Чёрный робот оказался прав. Однажды в заброшенную пиццерию пришли люди, чтобы уничтожить её. Для кошмарных аниматроников это означал конец, ведь пиццерия была их домом, местом, где они прятались от своих создателей. Им некуда было бежать, негде было скрыться. Время уже пошло на минуты, вскоре их должны были обнаружить. Что бы случилось тогда? Тогда бы люди постарались как можно быстрее изничтожить свои же творения. Аниматроники стали монстрами, и никто бы не стал разбираться, по чьей вине они превратились в такое. Но тогда вернулся он. Никто не знал, как именно теневой медведь смог разобраться с людьми, заставить их отступить, при этом не показав себя. Вероятно, он каким-то образом сумел воздействовать на их разумы. Звучит нереально, но ведь чёрный медведь сам одна большая нереальность.
Главное — это сработало. Пиццерия для людей стала чем-то вроде дома-призрака. С одной стороны, обычное заброшенное здание, окна и двери которого для наглядности забили фанерой, с другой, люди старались подолгу у этого здания не задерживаться, боясь разных сплетен. Теперь аниматроникам в ближайшее время точно не нужно волноваться о вторженцах. Но было ли так лучше?
Наверняка роботы уже успели не один десяток раз проклясть тот день, когда они решили избавиться от чёрного призрака. Да, они спасались от его тирании, но была ли она таковой? Раньше этот монстр был к ним абсолютно равнодушен. Лишь в слишком плохом настроении он с особой беспощадностью набрасывался на них. Но даже тогда у них был шанс спастись от его гнева, просто запрятаться куда подальше. Но не сейчас.
Когда Кошмар вернулся, его не узнал никто. Больше не было того призрака, цель жизни которого была лишь месть людям вместе с ними. Сейчас он был жив, и как все живые, им движили свои интересы. Одним из них было желание отомстить роботам за предательство. Раз преподать им урок и забыть? Нет. Как вскоре они выяснили, он оказался очень злопамятен, хладнокровен и жесток. Таким он был и раньше. Но это было объяснимо. Ведь он просто не понимал чужой боли и страданий. Сейчас же стало только хуже. Ведь от истерзания других он получал удовольствие, поэтому одними только побоями аниматроники не отделывались.
Единственное, что спасало фантомов от полного уничтожения, была медвежья гордыня. Ведь их страх перед ним тешил его самолюбие. Кто будет его бояться, если он всех убьёт? Именно это и сдерживало его.
Почему он стал таким? Остальные роботы переняли от людей много положительных эмоций, именно они потеснили всё ту неистовую ненависть. Почему же этот медведь перенял только негатив? Видимо, они все ошиблись, и он так и не стал живым. Он продолжает быть олицетворением их ненависти, просто теперь жестокость была не только его смыслом существования — он стал получать от этого удовольствие.
Призрак никогда не сможет стать живым, — этот вывод сделали аниматроники, утратив последнюю надежду, что положительные эмоции людей изменят и его. Решили ли они бороться с ним? Нет, они уже усвоили урок. Легче было просто смириться и подчиниться. Ведь, как они вскоре выяснили, это существо ещё и очень высокомерное. И если выполнять его прихоти, он может проявить даже какое-то подобие милосердия.
В очередной из дней с самого утра аниматроники снова вернулись в свои самые укромные места пиццерии. Они знали — опять должен вернуться всеми ненавистный монстр, поэтому из своих укрытий они точно не вылезут в ближайшие дни. Этот медведь уж слишком хорошо слышит, что бы у них была возможность вновь собраться и провести время вместе. Поэтому они желали лучше пережидать напасть, буквально молясь, чтобы монстр вспомнил только о существовании куклы. Как бы они её недолюбливали за то, что она дурочкой бегает вокруг этого монстра, они понимали, что она для них защита от ещё большего его гнева. Её истерзанное тельце — весомое доказательство, сколько его гнева она перенимает на себя.
Однако сегодня всё было по-другому. Марионетка так и не показала себя. Они уже привыкли к её восторженным возгласам, перестали называть её безумной, но сейчас они так её и не услышали. Значит, не зря им казалось, что кукла в последнее время была сама не своя, значит, не зря они подумали, что что-то случилось. А кое-что действительно случилось.
Забравшись в свою старую коробку, марионетка уже несколько дней из неё не вылезала. Никогда достаточно-таки энергичная кукла не любила этот маленький ящик, однако сейчас он ей казался самым лучшим местом, чтобы спрятаться от всего этого мира. Не хотела, что бы кто-нибудь из друзей увидел её слёзы, ей было в какой-то степени стыдно, ведь причиной её слёз стал тот, о ком она столько раз говорила восторженные речи.
