Во всём виноват багаж...

Сообщение от Сани Димон получил уже у дверей квартиры, куда отправился сменить одежду и забросить что-нибудь в сосущий желудок. Шептицкий писал, что вся команда собралась в больнице у Луи, зверски хотят есть, потому ждут его на том же месте и просят закупить по дороге хавчик. Отправив ответку, что скоро прибудет, Сенцов вошёл в квартиру и, сбросив ботинки, отправился в ванную комнату. Встав на дно ванны, он открутил краны, отрегулировал температуру и с блаженством подставился ласкающему теплу. Шум воды, дробь капель по коже действовали успокаивающе, и напряжение, державшее в тонусе мышцы плеч и спины, наконец, отпустило. В голову тут же прокралась мысль, осевшая щемящей грустью под рёбрами. Сложись всё по-иному — и сейчас за его спиной стоял бы Алексей. Мягко разминал его плечи, скользил ладонями по лопаткам, оставляя мыльные разводы геля для душа с запахом абрикоса, и время от времени касался его шеи мягкими нежащими поцелуями. Картинка вышла красивой, вот только это был лишь фантом — мечты изголодавшегося по чувству «нужности». Димон протяжно вздохнул. От одиночества тоже устают: в скорлупе безопасно, но… тоскливо. Закончив с омовениями, он выбрался из ванны и взялся за зубную щётку. Пока чистил зубы и приводил себя в порядок, Димон неотрывно думал о Вяземцеве. Прокручивал в голове всё, что говорил он сам, что отвечал ему Алексей. Вспоминал, как отчаянно целовался со Злюкой, позволяя ему делать с собой всё, что тому хотелось, и сам отвечал не меньшим пылом. Оба желали друг друга с одинаковой силой. Мысли вытянули наружу румянец на щеках, а вместе с ними и запоздалый стыд, продиктованный неистребимой неуверенностью. Димон привык тщательно контролировать меру своего контакта с людьми, решиться на который ему было далеко не так просто, как большинству. Он привык ограждать себя от остальных некой буферной зоной. Отсюда и образ «переходной стадии из эмо в гота». Таких замечают и тут же выбрасывают из памяти: фрик — «диковинное, но бесполезное». Димона такое положение дел устраивало. Исключением стал лишь Костыль. Дружбой с ним Димон дорожил. Шептицкий сумел доказать ему, что окружающий мир вовсе не враждебен, просто ему «свезло» хлебнуть человеческой мерзости больше, чем другим. Сплюнув в раковину и прополоскав рот, Сенцов покинул ванную, обмотав бёдра полотенцем, и направился в их общую с Костылём спальню. Первоначально они с Шептицким застолбили каждый свою территорию. Ему досталась спальня, а Сане гостиная, но, устав просыпаться от воплей Сенцова, продолжавшего регулярно видеть кошмары, Шептицкий перетащил свою койку в спальню, заявив, что так сэкономит время на наматывании кругов из комнаты в комнату — для побудки Сенцова и приведения того в чувство. Димону было стыдно, но сны контролировать не выходило. Переселение оказалось удачной идеей, кошмары он стал видеть реже, и через несколько месяцев они вообще сошли на нет. Сенцов научился спать под богатырский храп Шептицкого, который странным образом действовал на него успокаивающе. Но бобовые из их рациона Димон всё-таки исключил: издавать мощнейшие трели Костыль умел не только горлом. Выбрав в шкафу чёрные джинсы, такую же футболку и тёмно-зелёный мешковатый свитер с высоким воротом, Димон отправился на кухню. Холодильник оказался ожидаемо пуст — судя по сброшенным в мойку немытым кастрюлям, Костыль в их логове побывал раньше него и подчистую вымел всё съестное. Впрочем, Димона дружбан не обделил — оставил на столе пряники в глазури, особо любимые Сенцовым, и чашку с холодным кофе. Под дном чашки обнаружилась записка, вырванная из школьной тетради с