Рождественский эльф

Во бля! меня выпустили по УДО за месяц до Рождества. Лучше бы оставили досиживать. Потому как совершенно не представлял — куда себя засунуть. Нет, обожаемые родственнички уже предложили: матушка — работу «подай-принеси» в ее антикварном салоне «Ностальжи»; дедуля Аккерман — подметать песок, который сыпется из ветеранов Вьетнамской в местном сообществе старых вояк, а дядюшка Кенни не стал разводить китайские церемонии, и обозрев прокурорским взором, изрек: «Ты мне должен, поганец». Ну ясен хуй! Я теперь им вдоль и поперек должен, прям не знаю — каким местом расплачиваться за то, что вытащили семейное позорище из тюряги. «Пеликан-Бэй» хоть и не лагерь бойскаутов, но с удовольствием грузил бы сейчас задроченные робы в стиралки прачечной пенитенциарного заведения, а не вот это все. Там, конечно, тоже было не скучно. Представьте: на двести озверелых ниггеров, пятьдесят бешеных латиносов и только четверо нормальных ребят — я, Эрд (Аризона) Джин и два немца Шульц с Боззартом (позже узнал, что они жарят друг дружку в пердак). Так и протянули вместе два с половиной года, пока Гюнтеру не сунул под ребро заточку обдолбанный мекс. Боззи кончил рябого панчо на следующий день во время прогулки. Кровища хлестанула фонтаном, как в «Убить Билла». А дальше случился махач. Бессмысленный и беспощадный. Под Калифорнийским солнышком трещали челюсти, летели веером выбитые зубы, мелькали расквашенные в месиво морды. Мне пришлось уложить отдохнуть пару-тройку сальвадорцев, пока охрана сообразила мозгами, что уже пора шевелить жопами. Потом пупкари* распихали братву по камерам. Потом понаехали следаки, инспекторы и прочая попиздота. Пошла череда ночных шмонов, когда и в рот, и в очко светили фонариком. В общем, начался нормальный беспредел. Хозяином* в Пеликаньем Заливе был кореш Кенни — Найл Доук. Лишь поэтому отделался месяцем легкого испуга в карцере. Когда выпустили пред ясные очи Доука, тот, погладив свою симпатишную эспаньолку, сказал: «Будешь сидеть тихо, пойдешь гулять на волю годика через три, ввяжешься в херню — останешься погостить на пару пожизненных». Пришлось шконку мантурить* и не отсвечивать. Вот, что бывает, когда вежливые и приятные владельцы лавки «Снежная хризантема» торгуют не только элитными сортами чая. Но и печеньками с расслабляющей начинкой. Да и получилось оно тогда по-дурацки. Ну отрихтовали нам рожи, ну упаковали в «браслеты», дерьма-то. И тут с каких-то ежиков Чёрчу вставило поиграть в крутого гангсту. Извернувшись, он вырвал у патрульного пушку, нажал на курок и… кончил копа. Копов убивать нехорошо. Эту прописную истину мне растолковывали в участке часа два: три рваных шрама на спине и один над бровью остались на добрую память… Ладно вернемся к нашим баранам и овцам, а конкретно к: моей дражайшей родительнице Кушель; ветерану всех войнушек двадцатого столетия дедуле Аккерману; сестрице единоутробной Микасе (я у мамы — от первого брака; Мики, кажется, от четвертого). Ох, чуть не забыл взяточника, алкоголика, дебошира и окружного прокурора… короче, уважаемого члена общества дядю Кенни. Эта достойнейшая компания собралась на сочельник в фамильном гнездышке на берегу задумчивого озера Мичиган весело встретить Рождество, по дороге наставляя меня на путь праведный. Миссис Аккерман-хрен-запомнишь-что-там-еще щебетала подвыпившей малиновкой ценные указания по сервировке. Бравый дедуля, который, похоже, начал праздновать с рассветом, покрикивал полковничьим голосом на дочку с внучкой — окончательно застроить семью ему мешали трубки в носу и пристегнутый к поясу кислородный баллон (эмболия штука херовастая). Муженек матушки номер 100500, представленный мне как «славный парень Эрвин», лоснился таким рождественским благодушием и святостью, будто бы хотел заменить ангелочка на елочке. Правда дерево, которое смогло бы выдержать шесть с лихуем футов истинного белого американца, можно найти разве что на границе Миннесоты с Канадой. А потому блондинистая попытка Кушель «жить долго и счастливо» излучала позитив, сидя по левую руку дедули Аккермана. Ну, а по правую ржавого вояки, разумеется, расположилась прокуратура. Мне же судьба гопоты уготовила место рядом с любимым дядюшкой. И ведь даже на хуй не пошлешь. Потому как условно-досрочное… Эх, а в тюрьме щас тоже ужин — индейка с картофаном, спагетти с сыром, вишневый морс. Пупкари уже глотнули огненной воды, а потому добрые и бдят вполглаза. В камере под шконкой подогрев от Магнолии с рождественским поленом, где вместо изюма — грибочки, выращенные трудолюбивыми индейцами хо-чанг в резервации для слияния с Великим Духом. Красота… А я тут сижу и стараюсь не воткнуть вилку в шею дядюшки. Только вискарь спасет. Хорошо, хоть наш прокурор не пытается вести душеспасительные беседы. Лишь свысока поглядывает. Я вам говорил, что ростом метр с кепкой? Нет?.. Так вот, сообщаю: все Аккерманы — народ высоченный, а когда мое яблочко падало с яблони, приключился торнадо и потому почти всей