Секрет

Прежде у Марии Хилл был секрет - маленький и мерзкий. Вернее, все еще есть секрет, раз уж Брок Рамлоу, бывший командир СТРАЙК, превратился в предателя, умер под обломками Трискелиона и вот теперь явился за ней, словно призрак из своей могилы. У него на лице, шее и плечах жутковатые следы подживших ожогов, но для призрака он чертовски ловко обошел все хваленые охранные системы ее квартиры. И взгляд у него - прежний, волчий, под которым ей не меньше тревожно, чем под дулом его пистолета. - Отлично выглядите, агент Хилл. - скалится он в ухмылке, убирая ствол за пояс штанов. - Или как теперь называется ваша должность под крылышком СтаркИндастриз? Еще влажное после душа полотенце едва держится на ее груди, а металл наручников холодит запястья беспомощно вывернутых за спину рук. Но даже без наручников она не стала бы бессмысленно трепыхаться. Потому что трезво оценивает его возможности и свои жалкие шансы выбраться из ловушки, в которую превратилась ее же безопасная квартира. Убить или убивать мучительно долго, использовать как заложницу, живую ловушку или как-то же иначе - сейчас он может сделать с ней все, что захочет. - Консультант по вопросам безопасности. - поясняет она с ледяным достоинством. По ее смугловатой коже бежит дрожь, и соски напрягаются, пока Рамлоу в открытую пялится на ее едва прикрытую грудь и голые ноги. И во времена общей работы в ЩИТ он не считал нужным отводить глаза, даже если бывал пойман с поличным. Напротив, бесстыдная, алчная улыбка касалась его дочерна загорелого лица, пряталась в уголках губ, в хищных глазах. Тогда Мария смотрела особенно холодно, говорила отрывисто и сухо, словно предчувствуя исходящую от него опасность. Строила вдоль своих границ укрепления из чистейшего, прочного льда. Если внутри нее едва не до боли тлело тогда нечто жаркое и тревожное, если ночами она и трахала себя пальцами, представляя как это мог бы делать он, это никого не касалось. В особенности самого Брока Рамлоу. Даже когда он еще был своим, нечто внутри требовало держать его подальше - именем в строчках отчетов, хриплым голосом в наушнике, случайной встречей в коридоре базы или в тренажерке, когда он все с той же ухмылкой задевал ее, словно бы случайно. Потому что сколько бы ни ныло где-то внутри, там где сердце, холодный, расчетливый ум неизменно одерживал верх над слабостью. Достаточно было просто знать тогда, что все еще живой, что выбрался из очередного дерьма и вернулся. Теперь роскошь и это. Роскошь все, кроме справедливой расплаты для предателя. И искренней ненависти. - Была бы признательна, если бы вы позволили мне одется, мистер Рамлоу. - зябко переступает она босыми ногами по полу. - Здесь нежарко. Неловкого движения хватает, чтобы полотенце медленно сползло к ее ногам. Ей хочется ненавидеть Брока Рамлоу еще сильнее, но, кажется, сильнее просто некуда. Никто не придет, чтобы спасти ее. Остается только ждать, ждать один-единственный момент, один шанс. Жесткие руки Брока Рамлоу больно тискают ее бедра, оставляя пятна будущих синяков. Лицо у него кривится, словно его разрывает напополам. Свежая ненависть и давнее, непрошедшее и непрошенное желание - Мария отлично знает, что это такое. - Знаешь, я дрочил на твою задницу, агент Хилл, еще когда мы оба работали на ЩИТ.- тихо мурлыкает он ей на ухо своими хриплым, низким голосом. Инстинктивно Мария дергает руками, и наручники больно врезаются ей в запястья. - Думаешь, мне это должно польстить? - Да мне похер. - рычит Брок и, запустив руку ей в волосы, заставляет ее запрокинуть голову. Это ничерта не похоже на поцелуй, скорее он просто трахает ее рот языком и губами. Когда он, наконец, отпускает ее, Мария почти уже задыхается. Никто и никогда не рисковал обращаться с ней так - даже те редкие мужчины, для которых она была не агент Хилл, а просто мисс Хилл или даже Мария. В последний раз это два года назад. Или три? Его звали Стенли, он был бухгалтером в строительной компании и чревычайно предупредительным малым. Достаточно деликатным, чтоб позволить ей заплатить пополам за ужин и даже не попытаться поцеловать ее в такси или положить ладонь на колено. - Такая святая, такая до чертиков правильная, идеологически стойкая.