рисунком корявого смайлика и коротким вопросом: «Как всё прошло, гуляка?». Димон, усмехнувшись, подумал, что неплохо. Захватив чашку, он плюхнулся на стул и придвинул тарелку с пряниками. Трель мобильного, оставленного в коридоре, застала его с чашкой у губ. Поднявшись со стула, он пошаркал растоптанными тапочками за телефоном. Звонил ему Михаил, и Димон на некоторое время завис, глядя на экран мобильного. Говорить с братом желания не было — в их последнюю встречу он вновь выкупал его в дерьме, но они всё ещё имели общую мать и с этим приходилось считаться. Отозвавшись и услышав в ответ голос брата, Димон вперил взгляд в стену, выслушивая дальнейшее нытье Михи. Тот сообщил, что не смог устроиться на работу и вновь попросил дать денег в долг. Сенцов терпеливо вздохнул. Первой мыслью было отказать, всё равно денег ему братец не отдаст, но потом пожалел Михаила и назначил встречу неподалёку от салона. Димон собирался заехать туда за незаконченными флешами, поработать над ними в праздники, заодно позволит родственнику облегчить свои карманы. Всё же кровь не водица. В больницу он отправился на такси, прежде скупив в ближайшей мини-пекарне все пирожки с мясом. Во дворе у отделения обнаружил собственную машину и стоявшего рядом с ней курившего Костыля. Саня энергично помахал ему рукой и просиял широкой улыбкой. — Думал, что раньше вечера тебя не увижу, — подколол, подмигнув левым глазом — под правым зрел отменный синяк. — Извини, взял машину, думал она тебе на сегодня будет не нужна. — Будешь должен мне за такси, — выдал с мелкой мстительностью Димон, беря протянутые ему ключи от автомобиля и рассматривая припаркованный рядом знакомый байк. — Шабаш что, тоже здесь? — С ночи, — подтвердил Костыль. — Дружки его «конька-горбунка» сюда подогнали. Ты пропустил впечатляющее зрелище — кучка расфуфыренных челов в коже подкатили к крыльцу под такой треск, что медсестры полицию вызвали и из окон крестились. — Зимой на двух колесах только безумец ездит. — Эти ребята понтануться любят. Сенцов рассеяно согласился. — Серёга здесь? — спросил, отведя взгляд от хромированного монстра Шабаша. — Внутри, — Шептицкий мотнул головой в сторону больничного корпуса. — О тебе уже спрашивал. Папаша Апостол тебя любит. Аки старший брат, — уточнил, скалясь во все тридцать два. — Плохое сравнение, — пробормотал Димон и, оставив Костыля смолить бычок до голых пальцев со сбитыми костяшками, направился к зданию. Апостола нашёл у аптечного киоска. Серёга, с накинутым на плечи куцым больничным халатом, покупал воду и гематогенные батончики. Увидев Сенцова, он расплылся в улыбке и тут же цепко ухватил его за подбородок. — Это что? — спросил, ткнув пальцем в проявившийся чуть ниже скулы синяк. Димон, морщась, освободился от его руки: — Там же получил, где Костыля фонарём отоварили. Никогда толком защиту выставить не мог. — Я научу, — заверил Апостол серьёзно. — Наука эта полезная. — Для меня полезнее уметь быстро бегать. Комплектация у меня не боевая, — Димон не без зависти смотрел на Апостола — на Серёге не было ни синяка, ни царапины. Из драки вышел без видимых последствий. — Как Луи? — спросил, переводя тему в иное русло. — Получил сотрясение мозга, — Апостол усмехнулся. — Хотя чему там было сотрясаться? Шабаш возле него отирается, смотрит виноватым псом. Драку, как оказалось, он затеял. Мог конфликта избежать, но не стал. — Зачем? — Да потому, что бабуин. Мускулами перед Луи играл. Димон оторопело слушал: — Перед Луи? — Запал на нашего Ромашку. Только не трепись никому, — попросил Апостол. — Эта фак ин ситуэйшин мне самому пока не понятна. — Я не из трепливых, — сдержано