, ласково поглаживая его по гладкой, но местами мозолистой ладони, что вызывало в нём лёгкий трепет и приятную дрожь. Он молчал, глубоко погружённый в мрачную задумчивость о том, как ему теперь, строить свою жизнь вместе с жаркой черноволосой гурией по имени Назенин, которую до сих пор безумно желал и любил, хотя и гневался из-за смерти Эфсун, да и как ей теперь доверять безопасность жителей дворца, не говоря уже про столицу Османской Империи. Ведь, если Назенин вновь, пусть даже и случайно, убьёт кого-нибудь из них, поднимется бунт и, тогда его власть окажется под огромной угрозой, как и жизни всех, кого он безумно любит и кем дорожит. --Ты, же, сама прекрасно знаешь обо всём, Назенин! У нас нет будущего, как бы мы пламенно ни любили друг друга и ни хотели бы быть вместе, да и наш сын не сможет взойти на трон Великих Османов. Он будет убит после свершения им первого убийства, а ты сослана в Девичью башню. Это жестоко, но такова жизнь, а мы её заложники!—печально вздыхая, мрачно заключил Селим и, плавно встав с парчовой тахты, пламенно поцеловал жену в сочные алые губы и лишь только после этого, ушёл из её покоев, провожаемый её, полным невыносимой печали, серо-голубым взглядом, блестящим от горьких слёз, вызванным пониманием безысходности с отчаянием. Тем, же временем, когда в гостевых покоях между, сидящими на, обитой ярко-розовой парчой, тахте, которая выполнена из слоновой кости, украшенной сусальным золотом, сидели дражайшие супругами правителей Османской Империи и Волчьего Государства проходил душевный дружеский разговор о том, что их интересовало на данный момент, а именно: благотворительность, семья, дети и благополучие Османского и Волчьего Государства, в них вбежал, чем-то очень сильно возбуждённый и взволнованный Султан Селим. Он, даже не глядя на девиц, опустился на широкую, скрытую в густых вуалях, воздушного, как облако, парчового и шифонового балдахина, водопадом, ниспадающим с прикроватных позолоченных столбиков, и, обхватив сильными руками светловолосую голову, измождённо вздохнул, что напоминало собой стон, привлёкший к нему внимание юных госпожей. Они потрясённо переглянулись между собой и, пожав изящными плечиками, пришли к обоюдному согласию о том, чтобы продолжить их душевный дружеский разговор завтра днём, после чего расстались. Терпеливо дождавшись, когда за снохой бесшумно закрылись створки дубовых дверей, Санавбер выждала немного и, понимающе вздохнув, мягко подошла к возлюбленному и, плавно сев на край их постели, осторожно взяла за руку и, заботливо гладя её по ладони, что заставило молодого мужчину вновь, измождённо вздохнуть и печально посмотреть в бирюзовую ласковую бездну дражайшей мудрой спутницы жизни. --Я не знаю, что мне делать и как поступить с Назенин, Джансель! Помоги, пожалуйста, мудрым советом!—чуть не плача, взмолился он, что вызвало в Султанше понимающий вздох. Ей совсем не надо было ничего объяснять о том, что именно мучает и не даёт покоя трепетной душе её возлюбленного. Он страдал от сознания того, что, как бы сильно ни любил её несчастную и, запутавшуюся в истинной сущности, дражайшую подругу Назенин, но, так же и признаёт, что не может, ради неё и их общего сына, подвергать опасности население Османской Империи, который, легко может, поднять восстание против него и, свергнув с престола, жестоко убить его и всю семью. Султанский долг велел ему, в самое ближайшее время, казнить Назенин, а её тело сжечь на погребальном костре. Только у Селима не поднималась рука на то, чтобы сотворить весь этот беспощадный ужас с любимой женщиной и своим сыном в её утробе. Санавбер даже не знала, что и посоветовать любимому, ведь ей самой была, далеко не по душе дальнейшая страшная участь, уготованная трагической судьбой, Назенин с её малышом. --Оставь её здесь, в стае моего брата, Селим! Утром разведись с ней, сразу, перед нашим отъездом! Конечно, по отношению к Назенин это не справедливо, да и жаль её, зато, ты спасёшь несчастную девушку и своего ребёнка. Им место здесь, среди своих волков. Постепенно она забудет тебя и полюбит достойного волка.