***
Хёкджэ, до сих пор сомневаясь в правильности своего решения, быстро шагает по оживлённой улице по направлению к интернату. Мужчина даже не обращает внимания на то, что прохожие не таращатся на него: длинное пальто вполне скрывает сутану, так что в верхней одежде священник так похож на обычного человека, за которыми таким же простым людям вовсе неинтересно, да и некогда наблюдать. В голове у Хёкджэ совершенно другие мысли, которые не дают ему покоя, потому и поглядывать на окружающих ему совершенно не хочется. Прежде всего, священник убеждён, что выбрал вечернее время для посещения интерната, как наиболее подходящее: день сегодня будний, так что Донхэ не отправится на свои занятия, Ёнун ещё будет в здании, а Им Юны, как мужчина надеется, уже не окажется на рабочем месте. Хёкджэ признаётся самому себе со стыдом и раскаянием — он избегает свою подругу детства, по многим причинам. После визита к Донхэ священник замечал, что ему пару раз пытался позвонить Ёнун, и несколько раз — Юна, но трубку он так и не взял. Не сумел, не осмелился, не захотел — эта женщина безусловно поймёт, что с Хёкджэ что-то не то, в первую же секунду, как он ответит на входящий вызов, а мужчина не имеет ни малейшего представления о том, как пояснить Юне то, что тревожит его мысли и душу. Потому священник даже рад, что не сообщил Донхэ о своих намерениях — о них тут же узнали бы все близкие ему сотрудники интерната, и мужчину бы ждали. На стойке регистрации его принимают также мягко и приветливо, но настороженно — Хёкджэ понимает, что он давно не посещал детей, да и наверняка Ёнун и Юна расспрашивали работников о нём, так что священник совершенно этому не удивляется. Но, благо, лишних вопросов ему не задают и даже сообщают дополнительную информацию: мужчина пришёл довольно поздно, так что почти все дети уже отправились по кроватям, а госпожи Им уже нет на месте, но Ёнун сейчас сортирует вещи от спонсоров и всех желающих поучаствовать в благотворительности, так что Хёкджэ может пройти сразу туда, чем мужчина и воспользовался, искренне поблагодарив сотрудниц, которые провожают его любопытными взглядами. В этот раз священник не сумел набрать столько вещей, сколько он обычно привозит в интернат — в его руках всего один пакет с несколькими тёплыми свитерами, которые сотрудники наверняка успеют обработать и упаковать, чтобы подарить детям на Рождество, которое наступит через каких-то пару месяцев. Мужчина грустно улыбается, думая об этом — обычно он долго задумывается о том, что купить для больных детей, лишённых семьи, но в этот раз руки практически тут же потянулись к свитерам, ещё одному звоночку из прошлого, как напоминание о Хиниме и его подарке, который священник носит под сутаной, не в силах расстаться с такой дорогой для него вещью. Тот белоснежный свитер, который падший подарил ему на свои, честно заработанные деньги, уже потерял свою практически сияющую чистоту, его давно следует постирать, но священник как будто не замечает этого или попросту не задумывается над этим. По крайней мере, сутана отстиралась от пятен крови, хоть и выглядит уже снова пыльной, но и это совершенно не смущает Хёкджэ. Помимо сотрудников больницы, так ли много людей видят его и уж тем более задумываются над таким внешним видом священника? Ёнун, как и сказали работники интерната, действительно был в помещении, куда гости приносят вещи для детей, с одним маленьким нюансом: бывший боксёр сидел на скамейке, спиной к двери, и беседовал с каким-то мужчиной, довольно раскованно обнимая его за талию поверх одежды. Хёкджэ из-за габаритов крупного