родне я где-то по плечо. Бесит. Но в такой сраной ситуёвине оставалось лишь зубами скрипеть. И таращиться на жующих напротив салатик Мики с бойфрендом. Кстати, сестрица родилась не в рубашке, а с флагом Green Party United States в правом розовом кулачке и значком организатора Месяца вегетарианской осведомленности в левом. Парня она нашла себе вполне подходящего: выглядел он как осел из Шрека, а, судя по редким репликам, обладал интеллектом осла из зоопарка. Имечко тоже имел весьма идиотское — Жан Кирштейн (канадец что ли?). Вопреки внешности типичного травоядного, этот представитель парнокопытных с тоской и влажными глазами покосился на фаршированную каштанами индейку, от которой дедуля Аккерман отрезал уже третий кусок. Но Мики строго посмотрела, и несчастный, подавив горестный вздох, вернулся к «садовому бургеру».** Держись, чувак, у Аккерманов не забалуешь. После пятого стакана Джека пошли уже помянутые выше разговоры за мое честное будущее. Пришлось занять глухую оборону. Старинные подсвечники, столики красного дерева и портреты колониальной эпохи послал вместе с матушкой постигать дзен на нефритовом жезле ее нового муженька. Пусть ищет другого мальчика на побегушках — я не за тем на свет появился, чтоб втюхивать ледям в шанелях лампы от Тиффани и комоды эпохи Луизианской сделки.*** Сокрушенно покачав головой, матушка предложила подумать, а «славный парень Эрвин» предложил отведать холодную ветчину под клюквенным соусом, которую собственноручно приготовил. Следом за Кушель моей судьбой озаботился дедуля. Его отправил ласково в окрестности Сайгона, поискать вьетнамскую деревеньку Кху-Ям. Пусть сам за своими боевыми товарищами горшки таскает, кислородный баллон меняет, таблетосы по графику вискарем запивает под «Боже, храни Америку». В няньки к мумиям неохота нифига и ни разу. Глава рода попытался возмутиться, но матушка успокоила его порцией глинтвейна. Вот так весело, с огоньком проводил время в кругу семьи между индейкой и яблочным пирогом. Миссис Аккерман-хрен-запомнишь… О! вспомнил, ёпта. Миссис Аккерман-Смит взором дамы из Виндзора обозревала сверкающее столовое серебро, салфетки в тон скатерти, саму скатерть, гармонирующую бахромой с эдвардианскими обоями, а те, в свою очередь, идеально сочетались с туфельками от Джимми Чоу, украшающими миниатюрные ступни организаторши торжества. Семейство старалось соответствовать и не чавкать. Только горе-ёбарь Микасы не смог сохранить лицо при виде полезного и здорового морковного суфле, которое сестренка подсунула вместо пышного яблочного пирога, где в тесте упокоились куриные дети. Мистер Смит то и дело деликатно припадал к ручке миссис. Сама миссис томно поправляла безупречно уложенные смоляные локоны, одаривая супруга то чарующим взглядом, то нежной белозубой улыбкой. Стоимостью охуеть бабла. Я уже начал подозревать, что мордобой не состоится, как вдруг… Бесцеремонный тычок в бок. Ну здравствуй, итить! Оглянувшись через плечо в сторону вашего покорного, Кенни процедил: — Надеюсь, урок усвоен. Знаешь, ведь только благодаря твоей матери ты сейчас свободен, Леви. — И осклабился свысока сытым упырем. — Хм… а коротышка-то подрос, пока сидел. Боженька всемогущий, спасибо! Верну должок дядюшке, а присяжные, вникнув в обстоятельства дела, оправдают со слезами сочувствия. И потом Рождество без мордобоя — пьянка да и все. Сложив накрахмаленную салфетку, медленно привстал, опрокинул порцию Джека, а затем резко боднул дядюшку в переносицу — только прокурорские косточки хрустнули. Кенни — тоже не пальцем делан — попытался достать правой. Хрен ему по всей морде! толстый и вонючий. Пока наш чинуша изнашивал портки от Александра Маккуина в просторном кондиционированном кабинете, я тем временем уложил в прачечной рядком трех латиносов, покушавшихся на мою задницу и сам поимел смотрящего*. Правда после канистры с отбеливателем по яйцам с разворота он стал тихий, меланхоличный, на все согласный. Вот Кенни тоже красиво рухнул на паркет: — Ты, у меня, падла, загремишь прямиком в Аттика стейт. — Дядюшка как-то сразу потерял лоск, уложенные волосы «перец-соль» превратились в швабру, которой полдня драили тюремный коридор. — А там тебя будут переть в три смычка от подъема до отбоя… — Кенни, не трожь моего мальчика! — Опаньки, родительница застучала каблучками в нашу сторону. — Сам его спровоцировал, а теперь обижаешься. У Леви тяжелая психическая травма, мы должны сплотиться, продемонстрировать позитивное мышление, стимулировать волевые импульсы… — У него травма? — держась за переносицу, Кенни сверкнул заплывающими глазами на Кушель. — Твоего выродка уволокут отсюда в «браслетах»… — Давайте, попробуем успокоиться, — подал голос мистер Смит. — Эрвин, помолчи, пожалуйста. Я сама все улажу, — чарующая улыбка в сторону мужа. — Что ж, Кенни, ты вынуждаешь меня побеспокоить Родни. — Печальный вздох в сторону поверженной прокуратуры. — Если придется выбирать, то я вне всякого сомнения выберу сына. Мики, будь добра, принеси