заверил он. Кому б ты это говорил, Серёга, — добавил уже про себя. — Сам еду в том же поезде и машу полосатым флажком из вагона. — Как провёл время с Вяземцевым? Вопрос, заданный Апостолом, окатил Димона жаром. — Костылю надо рот зашить, — бросил хмуро. — Тогда уже и Мальвине, — Серёга хмыкнул. — Это она сказала, что Алексей тебя вчера из больницы умыкнул. Димон с досадой прикусил губу, вспомнив, что его отъезд со Злюкой благословила именно подружка Апостола. На Шептицкого бочку катил зря. — Ей не надо, — сказал, утихая. — Мы за тебя беспокоимся, малой. Димон отвернулся. Во взгляде Апостола он видел лишь доброжелательное понимание ситуации, но от этого легче не становилось. А вот чувство того, что его личную жизнь оголили и выставили на всеобщее обозрение, вызвало сопротивление и досаду. Не его, Серёги, это было дело! Как и всех остальных! Сколько они присутствовали в его жизни? Немногим более двух лет, а что знали о нём самом? Только то, что он открыл сам. А это, если Костыль не растрындел, считай, что почти ничего. Хотя Апостол и знал немногим больше. Серёга был тем, кто забивал на его теле впечатляющие шрамы. А вытягивать нужную информацию из людей он умел. Наверняка прижал Шептицкого к стене и вытряс правду, как из дырявого сита. Недаром вдруг принялся опекать Димона с почти отеческой заботой. — Не надо за меня беспокоиться, — произнёс он ровно, не впуская в голос эмоции. Апостола Сенцов уважал, но в исповеднике сейчас не нуждался. — Я в порядке. Серёга лезть в душу не стал: похлопал по плечу, вручил халат с кульком бахил и подсказал номер палаты Луи. Палата Ромашина размещалась в самом углу у торцевого окна. Рядом с ним стояла Мальвина, перебирая страницы в мобильном телефоне. Заметив Сенцова, девушка сунула телефон в поясную сумку и энергично обняла «пропажу». — Ты как? — спросила, отняв его от себя. — Лучше всех, — заверил он. — С Новым годом, кстати. — И со старым счастьем, — подхватила Мальвина. — Выглядишь не выспавшимся, но глаза сияют, значит, хоть один из нас встретил Новогоднюю ночь, как следует. — Перестань, — проворчал он. Пусть Сенцов и не скрывал свою радужную ориентацию, но обсуждать свои «свидания» был не готов. Мальвина хихикнула, выпуская его из рук. — Мы выбили для Луи отдельную палату, — сообщила, забрав у него пакет и сунувшись носом к пирожкам. — Точнее Шабаш выбил. Он сейчас у него, беседуют. А перед этим орали друг на друга, пока к ним киллер в белом халате не заглянул. Угомонил, пообещав, что обоих из больницы выкинет. Похоже, в твоём полку народа прибыло, Дим. Добавил к своим цветам наш бабник Луи голубую полосочку. — С ней рождаются, не приобретают, — возразил он, обдумывая услышанное. Что между Луи и Шабашем произошло нечто из ряда вон выходящее, уже и сам допёр, но в смену Ромашкой ориентации не поверил. — Она в базовых установках или есть, или нет. — А как же свободный выбор? Люблю не за тело, а за душу — и тэдэ и тэпэ? Он пожал плечами: — У каждого своё объяснение. Мальвина впила зубы в пирожок и с пониманием покивала. — Зайди, а? — попросила, мотнув головой в сторону двери. — А то что-то там подозрительно тихо стало. — Может, потому и не надо заходить? — Давай-давай, — Мальвина подтолкнула его к палате. — Лучше непотребство интимное обнаружишь ты, чем я. Димон со вздохом уступил. Но, открыв дверь, ничего предосудительного не обнаружил. Шабаш чинно-мирно сидел на стуле с кислым выражением лица, а нахохлившийся Луи лежал на койке, закопавшись под одеяло. Сенцова парни встретили одинаково хмурым взглядом. Шабаш, поднявшись, отошёл к умывальнику, а Димон сел на освободившееся