Всем было ясно, что марионетка одержима. Не может даже безумец так долго терпеть истерзания. Но её не беспокоили собственные странности. Она терпела… всё. Ведь в награду ей было внимание того, кого она так любила. Пусть грубое, пусть недолгое, но всё же то внимание, которое он дарит только ей и никому другому. Однако однажды всё начало меняться, началось ею восприниматься по-другому, со временем одержимость начала всё меньше владеть ею. Кукла не знала, с чем это было связано. Может быть, его медвежье «колдовство» начало терять свою силу, как подумали бы остальные. А может быть, всё дело в том, что кукольное любопытство уж слишком увлеклось хорошими снами влюблённых. Ей хотелось знать, как это происходит у людей. И она увидела… Они так милы и ласковы друг к другу, они счастливы быть вместе. Смотря на чёрного медведя, она испытывала что-то очень похожее. Именно поэтому однажды она и решила, что любит его. Но вот… он?
Когда он изменился, он часто говорил, что кукла ему интересна, что он считает её единственной, кто заслуживает его внимания. Высокомерно, конечно, но полностью в его стиле. Кошмарная марионетка привыкла к такому, конечно, не обижалась, ей нравились такие слова, ей хотелось считать себя особенной… Но только сделал ли он хоть что-то хорошее ей?
Когда он был лишь тенью их ненависти, она оправдывала его холодность. Он не воспринимает этот мир так, как они, конечно же, и её он будет воспринимать не больше, чем средство для хорошего времяпровождения. Девушка мечтала, чтобы он стал меняться, чтобы стал живым. Поэтому, когда это произошло в ту их встречу, она радовалась. Он смотрел на весь мир так живо, даже её заметил. Даже поцеловал. Пусть грубо и больно. Но она не расстроилась. Он по-другому не умел, не стоило тогда ждать от него какой-то нежности. Но она верила, что со временем он станет, как они. Он подобреет. Он поймёт, что в причинении боли другим нет ничего хорошего… Но этого так и не произошло.
Он изменился, да, но не так, как остальные. Он до сих пор почти не понимает чужой боли, испытывает от её причинения лишь удовольствие. Он оказался ужасным эгоистом и собственником, требует от неё всё большего внимания и подчинения. Но она была послушна. Она была наивна в своей мечте. Она ждала. Но теперь понимает — он её не полюбит… никогда. Какими бы многообещающими ни были его слова, она остаётся лишь его маленькой собственностью, которой он пользуется, как вздумается. Ни ласки, ни доброты он не проявит… никогда.
Теперь она понимает, иметь чувства, не значит быть хорошим. Он стал монстром. Лишь ещё большим монстром.
И всё же, несмотря на все эти сомнения, кукольная привязанность к нему была слишком сильна. Она помогала марионетке и дальше смотреть на него влюблёнными глазами, спокойно терпеть его жестокость. Одержимость — это плохо. Так скажет любой. Но разве ей будет лучше, если она освободится? Нет. Поэтому она продолжала хвататься и дальше за любые мысли, которые бы делали этого медведя лучше в её глазах, оправдывали бы его.
Но он её ударил.
Она привыкла к его жестокости. Бил он её и раньше. Но это было не сильно и больше даже случайно. Всё-таки ненависти за предательство он к ней не испытывал. И у него не было причин бить специально… Но совсем недавно он её ударил как никого и никогда ещё.
Марионетка не понимала, за что. Она всегда была послушной куколкой. Ни в её действиях, ни в её тоне никогда не проскакивали хоть какие-то оскорбления, как, например, у горделивого лиса. Она делала всё для него. Делала всё, что он желает, чтобы видеть его довольным. Она никогда не говорила слов против, не спорила с ним, не злила. Пыталась успокоить, когда он возвращался в плохом настроении. И в тот день она вела себя покорно. У него не было причин её наказывать.
Но он ударил.
Её. Ту, которая была в него влюблена. Ни тех, кто в его спину кидал все возможные проклятья. Ни тех, кто лживо припадал к его ногам лишь бы угодить и не быть наказанным. Нет, не их. А её, которая, несмотря на все его выходки, продолжала смотреть на него с искренней любовью.
Никогда ни для одного аниматроника-предателя он не вкладывал столько силы в удар. Он нанёс ей такую боль, какую никто из них никогда не испытывал.
Он наглядно показал всё своё отношение к ней. Даже не вещь. Вещи-то люди хотя бы берегут. Именно это и стало тем самым переломным моментом. Это окончательно освободило её разум от одержимости…
В очередной раз куколка, отодвинув пряди волос, коснулась той части лица, которую и прятала под волосами. Она старалась быть аккуратной, но это всё равно вызвало раздражение, а потом и боль. Марионетка не выдержала, зашипела и вновь заплакала, не имея сил сдерживать слёзы. Она давно, как и все аниматроники, стала похожа на монстра. Её тело изуродовала ненависть, превратила в ходячего скелета. Но ещё больше уродства нанёс ей чёрный медведь. Ни его когти, ни его клыки не щадили её никогда. Она привыкла к боли и собственным ранам. Но всё же все они заживали, и на фоне общей костлявости почти и не были видны. Но в тот день он повредил её лицо. Сказывалась сила удара. Половинка лица деформировалась, превратившись в ужасное месиво, а глаз… его вообще больше не было. Страшнее уродство и не придумаешь. А главное, ей было больно до сих пор. Никакие их сверхъестественные способности не могли залечить такое, или хотя бы облегчить её мучения.