работника не видит, с кем беседует бывший боксёр, и, испытывая неловкость и с трудом подавляя желание уйти и не мешать, он негромко стучит по открытой двери, привлекая внимание к себе. — Ох, Хёкджэ?! — смущённый парень тут же подскакивает на месте, поворачиваясь к священнику и удивлённо рассматривая его. — Мы уже не ждали тебя сегодня. Ты пришёл к Хеён? — Ну… — священник замялся, не зная, как ему правильно увести разговор в сторону Ёнуна и того, не встречал ли он в последние дни какого-нибудь нового знакомого, но слов у мужчины так и не находится, потому что тот молодой человек, с которым миловался бывший боксёр, молча поднимается со скамейки и подходит к Ёнуну, деловито и с выдающей его неловкостью рассматривая незнакомца перед собой, и в этом человеке Хёкджэ узнаёт того неразговорчивого, но крайне внимательного и догадливого падшего, Итука. — «А вот и ты… уже здесь?» — Вы же не знакомы? — спохватился Ёнун, оборачиваясь на стройного молодого человека рядом с собой — и после снова глядя на священника. — Хёкджэ, это Пак Чонсу, он заместитель госпожи Им. Чонсу, ты ведь помнишь, как Хеён говорила про отца Ли? Вот, это он. — Хеён действительно очень много о вас рассказывала, — негромко и даже суховато произносит поджарый мужчина, вежливо поклонившись священнику. — Приятно познакомиться с Вами, святой отец. — Вне собора называйте меня Хёкджэ, господин Пак, — растерянно отвечает Хёкджэ, невольно поёжившись от забытого для него обращения. Он уже успел отучить Сонмина обращаться к нему так, а Генри и подавно не запоминал, как нужно разговаривать со священниками, и сразу начал звать мужчину Хёкджэ. Вдобавок, священник уже давно не был в соборе, потому эта часть его прежней жизни кажется для мужчины такой забытой и непривычной… — Просто Чонсу, если Вам не сложно, Хёкджэ, — строгий заместитель предлагает некий компромисс в более неформальном, но всё равно официальном стиле общения, что Хёкджэ в целом устраивает. Ёнун же, окончательно запутавшись, как будто мечется между ними, мотая головой и рассматривая то своего друга, коим он считает священника, то… своего парня? — Конечно, Чонсу, — Хёкджэ торопливо кивает головой, чтобы закончить это надоедливое расшаркивание и обмен любезностями. Он уже понимает, что эта ситуация будет сложнее: про Кюхёна Донхэ рассказывал практически взахлёб, и парень явно не возражал, что этот светлый человечек расскажет о нём незнакомому священнику, но что Чонсу позволит сообщить о нём — можно только догадываться. Вдобавок и Ёнун, невзирая на его достаточно болтливый язык, кажется, признаёт статус и опыт заместителя директора интерната, так как при Хёкджэ начинает вести себя более сдержанно: не обнимает Чонсу и как будто даже становится меньше ростом, испытывая ярую неловкость. Но зато эта возникшая пауза позволяет священнику как следует рассмотреть заместителя Им Юны, чем Хёкджэ охотно пользуется. Его стиль мало изменился с того времени, когда Чонсу был падшим: свитер с вытянутыми рукавами сменился на строгую кофту с высокой горловиной, также на мужчине классические брюки прямого кроя и туфли — сменная обувь, что вполне естественно и логично. Хёкджэ замечает и массивные часы на запястье Чонсу, и плотный ремень на его поясе со стандартной пряжкой — всё просто, но со вкусом, без каких-либо лишних и утяжеляющих элементов, что при этом выглядит невероятно стильно. — Чтож, — строгий мужчина сухо кашляет в кулак, прерывая это неприятное для всех молчание. — Малыши уже спят, так что я пойду узнаю, не отправились ли спать старшие ребята. Если Вы, конечно, хотите их повидать. — Знаете, я