Джеймс Фокс (Пак Хэ Чжу)
Чем дальше, тем сильней меня мучает ощущение дежавю. Мы снова сидим в броневике. Верней, я сижу, а Редд и Феттел валяются в спальниках. Причем если первый под наблюдением, то на втором я опять отрабатываю навыки то ли врача, то ли, прости господи, некроманта. И, помня, о том, что имею дело с человеком, который от людей в белых халатах натерпелся по самое не могу, постоянно слежу за тем, чтобы пояснять каждое свое действие. Выглядит дико, потому что ситуация из тех, когда не до разговоров и на счету каждая секунда. Но это если разговор идет о нормальном человеке. Который бы просто не прожил после блокировки дыхательных путей больше двух минут. Ну ладно, пяти, если речь идет об особо везучем персонаже, имеющем в анамнезе не только богатырское здоровье, но и какую-нибудь специфическую подготовку. Сидящий в спальнике человек нормальным не был. Потому что он пробыл без дыхания уже больше десяти минут, но при этом — оставался не только живым, но еще и в полном сознании. Двигаться почти не мог, ну и говорить, конечно же. А вот дышать сейчас начинает потихоньку. Значит, анамнез у меня верный — причина психологическая, а не физическая. — Так, смотри, сейчас закреплю на тебе маску, будешь дышать кислородом. Так легче, чем простым воздухом, пока горло полностью не разожмется. — А если оно наоборот… Обратно… сожмется? — его голос едва слышно, а по телу идет крупная дрожь. По глазам видно, что ему страшно. Даже после дозы успокоительного. Хотя он и старается держать себя в руках, молодец. — Если оно сожмется обратно и не разожмется до тех пор, пока ты не потеряешь сознание, я разрежу тебе горло. Вот здесь, — пальцем указываю на нужную точку прямо на теле Феттела. — Потом прямо в трахею будет вставлена трубка, по которой воздух будет идти к тебе в легкие до тех пор, пока горло все-таки не разожмется. Обычно такие операции делают сразу после потери возможности дышать. Но поскольку я имею дело с тобой, в ход идут коррективы. Основными остаются общие правила из области медицинской этики. В частности — я не применю какое-либо вмешательство без уверенности, что пользы от него будет больше, чем вреда. Именно поэтому считаю, что трахеостомию в твоем случае нужно проводить уже после потери сознания — тогда станет ясно, что твои резервы на исходе и с ситуацией ты не справляешься. — Справлялся всегда. И горло мне никто не резал, — лицо его уже приобрело совместимый с жизнью цвет, да и голос окреп. Похоже, резать горло и не понадобится. Не то, чтобы я сильно хотел чего-то подобного. Конечно, в своих навыках, как и в умениях Фокса, который был командным медиком, я был уверен. Но в то же время желать каких-либо ситуаций, чтобы довелось эти умения в деле применять, я не мог. Права не имел на подобные желания. Потому что лучше всего, если пациентов у меня не будет вообще. В смысле, весь отряд будет живым и здоровым, и без всяких экстремальных вмешательств в военно-полевых условиях. — Послушай, — стараюсь, чтобы голос звучал как можно нейтральней. — У тебя была уже возможность убедиться, что я не имею ничего общего с людьми из «Армахем». Даже если там и были врачи — назвать этих скотов коллегами язык бы не повернулся ни у меня, ни у тех людей, которые меня учили. — Не… — Подожди. Дай мне договорить, потом выскажешься. Так вот, как я уже сказал, я не имею с твоими старыми знакомыми ничего общего. В частности — я придерживаюсь правил медицинской этики. Одно из них — право пациента на отказ от операции, в том числе в экстренном случае. Поясняю, что это значит. Со всеми, кто находится в нашей команде, я буду работать по стандартному алгоритму. То есть, в экстренной ситуации, если вдруг кто-то потерял кровь, дыхание, сердцебиение и так далее — откачивать начну по стандартным алгоритмам: переливание крови с ближайшего донора подходящей группы, трахеостомия, интубирование, дефибрилятор и так далее. При этом подразумевается, что на все эти