Султан моей души

Тем временем, пока юная Баш Хасеки пребывала в густых клубах сизого пара в хамаме, сидя на тёплой мраморной плите, погружённая в романтические мысли о возлюбленном муже и не обращающая внимание на лёгкое медное мерцание, горящих в золотых канделябрах, свечей, за ней наблюдал Шехзаде Мурад, восхищающийся редкой красотой единственной избраннице отца и мысленно признающийся себе в том, что к своему стыду и порочности, вожделеет её, да и, между ними разница в возрасте совсем небольшая, каких-то два-три года, в связи с чем, его мужественное лицо залилось румянцем смущения, учащённо забилось сердце в мускулистой груди, не говоря уже о том, что в паху приятно заныло от, переполнявшего его всего, похотливого возбуждения. Это не укрылось от внимания, бесшумно вошедшего в просторное помещение, молодого Султана, что ему сильно не понравилось и заставило грозно рявкнуть, тем-самым приводя сына в чувства: --Пошёл вон отсюда! Шехзаде, мгновенно опомнился и, слегка вздрогнув, почтительно поклонился и убежал, оставляя отца одного, стоять и гневно смотреть вслед сыну до тех пор, пока ни заметил то, с каким душевным потрясением в его сторону посматривает юная Султанша, оказавшаяся немного сконфуженной тем, что её только что на протяжении нескольких минут лицезрел Престолонаследник. Селим сдержано вздохнул и присоединился к возлюбленной, шагнув в медную ванну с тёплой водой, в которой, на данный момент, уже находилась его любимая, где между ними состоялся весьма душевный разговор о том, что, как бы они не оттягивали и ни считали, что Шехзаде ещё слишком рано заводить гарем, но его гармоны требовали своё, а именно наложницу. --Завтра я займусь отбором девушек для гарема нашего Шехзаде и выбором наложницы на ночь!—понимающе вздыхая, заключила юная девушка, плавно воссоединяясь с возлюбленным в долгом жарком поцелуе. Вот только с душевным разговором с отцом не стал до утра ждать сам Шехзаде Мурад из-за того, что чувствовал себя, крайне неловко в связи с, свершённым им несколько минут тому назад, скверным, вернее даже, безнравственным поступком. В то время, когда прекрасная юная Баш Хасеки уже укладывалась спать в главных покоях на султанском ложе, закрытом плотными вуалями парчового и газового балдахина, ноша встретился с Повелителем на балконе своих просторных покоев и, почтительно поздоровавшись с ним, испытывая огромную вину, которая не позволяла ему даже поднять на собеседника ясных глаз, заговорил с пылким покаянием: --Отец, я понимаю, что мне нет прощения, и Вы вправе меня казнить, ведь я осмелился подсматривать и вожделеть Вашу достопочтенную и добросердечную мудрую супругу Санавбер Султан. Не щадите меня, ибо я приму любое Ваше суровое наказание. Селим внимательно выслушал старшего сына и, с искренним пониманием вздохнув, подбадривая похлопал его по мускулистому плечу и душевно произнёс: --Ты становишься совсем взрослым, Мурад. То, что ты засматриваешься на женщин—это означает, что природа даёт о себе знать о том, что пора начинать обзаводиться собственным гаремом, создавая семью. Утром Санавбер Султан подберёт тебе достойных девушек и даже выберет одну из них на ночь. Мы с ней уже обсудили этот важный для тебя вопрос сразу, после того, как я тебя выгнал из хамама. Из этих добросердечных слов горячо любимого отца, Мурад понял, что гнев его больше не существует. Он вздохнул с огромным облегчением, провожая, уходящего Султана, благодарственным взглядом, даже не обращая внимания на лёгкую вечернюю прохладу, доносящуюся с Босфора. --Кто бы мог подумать о том, что мой сын потеряет невинность в том, же возрасте, что и я, Санавбер.—поделился с возлюбленной, стоявший у мраморного камина и с глубокой мрачной задумчивостью смотрящий на огонь, молодой Властелин. Из его мужественной мускулистой груди вырвался тяжёлый вздох, не укрывшийся от внимания, уже выбравшейся из постели, юной девушки. Она бесшумно подошла к избраннику и с понимающим вздохом заботливо обняла, заставив, его плавно обернуться и с огромной любовью всмотреться в ласковую бирюзовую бездну её, полных огромной любви с теплом, глаз. --Вот только, как понимаю, для тебя это стало психологической травмой.—случайно догадавшись о ходе его мрачных мыслей, участливо проговорила юная девушка, ласково гладя любимого по бархатистым щекам и шелковистым светлым волосам, отливающим медью из-за, горящих в канделябрах, свечей, не говоря уже об отражающимся в его глазах, пламени камина, пока ни ощутила то, с какой искренней нежностью, Селим заключил её стройный, как у молодой сосны, стан в бережное кольцо своих сильных рук и самозабвенно ни потянулся к, зовущим в мир романтических наслаждений, алым губам, намереваясь, слиться с ней в единое целое. --Утром объяви всем в гареме о том, что он больше не будет носить свою основную функцию, а станет чем-то, на подобии института для невольниц. Что, же касается рабынь старше 17 лет, их необходимо: либо выдать замуж, либо сослать во дворец Слёз, либо обратно на рынок.