Границы

С каждым годом помещаться под мантией-невидимкой становилось все сложнее - если до третьего курса они худо-бедно влезали всей компанией, то вот на четвертом перемещаться получалось только втроем: Питер недовольно попискивал в кармане мантии одного из Мародеров. К пятому курсу передвигаться уже даже втроем становилось неудобно, их максимум был - дружно замереть под невесомой тканью и молиться, чтобы их не заметили, а носок ботинка Ремуса не выглянул из под края в самый неподходящий момент. Так что чаще всего выбирались попарно - двоих, особенно стоящих максимально близко, заметить, а тем более поймать, было проблематично. Джеймс с Сириусом этим откровенно пользовались. Это вошло у них уже в какую-то странную привычку - прижаться друг к другу вплотную, сдерживать дрожащее на губах прерывистое от предвкушения дыхание, по-дружески, поддерживающе, сжимать запястья другого, едва справляться с собственными смехом и волнением - на десять удачных шуток всегда приходилась одна не очень, прижиматься щеками, завороженно наблюдая за последствиями собственных проказ и... Никогда не смотреть друг другу в глаза. Потому что как бы они не были близки - а, черт возьми, Сириус периодически, когда его мучили кошмары, доставшиеся неприятным подарком после ночей в Блэк-Холле, приходил ночью в комнату Сохатого: тот безропотно пускал его к себе в кровать, сонно щурясь непривычно беззащитными без очков глазами, и почти привычно обнимал, мгновенно выключаясь, - они никогда не перешагивали через какие-то невидимые, неосязаемые, но при этом весьма и весьма твердые границы. Те самые границы, которые Сириус ощущал как никогда остро, заставляя себя поутру не пялиться на безмятежно дрыхнувшего Джеймса, а поспешно отворачиваться и весело будить друга, называя того насмешливым "Сохатый", а не каким-то тёплым и звенящим на кончике языка "Джейми", которое он произносил только тогда, когда тормоза слетали окончательно - когда бладжер сломал Поттеру несколько рёбер; когда показалось, что тот не вернется из анимагической формы; и когда тот не приехал в Хогвартс к началу учебного года, серьезно заболев. Почему-то Сириусу казалось, что это "Джейми" сразу скажет больше, чем нужно - больше, чем Сириус мог признаться самому себе. Это могло продолжаться вечно - судьба ещё та коварная сука, - ведь они постоянно были вместе: переодевались в одной раздевалке после игр; таскали друг у друга футболки, если эльфы не успевали постирать вещи одного или другого; дрыхли на одной кровати, когда вторая была завалена шмотками, которые лень было убирать. Голова Сириуса, лежащая на коленях Джеймса, или ситуация ровно наоборот, были уже привычной картиной для посиделок в гостиной Гриффиндора: и даже то, что на голове Сириуса после этого воцарялся шухер, потому что Сохатый автоматически лохматил и ерошил его длинные волосы, его не напрягало. В конце-концов он отвечал обожающему, когда его гладят по волосам, Джеймсу тем же. Они как-то чисто "для прикола" поменялись палочками на целый день, и Бродяга никогда никому бы не признался, что палочка Джима отозвалась в руке столпом веселых и совершенно не отталкивающих желто-зеленых искр, а потом легла в ладонь спокойно и открыто - словно его собственная. Это могло бы продолжаться ещё долго - Сириус был мастером по лжи (особенно себе), - но в итоге продолжалось ровно до того момента, как замерев под мантией-невидимкой у дальней стены кабинета зельеварения в самый разгар занятия и ожидая взрыва десятка навозных бомб прямо под партой Снейпа, они случайно не повернулись друг к другу лицами, неловко столкнувшись носами. У Сириуса пересохло в горле, когда он уставился прямо в глаза Джеймса. Ещё оставался шанс быстро и неловко отвернуться, не смотреть поверх чужих очков, не чувствовать так остро разницу в росте - каких-то пара сантиметров! - проигнорировать чужое дыхание, обжигающее губы. Но Бродяга замер, боясь двинуться, пошевелиться, просто глядя в тёплые карие глаза, в которых постоянно мелькали эмоции, которые или совершенно не умел скрывать Джеймс, или слишком хорошо узнавал Сириус. Никто не мог сказать точно, кто первым потянулся вперед - слишком малое расстояние было между ними, какая-то доля секунды, половина удара сердца, а их губы неловко, неуверенно соприкоснулись. Сириус целовался с девчонками с тринадцати, Джеймс примерно с такого же возраста, но сейчас складывалось такое впечатление, что они оба забыли свои навыки от и до - просто впечатавшись друг в друга, боясь шевельнуться. И снова не было понятно, кто был первым - то ли Сириус приоткрыл рот, чтобы осторожно уцепить зубами верхнюю губу Джеймса, то ли Джеймс с судорожным вздохом втянул его нижнюю губу, неуверенно проводя по ней языком. Сириусу казалось, что всё, что происходит, слишком нереально, чтобы быть правдой - лицо горело, пальцы дрожали, а в голове не осталось ни одной мысли, ведь все его существо было сосредоточенно на том, что они сейчас целовались с Джеймсом-мать-твою-моим-лучшим-другом-Поттером. Когда их языки соприкоснулись, у Сириуса из горла вырвался какой-то сдавленный, почти девчачий всхлип. Который почти громом прозвучал в абсолютной тишине кабинета зельеварения, заставив нескольких студентов изумленно обернуться в сторону источника звука. Через секунду раздался взрыв. Снейп орал и психовал, облитый с ног до головы драконьим дерьмом, Слизнорт что-то кудахтал, пытаясь убрать последствия чужой шутки, слизеринцы кривились и зажимали носы платками, а Сириус, который разорвал поцелуй одновременно с Джеймсом, осторожно нащупал ладонь того и, дурея от собственной смелости, крепко сжал, переплетая пальцы. На щеках горели алые пятна, а на губах расплывалась ухмылка, чье отражение он видел в глазах напротив. Шалость удалась, Джейми?