практически уверен, что они все уже спят, но буду очень благодарен, если Вы уточните, на всякий случай, — Хёкджэ приветливо улыбается, понимая, что бывшему падшему очень хочется уйти, так как тот видит, что Ёнун желает пообщаться со своим другом более неформально — и священник с чистым сердцем даёт мужчине право воспользоваться этой уловкой, что в какой-то мере выгодно и ему, так как без Чонсу он сможет спокойно поговорить с бывшим боксёром и узнать всё, что происходит здесь в последнее время. Заместитель Юны коротко кивает и, многозначительно посмотрев на Ёнуна, выходит из кабинета, отправляясь, скорее всего, по своим делам. Бывший боксёр нетерпеливо переступает с ноги на ногу и приглашающе указывает на скамейку рукой: — Присядешь? — Да, спасибо, — соглашается Хёкджэ, послушно усаживаясь рядом с работником интерната и отложив пока пакет в сторону. Со свитерами он разберётся позднее, ведь их священник может отдать и после разговора. У Ёнуна слишком много новостей, о которых мужчине нужно послушать, чтобы быть в курсе всех событий, и они оба это понимают, но священник хочет помочь своему другу, потому сам начинает беседу: — Чонсу очень приятный молодой человек, и наверняка очень ответственный. Работа заместителя Юны… наверное, непростая. — А, да, в какой-то мере, — Ёнун согласно кивает, явно радуясь возможности поговорить про этого поджарого мужчину. — Конечно, у него не так много времени на самих детей, он больше отвечает за контракты, поставки и персонал. Но с детьми он тоже порой бывает. Он им нравится. — Я рад, что у госпожи Им есть такой заместитель, — Хёкджэ понимает, что его такой ответ не устроит, ведь нужно разговорить бывшего боксёра как можно больше. — Приятно слышать, что теперь у неё меньше забот. Как теперь обстоят дела в интернате? — Честно говоря, лучше, — коротко стриженый мужчина явно удивлён, что священник, который определённо видел, что Ёнун обнимал этого заместителя, не задаёт прямых вопросов, но на это Хёкджэ и рассчитывает — стоит расслабить его друга за непринуждённой беседой, чтобы заверить работника интерната в том, что он не собирается шутить над их отношениями и с радостью их примет. — Чонсу по образованию юрист, так что это во многом нам помогло: он составляет договора, с лёгкостью отслеживает списки расходов и вложений от спонсоров, и в целом держит всё под контролем. Он замечательный. По Ёнуну видно, что аналитический склад ума этого мужчины с персиковыми волосами невероятно поражает бывшего боксёра, так как работник интерната рассказывает о способностях Чонсу с таким восхищением и со столь влюблённым выражением лица, что Хёкджэ не может сдержаться от многозначительной улыбки. Присмотревшись, священник понимает, что этот образованный молодой человек очень хорошо влияет на бывшего участника боёв без правил: Ёнун сменил свои кожаные куртки и футболки на полуклассическую рубашку, стал стричься немного длиннее, чем прежде, и выглядит мужчина теперь солиднее и опрятнее, как полноценный работник приличного заведения, а не как бандит-головорез из прошлого десятилетия. — Что смешного? — немного обиженным и явно ранимым тоном интересуется Ёнун, поёжившись от неловкости и явно замечая, как улыбается священник. — Вообще, дети тебя часто вспоминают. И мы с Юной не могли до тебя дозвониться. Что у тебя происходит, Хёкджэ? Опять тяжёлые дни? — У меня… да, немного, — со вздохом признаётся Хёкджэ, покачивая головой, но признавая, что его другу ещё требуется время, чтобы честно рассказать об их отношениях с Чонсу. — Но я в порядке, ничего страшного. — Хорошо, как