место. — Выглядишь… брутально, — констатировал он, закончив беглый осмотр покрытого синяками лица Ромашина. — Позади Шабаш открыл кран и принялся мыть руки. — Можно считать, что посиделки удались на славу. — Да уж, — мрачно согласился Ромашка, — по полной программе повеселились — и пили, и ели, и по морде огребли. Только потанцевать не успели. А ведь если бы кое-кто не выпендривался, лежал бы я сейчас в другом месте, — Луи повысил голос, бросив своё обвинение в сторону Арсения, — с девкой под боком и с пустыми яйцами. Шабаш закаменел спиной, но промолчал, продолжив яростно тереть ладони. — Ну, мы не всегда получаем, что хотим, — Димон заёрзал на стуле, чувствуя себя не в своей тарелке. Здесь он явно был лишним — пространство между Луи и Шабашем буквально искрило. — Сколько на койке проваляешься? — полюбопытствовал, чтобы разрядить обстановку. — Сказали — не меньше пяти дней. — Луи утих, но продолжал сверлить рассерженным взглядом спину Арсения. — У меня четвёртого числа клиент, возьми на себя. Ничего сложного, орнаментал заполнить, контуры я уже набил. — Не волнуйся, возьму. Дверь скрипнула, обрывая их разговор. Внутрь вошла Мальвина, а следом Апостол с двухлитровым пакетом сока и упаковкой из «Мака»*. Костыль втянулся чуть погодя, и в совсем небольшой палате сразу стало тесно. Мальвина принялась раскладывать на тумбочке нехитрый перекус. Димона подвинули с его места, оттеснив к двери. Под общий шумок он оставил на стуле халат и выскользнул в коридор, посчитав, что о Луи позаботятся и без него. Команда Апостола работала вместе уже шесть лет, и они давно сплотились в крепкий коллектив, который без натяжки можно было назвать семьёй. Оказавшись за стенами палаты, Димон обнаружил, что удрал не только он. Шабаш прилип лопатками к стене напротив и пристально смотрел на Сенцова. — Что? — нервно спросил он. — Только ты мне один не высказался, — Арсений приподнял уголок губ. — Апостол с Саней пообещали мне мордобой, синевласка ваша — физиономию разукрасить, а ты… — …а я самый мирный. Обещать ничего не буду, — подхватил Димон. — Пусть тебя собственная совесть до костей объест. Ты должен был понимать, что вы на гопоту прожжённую нарвались. Драться они умеют, как и нож под ребро всунуть. Всё могло закончиться куда печальнее. Арсений придавил нижнюю губу клыком до бледной ямки. — Признаю — ступил, — выдал покаянно. — Встревать в драку было глупо. — Луи не из твоих дружков, к которым никто в здравом уме не полезет. Он хорош грудь раздувать, а драться не умеет. — Он не убежал, хотя мог. — Потому что не хотел труса перед тобой праздновать. — Я думаю, что причина была в другом… — Ты принимаешь желаемое за действительность, — перебил Димон с неожиданной для самого себя горячностью. Почему? И сам не знал. В чужую личную жизнь никогда не вмешивался, а тут вдруг понесло под параллели, которых выстраивать не стоило. — Ты ничего о Луи не знаешь, Шабаш, потому, прежде чем менять так круто чью-то жизнь, подумай о том, насколько долго собираешься в ней остаться. Арсений смотрел на него, не мигая. Вызов не принял и молча проводил его взглядом к выходу. Оказавшись на улице, Димон задрал лицо к свинцовому небу, шумно выпустив воздух сквозь зубы. И чего вдруг завёлся? Кому на самом деле своё обвинение бросил? Шабашу или Вяземцеву? Так ведь с самого начала правила игры знал. Ничего постоянного, лишь временное. Он тряхнул головой, избавляясь от брожения мыслей, и сбежал по лестнице, кутая шею в кольца шарфа. Сев за руль, погладил кожаную обмотку, успокаивая себя нехитрым почти мантровым движением и, заведя мотор, выехал на трассу. У салона Димон задержался, чтобы обмести порог от