Значило ли, что освобождение её разума приведёт к тому, что она возненавидит медведя, как и остальные? Нет, потому что она продолжала любить его и поныне. Продолжала считать его безумно красивым, величественным. Хотела им любоваться… И от этого было только хуже. Ведь теперь она начала и бояться его. Снова будут боль и унижение, от которых её больше не спасёт одержимость. Теперь ей придётся пережить всё это с чистой головой, зная, что любимый будет только мучить её. Она для него никто, просто средство для утех — не больше. И она подчинится его желаниям. Ведь он так беспощадно ударил её, когда она была покорной, что же будет с ней, если она его ослушается? Ей было страшно даже представить.
Именно из-за страха марионетка так и не вылезла из своего укрытия, когда узнала, что аниматроник должен был вернуться. Она понимала, это неправильно, наверняка он привык, что она его встречает каждый раз, и очень разозлится, если она не придёт. Конечно же, ей не хотелось этого, но всё же ей не меньше не хотелось его просто видеть. Как и все остальные аниматроники, она надеялась, что про неё забудут. Глупо, конечно. Ведь привычно, он останется здесь на несколько дней, и ей не получится избежать встречи с ним.
И как в подтверждение вскоре девушка услышала стремительно приближавшиеся шаги. Это был один из её друзей. Добровольно ни один из аниматроников не стал бы носиться по пиццерии. Значит, чёрный медведь вернулся и дал какой-то приказ. И она оказалась права.
Вскоре в заброшенной кладовке, где находилась её коробка, появился бурый медведь. Пожалуй, он оставался самым целым, относительно других роботов. Потому что с самого своего создания этот медведь привык к беспрекословному подчинению. Сначала — администрации и директору, а потом — этому монстру. Он лучше остальных знал, когда стоит просто молчать, а не лезть на рожон с ненужным личным мнением.
Как выяснилось, Кошмар приказал ему найти её. И кошмарная марионетка, не желая подставлять друга, вылезла из коробки и уже готовилась пойти в ту запрещённую комнату. Она понимала, что не сможет избежать этого, ведь пойти против его приказа — самоубийство.
Всё хуже, чем она думала — подытожила девушка. Если он сразу захотел её видеть, а не дал ей шанс одуматься и прийти самой, значит, сегодня он в непривычном плохом настроении.
Бурый медведь молча наблюдал за куклой. Этот аниматроник научился жалости, и её ему было искренне жаль. Он видел, как она изменилась, её глаза больше не горели от того безумного восторга… точнее, глаз. Медведь чуть наклонил голову, попытался понять, почему она так старательно прячет пол-лица за своими длинными волосами. Но он ничего так и не увидел, но понял, что это как-то связано с тем, что кукла растеряла всю свою одержимость. Вероятно, этот монстр что-то с ней сделал. И от такого вывода он быстро забыл о своём любопытстве, точно не желая знать больше. Он всё равно ничего не сможет сделать. Не пустить её туда? Но от этого будет только хуже как ему, так и ей.
— Он сегодня какой-то странный, — сам не зная зачем, произнёс медведь.
— Злой? — кукла слабо улыбнулась, ведь ей казалось, что она видела его в любом расположении духа, её уже ничто не удивит.
— Наоборот. Попросил тебя найти и даже на угрозы размениваться не стал.
«Попросил» и «без угроз» — это действительно странно. Наверное, она ошиблась, и сегодня у него хорошее настроение. От этого марионетка с грустью вздохнула. Она так долго мечтала увидеть его в таком настроении. Но сегодня это не вызывало радости, ведь добрее с ней он всё равно не будет. Может быть, только не заметит её состояния. И то хорошо.
Несмотря на всё своё нежелание марионетка шла стремительно. Не хотелось ей подставлять ни себя, ни друга. Лучше других она знала, чёрный медведь обделён терпением. И пусть мысленно она всё старалась оттянуть встречу с ним, пиццерия была небольшой, поэтому вскоре она уже стояла у той самой двери. Не хотелось. Боялась. Ужасно нервничала. Кажется, была бы она человеком, то уже словила сердечный приступ. Но нет, она всё ещё здесь. И даже сквозь землю не провалилась. Хотя теперь полностью понимает, почему люди часто желают себе именно этого.
Комната встретила её всё той же темнотой. Только слегка приоткрытые толстые шторы пропускали сюда лунный свет и свет уличных людских фонарей. Хозяин комнаты тем временем по своему обычаю расположился в кресле и смотрел в единственное незаколоченное окно, погрузившись в свои привычно тяжёлые мысли. У марионетки от такого вида даже перехватило дыхание. Однозначно, она не растеряла все те свои чувства к нему. Ведь сейчас она им искренне любовалась. В её глазах Найтмер был прекрасен. Такой мрачный, холодный, величественный. Словно идол. И конечно же, красивый. Да, она считала его таковым несмотря на то, что он такой же искажённый ненавистью аниматроник, как и они.