процедуры человек дал согласие, не отказавшись от них заранее. Подразумевается, что он доверяет мне и моим знаниям с навыками, а также знает — я сделаю все для спасения его жизни и при этом — нанесу минимально возможный вред здоровью. Ну, могу ребра случайно сломать, откачивая, или голоса лишить при совсем уж неудачном течении трахеостомии. Многие согласятся с тем, что подобный сопутствующий выживанию урон лучше, чем смерть. Если ты считаешь иначе, могу сообщить, что каждый пациент может заблаговременно отказаться от определенных вмешательств. Так люди часто запрещают себя реанимировать или пишут о том, чтобы их отключали от аппаратов жизнеобеспечения в случае комы. И как врач я не имею права лечить пациента против его желания. К чему я это говорю… Если ты настолько мне не доверяешь, боишься меня или что-то еще — у тебя есть возможность отказаться от моей помощи заранее. Одно твое «нет» — и я к тебе с ножом и трубкой не сунусь. Только имей в виду — у меня не появится этого права даже если что-то в твоем навороченном организме пойдет не так и ты действительно будешь умирать. — Хочешь сказать, что ты, будучи врачом, готов спокойно наблюдать, как твои пациенты умирают, но при этом ничего не сделаешь, чтобы их спасти? — длинное предложение выходит связным. — Все именно так. Знаешь, какая у них фишка есть? Если нужна какая-нибудь важная операция для ребенка, а родители у этого ребенка — какие-то припизженные сектанты, которые согласия не дают, они без этого согласия и пальцем не шевельнут, — фыркает Редд из своего спальника. — Неправда, — поднимаю руку я. — Мы в таких случаях пытаемся добиться разрешения на операцию через органы опеки и по решению суда. В моей стране подобные случаи редкость и очень быстро удается доказать, что решение родителей вредит ребенку. То, что происходит у вас — проблемы государства и общественного самосознания, а не медицинской системы. А если вести речь о взрослом человеке — увы, мне слишком часто пришлось бы наблюдать в будущем подобное поведение. Вот даже тебя взять. Сказали — ни во что не встревать, «слоу-мо» не пользоваться. А ты что делаешь? И я ведь, как врач, не имею права тебя к кровати привязать, потому что у нас нет возможности организовать компетентную оценку твоей умственной полноценности и лишить тебя дееспособности. Так вот, как бы мне не хотелось доказать отсутствие у Редда первого пункта и добиться выполнения второго — он будет неизвестно где лазать и влипать в неприятности, а мне придется разгребать последствия. Потому что он явно понимает, что при всех наших разногласиях… — Все-все. Я понял, — перебивает меня Феттел. — Редд тебе доверяет, остальные тоже. Поэтому мне стоит довериться тебе, тем более, что у меня нет другого выбора по причине отсутствия поблизости других врачей. Да и даже если бы они были — тебя я хоть немного знаю. Отказываться не буду. По крайней мере, пока что. Но если вдруг я это сделаю… — Я прекращу рассматривать тебя, как одного из своих пациентов. Редд меня за это, конечно, прибьет — он на моем месте предпочел бы тебя вытащить пусть даже против твоей воли. Проблема в том, что я подчиняюсь определенным правилам, в то время как он у нас в большей степени анархист. — Это плохо? — хмыкает Феттел. Отводит в сторону маску и делает глубокий вдох. Выдох. Трет шею. — Вроде отпустило. Можешь это забрать. — С моей точки зрения — да, это плохо. Потому что если нет единых правил для всех и нет наказания для тех, кто им не подчиняется — начинается бардак. К чему это все может привести в особо тяжелых случаях, мы все уже видели. Да, в любой системе, в любых правилах, в любых законах есть изъяны и недоработки. Так было и будет всегда. Но нужно находить законные способы заниматься их доработкой и устранением этих изъянов, а не переть напролом, полностью плевав на всех и вся. — Что-то я не заметил, чтобы Лена плевала на всех и вся. Скорей наоборот. — Ты не заметил, потому что у нее выработаны