—не желая, вспоминать о, пережитых в юности, моральных и физических унижениях в объятиях одной из тётушек-совратительниц, внезапно поменял тему разговора на более важную Селим. Возлюбленная поняла его и, не говоря больше ни единого слова, прильнула к мягким губам избранника с решительным, полным огромной головокружительной страсти, долгим поцелуем, решив, больше не возвращаться к мучительно-неприятным для него воспоминаниям, а наоборот, всеми силами помочь ему забыться, окутывая тёплым пледом своей любви, что ей успешно удалось. Утром следующего дня, когда яркие солнечные лучи ласкового летнего солнца осветили всё вокруг золотым блеском, а молодой светловолосый Султан отправился на ежедневное заседание Дивана, его дражайшая возлюбленная жена Санавбер прошла в ташлык, где вместе с, сопровождающими её Назенин калфой и Хаджи-агой принялись отбирать девушек для гарема юного Шехзаде Мурада, душевно беседуя с каждой наложницей в возрасте от 12 до 14 лет. Они подошли к данному делу очень ответственно и тщательно, игнорируя подопечных Разие Султан, в число которых входила и Гюллизар Хатун, смутно надеющаяся, сорвать куш, хотя бы с Престолонаследника, раз никак не удаётся попасть в альковы Повелителя вот только её и тут постигло разочарование, так как для Шехзаде Мурада, она была слишком стара, да и пришлась не ко двору. --Готовьте Сафие Хатун сегодня к ночи с нашим Шехзаде, Назенин! Ей предстоит возглавить его гарем и управлять им, когда Его Высочество отправится в наследный санджак через пару лет! Остальных, кого я не отобрала сошлите во дворец слёз, либо выдайте замуж! Повелитель распускает гарем, который больше не будет носить свою главную функцию! Отныне главный султанский гарем носит обучающую функцию для наложниц!—закончив отбор, распорядилась во всеуслышание Баш Хасеки тоном не, терпящим никаких возражений. Конечно, все рабыни, слуги, аги и калфы оказались потрясены до глубины души услышанным высочайшим решением и даже потрясённо стали между собой тихо роптать, но ослушаться не рискнули. Вместо этого, они с печальными вздохами покорились и разошлись по своим местам, почтительно кланяясь главной Султанше. Зато, что касается непримиримой Гюллизар, она незаметно от всех убежала в покои к своей влиятельной заступнице Разие Султан, смутно надеясь на то, что она заступится за неё перед султанской четой. Вот только, встретившись в, залитой яркими солнечными лучами, прачечной с покровительницей и поделившись с ней решением Баш Хасеки, одетая в простенькое шёлковое красное платье и парчовый зелёный кафтан, Гюллизар жестоко просчиталась тем, что Разие дала ей отрезвляющую звонкую пощёчину с резкими словами, заставившими девушку, в миг, опомниться и понять о том, что никакой защиты с поддержкой ей никогда не будет, в связи с чем из её ясных светлых глаз потекли горькие слёзы, а бархатистая щека раскраснелась и стала пунцовой: --Да, кто ты такая, Хатун, для того, чтобы чего-то требовать от меня?! Совсем стыд потеряла?! Ты никто, жалкая рабыня, которая даже Повелителю не нужна! Спустись уже на землю и покорись судьбе! Раз Баш Хасеки приказала всем девушкам отправляться в старый дворец, значит, ты с покорностью соберёшься и поедешь туда! Вот только Гюллизар даже и не думала сдаваться. Вместо этого, она, понимая, что терять ей больше нечего, бросила самый главный козырь, который у неё был: --Тогда я сейчас, же пойду в главные покои и расскажу Их Величествам о том, что Вы с Вашей матушкой планируете свергнуть Повелителя и посадить на трон Шехзаде Мурада, а самим управлять всем! Воцарилось мрачное молчание, во время которого, довольная собой, Гюллизар Хатун уже собралась уйти, пользуясь временным замешательством покровительницы, но не успела, так как, пребывающая в состоянии аффекта, Разие Султан схватилась за чугунный подсвечник и резко ударила дерзкую наложницу по голове, убив её мгновенно, не говоря уже о том, что, внимательно проследив за её падением на пол, после чего, инстинктивно отбросив подсвечник в сторону, убежала, слегка придерживая полы роскошного парчового платья, цвета тёмного бирюзы с преобладанием блестящего шёлка с гипюром, и оставляя дерзкую, но уже мёртвую рабыню, лежать на холодном мраморном полу и в луже крови. А в эту самую минуту, Санавбер пришла в покои к престолонаследнику для того, чтобы сообщить ему о том, что калфы с агами уже готовят для него наложницу сегодня на вечер. Вот только юноша находился в покоях не один, а вместе с горячо любимым отцом. Они сидели в креслах за небольшим столиком и играли в шахматы, сосредоточенные на каждом своём ходе, залитые яркими солнечными лучами, дерзко щекочащими им атласную кожу, но так продлилось не долго. Вскоре они заметили присутствие юной Баш Хасеки и доброжелательно заулыбались ей. Она, же, со своей стороны, почтительно им поклонилась, приветливо улыбаясь в ответ. --Я так понимаю, вы играете в ничью?!