От своих восторженных мыслей марионетка даже вздрогнула. Так и хотелось подойти к нему и ласково приобнять. Это, конечно, не будет объятием, ведь он никогда не позволит ей обнимать его. Но её это не волновало. Даже мимолётно коснуться его крепких мужских плеч, для неё было счастьем. Если он не в настроении, можно было просто сесть у его ног. Она научила получать удовольствие даже от такого унизительного со стороны положения. Ведь любимый был рядом.
При старых обстоятельствах она бы обязательно так и поступила… Но сегодня не смогла. Она прекрасно знала, за близость с ним нужно платить своим телом, своей кровью. И теперь она этого боялась. А вид его огромных когтей и картины того, как они в очередной раз беспощадно вонзаются в неё, лишь усиливали её страх.
Не произнеся ни слова, девушка так и осталась стоять у самой двери, лишь опустив взгляд в пол. Она не могла к нему подойти. Если это произойдёт, ей придётся на него посмотреть. Какой он ждёт от неё взгляд? Наверное, только один — взгляд, наполненный лишь покорностью и безумной любовью. Раньше смотреть так было легко, раньше одержимость им, его образом, затуманивала любые проблески здравого рассудка. Но сейчас, она уверена, она не сможет солгать. Он увидит взгляд, наполненный страхом, он поймёт, что в том, кому она не раз и не два говорила о своей любви, теперь она видит монстра. Кукла была уверена, ему это не понравится. Он не будет разбираться в причинах, он обвинит её в предательстве. Он… накажет.
От этих ужасных мыслей кошмарная марионетка не сдержала слёз. И уже вскоре первая слезинка пробежала по её обезображенному лицу и каплей упала на пол. В момент удара капли о пол медвежье ухо вздрогнуло. Да, у него очень хороший слух. Испугавшись, что привлечёт его внимание, марионетка тут же укусила руку стараясь так сдержать рыдания. Он не должен знать, он не понимает чужой боли, конечно же, он не поймёт чужих слёз. Тем более… её слёз.
— Подойди к зеркалу.
К нависшей тишине кукла уже привыкла, именно поэтому его неожиданный приказ её напугал, заставил вздрогнуть от строгости его голоса. Марионетка же даже не сразу опомнилась, но как только сообразила, то поспешила его исполнить. Он не наказал её за опоздание, пока не кричал, поэтому меньше ей не хотелось испортить ему настроение своим непослушанием.
Периодически бросая на него испуганный взгляд, кукла выполнила приказ и подошла к зеркалу. Она не понимала, что он от неё хочет, и это «догадайся сама» её ещё больше пугало. Ведь он продолжил молчать, не давая нового приказа.
Но тут марионетка, осматривая расколотое зеркало, заметила тот самый странный осколок. В нём отражалось любимое кресло медведя, но только в нём никто не сидел. Кукла поняла, что осколок снова стал показывать совершенно другое место. Тогда она, поддавшись своему любопытству, подошла к зеркалу ближе и коснулась осколка. В прошлый раз был яркий свет и совсем другое место, но в этот раз ничего не произошло. Поэтому куколка, хотев посмеяться над своим излишнем любопытством, уже собиралась отойти, как вдруг она глянула на свою протянутую руку и онемела.
Она… она была целой. Вместо кривых острых когтей, на ней были аккуратные пальцы.
Не понимая произошедшего, девушка в панике посмотрелась в зеркало и увидела в отражении целых осколков себя… другую. Сейчас в зеркале на неё смотрел совсем другой аниматроник, миленькая маленькая куколка-марионетка. Именно так она выглядела в дни работы пиццерии, тогда, когда её ещё не изуродовала ненависть.
Не веря увиденному, марионетка второй рукой коснулась лица. Оно… абсолютно целое, как и в отражении. Не было никаких последствий того удара, впервые за эти дни она перестала чувствовать постоянную боль. Даже глаза её были на месте. Оба целые!
Раньше марионетка никогда не считала себя красивой, точнее она просто не понимала значения этого слова. Но теперь, очеловеченная, она хотела себя таковой назвать. Ведь смирившись, что она всегда будет выглядеть, как монстр, сейчас кукла просто любовалась своим старым видом. Ни одного шрама, ни одного уродства. Ну, почему она раньше не умела это ценить?
По лицу куколки потекли слёзы счастья, она хотела смеяться. Она не знала, что её изменило. Может, это просто иллюзия, которая исчезнет, стоит ей убрать руку с зеркала. Но ей это было и не важно. Она радовалась даже от одного единственного шанса увидеть себя такой, вспомнить, какими беззаботными и счастливыми они были. Когда могли так же радовать детей, когда ещё не пережили предательство создателей.
Но этот порыв прошёл уже совсем скоро.
Марионетка опомнилась. Радость начала проходить. Впервые она задумалась: зачем чёрный медведь решил ей это показать? И выводы, к которым она приходила, были ужасны.