—внезапно, нарушив их с мужем мрачное молчание, мудро рассудила Баш Хасеки, обрушивая на него сладостный шквал из головокружительных ласк с неистовыми жаркими поцелуями, перед натиском которых, Селим не смог устоять и растворился в них без остатка. Утром, когда лучи декабрьского солнца проникли во все здания городов Османской империи, окрасив всё вокруг в яркие: розовый, оранжевый, фиолетовый цвета и оттенки, Селим не стал долго откладывать с серьёзным разговором со своей второй Хасеки, от которого зависела её дальнейшая жизнь, а возможно и смерть. Супруги встретились в дворцовом саду, по которому прогуливалась, погружённая в глубокую мрачную задумчивость юная девушка, одетая сегодня в золотистое парчовое платье, скрытое под тёплой соболиной шубой с капюшоном, надетым на черноволосую голову. Чутьё подсказывало ей о том, что сегодня возлюбленный вынесет судьбоносное решение, относительно их дальнейшего совместного, либо раздельного будущего. Заметив приближение возлюбленного, одетого тоже в парчу, шелка и соболя, девушка подбежала к нему, сияя надеждой на возможное счастье и душевный покой. --Селим, можешь не беспокоится ни о чём! Я научилась себя сдерживать! Теперь я, если и обращусь в оборотня, то лишь для того, чтобы защитить всех тех, кого мы с тобой любим! Да и наш сын, не угроза Империи! Как только он родится, я подпишу манифест об отказе на притязания на престол от его имени!—выпалила она, чем и сбила, решительно настроенного на то, чтобы сейчас трижды прокричать: «развод!», избранника с толку. Мысли в его светлой голове спутались, оставив лишь одни чувства, под действием которых, он крепко обнял возлюбленную и, пламенно целуя её в губы, радостно выдохнул: --Это очень хорошо, Назенин, ведь только что ты спасла себя и нашего сына от страшной смерти! Только девушка больше ничего не говорила любимому. Вместо этого, она беспрестанно и с жаром целовала его в мягкие тёплые губы, а он её, но не учтя одного, что за ними с балкона главных покоев властителя Волчьего Государства задумчиво наблюдают, стоявшие у мраморного ограждения, Баш Хасеки со своим дражайшим старшим братом и его возлюбленной женой Дильбар Ханым, искренне обрадованные тем, что судьба несчастной Назенин решилась благополучно, ведь, как юная Санавбер-Джансель узнала от родственников, девушка, благодаря их, непосредственно участию и помощи, научилась контролировать себя и настроилась на обращение в волка лишь в том случае, если семье Селима будет грозить опасность, то есть для защиты с обороной и в борьбе с их общими врагами. --И ещё, Назенин решила отречься за себя и сына от всех притязаний на Османский престол!—доброжелательно заключила Дильбар, не обращая внимания на солнечные лучи, в ярком золотом свете которых они все тонули и, пощипывающий их, лёгкий морозец. Санавбер одобрительно кивнула, искренне довольная тем, что отныне единственными соперниками её сыновей являются они сами, а это означает лишь одно, что ближайшие лет десять-пятнадцать она с Селимом могут ни о чём не беспокоиться и наслаждаться головокружительной страстной любовью друг к другу и приятной возне с детьми, не говоря уже о том, что полностью сконцентрироваться на справедливом правлении Империей и гаремом, о чём и добродушно заключила: --Ну, раз так, значит, мы с Селимом и нашими детьми можем ни о чём не беспокоиться, а спокойно управлять Османской Империей.—и не говоря больше ни единого слова, накинула на золотисто-каштановые шикарные распущенные волосы капюшон соболиной шубы и, сопровождаемая родственниками, вышла из дворца, где у мраморного крыльца её уже ждала карета вместе с вооружёнными охранниками-волками, восседающими на белоснежных гнедых конях, один из которых открыл золотую дверцу саней и помог Османской Баш Хасеки зайти в, обитый, свекольного цвета, бархатом, салон, где её уже ждали Селим вместе с Назенин, после чего карета плавно тронулась с места и повезла своих венценосных пассажиров в столицу Османской Империи Величественный Стамбул.