—добродушно заметила она, грациозно подойдя к ним и поймав, прикованный к ней, взгляд мужа, полный огромного обожания и страсти, из-за чего его милое лицо залилось румянцем лёгкого смущения, а, взывающие к неистовым жарким поцелуям, чувственные губы расплылись в застенчивой улыбке. Он даже незаметно приманил жену к себе, пока их внимание ни привлёк к себе юный Шехзаде Мурад тем, что понимающе вздохнул и заключил, вызвав в парочке добрый весёлый смех с улыбками и скромные переглядывания между собой: --Вот только у нашего горячо любимого Повелителя дела в шахматах обстоят не очень хорошо, либо он мне поддаётся!—и не говоря больше ни единого слова, вышел на свой балкон, чтобы не мешать возлюбленным, провожаемый их благодарственным взглядом, после чего, юная девушка плавно приблизилась к сердечно-душевному избраннику и, сев к нему на колени, обвила его мужественную шею изящными руками. Их, полные головокружительной страсти, взгляды встретились, а губы воссоединились в чувственном, жарком и очень долгом поцелуе, который, казалось станет длиться целую вечность, но прервался внезапным приходом Зулие Хатун, выглядевшей сегодня, какой-то чрезмерно встревоженной, что привлекло внимание молодой супружеской пары. Она почтительно им поклонилась и выпалила: --Ваши Величества, ради Господа Бога простите меня за то, что вынуждена прервать Вашу милую идиллию. Только я сейчас случайно стала свидетельницей ссоры между Разие Султан и моей подруги Гюллизар Хатун, во время которой моя несчастная подруга погибла. Дело в том, что Разие Султан собирается устроить государственный переворот и свергнуть Вас, Повелитель, с престола, усадив на Ваше место Шехзаде Мурада, тем-самым сделав его своей марионеткой. Именно по этой причине, место в постели наследника должна была занять Гюллизар, как подопечная Султанши, покорно выполняющая все её приказы с рекомендациями, но из-за того, что она не попала в гарем к Шехзаде, моя подруга рассвирепела и пришла к госпоже с претензиями, но а дальше… Воцарилось длительное очень мрачное молчание, во время которого все трое потрясённо переглядывались между собой, погружённые в глубокую задумчивость. Почему-то, Султан Селим оказался единственным, кто совсем не был удивлён коварством сестры с посягательствами на его трон, из-за чего благодарственно улыбнулся преданной осведомительнице и отправил её к их с Санавбер детям. Девушка всё поняла и, почтительно откланявшись, ушла из покоев престолонаследника, провожаемая доброжелательным взглядом супругов, постепенно отошедших от потрясения, вызванного сообщением верной осведомительницы, что вызвало в паре новый, более мощный порыв страсти, с которым они вновь принялись с неистовой беспощадностью целоваться. Тем, же, вечером, когда, облачённая в шикарное парчовое светлое платье, Сафие Хатун пришла в главные покои, сопровождаемая главной калфой, между ней и, одетой в роскошное атласное мятное и обшитое блестящим розоватым гипюром, платье Баш Хасеки, которая царственно восседала на парчовой тахте, состоялся душевный разговор, наполненный необычайной серьёзностью. --Сейчас ты предстанешь перед престолонаследником, Сафие, в объятиях которого проведёшь, полную головокружительной страсти, ночь. Только это не главное. Попасть в постель наследника—одно. Главное остаться в его мыслях и сердце на столько долго и так, чтобы ни одна другая рабыня не смогла сместить тебя с твоего места, из-за этого будь очень нежна с ним, предельно осмотрительна и осторожна в общении с другими, падкими на твоё место, хатун. Не сомневаюсь, что Разие Султан попытается приблизить к Мураду свою верную наложницу для того, чтобы с её помощью постепенно настраивать его против Повелителя. Нам необходимо помешать ей.—наставленчески приговаривала доброжелательным тоном, пристально смотря на подопечную, юная Баш Хасеки. Та всё поняла и пообещала ей ответственно выполнять все рекомендации, обещая, даже сблизится с Разие Султан для того, чтобы быть в курсе всех, замышляемых против султанской семьи, коварных интриг. Санавбер одобрила столь мудрое предложение верной Хатун и, не желая её больше задерживать, отпустила, внимательно проследив за тем, как она почтительно откланялась и, сопровождаемая Назенин калфой и младшими агами, ушла. После того, как за Сафие Хатун закрылись створки тяжёлых дубовых резных дверей с медными ручками покоев престолонаследника, Назенин калфа вернулась в свою коморку главной калфы султанского гарема и легла в постель, но вот только уснуть ей не удалось, так как, в эту самую минуту, к ней пришёл Повелитель, вероятно, настроенный с ней о чём-то очень серьёзно поговорить, о чём свидетельствовало задумчивое выражение его красивого лица, но соблазнительный вид, лежащей в постели, обнажённой девушки, спутал все его планы с мыслями, заставив залиться румянцем смущения. Только, не смотря на это, он собрался с мыслями и, подойдя к ней, сел на край скромной постели и, заворожённо посматривая на юную калфу, умилённо выдохнул: --От тебя невозможно оторвать взгляд, Назенин! Ты восхитительно-соблазнительна. Девушка загадочно улыбнулась возлюбленному и, соблазнительно откинув одеяло в сторону, тем-самым открывая его взору всю свою первозданную красоту вместе с наготой, заключила: --Если хочешь владеть мной безраздельно и встречаться официально, ни от кого не таясь, заключи со мной никях, Селим!