Хотел ли он её порадовать? Нет, конечно, нет. К этому кукла не питала даже надежд. Ведь она ему полностью безразлична. Значить, он захотел вернуть ей старый облик для своих целей. Для каких? Ещё проще: она была ему нужна лишь для одного.
В тот момент глаза куколки округлились от страха, и она заплакала. Ей стало всё очевидно. Наверняка ему надоело её уродство, она и без того монстр, её уродовать не было никакого смысла. Но теперь он вернёт ей нетронутое никакими повреждениями тело милой куколки и будет развлекаться, как умеет.
— Найтмер, прошу вас, не надо.
Не желая принимать такой «дар», марионетка тут же одёрнула руку, которая лежала на осколке стекла. В тот же момент, как она и думала, вся иллюзия рухнула и в зеркале вновь отражался монстр, коим навсегда стали все они. Как бы ей хотелось, чтобы увиденное больше не повторилось, чтобы милая маленькая куколка так и осталась в её памяти. Для них для всех их прошлый вид стал чем-то даже священным. Это то, что они потеряли, никогда не вернут, но всегда будут помнить, что когда-то они не были монстрами. И чёрный медведь прекрасно знал, чем для них был их старый вид и как они лелеяли воспоминания о прошлом. Именно поэтому кукла хотела верить, что он не посмеет очернить последнее светлое и радостное пятно в её жизни — её воспоминания. Он же не так плох, не настолько ужасен. Он же должен понять её. Он же не уничтожит последнее хорошее в её жизни…
Он ведь не посмеет, правда? Она же его любит…
Неожиданно отступление марионетки посредством попыток пятиться подальше от зеркала прервалось, когда спиной она упёрлась прямо в медведя. Когда он встал, когда успел подойти, она не знала, но для неё это стало концом. Это столкновение вырвало её из ласковых глупых надежд, и она обернулась.
Он стоял прямо перед ней.
Такой высокий. Ей пришлось даже поднять голову, чтобы взглянуть на него.
Такой гордый и суровый. Она даже восторженно ахнула. Ну, разве он не прекрасен? Не величественен?
Такой могущественный, сильный. Ей так хотелось его обнять, оказаться под его защитой. Увы, только этого никогда не будет, он только сделает ей больно.
Такой непокорный. Никто не мог им управлять, он никого не слушал, он никому не поддавался.
И такой… неумолимый…
Теперь марионетка с ужасом осознала… он не послушает её, никогда. Она же никто для него. Её желания, её чувства, она… она сама для него неважны. Кукла легонько прикоснулась к спрятанной волосами половинке лица и как будто вернулась в тот ужасный день. Тогда он доказал, что она ему даже не нужна.
Он не послушает. Он уничтожит даже её невинное прошлое…
Понимание всего этого породило в кукле самое страшное отчаяние из возможных, она потеряла последние силы. И через секунду марионетка просто упала на колени. Больше она не смотрела на него, вообще никуда не смотрела. Только лишь горькие слезы бежали по её лицу. Может быть, он что-то ей сказал, может быть, приказал, но она не услышала, не выполнила. Что он сделает за слёзы, за непослушание? Изобьёт и убьёт? Да, лучше пусть будет так, лучше уж это раз и навсегда прекратится, но зато маленькая милая куколка — светлые воспоминания, когда они все ещё были нужны своим создателям — останется нетронутой, не очернённой ненавистью, олицетворением чего они все отныне и являются и чем является сам этот медведь.
Зачем он это сделал? Что-то в поведении куклы вывело его из себя? Он не знал, не мог ответить на эти вопросы. Свои поступки он никогда не анализировал, не умел, не видел необходимости. Просто захотелось — сделал. Захотелось — ударил. Как делал раньше, как делал всегда. Беспомощность других ему нравилась, только в их слабости, покорности он чувствовал собственную власть и силу.
Да, он сделал ей больно. Это он понимал. Но также не видел каких-то причин не бить, если он может так сделать. Раньше ему это спокойно сходило с рук, кукла терпела всё.
Именно поэтому и сегодня он никак не обратил внимания на лежащую на полу девушку. А зачем? Он знал прекрасно, скоро она поднимется, подойдёт сама и ничего скажет. Такая её покорность была ему привычна. Он не видел смысла что-либо менять. Она всё равно стерпит, промолчит. Так было всегда…
Однако на этот раз события развивались по неизвестному ему сценарию. Прошло достаточно времени, но она так и не поднялась с пола. Он не мог понять, почему.
Спустя какое-то время, поддаваясь любопытству, он подошёл сам. А она так и лежала, тихо хныкая. Только была кровь. Непривычно много крови. Он перестарался, очевидно. Но понял это он только сейчас.
Может, для этого и стоит продумывать свои поступки? Чтобы не случалось того, чего ты не желал…
Окончательно любопытство пересилило гордыню, и он подошёл совсем близко. Теперь куколка его заметила, подняла взгляд, увидела. А дальше снова случилось им необъяснимое. Марионетка, теряя голову от боли и страх, попятилась от медведя как можно дальше. Только стена стала для неё преградой к отступлению. Но вскакивать и бежать она не могла. Просто зажалась в тёмном углу комнаты, будто думая, что это укрытие ей поможет.
