* * *
Они повстречались в маленькой, тесной палате на втором этаже. Из мебели в ней была лишь кровать, но именно она обоих и заинтересовала. Элина искала место, чтобы отдохнуть, а незнакомец – чтобы спрятаться. Неужели, он и правда думал, что тут его никто не найдет? – Выходи. Я тебя вижу. Незнакомец выбирается из-под кровати и тут же пятится в угол, замирает, упершись спиной в стену и будто пытаясь, подобно Вальридеру, просочиться сквозь нее. – Уйди, – умоляюще шепчет он, вжимаясь в стену еще сильнее. Его зрачки огромные, черные, как омуты – того гляди и черт покажется. Он напуган, но в глазах его нет ни зла, ни безумия. По виду он ничем не отличается от пациентов больницы – обострившиеся, точно у мертвеца, черты лица, изорванная в клочья одежда, следы побоев на неестественно бледной коже, расчерченной потеками грязи и крови. Но он не один из них. А, значит, это именно тот, кто ей нужен. – Кто ты? Он молчит. Элина, поняв, куда он смотрит, разжимает руку и бросает к его ногам нож, который она прихватила из логова Глускина для самозащиты. – Я не причиню тебе вреда, – тихо говорит Элина, поднимая руки и показывая, что она теперь безоружна. – Ты... нормальная? – задает глупый, совершенно детский вопрос незнакомец. – Я уже и сама не знаю. Усталость, давящая на плечи, наконец, берет над ней верх и Элина обессиленно опускается на пол. Из ее груди вырывается глухой, надломленный стон. У нее уже почти не осталось сил, и с каждым измученным ударом ее сердца надежда выбраться отсюда становится все слабее. Если надежда умирает последней, значит ли это, что она погибнет, так и не найдя отсюда выход? – Помоги мне. Я хочу отсюда выбраться... Какое-то время ничего не происходит. Элина сидит на полу, опустив голову, а незнакомец молча стоит у стены, не сводя с девушки взгляда. Наконец, он решается. Подбирает с пола нож, подходит к ней. Не вплотную – боится. Но если бы хотел, вполне мог бы скользнуть мимо нее и беспрепятственно выйти в коридор. – Меня зовут Вейлон Парк, – едва слышно говорит он. – Если хочешь выбраться, можешь пойти со мной. Он берет ее за предплечье и тянет вверх, помогая встать. Элина тут же отстраняется, видя направленное ей в живот острие ножа. – Только без глупостей, – предупреждает ее мужчина. – Попытаешься причинить мне вред – и я вынужден буду... защищаться. Элина торопливо кивает. – Тогда идем, – он взглядом указывает ей на дверь. Дальше они идут вместе, в полном молчании продвигаясь по коридорам и тщательно вслушиваясь в любой доносящийся из недр больницы звук. Поначалу Вейлон Парк не спускает с Элины подозрительного взгляда, но постепенно его недоверие ослабевает. Не пропадает до конца, но уступает место вещам более важным. Есть в Маунт-Мэссив создания пострашнее, чем бредущая рядом с ним девушка – именно их Парк так напряженно высматривает в темных пастях комнат, мимо которых они проходят. Заслышав чьи-то торопливые шаги, они оба прячутся за распахнутой дверью в палату, вжимаются спинами в стену и ждут, пока звуки не стихнут. Элина искоса смотрит на своего спутника, давно потерявшего вид нормального человека, но все еще не ставшего безумцем. С каждым, кто попал в эту больницу, произошли страшные вещи – и так много, что их количеству давно потерян счет. Но важно лишь то, удастся ли тебе в итоге выбраться отсюда живым. Он выведет ее, обязательно выведет – в этом у Элины сомнений нет. Ну а потом можно будет избавиться и от него.Часть 1
5 декабря 2018 г. в 17:40
– Ты очень красивая, – шепчет Глускин.
И трется щекой о ее колено. Элина ерзает на холодном металлическом столе, пытаясь свести ноги, но мужчина, стоящий перед, ней мягко пресекает эту попытку и разводит их еще шире.