телефон: он в спальне на столике. Мне все-таки придется сказать Родни, что ты слишком много выпил и напал на моего мальчика… — В уголке глаза драматично показалась одинокая хрустальная слезинка. Тут я должен сообщить один увесистый факт: Родни, а точнее Родерик, Бенджамин, Авраам ван Халлен III — БУ намба четыре моей дражайшей родительницы (да-да, тот самый отец Микасы) в настоящий момент является губернатором штата Иллинойс. И у них с Кушель «замечательные дружеские отношения». За исключением моего папаши, который был задрипанным чистильщиком бассейнов, она расставалась с мужьями «как цивилизованные люди» и теперь обладала такими обширными связями, которые не могли пригрезиться даже Аль Капоне под кокаином. Расквашенную харю Кенни перекосило напряженной работой мысли — терки с губернатором ему никуда не упали. Скривившись, он поднялся, попытался испепелить меня взором и плюхнулся в обитое лиловым велюром кресло: — Лед кто-нибудь даст? — Конечно же. — Хрустальная слезинка укатилась за кулисы, а матушка, повернувшись к растерянной Микасе, проворковала: — Принеси, пожалуйста, из кухни лед и аптечку. Короткий щелчок. Сдавленный мат. И вот матушка, вправив сломанную переносицу, затолкала в ноздри розовые тампончики смоченные какой-то дезинфицирующей фигней. — Кенни, сейчас пойдешь наверх, ляжешь, приложишь компресс и будешь держать сорок минут. — Забрав у Мики пакет со льдом, завернутый в белоснежное полотенце, сунула в бледную клешню. — Дорогой, если не трудно, помоги Кенни подняться в зеленую гостевую. — Мистер Смит снова пожалован высочайшей улыбкой. Спеша оправдать репутацию славного парня, «дорогой» подорвался с места, прихватив за плечи помятого деверя, потащил на второй этаж. Наверняка, этот Эрвин Смит тоже здоровенная шишка в чистом поле. Всякими там чистильщиками бассейнов Кушель не интересуется с шестнадцати. Даже за сорокет матушка — чисто красотка с глянца, но никогда не понимал: как ей удается вить веревки из мужиков?.. Величайшая тайна всея Америки, чтоб я здох! - …когда мы с ребятами из второго корпуса летели на саломете на базу в Дананге… Здрасьте! Продремавший все веселье дедуля Аккерман воскрес во главе стола и погнал про долину Йа-Дранг, Аннамские горы, Тетское наступление. Если бравый вояка допился до салометов, ему пора на горшок и спатеньки. О чем матушка немедленно распорядилась, призвав на подмогу замученного морковкой Кирштейна. Зайдя с двух сторон, они с Мики подняли слабо протестующую руину под руки. — Из него выйдет заботливый муж, — произнесла матушка, с мечтательной нежностью глядя на крашенный в цвет соломы затылок канадского недоразумения. — Леви, давай побеседуем спокойно. Как ты смотришь на, чтобы подыскать себе спутника жизни? А то эти ваши гей-клубы… — тонкие дуги бровей озабоченно приподнялись, на лбу образовалась неодобрительная морщинка, — места весьма сомнительной репутации. Волшебник, забери меня отсюда! А то погибну во цвете лет от материнской заботы. Звонок в дверь. Возглас «фигасе, не заперто». Подозрительная возня в холле. — Сюрприз! В столовой нарисовался Санта в знакомых лекторских очках. За ним стоял «олененок Рудольф» высотой с небоскреб Сирс тауэр. — Ханджи, дорогая, как же я рада! — Обняв Санту, моя дражайшая чмокнула воздух в дюйме от растрепанной бороды. — Майк, проходи. Индейка уже остыла, но ветчина с клюквенным соусом сегодня Эрвину удалась. — Лучше плесни чего-нибудь. — Затолкав бороду в карман кровавой шубы, Санта плюхнулся на мое место за столом. — Привет, сиделец, хорошо себя ведешь? Работу нашел? Дедлайн послезавтра. Позвольте пояснить: в родовое гнездо Аккерманов прибыла мой офицер службы по надзору за УДО-шниками в сопровождении своего оленя… тьфу! бойфренда. — Не ссы, я не нa работе. — Стащив отороченный белым мехом колпак, мисс Зоэ шумно в него высмокалась и запихнула в другой карман. — Блин, опять где-то продуло… мы ващет проездом в Ривер вуд к родителям Майки. Надо же все-таки познакомиться с его ебанутой ирландской семейкой. — Она подмигнула «оленю». — Ну, так дадут сегодня выпить живому человеку? — Да-да, конечно, — спохватилась матушка. — Майк, присаживайся. Мне осталось только отползти в кресло, прикинуться пледом и не отсвечивать. Надеясь на то, что мысль об устройстве личной жизни вашего покорного упорхнет куда-нибудь подальше в Гонолулу. — Угощайтесь. На серебряном подносе в руках дражайшей аппетитно пахли корицей два бокала глинтвейна. Залихватски осушив один, Ханджи ухватила второй: — Майки нельзя. Он у нас за рулем. — И всосала залпом. Мда, с надзирающим офицером, похоже, повезло. Во всяком случае, вне служебного кабинета. — Когда вы собираетесь пожениться? Знал бы к чему приведет деликатный вопрос матушки, сиганул бы нахрен в озеро Мичиган. — В июне, — отозвалась очкастая. — Зачем тянуть кота за интимные места? — Ханджи… — присев на соседний стул, вкрадчиво начала Кушель. — Леви необходимо познакомить с приятным юношей из хорошей семьи. Это стимулирует