—и не говоря больше ни единого слова, решительно заключила избранника в свои жаркие объятия, обрушивая на него беспощадный шквал, состоящий из головокружительных ласк с жаркими неистовыми поцелуями, не говоря уже о том, что не обращая никакого внимания на приятное тепло с лёгким медным мерцанием, исходящими от, горящих в камине и канделябрах, пламенем. Вернее, Назенин с Селимом были намного жарче этого самого пламени. Их страсть не знала границ, а всему виной было то, что они не уступали друг другу в ней, заполняя скромную коморку главной калфы султанского гарема громкими стонами, переполнявшего их обоих, огромного наслаждения, которое достигнув своего апогея, постепенно сошло на «нет», вынудив, запыхавшуюся и обливающуюся солёным потом, парочку, отстраниться друг от друга, расположившись на подушках. --Завтра, же, перебирайся в отдельные покои на террасе для фавориток! Я снимаю тебя с должности калфы, Назенин! На счёт никяха, я обещаю, подумать!—тоном, не терпящим никаких возражений, приказал фаворитке молодой Султан, когда немного отдышался и собрался с мыслями. Затем, вновь пламенно поцеловав её в алые чувственные губы, быстро оделся и, выбравшись из постели, ушёл, провожаемый, взглядом, полным мрачной задумчивости вместе с растерянностью, юной девушки, постепенно приходящей в себя посте беспощадного всплеска головокружительно запретной страсти. А в эту самую минуту, в главные покои ворвалась разъярённая Разие Султан, с порога набросившаяся на невестку с возмущениями, которые та выдержала с царственным спокойствием и достоинством, что ещё больше разозлило Султаншу. --Да, кто ты такая, Санавбер, чтобы решать то, кто попадёт в гарем к престолонаследнику?! Не слишком, ли ты много на себя берёшь?!—бушевала молодая Султанша, до глубины души поражённая сдержанностью юной Баш Хасеки, понимающе вздохнувшей и грациозно вставшей с парчовой тахты, не говоря уже о том, что уверенно смотрящей на собеседницу. --Ну, вообще-то, я главная женщина нашего Властелина и правительница его гарема, не говоря уже о том, что, пусть даже и приёмная, но Валиде престолонаследника! Это Вам, госпожа, необходимо знать своё место, помня о том, что здесь у Вас нет никакого влияния с властью. Лучше возвращайтесь в мраморный дворец и не влезайте в те вопросы, которые Вас, не касаются!—как ей казалось, доброжелательно улыбаясь, уверенным тоном произнесла юная девушка, пока ещё не заметившая, вернувшегося в покои возлюбленного мужа, который, в данный момент, испытывал искреннюю гордость с уважением к милой жене и не вмешивался, убеждённый тем, что Санавбер хорошо справляется без него. Вот только, разгневанная столь отрезвляющими, но, вполне себе, справедливыми словами дерзкой юницы, Разие даже и не думала сдавать своих боевых позиций, из-за чего с яростным восклицанием: --Ах ты, дерзкая девчонка! Сейчас я тебе за такие слова...—и уже замахнулась на невестку, намереваясь дать ей звонкую пощёчину, но та вовремя пресекла её действие тем, что перехватив руку, резко отбросила её в сторону и воинственно бросила в лицо Султанше, чем ввела её в ещё больший ступор: --Хватит, госпожа! Больше я вам не позволю обращаться со мной, как с бесправной рабыней! Я жена нашего Повелителя и Валиде наших с ним общих детей, а их, как Вы, наверное знаете, девять! Да и, если честно, это Вам полагается проявлять ко мне уважение с почтением! Вы всего лишь сестра Падишаха, а я самая главная женщина в гареме и в Османской Империи! Против такого Разие не смогла ничего найти и, «поджав хвост», оскорблённая выбежала из главных покоев, провожаемая взглядом юной Баш Хасеки, полным огромного безразличия и потрясённым взглядом Селима, который больше не мог находится в тени. Он мягко подошёл к возлюбленной и, заключив в крепкие объятия, потянулся к её, зовущим в омут головокружительных сладостных наслаждений, алым губам, намереваясь воссоединиться с ней в долгом поцелуе, но наткнулся на, созданную ей, преграду в виде расправленной ладони, хотя и сама добровольно утопала в ласковой бездне его голубых глаз. --Селим, я, конечно, знаю, что по правилам гарема, Назенин полагается перевести в отдельные покои на этаже для фавориток, назначив на её должность кого-нибудь другого. Только у меня больше никого нет столь безгранично и искренне преданного из калф, как она, ведь ей я доверяю, как самой себе, да и Разие с Махидевран Султан могут окружить тебя своими подлыми и падкими до власти, людишками, которые превратят нашу жизнь в ад. Такого ни в коем разе нельзя допустить.—понимающе вздохнув, душевно произнесла юная девушка, надеясь на взаимопонимание возлюбленного. Он тяжело вздохнул, но, не говоря ни единого слова, решительно, наконец, завладел губами жены и со словами: --Больше не хочу говорить и думать о делах с проблемами!