моральные нормы, которые в принципе не отличаются от общепринятых. И потому, что ты не оказывался с ней всерьез по разные стороны баррикад. Вспомни Аристид. И осознай один факт: если ты окажешься по разные стороны баррикад с Леной, она так же легко вынесет приговор тебе. Так же, как в свое время она вынесла его Альме, попытавшись ту убить. Если бы мы ее не оттащили от якобы Элис несколько дней назад — у тебя бы уже не было матери. — Можно подумать, она у меня так есть. — Мда… — себе под нос произношу я. — Сложновато с тобой. Хотя чего я хотел? У Феттела нет ни моральных тормозов, ни минимального знания о специфике законов и организации человеческого общества. И кому я пытаюсь тут объяснить про правила и порядки? — Короче, смотри, — в дело вступает Редд. — Законы все, так или иначе, основаны на страхе. Раньше была всякая религиозная муть а-ля «будешь грабить-убивать-насиловать — окажешься после смерти в кипящей смоле, где тебя чертики будут вилами тыкать». Потом появилась шняга а-ля «будешь грабить-насиловать-убивать — отправишься в тюрьму, а там жизнь не сахар, да и характеристика отсидкой испорчена — потом вся жизнь по пизде пойдет». Но при этом вся система законов учитывает только ту среду и ту систему, при которой изначально все люди законы соблюдают, а нарушения являются из ряда вон выходящим случаем. И частные ситуации по-отдельности закон чаще всего не учитывает. У нас бывали ситуации, когда девушка отбивалась от насильника, нечаянно того убивала, а потом — сидела в тюрьме за убийство. Потому что нападение мудака доказать не удалось, вот такие дела. И вот из-за этих ситуаций у нас есть разделение на два лагеря. Пак и ему подобные смотрят на частное через общее, а я и мне подобные — на общее через частное. И кто хороший, а кто плохой, сказать трудно. Потому что так и они могут посадить невиновного, и мы — обвинить жертву. Самый понятный тебе пример приведу, только давай без агрессии. По закону — ублюдкам из «Армахем» место на виселице. Но и тебе там тоже место, Пакстон. Потому что закон в принципе не интересует, что там с тобой в прошлом случилось или кто там тебя контролировал. Верней, отчасти интересует при принятии решений по делу — могут срок скостить или признать невменяемым и вместо виселицы в дурку запихнуть, но отвечать все равно придется. А вот среди, как называет нас Пак, анархистов, встречаются экземпляры, которые скажут: «ладно, Пакстон, не интересует нас твое прошлое, главное — в будущем так не косячь, а что там было — так мы не полиция, чтобы за тобой гоняться». Вот только учти, что среди нас же и экземпляры, которые скажут «да похуй, что там эти «Армахемовцы» сделали с парой человек, ну пусть даже парой тысяч. Это же все было для блага науки, давайте отпустим с миром этих людей». — Погоди, но он же тоже… — Феттел показывает пальцем на меня. Закатываю глаза от осознания, что над манерами там еще работать и работать, но больше ничем своего раздражения не показываю. И так было понятно, что эта компания — не «сопартийцы мечты». Могло бы быть и хуже, в принципе, об этом я уже неоднократно думал. — Ага, а вот тут мы подходим к весьма интересной теме. На самом деле — никакого разделения на два лагеря не существует. Все мы в той или иной степени анархисты, просто важно при знакомстве и общении понять, что именно считает важным человек, ну и от этого уже плясать. Пак тебе уже прямым текстом сказал — ему важна эта их медицинская этика. То есть, не хочешь быть пациентом — никто не заставит. Я вот считаю, что мозгов у тебя на тему таких решений не слишком много в силу недостатка жизненного опыта и всего такого прочего, да и с уровнем развития хер знает что, поэтому я бы на его месте откачивала бы тебя вне зависимости от заранее оговоренного согласия. Ну а потом если откачал и мозгов не прибавилось, как и понимания, что надо на помощь соглашаться — пожалуйста, один удар кувалдой все вернет, как было, — Редд заржал от своей