Забытый

Холодная вокзальная площадь, выложенная сплошь громадными каменными плитами, навевала на Филиппа и без того жгучую, опаляющую изнутри тоску. Он с призрачной надеждой, которая еще теплилась в его уставшей и отчужденной от всего яркого душе, от общества, от тех, кем он хотел бы быть, все еще ждал, ждал, что кто-то приласкает его и выведет из трущоб одиночества и боли, подберет как одинокого, но верного пса. Мрачные мысли снова и снова повергали в эту ужасающую и засасывающую дыру отчаяния, из которой, казалось, спасти мог только он. Так трепетно, так страстно и так нестерпимо ему хотелось внимания, — это чувство уже причиняло боль, но он не мог открыться, не мог произнести ни слова. Всякий раз, общаясь с кем-то из своей комнаты, общаясь с юношами из класса, его горло будто сдавливал большой ком изнутри, а он представлял, насколько он смешно и нелепо выглядит со своей хромой ногой, и тотчас же каждый жест становился неуклюжим, а сам он казался себе со стороны таким смешным, не заслуживающим внимания. Это оскорбляло его, и по ночам он бесконечно проклинал себя за слабость, за смущение, отчаянно просил Бога помочь ему стать сильнее. На платформе толпились люди. Люди, к которым он не привык. Не привык с самого рождения. Прошло уже столько лет, а ему все еще чудилось, что он мал, что он все еще спит в той теплой постели рядом с матерью, из которой его вырвали холодные от ужаса руки няни. Филипп все еще надеялся, что все это лишь мрачный сон, сон, который когда-то кончится, а окружающая его действительность — лишь безвкусные декорации бедного театра, в котором ставят безрадостную пьесу. Он жил словно в сомнамбулическом сне, подчиняясь тому, что вокруг него происходило. Сердце, душа… Он давно перестал все это ощущать, становясь просто оболочкой, внутри которой разверзалась пустота. Но он, Роз — он не был таким. Он был сильным, внушал доверие, он являлся воплощением всех его идеалов. Филипп мечтал как будто бы он такой же, такой же как он, а общение с ним будто бы приближало его к желаемому, и юноше так не хотелось расставаться с этой мечтой, не хотелось вылезать из этой иллюзии, как из теплых пут одеяла тем серым и холодным утром. Все люди вокруг казались ему такими чужими, он мало понимал их, а они не понимали его и не разрешали вторгаться в их миры, с которыми у него не было ничего общего. В детстве он хотел получить энциклопедию, в которой были бы правила и образцы, как, где и когда себя вести, ведь он чувствовал себя затерянным в этом странном мире, в котором у него не было места, где бы он чувствовал уют и спокойствие. Он лишь витал в своих фантазиях, уходя в них, погружаясь в головой, — там он обретал счастье, он казался себе таким… Таким как Роз. Поезд за поездом мчался мимо, а он так и не появлялся среди всех этих людей… Филипп, чувствовал, как что-то внутри больно скребется. Он снова поверил, он снова бросился за очередной выдумкой, он подумал, что может быть нужен кому-то. «Я для него лишь проклятый калека… Зачем ему знаться с таким как я?» Они совершенно из разных миров, они не подходят друг другу. С самого начала все это был обман, игра в жалость, — не более, Роз лишь играл свою превосходную роль. Ведь ему нужно было быть лучшим во всем, самым добрым и благородным, помогающим калеке. — Роз, пожалуйста, зайди ко мне, когда освободишься, — дрогнувшим голосом проговорил Филипп. Он боялся, что вот-вот и выдаст себя. Совсем как тогда, когда его тетя Кэри застала его плачущим в гостиной за длинным псалмом. — Да-да, зайду, — отмахнулся Роз, склоняясь снова над книгой. Филипп тихо выскользнул в коридор. Продрогший от пятичасового ожидания на вокзальной площади, он забрался под одеяло, дрожа всем телом, от усталости его клонило в сон, но он не мог спать, боясь, что Роз все же придет, а он будет спящим. Отчаянно глядя вокруг, он разыскивал глазами хоть что-то, что-то, что помогло бы, что-то, что дало бы ответ на эту страшную внутри тоску, от которой, казалось, он не мог вздохнуть. Несколько раз за ночь ему казалось, что кто-то стучит в дверь, но все это лишь был бред, бред от температуры. «А может, Он поможет мне…» Филипп задумался о помощи Бога. Он помнил, как, без рубашки, обнаженный и босиком, под ледяным ветром он стоял у раскрытого окна молясь о том, чтобы Бог исцелил его ногу. Тогда, наутро, не обнаружив перемен, он неживым голосом произнес, стараясь скрыть, какая разверзается внутри бездна: — Дядя, а почему Бог не услышал меня… Занятый книгой священник буркнул, что это все от того, что он недостаточно верит. Может сейчас, ему просто нужно поверить? Поверить настолько, насколько он сможет, и тогда Роз придет. В детстве он читал, что иногда нужно молиться так, чтобы до кровавых слез, чтобы до кровавого пота. Почему, почему его счастье, которое казалось, может быть таким близким, не признает его? Почему? Он же может жить как и остальные, но их нормы, — все это мешает ему быть счастливым, мешает все это общество… Или же это он мешает им. — Бог слышит тебя в зависимости от того, насколько ты страдаешь! — внушала ему тетя, и Филипп старался причинить себе боль, настолько, насколько он мог. Тело лихорадило и сильно болело, но он встал, встал, раскрыл окно и упал коленями на пол, чувствуя, что вот-вот и потеряет сознание от расплывающихся в глазах пятен из-за сильного жара. Он молился припадочно, отчаянно, но Роз так и не пришел… Сильно разболевшись, Филипп попал в больницу со скарлатиной, чувствуя, что страдает не столько от болезни, сколько от того, что внутри него погибла его вера. Вера в Бога, вера в Роза, а что хуже всего — в самого себя. И теперь, этот мертвец внутри него, заставлял его мучиться. — Ты же обещал, что придешь, — смутно, как в тумане, проговорил он. — Пообещай сейчас мне ты, — гулом отдалось в голове Филиппа. Знакомый до ущемленья в груди голос. — Пообещай, что вернешься… Филипп прикрыл глаза, слабо улыбаясь. Это был он. Голос, который он узнал бы из тысячи других голосов. Тот голос, который ему тихо шептал по ночам, когда они жили еще в одной комнате: — Мне все равно, что думают другие. Я люблю тебя, — и Филипп верил каждому слову, верил, что так оно и есть. Сейчас он осознавал, что это лишь иная, такая же сладостная иллюзия, но без этой иллюзии он не сможет жить, а потому лишь яростно хватался за нее слабыми и горячими руками. — Я вернусь, Роз. Обещаю. — Почему ты так поступил с ним? — тихо задал вопрос новый сосед по комнате Роза. — А зачем мне этот проклятый калека… - пожав плечами, отвечал тот. Лишь на минуту забывшийся сном, вдали от школы, в больнице вскрикнул Филипп. Этой снежной и безлунной ночью он снова видел страшный сон. И снова испытывал боль, глядя на мрачные стены вокруг. — Я запрещаю тебе любить меня, Филипп, - жестоко проговорил Роз. — Не льсти себе. Я давно тебя уже не люблю, — запекшимися губами холодно и твердо ответил тот. Без иллюзий он не выживет. Он будет лгать себе, лгать, чтобы жить.