Рисунок кровью

      — Ладно, Изуку, ты сможешь, — глубокий глоток воздуха, после чего в горле немного жжет, и парень неуверенно поджимает ладони. — Это же твой дом…       И, как назло, калитка открывается с отвратительным протяжным скрежетом, отчего Мидория поджимает вмиг побелевшие губы и, как вор, прокрадывается к двухэтажному небольшому зданию. Под крыльцом он находит запрятанный ржавый ключ, неуверенно вставляя в скважину. Кажется, что момент, который подросток откладывал всеми силами, тянется вечность. Подняться на второй этаж оказывается тяжелым испытанием, и точно не с физической стороны, ситуация жутко тяготит морально, оплетая путами, будто на душу вешают тоны груза.       Так тихо, темно и тоскливо. Жутко, что человек в родном доме чувствует себя неуютно, но на свершенное уже никак не повлиять. Половицы со ступеньками громко скрипят под ногами, добивая кошмарную атмосферу и заставляя идти медленнее. Неспешно поднимаясь, Изуку все-таки глядит на единственную стену, где находятся фотографии, повешенные в небольших рамочках.       Инко вывешивала здесь снимки маленького Мидории. Тут мальчишка еще совсем малютка, лежит в уютной колыбели и смотрит изумрудными глазами прямо в объектив. Здесь молодая мать держит на руках дорогой детский конвертик. Затем полугодовалого сына. Вот мальчишка уже делает первый робкий шаг. А тут уже уверенно стоит на ногах, держа фигурку героя с широкой улыбкой. Чем выше смотрит Изуку, тем возраст его самого на фотографиях увеличивается, пока не наступает определенный момент. Последний снимок располагается выше остальных, на нем малышу около пяти лет, предвещая долгожданный и всеми любимый праздник героев.       Мидория царапает стену, надломив ноготь и чудовищно злясь на мать Бакуго. Вот зачем она достала злосчастную коробку с чердака, которую подросток запрятал под весь возможный хлам? Зачем нужно было вывешивать чертовы снимки?! Но юный злодей пытается усмирить гнев, стараясь размеренно дышать. Он здесь не для истерик. Все-таки Изуку уже пересилил себя, вернувшись в родной кошмар, нет смысла сдаваться прямо сейчас. Вновь с губ срывается судорожный вздох, и рука отрывается от стены, потянувшись к двери матери, аккуратно открывая.       Высокая капельница стоит рядом с кроватью, жидкость медленно стекает в вену больной женщины. Она выглядит безжизненной, будто над ней возвышается могильный крест. Парень быстро подходит к кровати любимой матери, шаги кажутся слишком оглушающими в мертвой тишине. Подросток падает на колени возле кровати, словно перед больничной койкой.       Пальцы судорожно скользят по худой руке, но ситуация скорее походит на то, что Изуку поглаживает свежий труп. Ногти в белых пятнах, за годы кожа совсем посерела, а при тусклом освещении и вовсе кажется сине-черной, кости безобразно выпирают, и вены ветвятся паутиной по всему телу. Рука Инко безвольно виснет в ладонях сына. Изуку плачет, судорожно дыша и прижимаясь щекой к холодной коже. Взгляд скользит по родным чертам матери, плакать хочется все сильнее. Прежде ярко-зеленые волосы, как и у него самого в детстве, распластались по подушке, давно потеряв насыщенный цвет и походя на затухшие отголоски прошлого, словно женщина десятилетиями работала под палящим солнцем.       Слабый хрип женщины слышится из-под медицинской маски, а дальше глаза приоткрываются и пусто смотрят на сына. Мидория замирает, внимательно наблюдая за матерью, не в силах сделать необходимый вдох. Дрожащая ладонь тянется к серой щеке, не боясь, что приступ может повториться. Видно, что у Инко нет сил пошевелиться. Пальцы с опаской оглаживают острую скулу, стараясь каждой частичкой запомнить происходящее. Но мать закрывает глаза, больше не желая смотреть на сына.       Изуку отходит от кровати, часто дыша, запускает пальцы себе в волосы и с силой сжимает у корней. С губ срывается жалкий скулеж, а дикий вопль остается глубоко внутри, неспособный потревожить родного человека. Он шагает назад, врезаясь в тумбочку, и испуганно вздрагивает. Резко развернувшись, безумный и испуганный взгляд цепляется за еще одну фотографию в белой рамке.       