скажешь, — по мужчине видно, что тот не поверил ему ни на грош, отчего священник ощущает себя каким-то страшным обманщиком — наверняка Донхэ связался с Ёнуном, иначе с чего бы ему вместе с Юной начинать ему звонить? Но при этом бывший боксёр не допытывается до него, и не обвиняет священника во лжи, в чём Хёкджэ невероятно повезло — этот парень совсем ничего не знает о священнослужителях, и он воспринимает мужчину перед собой таким, какой он есть, безо всяких условий той профессии и тех обязанностей, которые присущи Хёкджэ. За это священник уже невероятно признателен ему, но, чтобы парень заговорил о Чонсу, мужчине придётся пожертвовать какой-то правдой взамен. — На самом деле, я просто не знаю, как объяснить всё так, чтобы было понятно, что со мной происходит, — честно говорит священник, опуская голову и рассматривая свои руки, которые пока ещё не дрожат. — «Главное, не сорваться снова…» — Если это слишком сложно для моего понимания, то ты не обязан ничего пояснять, — усмехается Ёнун, определённо наблюдая за мужчиной. — Мне жаль, что я не могу чем-нибудь помочь тебе. Выглядишь довольно паршиво, честно говоря. — Знаешь, это самый честный и нужный для меня сейчас ответ, — неожиданно Хёкджэ начинает негромко смеяться, так как последняя фраза на самом деле веселит его: видимо, священник стал совсем плохо выглядеть, раз уже Ёнун это замечает. — Нет, дело не в том, что ты не поймёшь. Просто… я сам запутался. Но я очень рад, что у вас всё хорошо. Мысль об этом согревает моё сердце. — Откуда ты знаешь про нас? — мужчина изумлённо подскакивает, запуская руки в свои волосы и сильно потянув, действительно испугавшись того, что священник раскрыл его секрет, который по факту не является никаким секретом для внимательного человека. — Кто тебе рассказал? Донхэ? Юна? Кто-то на стойке регистрации? Хёкджэ икает от неожиданности, запрокидывая голову, чтобы видеть лицо Ёнуна. Такая реакция бывшего боксёра удивительна и непонятна для священника, который совсем запутался в своей собственной жизни, чтобы поспешно делать выводы о личных отношениях его близких друзей и подопечных Хинима. Но, кажется, они оба друг друга неправильно поняли в этот раз. — Ёнун, я говорил о делах интерната, — негромко поясняет священник, поражаясь тому, как всё оказывается так, как нужно: бывший боксёр сам неосознанно выходит на тему отношений его и Чонсу, без каких-либо стараний со стороны Хёкджэ. Мужчина бы сказал, что это очередной Божественный промысел, но сейчас священнику в это верится с трудом. — «Как можно говорить о воле Господа, когда Он допустил такое с Хинимом…» — А-а-а… — Ёнун нервно чешет затылок и нерешительно садится обратно, хлопая себя по колену. — Хочешь сказать, это я сейчас так глупо попался? — Ну почему сразу «глупо»? — мягко поправляет его Хёкджэ, отвлекая себя от нерадостных мыслей. — За тебя с Чонсу я тоже очень рад. Вы определённо подходите друг другу. Давно вы вместе? — Честно говоря, я его и привёл сюда, — признаётся бывший боксёр, смущённо улыбаясь и медленно расправляя плечи. — Возвращался с Давоном с прогулки по парку, а он шёл, что-то читая в своём планшете, не заметил ступеньки и практически свалился мне в руки. Хорошо, что не повредил себе ничего. — Это уж точно, — соглашается священник, покачивая головой. — Это чудо, что ты оказался там в нужное время. И привести Чонсу сюда было отличным решением. Юне давно требовался расторопный помощник, только она всё не решалась передать часть своих обязанностей кому-нибудь. Мне ли не знать. — На самом деле, она и не хотела себе нанимать заместителя, — задумчиво