его личностное развитие, принесет стабильность… У тебя нет никого на примете? — Длинные пальцы с лавандовым маникюром в тон платья прикоснулись к ярко-красному рукаву. — Хм-м… — Очки заблестели как-то очень подозрительно. — Что думаешь о сыне Йегеров? Он один со школы. — Боже мой, дорогая, это настоящее рождественское чудо! Если бы только удалось их свести… — Любому чуду не помешает хорошая организация. — Хищная улыбка в мою сторону заставила подобраться. — Надо пошептаться. Майки, давай с нами. — И поволокла недоумевающую матушку в сторону кухни. Поправив съехавшие на бок рога, «олень» покорно поплелся за дамами. Смиренно дожидаться приговора я не собирался. Что еще за, мать твою, сын Йегеров? Зуб даю — какая-нибудь надушенная селективным парфюмом пидовка, увешенная фенечками. В подобное хер совать не стану даже под угрозой пожизненного воздержания. Живенько употребив в себя полбутылки Джека Дэниелса (больше дедуля не оставил), вывалился в холл, сдернул парку с вешалки. Небеса, сговорившись с ветром, устроили классическую рождественскую показуху. В расплывающемся свете фонарей кружились в кружевном вальсе пушистые снежинки. Ветер, обычно свирепый, словно оголодавший волк, слегка коснувшись волос, упорхнул в сторону озера — насвистывать гимны компании мачтовых сосен и голубых елей. Прошагав два квартала, никого не встретил, только из окон мигающего разноцветной гирляндой дома изливался розовым сиропом Френк Синатра. Натянул на голову капюшон, чтоб уши не слиплись. Так, вроде Кушель не отправила в погоню офицера-Санту верхом на «олене». Можно вызвать такси. Желтая машинка подкатила быстро. Даже не успел трижды помянуть хуями спесивого дядюшку, заботливую матушку, свою собственную тяжкую долю УДО-шника и недотрах. Зря в Пеликаньем Заливе «петухами» брезговал. Буркнув водиле адрес: Вест Монро стрит, «Английские завтраки Карлы»; нахлобучил поглубже капюшон, чтоб мурлыкающий в динамиках рождественский хорал не растерзал в клочья последние нервы. Закрыл глаза… Я еду туда, где меня никто не ждет. «Английские завтраки» обнаружились через три дня после заселения в квартирку дражайшей, куда она самолично не заглядывала со времен третьего брака. Холл-гостиная, одна спальня, кухонька размером с клетку для хомячка, что-то похожее на кастрированную кладовку, совмещенный санузел. Своего жилья никогда не было (до отсидки мы с Чёрчем и его подружкой Иззи снимали на троих лофт недалеко от Мэгги Дейли парк) вот и засунули паршивую овцу в загон с видом на соседские окна… Я тогда искал хороший чай. Просто хороший чай, а не то, что вы подумали. И добрая душа посоветовала заглянуть в заведение Карлы. К сожалению, помимо Эрл Грея, Дарджилинга и кексиков с вишней в кафешке обнаружился Эльф. Самый настоящий. Будто сбежал из толстой книжки про хоббитов с кольцом всевластия, которой Кушель приобщала меня к классике в детстве. Настоящий зеленоглазый лесной эльф, он всегда работал по вечерам. Видел сидящим за старинной кассой, принимающим заказы. Незадолго до закрытия его можно было найти за дальним столиком с открытым ноутом и стопкой учебников. Каштановые волосы всегда скручены в небрежный пучок — только изредка отливающая расплавленной медью прядь непослушно падала на лоб. Эльфа звали Эрен. Имя легкое, но раскатистое, светлое, но искушающее. Оставляющее на языке привкус горькой сладости, когда шептал пустыми ночами. Эрен. Проклятие, настигшее циника за тридцатник. Лучше бы в тюряге получил заточку под левое ребро. — Сэра? — голос с чудовищным индийским акцентом выдернул из зелено-голубых озер в салон, воняющий приторным сандалом и пролитым вчера пивасом. — Сэра, приехали. Наличный деньга или карта? Сунув водиле полтинник — сдачи не надо — вылез из такси. Попрощавшись поворотниками, машинка укатила в снежную рябь, оставляя за собой на чистой белизне две черные полосы. Я на ватных ногах иду к желтым прямоугольникам света. Улица безлюдна. Только следом за такси проехал «форд-седан». В «Английских завтраках» жалюзи подняты, но на дверях, под украшенным золотыми колокольчиками венком, висит табличка «Закрыто». Внутри чокались, смеялись, передавали соусники. Солидный мужик в очках и свитере с вечными оленями хлопнул тебя по плечу. Высокая женщина, владелица заведения, разливала эгг-ног. Посыпав сверху пряностями, передала бокал мужу и принялась за вторую порцию. Ты похож на нее, Эрен. Только глаза другие. Мерцающие. Раскосые. Эльфийские. Они цвета игры теней зеленого леса… В организме нифигово смешался глинтвейн с вискарем, а потому прилип к стеклу лбом, носом и даже бугром в джинсах. Наплевав, что могут заметить. Мне почти удалось уклониться. Но комбинация бухла с чертовой наледью под окном не позволили, развернувшись, пробить с ноги падле с битой. Почти не считается. А потому, здороваясь мордой с сугробом, расслышал только вопль «Майки, звони в дверь и валим живо!». Темнота. Эльфийские глаза. Испуганно приоткрытые вишневые губы. Пряный аромат гвоздики и муската. Терпкость