Радостная Инко щекочет сына с тонким покрывалом на плечах. Ох, это любимая игра в прошлом. Малыш отыгрывал роль героя, который должен спасти человека из беды. Маленький Изуку одевался в милый костюм Всемогущего, большой капюшон которого так и лез на лоб, а красивая девушка, лучезарно улыбающаяся, прижимала к себе сына — единственного человека, ради которого она жила, всем сердцем желая посвятить жизнь ребенку.       Вот именно, что раньше она жила! А сейчас влачит скудное существование, продолжая выживать благодаря лекарствам. Она ведь еще молода, могла бы прожить счастливую жизнь. Встретить хорошего мужчину, родив от него ребенка, и создать с ним настоящую семью.       Изуку замахивается рамкой, на мгновение медля, но разбивая вдребезги. Стекло трескается, немного царапая красочный снимок. Через мгновение он осознает, что сотворил, и вновь оседает, смахивая разбитые осколки, подносит фотографию к груди и судорожно прижимает к сердцу. Упираясь спиной в стену, Мидория пытается сдержать плач, закусывая губу, но слезы предательски текут по веснушчатым щекам, отчего дыхание сбивается к чертям.       Горячие слезы долго стекают по раскрасневшейся коже, пока щеки не высыхают, а губы не грубеют. Мутным взглядом он смотрит в потолок, сжимая фото и тихо шепча себе под нос:       — Мам… — не моргая, он излучает настолько сильную душевную боль, что если бы здоровая мать могла его видеть, то непременно бросилась бы к нему, крепко обнимая, — почему к нам так жестока жизнь? — рука ослаблено падает на пол с глухим стуком.       Сейчас парень напоминает фарфоровую куклу, которую выбросили, как только она надоела.       — Потому что такова твоя судьба, — слышится рядом нежданный ответ, заставляющий Мидорию резко перевести взгляд на гостя. — Ты уже должен свыкнуться с участью. К чему слезы, которые ничего не поменяют?       Странно видеть Учителя в своем доме, но Изуку все равно с холодом наблюдает за Великим Злодеем. На нем нет маски, и уже второй раз ему дозволено рассмотреть Главного.       — Она была прекрасна, — тихо произносит Все За Одного, и на услышанное младший немного наклоняет голову в бок, настороженно следя за действиями Учителя. — Мне даже немного жаль ее, но жизнь потрепала нас всех.       После собственной фразы мужчина укладывает Хиганбану женщине на еле вздымающуюся грудь. Лепестки кроваво-красного цвета будто бы горят в темноте, поэтому очертания хрупкого цветка отчетливо видны даже для Изуку. Это удивляет, но и жутко злит, ведь паучья лилия несет в себе скрытый смысл — смерть. Парня также поражает то, что злодей нежно заправляет прядь матери за ухо.       — Зачем? — устало спрашивает Изуку.       — Не давай чувствам затмить аналитические способности. Я тебе уже говорил, не зарывай талант, — отвечает старший, поворачиваясь к юному злодею и вселяя аурой холодное спокойствие. — К слову, о способностях. Ты уже разгадал мою загадку?       — Я много думал… Неужели Вы все-таки не передавали мне причуду? — устало спрашивает Мидория.       — Ты догадлив, мальчик мой. Но я не соврал тебе, просто не договорил. В тот день я пустил особый импульс по твоей крови, пробудив причуду. А пользоваться силой ты не можешь, поскольку она необычная и безумно редкая. А, возможно, просто не замечаешь, как используешь. Помнишь моего брата? Его первая причуда тоже дремала внутри него и только войдя во взаимодействие со второй проявила себя в должном свете.       — Значит, мне нужно забрать причуду Всемогущего, чтобы стать завершенным?       — С нею ты станешь сильнее. И тогда тебе откроется нечто немыслимое.       — Я Вас понял, Учитель, — Мидория все же поднимается с пыльного пола, пряча фотографию и слегка пошатываясь.       — Пойдем, твоей матери нужен отдых, — мужчина открывает портал черного цвета, опуская ладонь на чужое плечо, и ученик шагает вслед за наставником.