отвечает Ёнун, как будто размышляя, стоит ли рассказывать какую-то часть информации Хёкджэ. — В последнее время она часто уходит отсюда пораньше. Говорят, что она ездит в больницу, но что с ней — никто не знает. — Что-то с её мужем, Джуном? — встревоженно спрашивает священник, тут же забывая о своих тревогах. — Ты видел её сегодня? Как она, в порядке? — Ну, она точно выглядит лучше тебя, Хёкджэ, — бывший боксёр пожимает плечами, действительно начиная вспоминать, в каком состоянии он видел своего директора в последний раз. — Нет, он в норме, насколько я знаю. Но Чонсу оказался к месту и он очень её выручает. Дела никуда не деваются, а в вопросах бухгалтерии и в договорах ни сотрудницы, ни я почти не смыслим, а Донхэ и Кюхён и подавно… — Кюхён тоже здесь бывает? — с любопытством спрашивает священник, заинтересовавшись юным пианистом и тем, как тот связан с интернатом. — Он же не работает здесь, насколько я знаю? — Нет, нам негде ставить музыкальный класс, — смеётся Ёнун, с лёгкостью рассказывая о также малознакомом для него человеке. — Но парень приятный. Всюду ходит за Донхэ хвостиком, и с детьми ладит, хоть и выглядит таким… ну, гордым, знаешь. Гитару приносил пару раз, а так он часто включает на уроках Донхэ классическую музыку. Предлагает подарить нам синтезатор на Рождество, который можно будет складывать, но это надо с Юной обсудить, а она пока… ну, ей явно не до таких вопросов сейчас. — Чтож… кажется, мне стоит увидеться с ней как можно скорее, — Хёкджэ, несмотря на то, что получил довольно полезную информацию о Кюхёне, всё-таки больше беспокоится о своей подруге детства, потому и бубнит себе под нос, поднимаясь с места. — Спасибо, что поделился всем этим со мной, Ёнун. Кажется, дети уже спят, так что мне пора. Вот, я тут принёс им подарки на Рождество. — А? Да, я разберу это сейчас, спасибо, — бывший боксёр принимает пакет от священника, но даже не смотрит внутрь, продолжая настороженно наблюдать за ним. — Я точно не могу помочь тебе? Ты нас очень тревожишь, Хёкджэ. — Ты уже помог, — с чистым сердцем признаётся Хёкджэ, понимая, что, несмотря на появившиеся вопросы касаемо здоровья Юны, Ёнун действительно оказал неоценимую помощь — рассказал ему немного больше о Кюхёне и о Чонсу, так что священник уже может рассказать Хиниму ещё больше о его подопечных. — Я очень благодарен тебе за этот разговор. И вы с Чонсу замечательная пара, так что я рад за вас. Ёнун начинает бубнить какие-то ответные пожелания для Хёкджэ, но в это он уже не особо вслушивается, думая о своём. — «Вот и ещё один падший нашёл своё призвание и своего любимого человека… Остались только Хранитель Памяти и Хиним…»LVI.
26 декабря 2020 г. в 23:49
— Хиним, тут происходит нечто странное, — тихо произносит Хёкджэ, в одиночестве сидя перед койкой с неподвижным пациентом. — Я ничего не понимаю. Мне нужен твой совет, твоя подсказка. Я не справляюсь со своими эмоциями, когда вижу их, я…. Как я сумею навестить остальных, если от вида Кюхёна и малейшего вопроса о моём состоянии я разрыдался, как маленький ребёнок?
Священник знает, что он не получит ответ от мужчины перед ним прямо сейчас — внешне и, судя по показателям приборов, у Ким Хичоля, если он уже таковым является, ничего не изменяется, ни в хорошую, ни в плохую сторону. Всё статично, неподвижно, как будто мертво, и Хёкджэ совершенно не нравятся подобные ассоциации. Хиним — само олицетворение жизни, яркий и своенравный персонаж этого мира, который настолько многогранен, что он наверняка даже сам не знал о всех своих сторонах, которые мужчина постепенно раскрывал в нём.