—жадно принялся целоваться с ней, не позволяя ей, вновь разумно заговорить с ним. Санавбер пришлось уступить ему под столь мощным натиском, уносясь в сладостный и беззаботный мир романтических грёз с беззаботностью. Выбежав из главных покоев, подобно разъярённой фурии, Разие Султан пробежалась по, залитому лёгким медным мерцанием от, горящего пламени в чугунных факелах, мраморному коридору и, ворвавшись в свои просторные покои, принялась метаться по ним, словно растревоженная хищница, жаждущая немедленной мести над обидчицей, но как это сделать? Выход нашёлся сам по себе. Необходимо окружить правящего брата верными ей с матерью людьми так, чтобы он не смог дышать и действовать свободно. Для этого, она села за письменный стол и принялась писать письмо матери для того, чтобы та прислала ей в услужение Федан калфу и кого-нибудь из рабынь, которая сможет, в последствии, убить Селима. За этим занятием дражайшую супругу застал, вернувшийся к ней, Мустафа-ага. Почувствовав, что она задумала свершить что-то очень плохое в отношении Повелителя, он стремительно подошёл к ней и, забрав письмо, бегло прочёл его содержимое и, бросив его в камин, внимательно проследил за тем, как оно оказалось объято пламенем. --Я не позволю тебе и твоей чокнутой мамаше покушаться на жизнь султанской семьи, либо устраивать перевороты, Разие!—воинственно произнёс он, не обращая внимания на её яростные, полные ненависти, высказывания с требованиями, немедленно уйти и не мешать ей в борьбе с братом и его женой, самыми доступными ей средствами. Она словно обезумела. Такой жену Мустафа ещё не видел. Она потеряла контроль над собой и в таком состоянии, схватившись за золотой подсвечник, нанесла мужу резкий удар по голове, после которого он упал к её ногам без чувств, заставив Султаншу мгновенно опомниться и рвануть к избраннику. Она пришла в настоящий, леденящий трепетную душу, ужас. --Мустафа!—отчаянно звала мужа Разие, пытаясь привести его в чувства и всячески отгоняя от себя мысли о том, что, возможно она его убила. Султанша не хотела в это верить, из-за чего из её ясных глаз потекли горькие слёзы. Вот только молодой парень оказался жив, хотя и отделался лёгким сотрясением мозга, из-за которого провалялся в постели своих покоев под заботливым присмотром, всё осознавшей, дражайшей жены три недели. За их истечение, много чего произошло. Разие, на удивление, стала тихой и смирной, не говоря уже о том, что дружелюбной с семейством дражайшего брата, фаворитка, которого, Назенин Хатун, живущая в отдельных покоях на террасе любимиц, забеременела и находилась под бдительным присмотром дворцовых акушерок и своей подруги Баш Хасеки. Никях её так и не был заключён из-за того, что Селим не захотел ранить этим действием свою единственную возлюбленную, милую Санавбер, да и фаворитка престолонаследника Сафие Хатун, тоже ходила в деликатном положении, оставаясь преданной рабыней Баш Хасеки, постепенно убеждающей мужа, отправить наследника в санджак для того, чтобы мальчик начал набираться опыта в управлении. Вот только молодой Султан медлил с принятием такого решения, относительно старшего сына, считая, что ему ещё рано, хотя и заставлял того присутствовать на каждом заседании Дивана, вникая в обсуждения с решениями важных государственных вопросов, в чём четырнадцатилетний юноша делал значительные положительные успехи на радость родителям с возлюбленной. Казалось бы, всё протекало благополучно и спокойно. Что ещё можно пожелать. Вот только это всё было призрачным. На самом деле, коварная Разие Султан даже и не думала отказываться от желания убить своего правящего брата, да и сделать она это решила не сама, а руками четырнадцатилетней Бихтер Хатун, огненноволосой знойной красавицы с миндалевидными карими глазами, обрамлёнными густыми шелковистыми ресницами, светлой нежной, как атлас, кожей, пухлыми, очень чувственными алыми губками, вздёрнутым носиком и стройной, как кипарис, тонкой талией, не говоря уже о пышных упругих формах, которые могли распалить головокружительную страсть в любом мужчине. Сейчас юная девушка стояла перед Султаншей, одетая в атласное сиреневое платье с преобладанием блестящего золотистого кружева и шёлка, в почтительном поклоне и внимательно слушая все её наставления, относительно предстоящей встречи с Повелителем и того, что ей необходимо сделать для того, чтобы доказать свою преданность госпожам Разие и Махидевран Султан. --Как только Повелитель отвлечётся от тебя, незаметно вольёшь ему в еду или шербет, вот этот яд, который убьёт его мгновенно, Бихтер. Только постарайся сделать так, чтобы он даже не заподозрил о том, что именно ты станешь его ангелом смерти. Веди себя расслабленно и непринуждённо. Будь любезна и нежна.