– Не нужно меня стесняться, дорогая, – улыбается он, покрывая поцелуями внутреннюю поверхность ее бедра и постепенно опускаясь все ниже. – Нам ведь предстоит сегодня разделить с тобою ложе.
Ей совершенно не нравится, как этот тип на нее смотрит. Его пальцы дрожат, а взгляд обжигает вожделением. Но Элине не страшно. Это чувство – как и многие другие, угасло в ней с тех пор, как ее стали пичкать какими-то таблетками. Сейчас те чудовища в белых халатах, что приносили их, мертвы... но все вокруг по-прежнему кажется Элине кошмарным сном, в котором она блуждает, безуспешно ища выход.
Ее тело содрогается – но вовсе не от попыток вырваться. Их Элина оставила практически сразу, как только поняла, что ее запястья крепко привязаны к импровизированному деревянному креплению по обе стороны стола. Она дрожит от холода и странного волнения, охватившего ее, когда Глускин касается языком ее там, где не касался никто прежде.
Элина закусывает губу и, повернув голову на бок, снова натыкается взглядом на соседний стол, где лежит изуродованное тело того несчастного, из которого Глускин так и не сумел сделать идеальную невесту. Как хорошо, что он больше не кричит. Этот звук выводил Элину из себя – ей казалось, что от него под кожей расползается нестерпимый зуд.
Если бы тогда она могла встать, то прикончила бы его собственными руками – просто чтобы он, наконец, заткнулся.
Глускин неторопливо ласкает ее языком – движения его пока размеренны и монотонны, но Элина уже чувствует разливающийся по лону жар и, упершись пятками в стол, невольно подается навстречу.
Глускин отстраняется. Его палец входит в нее, заставив Элину вскрикнуть от боли и неожиданности.
– Тише, милая, тише, – приговаривает Жених, скользя второй рукой по ее животу.
Это он ударил ее по голове во тьме коридора и приволок сюда, пока она была без сознания. Но сейчас его пальцы приносят не боль, а ласку – и тело охотно откликается. Элина стонет, когда он вводит в нее второй палец, но Глускин практически сразу убирает руку. Он забирается на стол и устраивается между ее разведенными в стороны ногами. Элина чувствует кожей обжигающий жар его члена.
– Милая, мне снова придется сделать тебе больно, – извиняющимся голосом произносит Глускин, глядя ей в глаза. – Но клянусь, это в последний раз.
Он притягивает ее к себе, и Элина зажмуривается, концентрируясь на собственных вдохах и выходах. Боль пронзает ее – слишком резкая и острая, чтобы ее можно было вытерпеть без единого всхлипа, но Глускин настойчиво проталкивается внутрь нее, не обращая внимание на ее слабые протесты. В какой-то момент Элине начинает казаться, что он разрывает ее на части. Но Глускин перестает двигаться, замирает, сочувственно заглядывает ей в глаза.
– Ах, если бы только можно было без этого обойтись, – вздыхает он, склоняясь и ловя губами текущую по щеке Элины слезу. – Но ведь рожать – куда больнее. Ты подаришь мне много детей, правда ведь, дорогая?
Он снова двигается, но Элина больше не плачет. Это далеко не самая страшная боль, которую ей довелось испытать за последние дни. И не такая уж большая цена за то, чтобы выжить.
Она сама не знает, отчего так отчаянно цепляется за давно опостылевшую ей жизнь. Пока она блуждала по коридорам Маунт-Мэссив, ей владели примитивные потребности – есть, пить, спать. Но ее самым сильным желанием было желание отсюда выбраться.
И неважно, какой ценой.
– Ты – идеальная женщина. Я даже не стал бы в тебе ничего менять.
Толчки Глускина становятся все более резкими, беспорядочными. Его помутневший взгляд останавливается на лице Элины, пальцы сильнее впиваются в ее бедра. Она чувствует, как по его телу проходит сладкая дрожь. Застонав, Глускин опускается на нее всей тяжестью своего тела и прижимается губами к ее шее.
– Мы теперь всегда будем вместе, правда дорогая?
Нет...
Дышать становится все труднее, веревки больно врезаются в кожу запястий, сдирая ее до крови. Ощутив дрожь распростертого под ним тела, Глускин, наконец, слезает с нее. На миг он исчезает из поля зрения, но тут же появляется снова.