шутки, а Феттел… Мне показалось, или он сидит и улыбается? Становясь при этом похож на нормального человека больше, чем когда-либо раньше. — Кстати, вот еще что учти, юный мой падаван: большинство законов мы, чаще всего, не знаем. В смысле, какие-то основные знаем, но в дебри лезем только когда назревает какая-то проблема, ну или когда ищем способ такой закон обойти. А теперь, когда тебе все в очередной раз стало просто и понятно… — парень не договаривает, разражаясь гомерическим хохотом. — Иди к черту! — Феттел срывается на такой же нервный, истеричный смех. А до меня внезапно доходит — что-то идет не так. Потому что изображение перед глазами становится более резким, чем обычно, в горле появляется странный ком, а голова становится тяжелой. — Эй, эй, вы двое, — прежде, чем на меня накатит странное веселье, делаю три шага назад. Возможно, именно это и приводит к тому, что меня странное веселье не задевает. Вместо этого становится почему-то очень страшно. А когда страх пропадает — я обнаруживаю, что эти два истерящих товарища, до этого момента заливающиеся слезами смеха, попросту исчезли. А вместе с ними исчезла почти литровая бутыль медицинского спирта. Собственно, отсутствие последней обнаружила Вера, которая непонятно когда успела зайти в броневик. ***Кира Стокс (Вера)
То, что партизан из Альмы никудышный, было понятно с самого начала. Но так банально себя слить, да еще и выяснить потом, что можно было еще хер знает сколько времени молчать… У меня слов нет, одни выражения. Благо, что хоть более-менее удалось ситуацию разрулить. Правда теперь у нас с Альмой Редд не разговаривает, а со мной — Кирилл, что немного расстраивает. Ну да ладно — с Кириллом потом будет можно поговорить и объяснить все. Он парень неглупый, надо только остыть дать, а сейчас под горячую руку не соваться. А вот Альме с Реддом будет совсем не так просто. Потому что Янковски в итоге выдал вполне ожидаемую реакцию: примирился с присутствием Альмы в команде, но прощать ее за все хорошее и верить в ее «исправление» явно не торопится. Судя по всему, не торопится и Пойнтман, а то, что он матери позволяет за собой таскаться — так это скорей правило «держи друзей близко, а врагов еще ближе». Зато у нас Феттел доволен, как слон — получил Редда в безраздельное пользование. Чем и воспользовался, свалив вместе с белобрысым в свободное плавание к ближайшему торговому центру. В то время как я занималась поиском подходящего места для ночлега. И возможно — не для одного. Ведь очень похоже на то, что нам здесь куковать еще хер знает сколько. И постоянно раскатывать по городу на приметном броневике суясь в приключения — такое себе развлечение. С воздуха у нас врагов не намечается, так что лучший выход — затаиться и сидеть тихо… Ну да, конечно, посидят они тихо! — не прошло и получаса, как тишину прорезал выстрел. Пистолет. Феттел. Выстрел один, значит — либо все уже хорошо, либо все совсем плохо. Выстрелы штурмовой винтовки, а потом — треск рации. Альма. Включаю и моментально перевожу сигнал. — Их там твари зажали! Я отогнала, но надо быстро идти! Кажется, наша маленькая девочка растет над собой. По крайней мере, в деле формулирования ситуации. — Пойнтман, Боря, за мной, срочно! — рявкаю я, рассудив, что в деле борьбы с паранормальщиной лучше привлекать устойчивого к паранормальщине спецназовца и еще одну паранормальщину. После этого — бегу со всей возможной скоростью к зданию, рядом с которым видела в последний раз Феттела и Янковски. По пути к нам присоединяется Альма уже в физической форме, верней — в теле комантозницы, в которое она вернулась. Собственно, она и показывает дорогу. Перехватив полюбившуюся винтовку, киваю Пойнтману и Боре, немного подумав, пропускаю Моралеса вперед. Сама кричу. — Редд! — Здесь! Все уже в порядке. Почти, — поправляется тот. Иду на голос и обнаруживаю обоих в примерочной. Янковски на ногах и выглядит явно лучше трупа, а вот Феттел… Тот сидит, прижавшись