Такие непокорность, неподчинение и вынуждение его за кем-то бегать, конечно же, не могло не разозлить аниматроника. В его страшных красных глазах вспыхнула ярость. Но только проку от неё уже было никакого. Ведь в тот же момент куколка подняла голову, посмотрела на него, и он увидел… страх.
Медведь встал истуканом, не зная, как реагировать. Ведь только сейчас к нему пришло истинное понимание ситуации. Верная и самая покорная его кукла, которая перетерпела всё, была с ним всегда, знала его прекрасно, сейчас забилась в угол от страха, от страха перед ним. Плачет. А на её окровавленном лице застыл ужас…
Та, которая не раз признавалась в своей безответной любви, ни разу не дала повода усомниться в своей верности, видела в нём лишь… монстра…
И в этом повинен он сам…
В тот момент лапы медведя дрогнули, его одолело доныне неизвестное ему чувство странной слабости, беспомощности перед происходящим. Он оказался растерян. Былого осознания себя и мира уже не хватало, чтобы справиться с новыми обстоятельствами. Взгляд красных глаз пал на свои же руки, страшные когти, которые и несли боль и мучения другим.
Может, поэтому не стоит злоупотреблять своей силой? Может, поэтому в причинении боли другим нет ничего хорошего? Чтобы однажды единственный, кому ты был нужен, кто всегда ждал тебя, не увидел в тебе лишь чудовище…
Кукла, сидящая перед ним на коленях, не замечала ничего вокруг, кроме собственных слёз. Конечно же, это его должно было разозлить. Ведь он привык ждать от неё покорности. Однако стоило занести руку, чтобы схватить нахалку за волосы да побольнее, так тут же его лапы вновь, как и тогда, задрожали. «Нахалка ли?», — задался мужчина вопросом, делая ту самую оценку своим действиям. Тем временем тяжёлый взгляд пал на обезображенное лицо куклы.
Отвратительное уродство, да.
Но по чьей причине?
Его. И только его.
Только это ещё не всё. Она мучается, ей больно и поныне. Мучается та, кто была самой верной, покорной.
Та, которая его… любила.
Из-за него…
Когда когтистая лапа схватила марионетку за руку, заставила подняться и потащила обратно к зеркалу, девушка уже всё прекрасно поняла. Охваченной отчаянием и страхом, кукле не оставалось ничего другого, как начать сопротивляться. У неё была возможность вырваться их его хватки, разозлить его ещё сильнее, окончательно доказать и себе, и ему, что больше молчаливо терпеть она не сможет. Но для этого придётся его ударить. А ударить его, своего идола, она не сможет… никогда.
И время для действий было упущено. Вскоре благодаря ему она вновь коснулась того злосчастного осколка. Снова, как и тогда, глаза куклы оказались атакованными ярким нереальным светом.
Оказавшись в том самом странном чужом месте, маленьком мире, марионетка ничего не предпринимала. Попытки бегства бессмысленные, поскольку только он может её отсюда выпустить. Маленькой куколке не оставалось ничего другого, как отгородиться от мира руками, закрыв ими лицо, и плакать. Ведь сбывались её худшие предположения. Тело монстра исчезло, заменилось на милую куколку, которой её и создали люди, благодаря чему вся та ужасная боль наконец-то исчезла, а красивое белоснежное личико вновь было дочиста невинно. Но девушке от этого было ничуть не легче, она даже боялась поднять голову и обернуться, ведь позади неё находилась кровать, на которой скоро, как только хозяин прибудет, всё и произойдёт, на которой когти и клыки любимого раздерут последние хорошие воспоминания маленького аниматроника.
Даже тот удар не сравнится с болью, которую она почувствует сейчас. Но молиться о пощаде было бессмысленно. Найтмер всегда поступал так, как захочет. И ныне она его не остановит. Ведь ему попросту всё равно на неё…
О его появлении позади себя, марионетка узнала сразу. Слишком уж отчётливо было слышно его тяжёлое дыхание в этом маленьком мире. И оттягивать неизбежное она не стала и без надежд и хороших мыслей почти что сразу обернулась. Каково же было удивление девчонки, когда она не увидела привычного ей медведя.
Нет, хозяин этого места как раз-таки и стоял перед ней, только вот он не выглядел той самой смертоносной махиной. Он нацепил на себя иллюзию другого тела, поэтому она видела черноволосую версию главного медведя их компании ещё до превращения в монстра. Больше не было тех страшных лап, острейших когтей, остались лишь алые глаза.
Марионетка застыла в нерешительности. Она попросту не знала, как нужно поступать при таком непредвиденном поступке чёрного медведя. Зачем сейчас Найтмер скрылся за иллюзией другого, более мирного тела? Да, мужчине самому не нравился свой кошмарный вид, но девушка никогда не замечала за ним попыток кому-то подражать. Он размышлял всегда просто: таким его создали, таким ему и следует оставаться.