рома. Эгг-ног? Тяжелая прядь настойчиво шекочет ухо, заставляя рвано выдохнуть. — Пап, он очнулся. Пытаюсь пошевелиться. Получается. Значит, жить буду. Под рукой, похоже, старая кожа. Деревянную стенную панель темного дуба украшает пейзаж с Биг-Беном. Значит, мою бренную тушку пристроили на угловой диван. В поле зрения возникает деловитый мужик с фонариком и лупой. — Позвольте вас осмотреть. — Протирая лупу клетчатым носовым платком. — Я доктор. — Мистер Аккерман, у нас тихий благополучный район. — Из-за плеча супруга высунулся тонкий носик владелицы заведения. — Хорошо, что вы смогли позвонить… У нас тут играл музыкальный автомат. — Карла подошла ближе, нелепо взмахнув салфеткой, показала на старинную «дуру» у самого входа. — Хочу вам предложить неделю бесплатных напитков, включая чаи «Дарджилинг», «Сенча» и алкоголь. — Заложив за ухо такую же как у тебя непослушную каштановую прядь, опустила глаза. — Нам совсем не нужны проблемы. Вы… Вы, не будете звонить в полицию? — Карла, не мешай. — Холодные пальцы осторожно ощупали затылок. — Плотный капюшон смягчил удар — это хорошо. Чувствуете тошноту? Голова не кружится? Да кружится голова, кружится. Все плывет нахрен потому, что ты стоишь рядом. Внезапно доходит — теплая рука касается запястья. За что, боженька? Так ведь кукушкой поехать недолго. Но вслух отвечаю: — Нет. Я в порядке. Оттолкнув бородатого лепилу, сажусь. Передо мной на столике поблескивают румяными ягодами веточки остролиста в вазе белого фарфора. И одуряюще пахнет гвоздикой, мускатом и почему-то бергамотом с ноткой лаймовой корочки. Потому, что ты — на расстоянии вдоха. — Я домой. — Думаю, обошлось без сотрясения. Организм человека предмет темный… Но вот, на всякий случай. — Озабоченно поправив очки, лепила пихает визитку. Машинально отправляю кусок картона в карман парки. Странно. Ключи на месте. Проверяю внутренний. Бумажник жив, здоров, не кашляет. Ну хоть тут привалило рождественское щастье нарваться на гопников-дебилов. Поднимаюсь. Ноги держат. Руки не дрожат. Иду к двери. — Леви, я провожу. Оборачиваюсь на пороге. В свете свечей, истекающих карминовым воском на стойке, выглядишь пришельцем из мира Гондолина, Лот-Лориена. Вселенной протяжных песен под звуки арфы и деревьев, раскинувших кроны в заоблачном пространстве. — Где вы живете, знаю. И натянув темно-синий бомбер, распахиваешь передо мной дверь. Я выхожу в тихую ночь. Снег вкусно похрустывает под берцами. А еще, я чувствую твое дыхание на виске. Заворачиваем за угол. Молчание — словно натянутая струна, готовая лопнуть, разорвав криком боли снежное безмолвие. Я слышал о том, что любовь существует. Чёрч расплывался в глупой улыбке, когда смотрел на раскрасневшуюся от кухонного жара Иззи. А сейчас он в федеральной тюрьме. И Магнолии ждать еще долго. Очень долго. Из омута дерьма, в который мы угодили, ей удалось вынырнуть: все-таки повар-кондитер, а не владелица… Надо избавиться от чертова Эльфа. Пусть валит к мамаше-бизнесвуман и папе-дохтуру. — Можно подняться? Ась? Оказывается, я стою возле дверей, а зеленоглазая красотка маячит рядом и таращится. — Спасибо, свободен. — Пытаюсь выцарапать ключи, но, сцуко, зацепились за подкладку. — Вали нах. — У тебя, кажется, радар сбит. — Теплые пальцы нахально лезут в карман и осторожно извлекают всратую связку. — Там маленькая дырочка. Нужно зашить. И чего это сейчас было?! Какой, в манду вселенскую, радар? — Понятно, пока сидел, настройки сбились. Привык трахать симпатичных угонщиков авто: гомо, гетеро — жопа есть и норм. Ничего, расскажу, как починить. — Отпирая замок, смеешься глазами. — Попробуй, для начала, заменить старый коммутатор на более продвинутый А14-98kj. После добавь к каждому модулю нейросети небольшой квантовый вычислитель (UML t11-98367U подойдёт), сопряжённый с нейросетью. Затем, заново проведи обучение используя обновления базы данных… — Завали хлебало. — Сжав переносицу, попытался заставить ушибленные бухлом и битой мозги скрипеть куда надо. Получилось не очень: — Ты наш?.. — Не, соседский. — Быстрый чмок в лоб. Легко взбежал по лестнице, замер вполоборота. Ждешь. Пришлось тащиться следом, опасаясь встречи собственной морды с гранитными ступеньками. Кажется, у меня все-таки сотрясение. Уже в лифте ты сдернул с волос резинку. По плечам заструилась расплавленная медь, переливась глубоким каштановым. Дразнишь, паршивец. Коленки задрожали. В джинсах жмет давным-давно, но перепутанные извилины расплелись и выдали мысль, которую озвучил: — Эрен, только не говори, что твоя фамилия Йегер, иначе получится, что битой огреб от своего надзирающего офицера… — Ok, не скажу. В квартирке чисто. На этом ее достоинства заканчиваются. Еще в холле есть эркер. Правда, учитывая расстояние до окон напротив, мы в комнате как на витрине. Разыгрывать перед соседями гей-мелодраму, плавно переходящую в гей-порнуху нет ни малейшего желания. Скинув берцы, опустил жалюзи и только тогда включил лампу на столике в углу. Полумрак