- грубо сжимает Рамлоу ее небольшую грудь, теребит сосок. - Если бы ты знала, чего мне стоило тогда не разложить тебя в каком-нибудь гребаном коридоре и не оттрахать во все дырки как следует. Да так чтобы ты орала на весь сраный ЩИТ, и чтоб каждая шавка, включая старину Фьюри, знала, что я тебя трахаю, агент Хилл. Наверное, надо было все же тогда пригласить Стенли на кофе, думает Мария Хилл. Может тогда бы внутри у нее все не сворачивалось бы сейчас в тугой комок из ненависти и похоти. Наверное, с ним все и прежде не могло быть по другому. Металлический холод пистолета касается ее щеки, прижимается к губам, скользит по шее. - Сукин ты сын! - не сдержавшись, цедит она сквозь зубы. - Да, агент Хилл. - пинком Рамлоу отправляет ствол в дальний угол и вытряхивает из штанов ключ от ее наручников. - Именно так. Не успевает она размять затекшие запястья, Рамлоу подножкой роняет ее прямо на пол и переворачивает на живот. Тяжелое, горячее тело давит на нее, как большой кот он вылизывает ей шею, прикусывает мочку уха. - Сначала я хотел, чтобы ты отсосала мне, но, пожалуй, оставим это на потом. - в его мурлыкании она чувствует грубые, рычащие нотки. - Как же сильно я хочу тебя трахнуть, Мария. Внутри все сводит мучительным спазмом - она и не знает сама от чего больше: от отвращения или оттого что этот ублюдок действительно заводит ее до мокрых трусиков, как ни один воспитанный и деликатный парень прежде. Выжить, напоминает она себе. Выбраться - и тогда поквитаться за все, сколько бы не пришлось искать, упрятать за решетку. Или еще надежнее - под землю. Сукин сын Рамлоу трахает ее размашисто и грубо как шлюху, с непотребными влажными звуками и шлепками. По-звериному кусает за шею, оставляя следы зубов, и тут же сам зализывает. Чтоб не стонать Мария утыкается лицом в подстеленную им футболку под своими локтями и коленями. От прокушенной изнутри губы во рту становится солоно. Она давно привыкла быть сверху во всем - но в том, чтобы подчиняться есть что-то отвратительное и одновременно возбуждающее до дрожи. Ее передергивает - и она снова не знает от чего именно. Выжить - напоминает она себе. Выжить и выбраться. - Кричи, черт тебя возьми! - рычит Брок сквозь зубы и отвешивает ей по заднице шлепок тяжелой рукой. - Кричи, Мария! Тонкая, влажная от пота кожа вспыхивает и горит, горит и плавится внутри Марии, то что раньше всего-навсего тлело. Все, что она так долго сдерживала железной рукой, рвется на волю, напрочь сметает ее ледяные границы. И Мария вправду кричит под ним, да так, что эхо отражается от бетонного потолка и звенит в ушах. Словно издалека ей слышится смешок Брока, какой-то очень мужской, потерявший обычную язвительность. - Да, - хрипло выдыхает он ей в ухо, - Да, моя сладкая. Его пальцы на ее бедрах судорожно сжимаются, но его все равно хватает, чтоб раз за разом подводить ее почти к краю и в последний момент останавливаться, то нашептывая на ухо что-то бесстыжее, то целуя ее влажную шею и затылок. Наконец, когда у нее уже не остается сил, и горло сорвано напрочь от крика, он заставляет ее выгнуться еще сильнее, вбивается резко и рвано. Внутри Марии все сжимается и тут же разряд удовольствия прошивает ее насквозь. Колени у нее дрожат и подламываются. Оглушенная, обессиленная, она оседает на пол, пока Брок с гортанным рыком кончает ей на спину, уткнувшись лицом в ее влажную, измученную им шею. Остывание происходит быстро - быстрее, чем он застегивает штаны, а она брезгливо вытирается его футболкой. Отброшенный им ствол по-прежнему валяется в углу. Сантиметр за сантиметром она отползает по полу. Еще чуть-чуть. И еще. Тяжесть пистолета привычно ложится в ее ладонь. - Хочешь еще раз умереть, Брок? В горло словно песок насыпали, и голос у нее не тот, что обычно, но, похоже, умирать сейчас он действительно не хочет. Наручники с щелчком закрываются на его широких запястьях со шрамами от ожогов. Даже со скованными за спиной руками он смертельно опасен - она не пытается себя обмануть и ни на мгновение не отводит взгляд. Тугая кнопка сигнализации под столешницей утапливается незаметно и бесшумно, но скорее всего, он и это заметит. Про себя Мария начинает считать минуты до появления оперативной группы. Молча они сидят друг напротив друга - он на полу, она на краю широкого письменного стола. Рамлоу смотрит на нее своими волчьими глазами, и бессознательно Мария тянется к следам его зубов на своей шее. Как будто метку оставил - даже не на коже, а где-то глубоко-глубоко внутри. Там, где не заживет и не смоется ни водой, ни мылом. - Так намного лучше, Мария. - Рамлоу почти мурлыкает, разглядывая ее. - Немного потрахаться тебе чертовски к лицу. Сволочь, лжец и предатель - пулю бы между глаз. - Скажи хоть одну причину, почему бы мне не трахнуть ножкой от табуретки тебя самого, Рамлоу. - шипит она в ледяном бешенстве. - Чтоб