снега. Открыв дверь, вошёл внутрь, потирая озябшие пальцы. Градус всё падал, обещая выдать к ночи настоящий крещенский мороз. Свет вспыхнул сам, сработала установленная Апостолом модная система lamp dimmer switch. Серёга был мастером на все руки. Стянув куртку, Димон сел за свой стол. До оговоренного времени встречи с Михаилом оставалось пятнадцать минут. Зная брата, он не сомневался, что тот опоздает, потому принялся перебирать папки с заготовками. На одной из них остановился надолго, рассматривая целую серию эскизов. Это был самый сложный его заказ. Он всё ещё бился над флешем для Злюки. Уловить того до конца и увидеть в сознании единую картинку личного тату никак не удавалось. Отложив папку, он поднялся и направился к импровизированной маленькой кухоньке, спрятанной за перегородкой. Возясь с готовкой кофе с корицей и сунув в уши наушники, Димон под не устаревающий «Rock You Like a Hurricaner»* не услышал ни колокольца, ни приближения шагов, и передёрнулся всем телом, когда его обхватили крепкие руки. Реакция последовала незамедлительная: бойцом Димон не являлся, но всплеск адреналина был способен творить чудеса. Резко отбросив голову назад, он ударил затылком противника в лицо, добавил удар ботинком в коленку, сбросил руки с плеч и отскочил в сторону, выставив перед собой подхваченную с тумбы доску для нарезания хлеба. — Чё-ёр-рт… — раскатисто выдал голосом Вяземцева согнувшийся пополам «злодей», зажимая нос. Димон, узнав Алексея, отбросил своё грозное оружие и кинулся к нему, лепеча извинения. Вяземцев, разогнувшись, отмахнулся. — Я сам виноват, — прогундосил он, утешая парня, — подкрался и получил заслуженно в шнобель*. Лёд есть? — спросил, отнимая руку и сделал это зря — кровь обильно хлынула по губам и подбородку, украшая белую рубашку, а за ней и пол кровавыми «плюхами». Димон подхватил с тумбы полотенце и прижал его к носу Алексея. — Прости, — выдал Сенцов, жутко смущённый своей оплошностью. — Я думал, это грабитель. — Ну, теперь я знаю, что постоять ты за себя умеешь, — глухо отшутился Вяземцев из-под полотенца. — Так как насчёт льда? Больно, — пожаловался, сползая в детский голосок, — так что или лёд… или коньяк, — завершил уже басом. Коньяка в салоне не имелось. Потому Сенцов поспешил к холодильнику за перегородку. Вернувшись с кубиками льда в салфетке и пачкой ватных дисков, он устроил пострадавшего на диване и водрузил на переносицу импровизированный компресс. Вяземцев посмеивался, следя за расстроенным парнем. — Не метушись, — успокоил он, — нос мне уже ломали. — Может в больницу? — Обойдёмся без эскулапов. Кости целы. А от такого кровопускания ещё никто не умирал, — Алексей подмигнул ему, искря весельем из глаз. — Тепло у вас тут принимают. — Я в наушниках был, тебя не услышал, — оправдался он. — Сядь. — Он похлопал рядом с собой по дивану и поднажал на жалость: — Болезненно на тебя снизу вверх смотреть. Димон, поколебавшись, сел. — Прости… Я не хотел. — Да ладно тебе, — Вяземцев подтянул себя ближе. — Почему ушёл? — спросил он, глядя ему в глаза. — Я проснулся, а тебя нет. Сенцов, уходя от немедленного ответа, занялся сворачиванием турунд из ватных дисков. — Нужно было навестить Луи. — Как у него дела? — Сотрясение мозга, до конца недели проваляется в больнице… — Димон замолчал, ловя на своей щеке тепло его пальцев — Алексей погладил его, будто ребёнка. — Ты хороший друг, — сказал он ласково. — Как же я рад, что сел именно в тот самолёт. Димон ушёл от его руки и опустил заляпанное кровью полотенце. — А мог сесть в иной? — спросил он, аккуратно ввинчивая турунды в пострадавший нос Вяземцева. — Мог, — подтвердил