— Мне так тебя не хватает… — честно признаётся Хёкджэ, аккуратно приподнимая руку Хинима, чтобы не открепить случайно какой-либо из проводов, и придерживает её за запястье, медленно целуя тонкие, изящные пальцы этого пациента. В какой-то момент мужчине кажется, что рука Хинима как будто становится теплее, словно прикосновения падшего больше не такие ледяные, пробирающие до самого сердца, как раньше. Но это ощущение ложное — Хёкджэ всего лишь тепло дышит на эти длинные пальцы, смазанно касаясь их своими губами снова и снова, как будто это помогает ему хоть немного, но воссоздать для себя ту эмоциональную и ментальную связь, что была у него с Хинимом. — «Столько мгновений, в которые я корил себя и слишком много задумывался, когда мог просто прикасаться к нему, показывать, что я на его стороне и никогда не предам его», — с горечью думает Хёкджэ, опуская голову и утыкаясь носом и губами в эти прохладные пальцы, за любое движение которых он уже готов отдать всё, что только может. — «Я нужен ему сейчас. Но Хиним в таком состоянии из-за меня. Что мне чувствовать? О чём думать? Как мне верить в то, что всё наладится, если всё становится только хуже? Это моя расплата за излишнюю смелость, за то, что позволил себе слишком многое?»
Хёкджэ закрывает глаза, думая о том, что ему стоит остановиться, пока мужчина не сделал всё ещё хуже. Сейчас, чтобы помочь падшему, священник должен навестить ещё нескольких людей, чтобы узнать, переродились ли остальные ребята, и всё ли с ними хорошо. Но, чтобы отправиться к Ёнуну в интернат, мужчине следует пережить ещё раз в себе все те чувства, эмоции и ощущения, которые сопровождали его во время беседы с Донхэ и его парнем, Кюхёном, чтобы не сорваться снова.
На самом деле, молодой учитель долго не отпускал от себя неожиданного гостя, что неудивительно: Донхэ слишком перепугался вида того, как улыбчивый священник с мягким голосом плакал в его кабинете, дрожал и какое-то время не мог вымолвить ни единого слова. Тогда уверенное поведение Кюхёна во многом помогло Хёкджэ, но это не умаляет главного факта — бывший падший ничего не помнит о том, как они уже были знакомы со священником, потому этот парень продолжал держаться поодаль, с лёгким интересом наблюдая за тем, как Донхэ пытался разговорить священника, чтобы выяснить, что случилось.
— Он считает, что Кюхён — его ангел во плоти, — признаётся Хёкджэ, покачивая головой и открывая глаза, чтобы внимательно посмотреть на спокойное, как будто спящее выражение лица Хинима. — Я… я не знал, что ему сказать на это. Ты же знаешь, что Донхэ видел его в своих снах, и он очень точно изображал его на своих рисунках. Я не смог сказать ему, что это просто совпадение, что он, возможно, где-то уже мельком видел Кюхёна прежде… он бы не поверил мне, Хиним.
Священник знает, что падший, будь он сейчас в сознании, обязательно бы начал закидывать мужчину вопросами, чтобы выведать, что происходило в классе на самом деле, потому не медлит с продолжением своего рассказа. Хёкджэ уверен — Хиним обязательно выслушал бы его и успокоил, приободрил, сказал бы что-нибудь такое, обнадёживающее и расслабляющее. Сказал бы, будь он в сознании.
— Они познакомились на выставке в музее, — рассказывает Хёкджэ, припоминая детали, о которых бы падший обязательно выспросил. — Кюхён и в этой жизни стал пианистом, но только не таким упрямым, как прежде. Донхэ замечательно на него влияет, ведь Кюхён догадался, как помочь мне, совершенно постороннему для него человеку. В его сердце много милосердия и сопереживания, я чувствую это. Они счастливы вместе, и… я попросту не смог солгать Донхэ.