спиной к стене с перекошенным от страха лицом и явно о чем-то переживает. Но живой. — Значит, даю сводку. Этот, оказывается, периодически отрубает дыхание, верней оно у него само отрубается, о чем я не знал. Так что нам надо к Паку. Он, конечно, говорит, что его на шесть часов такого режима хватает, но нах эти приключения нужны. А, да, еще я нашел способ гонять этих тварей от нас. Янковски каким-то слишком отработанным движением подныривает под руку Феттелу и помогает тому встать на ноги. Борис подхватывает телепата с другой стороны и таким нехитрым образом просто вытаскивают того из здания. Мы с Пойнтманом машинально прикрываем, а вот Альма вспоминает о рюкзаке Редда. И пытается его поднять. Заметив это, Пойнтман почему-то включает режим джентльмена и забрасывает рюкзак на свое плечо, кивая Альме головой на выход. Та улыбается, но потом снова становится грустной. И устремляется быстрей к выходу. К нашему броневику. Иду последней. Когда выводим из здания пострадавших, Пойнтман, которому Альма что-то шепнула, кивает мне на другие магазины. И методично принимается выбивать зеркала прикладом, стараясь подходить так, чтобы не отражаться в них. Догадываюсь, что скорей всего из зеркал эти твари и появились, поэтому упрощаю ему задачу, бросая в одно из зеркал камень издалека. Обернувшись на звук, солдат бросается ко мне так резко, что смазывается движение тела в пространстве. Миг — и я оказываюсь на полу, а Пойнтман, нависающий надо мной, пытается сбросить со своей шеи что-то. Перекатываюсь через бок, вскакиваю на ноги и интуитивно пытаюсь попасть по чему-то за его спиной прикладом. Не удается — тот справляется сам и круглыми глазами смотрит на меня, одновременно отбивая удар чего-то. — Замри! — вроде негромко рявкает, но уши закладывает. Команду выполняю машинально и наблюдаю странную картину: солдат неспешно подходит ко мне и наносит несколько ударов прикладом по тому, что был вокруг меня. Если там вообще что-то было. — Все. — Так это… Что там было хоть? — да, знаю, интерес неуместный. — Тебе бы не понравилось. Как черные щупальца. Ударишь — рассыпаются. Если бьешь не ты. — А почему я… — Когда мы были в школе, Феттел попытался до тебя дотронуться. У него не получилось. И у этих существ тоже. — Угу, то есть я типа тоже паранормальная зверюшка и добро пожаловать в клуб? — хмыкаю я. Пойнтман молчит. Разворачивается и первым выходит из комнаты, усеянной осколками. Собирается заняться следующими зеркалами, но я его останавливаю. — Эй, погоди. Давай, может, я их буду выманивать, а ты — того? А то судя по последним кадрам твоей пантонимы — они явно считают меня более приятным собеседником, чем тебя. И снова это каменное лицо. Мотание головой из стороны в сторону. А стоит мне попытаться сделать шаг в комнату, как солдат блокирует мне путь рукой. — Чего опять не так? — я все понимаю. Но использую ситуацию, чтобы вывести его хоть на какой-то диалог. Потому что чувствую, что это сделать нужно. Потому что по событиям в том странном мире можно судить, что персонаж у нас не сам по себе не разговаривает, а словно чего-то… Боится? Да, боится. Или же ему что-то мешает говорить. В любом случае, это ненормально. И непонятно, что из этого в итоге выйдет. — Стой здесь. — Это приказ? Насколько я помню, ты не имеешь права командовать ни Стокс, ни мною. — Стой. Здесь, — его глаза щурятся. Замечаю плохо скрываемую злость. — А то что? Пойнтман, ты либо пользуйся правом сильного, либо конкретизируй причину, по которой мне нельзя идти туда. — Мы не знаем, сработает ли это снова. — Ясно. Тогда вызови Альму. Пусть она тебя прикроет. Раз отогнала их один раз — сможет это сделать и во второй. Тот хмурится, но кивает. Решаю не доверять ему важную задачу и набираю Стаса. — Передай Альме, чтобы вернулась и помогла Пойнтману зачистить это здание. Школотрон у нас один из немногих, кто остался на стороне паранормальной дамы. Так что послание ей передаст. — Щас она