Он склоняется над ней, и Элина замечает блеск ножа у него в руках. Страх, дремлющий где-то в глубине ее сознания, начинает пробуждаться, но она все еще не ощущает его в полной мере. Глускин подносит нож совсем близко. Элина практически чувствует, как холодное узкое лезвие протыкает кожу и проскальзывает между ребер. Она закрывает глаза, чтобы не увидеть момент, когда это произойдет.
Глускин режет ножом путы на ее правом запястье, и они мгновенно распадаются. Спустя несколько секунд он освобождает и вторую руку.
– Тебе больно, радость моя? Позволь мне загладить свою вину.
Глускин берет ее задеревеневшую руку и подносит ее к губам, целуя. Потом начинает медленно растирать пальцами кожу, постепенно добираясь до самого плеча. По руке расходится граничащее с жаром тепло. Но, не смотря на это, Элина начинает все сильнее дрожать. Ей кажется, что холод воздуха, оседающий на коже, просачивается сквозь нее и обращает внутренности в лед.
Глускин тянет ее за руку, и Элина принимает сидячее положение. Но смотрит она не на Жениха, а на его жертву, лежащую на соседнем столе. Мужчина, который давно уже не подавал признаков жизни, вдруг открывает глаза – а вслед за этим рот. И начинает истошно вопить.
Когда Глускин поворачивается к ней спиной, направляясь к кричащему человеку, Элина понимает, что это ее шанс – и, возможно, единственный. Взгляд ее падает на ручную дисковую пилу, лежащую на табуретке.
Глускин заносит руку с ножом, и крик мужчины обрывается. В это же самое мгновение Элина, беззвучно подобравшаяся к Жениху, изо всех сил бьет его пилой по голове. Глускин вцепляется руками в стол, горбится, но не падает. Элина снова бьет его – на этот раз по виску. Он падает навзничь, слабо барахтается, как перевернувшийся на спину жук. Смотрит на нее мутными глазами, пытаясь сфокусировать взгляд. Он больше не стоит у нее на пути, но...
Ей совершенно не нравится, как этот тип на ее смотрит.
Элина усаживается Глускину на грудь и, занеся пилу, снова бьет того по голове.
– Закрой глаза, – осипшим от внезапно окатившей ее ярости голосом произносит она. – Закрой... свои... блядские... глаза! Сдохни!
Элина бьет его до тех самых пор, покуда его лицо не превращается в кровавую кашу. Глаза Глускина уже давно как закрылись, а сам он лежит без движения. Но ей и этого кажется мало. Она лихорадочно осматривает пилу, находит кнопку... В уши ввинчивается неожиданно резкий звук. Круглое лезвие с множеством зубцов приходит в движение, и Элина подносит его к горлу Глускина. Пила вгрызается в его плоть, окатывая девушку фонтаном алых брызг.
Она останавливается лишь тогда, когда лезвие, перепилив шею, ударяется о плиты пола.
Бешенство, овладевшее ее разумом, отступает, оставляя внутри странную, томящую, пустоту. Она ноет и свербит внутри, требуя заполнения. Элина смотрит на свою окровавленную ладонь и, поднеся ее к лицу, проводит по коже языком. Она не помнит, когда в последний раз ела. Кровь оставляет во рту тяжелый, металлический привкус. Но ей хочется еще... Слабость, давно зародившаяся в теле, снова дает о себе знать. Она проходит по всему телу дрожью и побуждает к действию.
Чтобы выжить, она должна насытиться.
Повинуясь этому импульсу, Элина снова включает пилу и вонзает ее в тело Глускина. Инструмент вибрирует и надрывно гудит в ее неумелых руках, но после некоторых усилий трещащие под напором лезвия ребра все-таки поддаются. Элина откладывает в сторону пилу и запускает руку в распоротое тело Глускина. Пальцы смыкаются на чем-то мягком. Элина смотрит на кусок органа, который она достала из тела и, отправив его себе в рот, начинает с наслаждением его пережевывать.
Возможно, это была печень.