ты понял... - Понял, понял. - даже под дулом пистолета он по-дурацки тянет слова, облизывает растянутые в ухмылке губы. - Поддался вашим чарам, агент Хилл. Потерял голову. Он придвигается ближе. Мгновенно Мария упирается босой ногой ему в плечо. - Я мозги тебе вышибу. Медленно Рамлоу проводит языком по ее щиколотке, потом по подъему ступни. Глаза у него еще более бесстыжие и шалые, чем обычно. - Позвольте загладить вину, мэм. На стадии колена уже пора стрелять, но Мария ждет. Ждет, даже когда жесткая щетина на его щеке колет внутреннюю сторону бедра. Потому что кому, как не наемнику, чья жизнь зависит от количества патронов в магазине, знать, заряжен ли его пистолет или нет. Брок Рамлоу - сволочь, но не дурак, нет. Он не допустил бы ни шанса, чтоб заряженный пистолет попал бы ей в руки. Что за игру он ведет? Иного выбора, как сыграть в эту игру по его правилам, у нее нет. Остается тянуть время и ждать опергруппу - а там будет видно, кто выберется отсюда живым. На мгновение Мария позволяет себе поверить в иллюзию контроля и откидывается голой спиной на пыльный стол. Рамлоу жадно зарывается лицом ей между бедер. На коленях, с закованными в наручники руками за спиной покорно ласкает ее ртом - как в извращенной, дикой фантазии. Ее влажные пальцы судорожно стискивают рукоять бесполезного пистолета. - Расстегни наручники, - просит он, хотя может попросту взять сам. - Пожалуйста, Мария. Медный вкус крови из прокушенной губы будит в ней что-то темное и жестокое, как и сам Брок Рамлоу. Без жалости она дергает за цепочку наручников, как за поводок, едва не выворачивая ему руки из суставов и сдирая обожженую кожу. И, устроившись сверху, трахает так как давно хотела и как представляла несчетное множество раз. Жестко, быстро, почти больно – пока его ругательства не сменяются хриплыми выдохами и стонами. Ненависть и желание сплетаются в ней воедино – еще свежая ненависть и мучительно давнее желание. Почти физически она чувствует бег времени. Еще немного. Еще чуть-чуть, хотя в любой момент сюда может ворваться опергруппа, она уже не может остановить себя. Ее накрывает как тропическим штормом – внезапно и очень быстро. Внутри все сводит, сжимается так, что и он больше не может терпеть. Широко открыв глаза, он выплескивается прямо в нее, и от этого ощущения внутри, горячего и влажного, ее снова едва не сгибает пополам. Она даже не удивляется, когда жесткие руки стискивают ее плечи в болезненно-жестоком объятии. Было бы странно, если бы он не выбрался из собственных же наручников. Молча она прижимается лбом к его горячему, мокрому от пота лбу и пытается перевести дыхание. Пистолет зажат между ними, возле самого его сердца, а палец ее на спусковом крючке. - Мария... - хриплый и грубый голос Рамлоу, оказывается, может звучать почти нежно. - Всегда хотел знать, что бы ты сделала, окажись я у тебя на прицеле. Теперь знаю. "Знаешь ли ты, что я знаю..." Ее вдруг разбирает на смех от этой сложной вязи вероятностей. А после она в первый и последний раз сама целует его почти нежно - так нежно, как получается, так долго, насколько возможно, чтобы выгадать драгоценное время. Оказывается, они оба это умеют - нежно... Он отталкивает ее с той же силой как только что обнимал. - Иди к черту, агент Хилл! - рычит он почти с ненавистью. - Попадешься мне на дороге снова - клянусь, ты сдохнешь. Оперативная группа может явиться сейчас или минут через десять - Мария Хилл сбилась со счета. На прощание она привычным движением целится ему в лоб, без шансов промахнуться на короткой дистанции. Потому что пока есть хоть один шанс, что Рамлоу все же ошибся, и в стволе остался хоть один патрон, она использует этот шанс. В волчьих глазах Рамлоу нет удивления. Курок щелкает впустую, и она не удивляется тоже. Глухой звук эхом отдается в ушах между двумя ударами ее слишком давно заледеневшего сердца. "Знаешь ли ты... " Прежде чем исчезнуть, он все же оборачивается. - Ты сделала все, что смогла, - насмешливо говорит он, растирая следы от наручников на своих обожженых запястьях. - А что до остального... Мы никому не скажем, что ты хотела этого не меньше моего. И как именно хотела. Твой маленький, мерзкий секрет умрет вместе со мной, агент Хилл. А через пять минут дверь и окна ее квартиры выламывает опоздавшая опергруппа, и ей приходится спрятать за спину еще дрожащие пальцы. Потому что вопреки всему, во что она верит и за что готова сражаться, она не хотела его убивать. Ее маленький, действительно мерзкий секрет. И его никто никогда не узнает.