будет, — сообщает мне рация. На всякий случай остаюсь на месте. Пойнтман тоже. Не знаю, что сказать, потому что кажется, будто любое слово будет лишним. И приведет к непредсказуемым последствиям. Поэтому молчу. Уже когда рядом со мной оказывается Альма, произношу. — Ладно, удачи вам тут. И Пойнтман… Эта-то бессмертная пока что, а за собой следи. Нам тут на сегодня и Феттела хватит. Тот кивает. Уже разворачивается, чтобы отойти в комнату, но я останавливаю фразой. — И спасибо. За то, что постоянно всех спасаешь. Он не отвечает. Даже не оборачивается, чтобы кивнуть. И я снова подмечаю одну закономерность: он не отвечает не когда нечего сказать, а когда не знает, что ответить. Беру этот факт на карандаш. И уже по пути к выходу, анализируя его поведение, обнаруживаю несколько тревожащих факторов. Ставлю в мозгах отметку «поговорить с Реддом, чтобы следил в оба глаза за Пойнтманом», но вспоминаю, что Редд у нас «прикреплен к Феттелу», а братья соседство друг с другом терпят едва-едва. Верней, младший вроде как и не против, даже тянется порой к Пойнтману, но тот явно нарочно обрывает любые попытки наладить контакт. Хотя, учитывая историю их знакомства — удивительного ничего в этом нет. Подключить к делу Альму, с которой Пойнтман нынче общается? Да нет, лучше не надо. У этой своих проблем достаточно, а если она полезет помогать и по своей привычке натворит каких-нибудь глупостей — все наплачемся разгребать. В тяжких раздумьях добираюсь до броневика. Здание, которое я присмотрела в качестве ночлежки, было признано пригодным для обитания, поэтому броневик был загнан в ближайший к этому зданию гараж. Верней сказать — бетонно-блочный сарай, который явно собирались использовать в качестве склада. Но поскольку хозяев поблизости не наблюдалось — теперь это наш гараж. В броневик благоразумно не лезу. Конечно, хочется услышать от Пака, что все в порядке и волноваться не о чем, вот только это все он сможет сказать и после того, как разберется с пациентами. В конце концов, если все было бы совсем плохо или же врач бы в чем-то нуждался — уже давно позвал бы остальных. А у нас здесь все тихо. А значит — пока что все хорошо. Все остальные явно мыслят в том же ключе, поскольку к броневику не приближаются. Занимаются другими делами — расчищают от мусора наименее пострадавшие комнаты, делят койки и, конечно же, перебрасываются короткими диалогами по сути происходящего. Краем уха прислушиваюсь к каждому из них и понимаю, что ничего нового мне они не сообщат. Кирилл явно против всей этой затеи с оставлением Альмы в команде, но против «большинства» не попрет. Те, кто оказался на «нашей» стороне, особо не возникают. И все дивятся хитрожопости Редда, который одновременно умудрился обозначить Альме свое к ней отношение, сохранить более-менее нейтральные отношения с каждым в группе и даже не огрести всерьез за то, что Альму к нам в команду, собственно, притащил. Да, легализоваться ей помогла я, но идею изначально призрак подцепил у разговаривающего самим с собой Янковски. За что в иное время Редд явно получил бы втык. Но не сейчас и не от наших. Пойнтман появляется в дверях комнаты и салютует одной рукой. Мол, все в порядке, нечисти в торговом центре больше нет. Зеркала все перебиты, так что к нам ничего не полезет. Это радует. Благо, что хоть здесь зеркал нет — те, что были, словно разбиты кем-то до нас. Или же пострадали при взрыве, что более вероятно. Кстати, еще непонятно, каким образом уцелели те зеркала в магазинчиках и не причастны ли к их уцелеванию (или даже может восстановлению) паранормальные твари. — Далеко собралась? — окликаю Альму, которая все это время стояла за спиной Пойнтмана, а сейчас — собралась оставить нас одних. — Узнать, что с ними. — Ты ведь догадываешься, почему это плохая идея? — девушка отрицательно качает головой. — Во-первых, ты будешь мешать Паку. Во-вторых, любой косяк с их психикой или физическим состоянием с большой охотой повесят