—наставляла подопечную, сидящая в лучах яркого летнего солнца, одетая в шифоновое бирюзовое платье с парчовыми отделками и манжетами, Султанша, доброжелательно улыбающаяся юнице, которой и протянула пузырёк с прозрачной жидкостью. Девушка всё поняла и, вложив яд в лиф платья, пообещала добросовестно исполнить всё, что от неё требуют. Разие одобрительно кивнула, позволяя подопечной вернуться в ташлык и думая над тем, как устроить роковую встречу Бихтер с дражайшим Повелителем. Девушка всё поняла и, почтительно откланявшись, вышла из покоев. Проходя по мраморному коридору, юная девушка была погружена в свои мрачные мысли о том, как ей выполнить приказание наставницы так, чтобы самой остаться в живых, ведь раба, посягнувшего на жизнь Повелителя, ждёт неминуемая страшная смерть в водах Босфора, чего юнице совсем не хотелось бы. Это привело к тому, что она совсем не заметила того, как внезапно столкнулась с, вышедшим ей на встречу, молоденьким красивым светловолосым парнем, одетым в парчовые богатые одежды тёмного цвета. Он тоже думал о чём-то своём, в связи с чем, ничего не замечал перед собой, не говоря уже о том, что шёл быстро, можно сказать так, что даже мчался. Когда, же молодые люди столкнулись друг с другом, они еле устояли на ногах, что вызвало у обоих доброжелательную улыбку и беззаботный смех. Они никогда не видели друг друга и не знали того, кто из них, кто, что позволило молодым людям чувствовать себя свободно и легко. --Ты, вероятно, недавно здесь, иначе я бы видел тебя в гареме.—первым нарушив молчание, любезно заговорил с прекрасной незнакомкой молодой Султан Селим, несколько минут тому назад, покинувший зал заседания Дивана и шедший к возлюбленной фаворитке по имени Назенин, которая чувствовала себя последнюю неделю скверно. Он беспокоился за неё, испытывая огромную вину перед ней за то, что так и не решился на заключение никяха. Только юница ничего ему не ответила, смущённая встречей с единственным настоящим мужчиной, свободно прогуливающимся по гарему, что выглядело из ряда вон допустимого и недопустимого. Она выглядела растерянной, что дало понять молодому собеседнику о том, что девушка находится в состоянии лёгкой ошалелости. Он не стал её мучить и, понимающе вздохнув, продолжил путь, выронив к её ногам фиолетовый шёлковый платок, давая понять о том, что приятное общение между ними продолжится завтра вечером. Это помогло девушке, наконец, выйти из её ступора. Ей даже захотелось побежать за незнакомцем, вознамереваясь, вернуть ему, случайно обронённый им, великолепный платок, но как это сделать, не зная имени загадочного парня, да и, что о ней подумают калфы с агами, из-за чего она измученно вздохнула и, подобрав платок с пола, спрятала его в лифе и вернулась в ташлык. Вот только мысли о таинственном молодом красавце не оставляли её ни на одну минуту, из-за чего она села в сторонке и, достав платок, принялась задумчиво посматривать на него. Это ни укрылось от внимания, бесшумно подошедшей к ней, Зулие калфы с загадочной улыбкой, заметившей: --Какой красивый платочек, Хатун! Интересно знать, кто тебе его подарил. Что вывело девушку из романтической задумчивости. Она мгновенно встала со своего места и, почтительно поклонившись главной калфе султанского гарема, чуть слышно рассказала ей о встрече с таинственным молодым красавцем со светлыми волосами и голубыми глазами. Зулие прекрасно поняла о том, про кого говорит ей юная Хатун, в связи с чем важно заулыбалась и дружески посоветовала, беречь платок, являющийся билетом в «рай», не говоря уже о предостережении: --Это означает, что: либо этим вечером, либо завтра тебе предстоит пройти по «золотому пути». Тебя сам Повелитель заметил и пригласил. Только, раз ты являешься подопечной Разие Султан, то бойся Санавбер Султан. Наша Баш Хасеки беспощадна к своим врагам, особенно тем, кто покушается на её семью. При этом, девушки даже не подозревали о том, что за ними с террасы бдительно наблюдает сама Баш Хасеки, одетая в шёлковое голубое платье, обшитое серебристым кружевом. --Не спускайте глаз с этой Хатун, Хаджи-ага! Я ей не доверяю.—предостерегающе приказала, стоявшему возле неё в терпеливом ожидании дальнейших приказаний, главному евнуху султанского гарема Санавбер Султан. Он почтительно откланялся и спустился в ташлык, провожаемый бирюзовым взглядом госпожи, полным мрачной задумчивости, ведь не зря, же коварная Разие Султан притихла и больше не проявляет агрессию к семейному счастью правящего брата с его единственной Хасеки. Вероятно, задумала и готовит что-то такое, от чего станет плохо правящей чете. Это и хотела всеми силами предотвратить юная Баш Хасеки, но пока не знала, как, из-за чего заняла позицию бдительного наблюдения с ожиданием. Вот только, коварная Разие Султан не стала ждать момента, когда Султан будет убит от руки Бихтер и, подсуетившись сама, влила ему яд в шербет во время их душевного разговора перед заседанием Дивана утром следующего дня. Плохо бедняге стало уже на самом собрании, которое он внезапно прекратил и, на ватных ногах, не говоря уже о том, что, теряя сознание, еле добрёл до своих покоев и, превозмогая невыносимую боль в животе, сильное головокружение, нехватку воздуха и потемнение в глазах, рухнул на пол без чувств в позе эмбриона. Последнее, что он услышал перед тем, как провалиться во тьму, был крик, полного отчаяния с ужасом, принадлежащий его возлюбленной Санавбер: --Лекаря сюда немедленно! Повелитель умирает! Вероятно, она почувствовала неладное и прибежала из покоев подруги Назенин. Вот только дело было уже сделано. Предотвратить отравление, ей не удалось. Оно произошло тогда, когда юная Баш Хасеки меньше всего этого ожидала. Сейчас это было уже неважно. Что сделано, то сделано. Главное спасти возлюбленного, над которым уже активно хлопотала юная Султанша, предварительно подбежав к нему и склонившись над ним. --Селим, прошу тебя, ради наших с тобой детей, не покидай нас! Вернись! Вернись! Вернись!