Из-за своей растерянности кукла несколько неуверенно глянула на него. Конечно, он никогда не отчитывался перед ней. И никогда не станет этого делать. Но марионетка надеялась хотя бы в его глазах увидеть ответы. Всё-таки, даже переняв от людей эмоции, его поступки оставались весьма прозрачными. Не зря же даже ещё слишком наивные, по сравнению-то с создателями, аниматроники научились читать эмоции этого монстра и подстраиваться под него. Однако на этот раз это не сработало.
Кажется, он и сам не понимал…
Мало того, что Кошмар выглядел непривычно, так и вёл он себя соответствующе. Марионетка не могла заглянуть в его глаза, попросту потому что его взгляд был опущен. Он не смотрел на неё или высокомерно куда-то в сторону. Нет. Он как-то отстранённо изучал свои «новые» руки, на которых не было когтей. Это было очень странно и необычно. Куколка не знала, что и думать.
Ей кажется, или она действительно видит его лёгкую дрожь? Он… напуган?
Нет. Невозможно.
Он же ничего не ценит, даже собственную жизнь. Он не умеет боятся. Она была в этом уверена.
Значит, и правда, заплаканному аниматронику просто показалось… Хотя…
Когда его рука всё же вышла из-под внимательно взора глаз и оказалась на её талии, марионетка вздрогнула. Да, раньше она любила, когда он так делал, уделял ей внимание хотя бы так. И пусть эти прикосновения ей всегда приносили боль, поскольку управлять своими когтями безопасно для других он как не умел, так и не собирался учиться, но она давно привыкла, терпела, не замечала. Всё равно её тело слишком уродливое, чтобы замечать лишнюю царапину. Однако сейчас прикосновения и возможность появления таких царапин на тельце маленькой куколки, её тёплых воспоминаний, вызывали лишь страх и отчаянную панику. Но паника была преждевременной, ведь совсем скоро к девушке пришло осознание, что когтей-то нет, как и властной, не терпящей неподчинения, хватки. Только совсем уж неуверенные прикосновения, невесомые поглаживания.
Кажется, он старался свыкнуться с новыми ощущениями, которые давали такие новые живые руки. Научиться их использовать… правильно, не причиняя боли. Поэтому-то когда она вздрогнула, он даже замер, видимо, пытался оценить, что сделал не так.
От подобного марионетка не то что удивилась, а даже испугалась, боясь пошевелиться. Ведь чёрный медведь никогда таким не был…
— Найтмер…
Только её голос заставил наконец-то выйти мужчину из погружения в собственные ощущения. Поддаваясь ей, он поднял голову и глянул на куклу. От вида его красных глаз марионетка даже ахнула. Ведь там она не увидела былого, самого обыденного хлада этого монстра. Сейчас она увидела в глазах мужчины волнение, даже страх. Страх из-за непонимания своего состояния, новых, нахлынувших чувств.
Он хотел к ней прикоснуться, но впервые задумался над тем, как это сделать, не заставив партнёршу почувствовать боль, не напугав. Чтобы та единственная, которая всегда ждала его возвращения, не смотрела на него как на монстра.
Марионетка сама замерла вне решительности, просто посматривая в глаза любимого. Она оказалась настолько удивлена его переменам, что и не знала, что нужно делать самой. А поэтому девушка просто ждала, боясь пошевелиться, разрушить этот момент. Хотелось поверить в неопасность его эмоций, больше не увидеть его страшную ярость.
Однако сейчас молчать было не лучшим решением.
Без понимания, что он правильно поддался неизвестности, которая на него нахлынула, медведь постепенно тонул в панике. Это состояние так же было ему неизвестно, он не знал, как с ним бороться, поэтому вскоре всё сильнее начал ему поддаваться.
Марионетка начала замечать, как постепенно, открывшийся новым эмоциям аниматроник, вновь начал мрачнеть. Вскоре в его глазах отразилась ярость — естественная реакция на страх. А его новый образ постепенно начал терять свою чёткость…
И вот уже совсем скоро он оттолкнул её. И напоследок окинув взглядом ту, близость которой и породила все эти неизвестные медведю чувства, Кошмар отвернулся и отошёл.
Только теперь кукла поняла, что произошло.
Буквально только что в медведе зародилось то, что передалось им всем от людей, то, что их всех изменило в лучшую сторону, позволило назвать себя живыми. Она не знала, чем это было вызвано, но вот-вот и он мог измениться… теперь уже по-настоящему.
Ведь его прикосновения были такими аккуратными. Он
понял свою ошибку. Он боялся сделать ей вновь больно…
Но эти чувства, уже привычные для неё, были полностью непонятны ему. И, не найдя поддержки, он решил отгородиться от неизвестности, чтобы больше не бояться, чтобы не быть слабым, таким способом, каким только умел, — злостью.
