Любовь — над бурей поднятый маяк, Не меркнувший во мраке и тумане, Любовь — звезда, которою моряк Определяет место в океане.
Уильям Шекспир.
В эту тёмную, но приятно тёплую ночь всё немногочисленное население Годриковой впадины уже видело далеко не первый сон. Ну, или почти всё. «Они просто не понимают», — думает Альбус, — «Не понимают, что в такую ночь просто невозможно заснуть». В такие ночи нельзя спать, ведь можно пропустить всё самое важное на свете — самые личные разговоры, самые искренние признания в любви, самые веселые гуляния. В эти особенные ночи даже в стрекотании сверчков слышится невообразимо прекрасное слово «жизнь». Однако, Альбус такой не один. Сидя в позе лотоса на полу в своей комнате и погружаясь в пучины собственного сознания ((читать как «мечтая»)), он не сразу распознаёт тихий стук совиного клюва в окно. Улыбка расцветает на его устах, едва он узнает силуэт знакомой птицы. Ради этого и стоило не спать всю ночь. Филин величественно оглядывает всё свысока; его взгляд нестерпимо похож на взор хозяина. — Ты есть будешь? — спрашивает Альбус, больше ради приличия. С совой Геллерта он никогда особо не ладил. Филин лишь презрительно сощуривается, но, собственно, никто другой реакции и не ожидал. Записка небрежно набросана на оборванном клочке бумаги, наглядно показывающем пренебрежительное отношение автора ко всему; резким почерком там выведены всего два слова: «ты спишь?» Альбус на другой стороне спешит дать ответ: «нет» Филин, ухнув на прощание, улетает, но возвращается спустя считанные минуты. «через двадцать минут, у часовни. надоело сидеть взаперти» Альбус подумал было, что Геллерту не стоило уточнять, но тут же отгоняет от себя эти мысли. *** — О господи, Ал, ты что, вылил на себя весь найденный дома одеколон? — подтрунивает Геллерт. Альбус краснеет от кончиков ушей и до пальцев ног; он и не думал, что немного… перестарался. От Геллерта всегда пахнет свежей мятой и немного ванилью. Он просто хотел показать, что тоже, может быть, «не на помойке себя нашёл». Альбус бормочет себе под нос какое-то невразумительное оправдание, но Геллерта, кажется, это не беспокоит ни мгновением позже. Он хватает Альбуса за руку и тянет куда-то, но юношу словно пронзает невидимой молнией. Он стоит как вкопанный, переводя взгляд с переплетённых пальцев на Геллерта и наоборот, боясь пошевелиться, боясь спугнуть это. Однако у Геллерта совсем другие планы; он безумно хохочет и тянет Альбуса на себя. На мгновение невесомо утыкается носом в его шею и тут же отстраняется. — Прогуляемся? — хищно улыбается Геллерт и трансгрессирует в пшеничное поле. Честно говоря, Альбус думал, что знает Геллерта, но эта его сторона была совсем другая... пленящая. — Не боишься, что заметят? — шепчет Альбус. — Кто? Маглы? Да они же слепы и глухи, — смеётся юноша и в подтверждение своих слов звонко выкрикивает имя друга. «Ал» — эхом разносится по всей округе. Пока Геллерт вновь заливается смехом ((никто никогда не видел его таким счастливым)), у Альбуса бьется певчей птицей одна навязчивая мысль в голове. Страх. Интуиция и здравый смысл подсказывали, что за ними сейчас придут маглы, поэтому резко накрывает рот Геллерта ладонью и валит его наземь, стараясь не издавать лишних звуков. Они так и лежат на ещё не успевшей остынуть от знойного дня земле, так, что Альбус слышит биение сердца Геллерта, частое-частое, и дыхание, прерывистое и тяжелое. Но стоит ему убрать руку от лица Геллерта, как тот шепчет: — Хочешь величия? Привыкай к популярности, ибо твоё имя будет на устах у всех, и все будут выкрикивать его, возносить в небо, как молитву Богу… Альбус хочет заставить его замолчать. Именно этим он и будет оправдывать себя за то, что сорвался, и, о неожиданность!, теперь так страстно целует Геллерта. Геллерт отвечает не сразу. Боится, удивлён или же просто не хочет? Альбуса едкой кислотой разъедает страх, он отстраняется и отворачивается. — Нет-нет, не останавливайся, — тихо стонет застанный врасплох Геллерт, опаляя дыханием губы Альбуса, и сам набрасывается на него. Геллерт целуется жадно, как будто жаждал этого всю жизнь, не жалея ни своих губ, ни губ Альбуса. Запускает руки под рубашку юноши ((Альбус надеется, что никто из домочадцев не увидит царапин на спине завтра)) и прижимает к себе как можно ближе, как будто боясь потерять. И, когда Геллерт судорожно выдыхает, и, не переводя дыхания, наиграно строго произносит: — Ну одеколон ты всё-таки этот выбрось. Тогда Альбус понимает — влюбился.