—обливаясь горькими слезами, стекающими ручьём по бархатистым щекам, умоляла возлюбленного юная девушка, покрывая его красивое лицо жаркими поцелуями. Вот только молодой Султан уже не слышал её, так как находился во тьме. Время для него перестало существовать. Дальнейшие суетливые действия по его спасению уже проходили без него, что напоминало кошмарный сон. Вернее, молодому властелину, казалось, что он умер и вот теперь, идёт по тёмному, даже непроглядному коридору, не понимая одного, как он тут оказался, пока ни услышал чей-то очень знакомый приятный голос, окликнувший его: --Шехзаде Селим! Молодой парень, уже успевший, постепенно привыкнуть к темноте, внимательно присмотрелся к, окликнувшему его, мужчине. Он узнал его. Это был лучший друг и преданный сподвижник покойного Повелителя Мира султана Сулеймана Великолепного—Ибрагим Паргалли. На душе светловолосого юноши мгновенно стало намного легче. Он даже доброжелательно заулыбался. --Паргалли!—радостно откликнулся он. Только собеседник, стремительно подойдя к нему, пристально всмотрелся в бездонные голубые глаза юного подопечного и вразумительно потребовал, не терпя от него никаких возражений: --Возвращайтесь домой, Шехзаде… Простите, Повелитель! Ваше время умирать ещё не пришло! Вы нужны своим жёнам с детьми и народу! Достопочтенной Баш Хасеки не справится с народом, идущим на дворцовую площадь, прослышав от недоброжелателей о том, что Вы мертвы! Потрясённый вразумительными словами мудрого наставника, Селим захотел ещё о чём-то его спросить, но тот уже растаял в темноте, успев, бросить властно: --Пошёл вон отсюда! Домой!—не говоря уже о том, что каким-то мощным вихрем, возникшим из не откуда, молодого Властелина вернуло в бренное тело. Он открыл ясные глаза и не смог поверить в то, что видит перед собой. Селим лежал в постели в своих покоях, а возле него в смиренном ожидании и, погружённая в молитву, сидела его возлюбленная жена Санавбер, ласково поглаживающая сердечного избранника по бархатистым щекам и шелковистым волосам. Из её ясных глаз тонкими прозрачными ручьями текли слёзы, от чего Селиму непреодолимо захотелось, заботливо обнять возлюбленную и утешить, что он и сделал, повинуясь инстинкту вместе душевным порывом. --Я здесь, сердце моё!—наконец, нарушая скорбное мрачное молчание, выдохнул молодой человек, чем и привёл избранницу в чувства, заставив её с радостным восклицанием, обрушить на него целый шквал из жарких поцелуев и объятий. Им не было конца до тех пор, пока в главные покои, освещаемые лёгким медным мерцанием от, горящих в канделябрах, свечей ни стремительно ворвался, чем-то очень сильно встревоженный, хранитель Мустафа-ага. Он почтительно поклонился венценосной чете, искренне обрадованный тем, что с его венценосным другом всё, наконец-то, в порядке и не обращая внимания на то, что за окном стало совсем темно, доложил, что вызвало у юной возлюбленной пары душевное потрясение: --Простите, что нарушаю Вашу счастливую идиллию, Ваши Султанские Величества. Только, прознавшие о Вашем тяжёлом состоянии, горожане уже посчитали, что Вы мертвы и пришли на дворцовую площадь за разъяснениями, обещая, разнести дворец в щепки, если мы ни успокоим их, заверив, что с Вами всё в порядке. И ещё… Мустафа-ага не договорил из-за того, что, в эту самую минуту заметил, как, осознавшая то, что спасать Империю придётся ей, Баш Хасеки Санавбер мгновенно поднялась с постели возлюбленного и, подхватив светлый шёлковый платок, стремительно вышла из главных покоев и отправилась на площадь, тем-самым, желая, вернуть им их общее благополучие. Он восхищался её отчаянной бескорыстной отвагой и самопожертвованием, идущими от самого сердца и безграничной любви к мужу и детям, служащим ей в качестве доспехов. С каждым своим шагом, юная Баш Хасеки, всё отчётливее слышала, раздающиеся по ту сторону массивных дубовых ворот, яростные крики горожан, готовящихся, в любую минуту, ворваться во дворец и разнести его в щепки из мести за ложь, которую им поют султанские стражники, уже с большим трудом сдерживающие натиск. Их могло остановить лишь только чудо и разумные убеждения. Этим щитом решила стать юная Султанша, отважно вышедшая к ним и знаком приказавшая, им всем, наконец, замолчать и выслушать её, совсем не боясь, быть растерзанной, уже потерявшей над собой контроль, толпой. --Что вы все здесь устроили?! Да, Наш Повелитель не здоров, но ему уже намного лучше, чем было два дня тому назад! Я только что вышла от него! Если вы больше не верите ни одному слову визирей, то поверьте мне, Его Баш Хасеки! Расходитесь по своим домам! На ближайшем пятничном приветствии, мы с Государем выйдем к вам вместе!