Хёкджэ действительно растерялся от того, с какой уверенностью молодой учитель говорил, что бывший падший — его ангел, который всё-таки нашёл своего подопечного, как священник в какой-то мере и обещал доверчивому парню. После того, сколько мужчине пришлось умолчать, и сколько — недосказать, и даже в какой-то мере исказить, чтобы не выдать Донхэ больше положенного, многие их разногласия с Хинимом стали казаться такими незначительными и глупыми.
— Теперь я понимаю, от чего ты пытался уберечь меня, — продолжает говорить мужчина, аккуратно опуская руку Хинима обратно на койку и потянувшись к нему ещё ближе, неспешно проводя пальцами по его лбу, чтобы прибрать густую тёмную чёлку. — Ты не хотел, чтобы я вставал перед таким выбором, не хотел, чтобы я лгал людям даже в малой форме. Ты защищал меня, а я устроил тебе такой скандал из-за этого…
Хёкджэ снова становится стыдно за ту слабость, когда он не смог распознать благие намерения Хинима, из-за чего мужчина посмел усомниться в доверии падшего к нему — и чуть было не потерял его окончательно. Не зная, как ему выразить своё сожаление и чувство вины так, чтобы падший почувствовал это, Хёкджэ медленно проводит пальцем по переносице Хинима и спускается ниже, по ровной линии, до самого кончика носа — такая заманчивая и удивительно прямая зона, к которой священнику хотелось прикоснуться уже очень давно. — «Ты так прекрасен, Хиним», — со стыдом признаёт мужчина, не решаясь сказать это вслух. — «Даже в таком состоянии, без сознания, на волоске от смерти… ты всё равно так прекрасен. Словно ангел, что спустился с небес».
Ангел — именно так Донхэ называет Кюхёна, и именно так он назвал и Хинима, решив, что ангел-хранитель Хёкджэ попросту отлучился и потерялся. На это священнику было нечего ответить, так как молодой учитель попал в самую суть — Хиним заблудился, не в силах отыскать дорогу назад, в этот мир, или же его что-то держит в том, куда для Хёкджэ доступ закрыт. И мужчина до сих пор не имеет понятия, как ему пояснять для Донхэ и других близких ему людей то, что происходит в его жизни.
— Донхэ уверен, что ты — мой ангел, который потерялся, но обязательно вернёшься ко мне. Он считает, что и Кюхён нашёл его сам, в нужное время и в нужном месте. Единственное, что я смог ему сказать — так это то, что Кюхён живой человек, — признаётся мужчина, тихо вздыхая. — Он даже не обиделся. На самом деле, Донхэ даже забеспокоился немного, не осужу ли я его за такое мнение о Кюхёне. Но тот в своей новой жизни по-прежнему очень мягок и нежен с этим парнишкой… Кажется, Донхэ не обожествляет его, а действительно любит. Кюхёну повезло.
Если быть предельно честным, то священник уверен, что повезло именно Донхэ — он может просто быть с человеком, который дорог ему, который столько для него значит, и быть при этом счастливым, безо всяких условностей, статусов и обязанностей. Донхэ и Кюхён могут просто любить друг друга, поддерживать и оберегать, не думая ни о каких бесах, о тех, кто устроил покушение на Хинима, и о том, как всё становится только хуже и хуже. — «Чтож… зато у них всё наладилось, и я очень этому рад», — убеждает себя Хёкджэ, что ему в целом удаётся довольно легко: священник так переживал за Кю-а и за то, найдёт ли он Донхэ и полюбят ли эти ребята друг друга, что видеть их вместе, счастливыми и влюблёнными, очень успокаивает.
— Ну… я же должен проведать и остальных, правильно? — вопрошает мужчина, прекрасно зная, что он не получит ответа, и проводит пальцами по щеке и подбородку неподвижного падшего, как будто пытаясь его самого успокоить после таких неожиданных новостей. — Возможно, когда я расскажу тебе всё, что увидел, и ты узнаешь, что всё это было не зря, то… ты поправишься и очнёшься. Это то, чего я желаю сейчас больше всего на свете.