на тебя. Мол, вот, Альма рядом нарисовалась — поэтому и стало кому-то хуже. Лучше тебе в ближайшее время туда не соваться. — А если что-то пойдет не так? — А что конкретно ты сможешь сделать, если что-то пойдет не так? Аппарат для ИВЛ у нас в комплектацию входит, обезболивающие, снотворные и успокоительные тоже есть. Внимание, вопрос: чем там может помочь телепат, у которого еще и телепатия очень уж криво работает? Разве что Редду жизнь разнообразишь очередным эпилептическим приступом, а то он по ним уже соскучился, наверное. — У него давно их не было, а я все это время была рядом с ним. И потом… Когда мы уже с Пойнтманом по школе ходили — я пользовалась телекинезом. И меня ни Редд, ни Кирилл, ни остальные не видели. И голова ни у кого не болела. И может, кстати, тоже из-за меня. Может, я могу и положительно влиять. — Редд выпадать перестал не из-за тебя, а из-за… Стоп! — до меня внезапно дошел один важный момент, который я до этого упускала. — Феттел… Они ведь с Реддом сейчас… Черт! — Что? Опять я в чем-то виновата? — Альма уже явно на пределе. — Синхронизация. Эти двое под синхронизацией. Феттелу не снятся кошмары, потому что он оказывается во сне на территории Редда, а Редд из-за их взаимодействия смог справиться с нагрузкой, даваемой имплантатами. Черт. Надо Паку сказать, чтобы развел этих двоих подальше друг от друга, пока они ничего не учудили. — Подожди, я ничего не понимаю. Если они чувствуют себя лучше, значит — все хорошо, верно? — Нет, неверно, Альма. Ты даже не представляешь, насколько неверно. Ты помнишь синхронизацию с Феттелом? Я слабо вникаю в суть процесса, но знаю точно одно: при ее возникновении стремления, намерения и даже мысли людей становятся едины. При этом рулит процессом в общем-то тот, кто сильней телепатически. А теперь представь стремления и намерения своего младшенького, помноженные на изобретательность и ебанутость Редда. — Они все вокруг не просто убьют, а убьют со спецэффектами, — мне показалось, или Альма побледнела? А нет, не показалась. Да, кажется, до нее дошло, что «все вокруг» — это мы. И если управление будет у Феттела — совсем не факт, что мы останемся живы. В броневик мы фактически врываемся. И сразу обнаруживаем, что там внутри, пусто. Верней — нет этих двоих. Есть только сидящий в странном оцепенении Пак, невидящим взглядом смотрящий перед собой. — Опоздали… — я мысленно выругалась и окликнула врача. Тот вздрогнул и осмысленным взглядом уставился на меня. Движение воздуха — это Альма выскочила из броневика явно вспомнив, что медик будет не рад ее компании. — Пак, что произошло? Где Янковски и Феттел? — Не знаю. Подожди, я… Как ты здесь оказалась? — Вот черт, — в этот раз ругаюсь с облегчением. Потому что, хоть эти двое и исчезли куда-то, мы остались живы. А это не может не радовать. Стоп… — Пак, а разве не там у тебя спирт стоял? Вот тут я не порадовалась. Только представив, что будет, если в гремучую смесь «Янковски плюс Феттел» добавить хотя бы по сто грамм «для храбрости», я почувствовала, как волосы на затылке стали дыбом. Все. Абзац. Приплыли. Если не мы все умрем, то эти двое сейчас в приступе невиданной храбрости и клинического похуизма полезут на амбразуру. — Надо их перехватить, — тихо произношу я. — Что? Кого, подожди, я что-то совсем не понимаю… — забормотал было Пак. Махнув на него рукой, я выскочила из броневика и рявкнула во всю мощь легких. — Общий сбор! У нас тут ЧП, плавно переходящее в катастрофу! Несмотря на то, что мы не в армии, на зов явились все без исключения. И замерли напротив меня, переглядываясь друг с другом. Пойнтман — тот и вовсе смотрел в сторону, будто бы слушая кого-то еще. И только дослушав (наверное), кивнул головой а затем — уставился на меня. Выглядел он при этом слишком спокойным, будто бы кто-то (и я даже догадываюсь, кто) сообщил ему что-то, чего не знаю ни я, ни остальные. Интересно, поделится информацией, или запас красноречия на сегодня исчерпан?