превратился в четверть-сумрак. Блики запрыгали по стеклянной столешнице разнокалиберными желтыми лунами. Комната, заставленная типовыми конструкциями икеа, теперь напоминала дом. — Я в ванную? — Тени зеленого леса мелькают под черными ресницами. Длиннющие. Нарастил что ли? — Объясни. Иначе выгоню. Моя грубость вызвала лишь понимающую улыбку на губах цвета вишни в июле. — Две недели ждал, что подойдешь. Даже курсач писал в зале. А ты только пялился и молчал. Однажды Ханджи забежала утром за крамблами: они с папой общаются еще с тех пор, когда она служила в городской полиции. Папа — судмедэксперт, — смущенно пояснил Эльф. — С мамой тоже дружат… — продолжил, плюхнувшись на диван будто так и надо. Из захватывающего повествования стало понятно, что у мисс Зоэ язык без костей. За утренним чаем с плюшками она поведала Карле о моем отказе пойти по стопам деда воевать на другой стороне глобуса за звездно-полосатые идеалы свободы с демократией, уходе из уважаемой семьи Аккерманов в никуда, последующей отсидке и прочих пунктах личного досье. А за ужином миссис Йегер донесла мою занимательную биографию до мужа и сына в полном объеме, добавив, что Ханджи просила присмотреть за вашим покорным. Дальше, излагая языком полицейского протокола, двадцать четвертого декабря текущего года миссис Аккерман-Смит, офицер службы пробации Зоэ, психолог аналогичной службы Майк Закариус, Карла Йегер и ее сын Эрен, используя личные средства мобильной связи, вступили в преступный сговор с целью свести Леви Аккермана с вышеупомянутым Эреном Йегером путем нанесения Леви Аккерману тяжелым тупым предметом телесных повреждений умеренной степени тяжести. - …Хан считает, что ты «чувак со стержнем, которому не повезло». — Распахнув свои нечеловеческие глазюки, Эльф уставился на меня. — Она права?.. Вопрос повис в полутьме комнаты. Расчерчивая пол тонкими полосами цвета сливок, сквозь жалюзи просачивались тонкие лучики света. Пристроив парку на вешалку, я опустился на диван. — Йегер, так тебе трахаться или замуж? Какую хрень я несу! И главное — зачем? Ты хлопнешь дверью, растворишься в снежном мороке и будешь прав, а придурок за тридцать останется. Смотреть в собственную тьму, медленно замерзая от одиночества. В пустоте душа ржавеет. Моя уже покрылась бурыми хлопьями. А еще, не могу забыть теплые пальцы, сжимающие запястье. — Чо как целка? Топай, кишку полоскать, — ничего более приемлемого урод по жизни выдать не смог. Помявшись, ты стянул бомбер. Присев, расшнуровал тимберленды. Волны-волосы закрывали лицо, не позволяя увидеть, о чем думаешь. Внутри закопошилось мерзкое, липкое, вязкое сомнение… Которое разрешилось, когда одетый в облако пара и мое любимое бордовое полотенце, Эльф выплыл из ванны: — Я еще ни с кем… Был парень… мы только дрочили друг другу. Вот, — вывалил убойную инфу, глазюки опустил, застыл дуб деревом. Тут необходимы пояснения. Трабблы в том, что нерасточенная задница хороша только в пикантных рассказиках, а член-до-колен — только в порно-роликах. В реале оно означает следующее: вставить-то удастся, однако любая попытка совершить возвратно-поступательные движения закончится сорванной уздечкой и кишкой в лоскуты. Приехали, мать твою. Станция «Обломинго», конечная. При выходе из вагона на хрен не забудьте свои вещи. — Выгонишь?.. — Нет, едрит твою. Призову на помощь анального ангелочка с расширителем… Иди сюда. Зеленая вспышка из-под ресниц осветила комнату. Ломкие пальцы с опаской мазнули плечо. Диванчик фирмы «шведская херня» скрипнул от изумления, когда Эльф, скинув полотенце, приземлился голой задницей на блевотно-бежевую рогожку. — Сосать умеешь? — спросил без особой надежды. По тому, как ты сел ногу на ногу, спрятав самое интересное. — Один раз пробовал… Уточнять, чем закончилась проба, не стал. И так ясно. — Ладно, устрою мастер-класс. Не трясись. Но сначала… Отвести со лба непослушную прядь — пусть ничто не прячет игру теней летнего леса. Прижавшись к приоткрытым вишневым губам, замереть на миг, впитывая чистое дыхание. Глаза не закрываю. Смотрю на тебя. Ловлю каждое движение полусомкнутых век. Легонько прихватываю зубами нижнюю губу и получаю в ответ изумрудную вспышку. Осмелев, толкаешься языком в рот. Я готов, а ты попался. Посасываю горячее, влажное, нежное. И чувствую, как под рукой часто колотится твое сердце. Разрываю поцелуй. Чтобы раздразнить, сжимаю коричневую пуговку соска. Теперь — кончиками пальцев по груди, а затем ниже — по напрягшимся мышцам… Кажется, мальчишка перестал стесняться: ногу закинул на подлокотник, одноглазый змей глядит в потолок, бесстыже поблескивая первой капелькой. Хорошо быть молодым… Медлю, рассматривая твою красоту. Лобок аккуратно пострижен — это хорошо. Терпеть не могу гладеньких пупсов. Дергаешься, подаваясь бедрами вперед. Какой нетерпеливый. У меня самого ширинка едва не лопается. Потерпи. Сползаю с диванчика на пол, упираюсь руками в твои бедра (ну-ка, ножки пошире) и сцеловываю сладкую каплю под рваный