—пользуясь, возникшей у жителей Стамбула, минуткой тишины, вразумительно обратилась к ним юная Султанша и собралась уже было что-то ещё сказать, как, в эту самую минуту по цепочке у горожан разнёсся слух о том, что их Властелин стоит сейчас на балконе своих покоев. Так и было на самом деле. Превозмогая невыносимую слабость с головокружением, облачённый в светлую шёлковую пижаму, Селим вышел на балкон и внимательно смотрел на то, как его подданные, прислушавшись к мудрым словам юной Баш Хасеки и о чём-то между собой шёпотом, переговариваясь, постепенно стали расходиться, провожаемые её благодарственным бирюзовым взглядом, не говоря уже о том, что молодой Султан, в данные, весьма эмоциональные и, с большим трудом избежавшие, катастрофы, минуты, испытывал огромную гордость за возлюбленную, рискнувшую своей жизнью ради спасения их общей Империи. Когда, же все, наконец, постепенно разошлись, а за Санавбер, облачённой в белоснежное парчовое платье, что делало её похожей на, спустившегося с небес, ангела-спасителя, закрылись створки ворот, Селим вздохнул с огромным облегчением и вернулся в покои для того, чтобы смиренно дождаться её возвращения уже в них. Вот только не успел он перешагнуть через порог покоев, обдаваемый приятной вечерней прохладой, как, в эту самую минуту, к нему подбежала, пришедшая, его проведать, Назенин Хатун, одетая в парчовое светлое платье с дополнением золотой органзы и гипюра. --Селим, ну, для чего ты встал?! Тебе ещё рано это делать! Немедленно возвращайся в постель!—подобно, не терпящей никаких возражений, заботливой матери, потребовала она от избранника, и, не говоря больше ни единого слова, сопроводила до широкого султанского ложа, где помогла ему удобно устроится на мягких подушках с периной, накрытых шёлковыми наволочками с простынёй. Конечно, подобная опека у молодого властелина вызывала внутреннее напряжение, взывающее к оказанию протеста, но с другой стороны, ему было до глубины души приятно, из-за чего он добродушно усмехнулся: --Как Вам будет угодно, моя Валиде! Поначалу, Назенин смутилась таким его словам, но, когда до неё дошёл их смысл с причиной, она поддержала любимого звонким раскатистым добрым смехом, словно звук серебряного колокольчика, разнёсшегося по просторным главным покоям. Затем юная девушка заботливо укрыла избранника тёплым одеялом и плавно села на, стоявшую возле постели, софу, обитую парчой и украшенную сусальным серебром. --Знали бы Вы, как сильно напугали нас всех в тот день, когда Вам внезапно стало плохо из-за отравления, но Слава Господу Богу, Вы вернулись к нам Повелитель!—со вздохом огромного душевного облегчения проговорила девушка, ласково поглаживая возлюбленного по руке, которую сжимала в своей руке, чем и заставила его, погрузиться в мрачную задумчивость. --Как долго я находился в состоянии между жизнью и смертью, Назенин?—внезапно, нарушив своё мрачное молчание, спросил у фаворитки молодой Султан, пристально посматривая на неё. Она понимающе вздохнула и, ничего не скрывая, честно выдохнула: --Два дня, мой Султан! Между молодыми людьми вновь воцарилось мрачное молчание, во время которого каждый из них думал о чём-то своём. Тем, же, временем, Санавбер Султан, сопровождаемая агами с главной калфой, царственно прошла в гарем для того, чтобы успокоить всех рабынь, заверив их в том, что больше им ничего страшного не грозит, благо они ещё не спали, да и как тут можно уснуть, когда они все едва ни претерпели ужасную катастрофу, которая едва ни стоила им всем жизни, ведь разъярённая толпа горожан могла, легко ворваться во дворец и поубивать всех, предварительно жестоко поглумившись над обитателями, благо здравый смысл возобладал над всеми, заставив прислушаться к мудрым убеждениям Баш Хасеки, пользующейся народной любовью с уважением, благодаря проводимыми ею, благими делами с благотворительностью и участием в жизни простого населения Стамбула. Дойдя, наконец, до лестницы, ведущей на террасу для фавориток, и поднявшись по деревянным ступенькам, она, слегка придерживая подол роскошного платья, остановилась у металлического кованого ограждения и, терпеливо дождавшись момента, когда все замолчали, смиренно ожидая её речи, заговорила, чувствуя их общую поддержку, не говоря уже о том, что, испытывая огромное волнение с лёгким душевным трепетом, хотя и старалась придать словам уверенность и полное спокойствие: --Я искренне понимаю вас всех и страх, вызванный полным неведением за наше общее будущее. Только можете выдохнуть с облегчением. Больше нам не грозят никакие катаклизмы, ведь, благодаря нашим с вами общим молитвам, взываемым к Господу нашему, они оказались услышаны. Повелитель вернулся к нам из мира тьмы и теперь, постепенно идёт на поправку. Именно благодаря этому, утром принесутся необходимые жертвы и вознесутся во всех мечетях благодарственные молитвы и будут прощены все виновники вероломного отравления нашего властелина. Никто не будет казнён. Санавбер замолчала, внимательно проследив за тем, как девушки по цепочке и, переполненные искренним восторгом, стали переговариваться между собой и вздыхая с огромным облегчением, не говоря уже о том, что, постепенно расходясь по своим местам, укладывались спать, что позволило ей, спуститься со своего пьедестала и, покинув ташлык, отправиться в главные покои, где её возлюбленный муж уже дремал в гордом одиночестве.