тот, терпеливо снося его манипуляции. — Я должен был лететь другим рейсом, на Мюнхен. Но отменил встречу с немцами и улетел домой. Сенцов отстранился и не сдержал улыбки. — Выгляжу смешно, да? — Алексей поиграл бровями. Димон кивнул. Вид у Вяземцева с торчавшими из ноздрей белыми тампонами и вправду был смешным. И никак не вязался с обликом сурового «непокобелимого» Злюки. — Да, — врать не стал. — Я рад, что тебе весело, детка. — Только не детка, — сразу предупредил Димон, впрочем, улыбаться Сенцов не перестал. — Не люблю этого словечка. — Лады, Дим. Никаких «деток», — Вяземцев отзеркалил его улыбку, наслаждаясь разлившимся внутри теплом — это было именно то, в чём он сейчас нуждался. Чтоб вот так — легко и радостно, смотреть на своё обретённое счастье и верить, что всё у них будет хорошо. — Только «зайка». Сенцов, деланно вспыхнув, толкнул его кулаком под рёбра, и Алексей защищаться не стал, посмеиваясь над его ворчанием. Видел же, что парень оттаивает и испытывает от их общения такое же удовольствие, что и он сам. В подтверждение Димон, повинуясь некоему импульсу, протянул руку и заботливо заправил выбившийся из-под пальто воротник рубашки Алексея. Вяземцев, перехватив его за запястье, тут же сунулся губами в ладонь. Чмокнул шумно и потёрся чуть коловшим щетиной подбородком. Димон, вздрогнув, попытался вернуть свою конечность. Вяземцев не отпустил, пытливо разглядывая парня. — Я слишком тороплю события, да? Он ограничился подтверждающим кивком. Алексей с видимым сожалением отпустил его руку, и Димон машинально потёр пальцы. — Я… не привык, — признался он обрывисто. — Понимаю, — Вяземцев поднялся, и Сенцов потянулся вслед за ним. — Будем танцевать не спеша, в темпе вальса, — отшутился Алексей, и, спохватившись, полез в карман пальто. — Я тут кое-что нашёл у себя в кабинете. Кажется, это твоё. Димон опустил глаза на протянутые ему перчатки и издал тихий возглас. — А я думал, что потерял их, — обрадовался он. — Ты потерял, а я нашёл. — Спасибо, — он потянулся к перчаткам, и Вяземцев не отказал себе в удовольствии чуть задержать его пальцы в своих. — Поужинаешь завтра со мной? — спросил Алексей уже у двери. — Я сейчас сам хозяйничаю, приготовлю отменный ужин. Обещаю, что будет вкусно. Заодно можем продолжить работу с моим тату. Ты ведь ещё не забыл о нём? Сенцов заколебался, и он, ломая его сомнения, шагнул ближе и, отмахнувшись от своих намерений не спешить и танцевать медленно, склонился к его лицу и поцеловал в уголок губ. Димон замер, слушая, как заколотилось его сердце, но останавливать его не стал — только закрыл глаза, ловя всей кожей вибрацию чувственного отката от мест, которых он касался — от рта к скуле, оттуда к виску и дальше к подбородку и вновь к губам. Завершив экскурс по лицу Сенцова, Злюка провёл ладонями по его бёдрам и мягко сжал ягодицы. — Поужинаем? — прошептал снова в его порозовевшее ухо. Сенцов, не открывая глаз, заторможено кивнул. — Тогда до завтра, ma puce*. Колокольчик звякнул, дверь закрылась. Димон поднял веки, растянув губы в улыбке. Алексей назвал его своей блошкой. Что так ласково звали дорогих им людей французы, он узнал от Эмиля Дебаре. Похоже, он тоже получил своё прозвище. Донельзя глупое и милое одновременно. Трель мобильного выбросила его из погружения в розовую сахарную вату, напомнив о реале и брате. Димон поднёс мобильный к уху. «Мак» — «Макдональдс». шнобель * — нос и лицо. Одесский говор. ma puce (франц.) — действительно обозначает «моя блошка». Так французы называют и близких, и любимых. А ещё качанчиком — сhou, что грамматически так же обозначает маленькую булочку с кремом — chou a la creme.