выдох. Теперь пройтись ртом к поджавшимся яйцам, прихватывая тонкую кожу. Лизнуть там, у самой дырки. И вверх, осторожно пожевывая губами. Сжимаю бархатистую головку у основания, втягиваю глубже, пока не упирается в нёбо. Сверху доносится полузадушенный стон, когда, расслабив глотку заглатываю целиком. Короткие движения языком вверх-вниз по мошонке, и выпускаю на выдохе. Прозрачная ниточка слюны тянется от меня к тебе. Повторяю давно знакомые привычные движения, но сегодня от солоноватого привкуса срывает башню. Ты терпко пахнешь бергамотом и лаймом. Аромат становится сильнее с каждой секундой. Одурманивая. Оглушая. Захватывая в плен, из которого не вырваться. Даже пытаться не стоит. Ломкие пальцы зарываются мне в волосы. Тычешься носом куда-то в макушку, шепчешь: «Дай мне себя». Шведский диванчик слишком мал. Перебраться в спальню? Да нахуй нужно! Слишком хрупок, волшебен. Слишком короток момент сбывшегося чуда, которое угаснет уже завтра под лучами зимнего рассвета над сонным городом. — Ложись на спину. Коленки — на подлокотник. — Зависаешь на милисекунду. Расплывшиеся зрачки почти поглотили радужку, лишь ободок мерцают изумрудным, словно июльскую листву пронизали нити солнечных лучей. — Шевелись. Пока ты вошкался на диванчике, кое-как стащил джинсы с труселями. Стало чуточку легче. Ухватившись за спинку, уселся на твои бедра. Яйца к яйцам. Теперь осторожно потереться шарами… Тянешься за поцелуем, пытаешься обхватить ручонками шею. Распухший вишневый рот жадно раскрыт навстречу. А зеленые отблески разгоняют мрак моей жизни. Господи, Эрен... И тут бухую башку повело, вестибулярный заглючило к ёлкиной бабке, и мы, феерично заблудившись в конечностях, свалились на жесткий ковер. До кучи, чувствительно огреб локтем под ложечку. Пытаюсь раздышаться, а ты пьяно хихикаешь мне в пупок. И вдруг начинаешь наматывать свои патлы на мой елдак Насмотрелся, блять, порнухи, сопля мелкая. — Нефиг локоны завивать. Это называется «хуй», а не «плойка». Откровенно мальчишеский смех дотрагивается дуновением до кожи. Чувствую невесомые порхающие прикосновения языка к головке. Чертов пацан понимает — мне много не надо. Даже от неловкой ласки готов выстрелить гейзером. Хватит вишневой сочности губ, терпкости бергамота и лайма, обжигающей легкие с каждым вдохом. Распахнутых в полумраке глаз лесного Эльфа. — Бля-а-ать! — Ну, фонтан все-таки случился. Остается надеяться, что струя не изгваздала потолочную люстру. С протяжным стоном прижимаешься щекой к забрызганному животу и вылизываешь, собирая кончу. Как же тащит, ёханый. Возвращаюсь из астрала обратно и вижу — скорчившись в позе зародыша на типовой серости коврика, яростно надрачиваешь себе аж двумя руками. Погоди-ка. Хорошенько сплюнув на палец, лезу между мелкими полужопиями. Сейчас капельку потерпи. Проталкиваю неглубоко. Для отыскать бугорок навигатор не понадобится. Надавливаю, будоражу частыми толчками. — Леви-и-и! — мое имя срывается криком с распухших губ. — Эрен… Вдвоем в душевой кабинке тесно, скользко, неудобно. Но только не нам. Пар обволакивал. Пушистая пена заливала глаза, нещадно щипала ноздри. А ты с трудом сдерживал ржач, пока я чихал и отплевывался. Потом, задевая друг друга локтями, драили зубы перед зеркалом, словно семейная парочка. У одного угрюмая рожа бывшего зека и под глазами мешки с картошкой; а другой свеж как заря над океаном в Санта-Монике. Миленький контраст. Задрых сразу же. Вырубился, едва натянув одеяло. Я смотрел на влажные пряди, разметавшиеся по подушке, на дремлющие тени ресниц и понимал — сегодня ночью впервые засну рядом с кем-то. Рядом с тобой, Эрен. Ладно, нах розовые сопли. Нащупав кнопку, выключил назойливый бледный свет торчащих из спинки ламп. С Рождеством меня, ёба. И с днюхой. Утро заползло в щель между старыми шторам похмельным удавом. Где айфон? — хрен знает. Скорее всего, валяется в кармане парки. Зато круглые часы на стене, выкрашенной по желанию матушки в цвет дохлой жабы, натикали половину первого. Затылок чуток побаливал (спасибо, офицер Зоэ! чтоб, ты, была здорова), но остальные части тушки благополучно пережили праздник. Повернувшись на бок, собрался отвесить шлепка мелкой заднице и… никого. Призрак запаха бергамота с ноткой лайма. Вмятина на подушке. Скомканный край одеяла. Где же ты?.. Выхватил из шкафа первые попавшиеся майку со спортивками. Путаясь в штанинах, оделся. Прислушался. Тишина… В кухне пусто. В холле никого. Споткнувшись о собственные позабытые на ковре джинсы, распахнул дверь ванной. Лампы вспыхнули по обе стороны зеркала, осветив две зубные щетки на полочке и два полотенца на электросушителе. Ушел… Свалил обратно в чистенькую семейку или к друзьяшкам по колледжу. Рождественское приключение с уголовником закончилось, осталось во вчерашнем дне, который позабудется уже завтра. Коварный план Кушель и Зоэ «свести с юношей из хорошей семьи» потерпел эпичный крах. Вполне ожидаемо. Лязгнул замок. Кто-то сдавленно выматерился в приоткрытую