Кошмар помыслил просто. Если он не может справиться с новой неизвестностью, значит, от этой неизвестности нужно было избавиться, ведь жить без всех этих лишних чувств он уже привык.
Поэтому страшный безжалостный тиран был готов вернуться…
Марионетка с ужасом это осознала. Не нужно было ждать от него объяснений, ведь он сам запутался, не нужно было ей молчать, нужно было поддержать. Чтобы он понял, что эти эмоции не лишние, не позорные. Они не сделают его слабым. Наоборот, они сделают его… живым.
«Но я не знаю, что значит, любить», — когда-то уже очень давно сказал он ей, когда в нём только-только проснулось любопытство. Тогда о его любви ей оставалось лишь только мечтать, с замиранием сердца ловить любые намёки на возможные изменения. Но зато сейчас он был на пороге того, чтобы узнать всё это, узнать хоть что-то помимо злости и ненависти. А она упустила этот момент, не поддержала его…
Но ещё не всё потеряно, марионетка хотела в это верить. Ведь он не исчез, пока ещё не изменился. Поэтому, забывая свои страхи, прошлые обиды из-за удара, девушка, не помня себя, бросилась к аниматронику.
Ещё не всё потеряно.
Он не должен бояться изменений.
Это не ошибка.
Он всё сделал правильно, он не должен снова становиться монстром.
Хотя бы ради той, которая всегда ждала его возвращения.
Сегодня марионетка совершила небывалую наглость — сама обняла его. В иное время она бы себе такого позволить не могла, но сейчас ей уже терять было нечего. Либо он впервые поддастся ей, доверится, либо нет и навсегда останется кошмаром, для которого она так и останется никем, лишь вещью, пригодной для его когтей.
В начале всё вышло не так удачно. С недовольным рыком он схватил её за волосы, чтобы отстранить от себя. Но кукла вновь проявила непокорность. Девушка постаралась только крепче, из последних сил, держаться, чтобы он не смог её оттолкнуть.
— Найтмер, пожалуйста, послушай. Ты не должен оставаться монстром, — проскулила куколка. — Пожалуйста… Любимый, — последние слова девушка произнесла уже от отчаяния и, заливаясь слезами, уткнулась в мужскую грудь.
Будь, что будет…
Следующие несколько минут тишины, наверное, были самым страшным моментом в жизни маленького аниматроника. Марионетка буквально разрывалась между радостью за то, что наконец-то может быть с теневым медведем рядом, обнимать его, но не чувствовать боли, и страхом от понимания, как стремительно может наступить момент, когда тот самый Кошмар, олицетворение их ненависти, вернётся. И всё же сейчас она, словно человек, хваталась за мечту о том, что всё отныне изменится, что аниматроник изменится.
Ведь они же изменились, и он должен…
Он же тёмный страшный (хотя сейчас совсем нестрашный) медведь всё это время стоял истуканом, погруженный в первое разнообразие собственных мыслей.
Сомнения. С одной стороны, хотелось ему всё вернуть назад, когда всё было гораздо проще. Он хотел — делал, а делал, потому что мог. Всё. Большей оценки собственных поступков и не требовалось. Не было сомнений. Не было страха допустить ошибку. Не было и совести. С другой, когда он поддался чувство вины (так он понял нахлынувшее на него неизвестное чувство) и притащил куклу сюда, вернул ей старый облик, избавив от боли, она посмотрела на него, не испугалась, не видела больше в нём только монстра. Значит, эти старания не были лишними. Они имели смысл. Как и чувства, их породившие.
Видеть, что та, кто всегда была с ним, его не боится, было… приятно.
Теперь же она его обняла. Без разрешения. Это было возмутительно, медвежья гордость не могла этого позволить. Но даже это было намного лучше, нежели когда кукла с ужасом от него отползала.
Да, теневое существо испугалось нахлынувшей неизвестности. Не хотелось окунаться в непонятность всех этих чудных чувств. Но ведь его невольные создатели (а ими являлись остальные аниматроники) не отказались от этой возможности, захотели ещё больше подражать людям.
Почему? Разве так лучше? Возможно.
Ведь они могли назвать себя живыми.
А он — нет.
Значит, был смысл окунаться в эти сложности. Тем более же он не один.
Рядом марионетка. Она всегда была рядом.
Так постепенно Кошмар перешёл к повторению того, что делала она. Его руки с некоторыми трудностями обняли куколку, подтянули к себе. Что сказать — это было приятно. Теперь она рядом и не старается от него отползать.
— Я не смогу исправить тебя там. Но если ты останешься здесь, тебе больше не будет больно.
Слыша это, марионетка улыбнулась и сильнее прижалась к любимому аниматронику. Он действительно меняется, хочет ей помочь, исправить собственную ошибку. И она постарается оказать ему любую поддержку, показать, что он всё делает правильно.
Однажды брошенные создателями, они все прошли через это. И стали живыми. Она так долго мечтала, что бы и он, порождение их былой тёмной ненависти, изменился. По-настоящему изменился. По-настоящему
понял.