дверь. — Помоги, блин. — Придерживая у груди бумажный пакет, в комнату впал Эльф с клетчатой термосумкой за плечами. — Я хотел приготовить завтрак, а у тебя дома ничего, кроме бухла, экседрина и табаско. Ну… взял твои ключи и сгонял домой. Вот. Мама накидала вкусняшек. Здесь ее специальные печеньки. — И сунул мне под нос пакет с лого «Английских завтраков». — Пойду, чайник поставлю. — Убирайся. Хавчик можешь оставить. — Надо покончить с игрой в отношеньки, пока не достигли точки невозврата. Потом придется резать по живому, когда тебе надоест битый жизнью мудак. — Проваливай. — Неа, — выдал нахальный мальчишка и потащил сумку на кухню. — Сначала пожрем. — Стоять. — Отвернувшись (лишь бы не видеть отблески лета в эльфийских глазах!), рывком поднял жалюзи, впуская в комнату блеклый свет умирающего года. — Слушай, пацан, я сейчас объясню что такое тюряга. Там сидят не только смазливые угонщики и мелкие барыги. Там убийцы попадаются, причем через одного. А некоторые ими становятся. И не потому, что захотелось кого-то замочить после ужина. Просто надо выжить… «сидеть тихо», а потом выйти по УДО. Мне пришлось организовать драку в столовке и вогнать карандаш в мозг через ухо отморозку-латиносу. Потом кореш (Джин-Аризона) отоварил по башке стулом. Получилось — я отдыхал под столом и вообще не при делах. Дошло? — Угусь, — отозвался Эльф, позвякивая посудой у меня за спиной. — Садись завтракать. Путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Мама сказала. — Холодный нос ткнулся в висок. — Я понял: ебучий отморозок тебя доставал, ты мочканул падлу, кореш организовал алиби. Все норм. Не забывай — у меня папа судмедэксперт, у мамы заказывает хавчик половина службы пробации, а окружной прокурор Аккерман обожает ее спешл печенюшки. Заливистый посвист закипевшего чайника не дает вашему покорному навернуться от изумления в коматоз. Легкий мускатный аромат весеннего Дарджилинга вкрадчиво подплывает справа, где стоят у стены скучный стол и зачем-то три стула. Никогда не пользовался этой херней, только пыль смахивал. Нехотя обернулся. Ты успел превратить дешманскую мебель в столик на двоих с карминовой свечой в центре и тарелками с настоящим английским завтраком. Идеально круглая глазунья сияла желтком, бараньи колбаски пахли розмарином рядом с горкой шампиньонов, бекон, поджаренный до хруста, истекал жиром. Чай в простых белых чашках. Блюдо с какой-то выпечкой, накрытое алой салфеткой с витой надписью «Merry Christmas». Пришлось сглотнуть слюну, а то залил бы футболку. Щелчок зажигалки в ловких пальцах — уютным огоньком вспыхнула свеча. — Давай, а то остынет. — Эльф поднес колбаску ко рту и обхватил ее пухлыми вишневыми губами. — Вилкой пользоваться мама не научила? — буркнул, усаживаясь напротив. — Эротишный ты наш. — У вас с приятелем было кафе? Хан рассказывала, — проглотив кусок баранины, торопливо уточнил и подмигнул. — Маме нужен помощник. Кто-то вроде менеджера по закупкам. Он должен разбираться в сортах чая и не воровать. Я чай только юзаю, но в зале помочь могу. Тебе ведь нужна работа?.. — А Карла бегом возьмет уголовника? — Осторожно отхлебнул напиток. Сладковатый привкус согрел, успокоил. И я решил рискнуть. — Это купаж Дарджилинга Бадамтама с непальским высокогорным. Медовая нотка конкурируют с горечью. Все зависит от надписи на этикетке. Если там Дарджилинг Илам — вас наебали. — Это из новой партии. Основной поставщик скоропостижно помер еще в ноябре. Там случилась драка из-за наследства и пришлось искать другого. — Вытащив трубу из кармана худи с аляпистым Сантой во весь фасад, тыкнул в дисплей и через несколько секунд заорал: — Мам, блять, нас наебали! Илам разбодяжили. Леви с полпинка определил. — Внимательно выслушав ответ, нажал отбой, расплывшись довольной лыбой. — Она ждет завтра к десяти утра. Хочет вместе с тобой навестить поставщика. Тонкий намек ясен. — Убивать будем? — попытался поддеть. — Мама сказала, - это на твое усмотрение, но труп в озеро скинешь сам. Я-то думал: Аккерманы веселая семейка, а тут вон оно как… Мягкими белыми хлопьями оседал на оконном стекле самый тихий день в году. Допив чай, ты собрал тарелки и унес на кухню. Может, попробовать той самой нормальной жизни? В чаях разбираюсь не хуже чем в гашише… Вдруг все сложится?.. Да не, бред какой-то. — С днем рождения. — Передо мной рука, держащая то самое блюдо с загадочной выпечкой. — Попробуй. Откинув салфетку, сразу почуял подозрительно знакомый запашок. Вроде бы обычные круглые печеньки. Откусил, пожевал. Ой-ё… Забористый афганский гашиш, а не какая-то там хрень мексиканская. У Карлы Йегер отличный вкус и честный дилер. — Эксклюзив для родных и друзей. — Чмокнув в макушку, Эльф уселся напротив и ухватил с блюда спешл выпечку. — С Рождеством. И взяв мою руку, прижал к порозовевшей скуле…

* * *

А чего это вы здесь делаете? Гомоебли не будет, а печенюшек не дам!

______________ ПЫ.СЫ. начато во время предновогодней истерии и дописано прям щас. ваще не вычитано :D