Искаженный Сигнал

Пакстон Феттел (Второй Прототип)

Разряд боли прошивает насквозь. Уже привычно выгибаюсь и сжимаю кулаки. Так легче дышать. Сердце болит… В ушах стучат молотки. Рвано, часто. Момент — пропадают. Все. Все? Прежде, чем накрывает темнота, успеваю понять, что этот импульс не был похож на предыдущие удары током. А потом я неожиданно оказываюсь на знакомой территории. На территории девчонки. Сама она замерла напротив меня на корточках, протянув руку вперед. Так, будто собиралась коснуться. Как тогда. Как раньше, когда я для нее был лишь незнакомым ребенком, а «Феттел» — кошмаром, с которым ей не хотелось столкнуться. Кошмаром, которого она боялась больше, чем всех моих реальных телепатических проявлений. Мифический «Феттел», образ которого был у нее в голове составлен на основании этих ее игр, пугал ее больше, чем мои галлюцинации.  — Зачем было врать? — протянутая было к моему плечу рука сжимается в кулак. Она не ударит меня. Да даже если и попытается — это всего лишь сон и с нами обоими ничего не произойдет. Выходит, она не успела дернуть рубильник. Отключилась? Возможно.  — Я не врал. Сначала я даже хотел тебе сказать свое имя. Не успел. Потом стало сложно все объяснять. Все еще считаешь меня чудовищем?  — Ты так и не ответил на вопрос. Зачем?! Чего ты хочешь от меня?! — в голосе эмоции, а на деле их нет. Снова. Она почти ничего не чувствует внутри. Может быть, почувствует потом. Но сейчас разум полностью подавил чувства: она не хочет убивать меня «ни за что, ни про что», но при этом — жаждет получить подтверждения тому, что отпустить меня не будет ошибкой.  — Даже не знаю… Нормально выспаться? Чтобы не было больно? Не оставаться одному, когда мне плохо? Чтобы меня оставили в покое всякие уроды, которые уже отобрали у меня половину жизни, если не больше? Больно говорить. Даже здесь. Голова… Что-то не так. Такого раньше не было. Никогда не было. Только при синхронизации с Альмой. Но то, что происходит сейчас — это другое. Синхронизация была, да, ведь в момент, когда Лена бросилась на Вэнека и клонов, я видел происходящее ее глазами, но не участвовал в нем. Да и контакт был сразу разорван.  — Отомстить, в том числе и за мой счет. Использовать меня в каких-то своих многоходовках. Сначала втереться ко мне в доверие в стиле «мы — семья», а потом…  — Я не Альма, — резко произношу я. Может быть даже, слишком резко, но на девчонку моя реплика производит скорей положительный, чем отрицательный эффект. Решаю его закрепить, припоминая ей то, что она и так знает. — Она именно так поступила со мной, если помнишь. Причем во второй раз — даже не особо-то и спрашивая разрешения. Молчу уже о том, что в обоих случаях не интересовалась ни моим состоянием после ее выходок, ни возможными последствиями для меня лично. Давай, вруби свое любимое «враг моего врага — мой друг». Ты ведь можешь сложить два и два, верно? Судя по ее взгляду — может.  — И как мне понять, что ты говоришь правду?  — А как МНЕ было понять, что ТЫ говоришь правду? — отвечаю вопросом на вопрос. — Смею напомнить тебе, что ты мне много чего наобещала, хотя я и не просил об этом изначально. Теперь что — на попятный? Из-за своих предрассудков? Предашь меня, как сделала она?  — Я не… — она протянула руку вперед, опуская ее мне на плечо. Повинуясь ее жесту, привычно подаюсь вперед, оказываясь в теплом кольце рук. — Я хотя бы могу быть уверена, что если отпущу тебя, то не получу вторую Альму, которая таскается за мной везде, где только можно и гробит мою психику глюками?  — Она уже давно не гробит твою психику глюками, — криво усмехаюсь я.  — И слава Ктулху — мне и без нее проблем хватает.  — Могу лишь пообещать не добавлять новых намеренно. Пока что, — последнее специально выделяю голосом. Пусть не расслабляется. Если решит со мной провернуть что-то из той же оперы, что и Альма — за последствия я не ручаюсь. — Знаешь, с Альмой все также начиналось. Сначала, по крайней мере. Хочу почему-то рассказать о том, как она ко мне приходила в детстве. Как стала моим другом. Как обещала помочь, а потом, когда я ей доверился… Но больше сказать ничего не успеваю — площадка расплывается и мы оказываемся в реальном мире. Первые несколько секунд я не вижу, что делает Лена, но когда зрение фокусируется — обнаруживаю, что она все еще рядом с рубильником, но повернут он не так, как при подаче разряда. Значит, Спенсер и не предлагал ей добить меня? А она и не собиралась этого делать? Хорошо. Ей же лучше.  — Так, что тут у нас… Не, это нам точно не надо… О, вот, нашел. Так, это у нас силовое поле… Вот, есть, — очередной поворот рукояти. Или какого-то выключателя? Не разобрать с моей стороны, что там еще из управления есть — только рубильник и видно. Замки на шее и руках разжимаются. Не с первой попытки, но все-таки встаю на ноги.  — Я в порядке. Спасибо, что спросила, — ехидно произношу в спину девчонке, которая что-то ищет в красном ящике, до этого висящем себе спокойно на стене. Лена не отвечает. Молча подходит ко мне и, ногой подцепив по пути столик на колесиках, ставит на него бутылку с антисептиком. Перед этим, конечно, смахнув рукой на пол всякие неаппетитно выглядящие инструменты. Успеваю заметить только клещи и молоток, но кажется, там был и другой «условно строительный» инвентарь, явно не для строительства здесь используемый.  — Будет больно, — подколку она демонстративно пропускает мимо ушей. А после хватает меня за руку. Размачивает присохший к ранам рукав куртки, сдвигает наверх. Только сейчас я замечаю, что левая ладонь вся залита кровью. Содрал наручником, пока брыкался, видимо. А, хотя нет — порезы глубокие и уже успели подсохнуть, выходит, раны появились еще до посадки в пыточное кресло. Девчонка осторожно заливает мою кисть антисептиком, бинтует на три с половиной оборота. Больше ни слова не произнеся, переходит к правой руке. Там просто ссадины и можно было бы их и вовсе не обрабатывать, но с чего бы сейчас начинать вырываться? Несколько минут передышки нам обоим не повредят, врагов поблизости нет, зато есть возможность в первый, а может быть — и в последний раз за свою жизнь почувствовать в реальности то самое нормальное, человеческое отношение, которого я вживую не видел ни разу. Закрываю глаза. В книгах обычно пишут, что по таким прикосновениям можно понять характер человека. Мне не нужно этого — кое-что я о Лене-Редде и так знаю, но все же интересно проверить эту теорию. Руки грубые. Прикосновения тоже. В то же время, она старается не причинять лишней боли. И не показывать, что заботится. Что беспокоится. Это странно. Впрочем, в ее среде демонстрация чувств принята не была. Хотя почему-то по отношению к Альме она ведет себя немного иначе. Почему? Выясним потом, если будет время.  — Эй, — встряска за плечо. — Плохо?  — Да, — ответ очевиден, так что не очень понятно, зачем она задавала этот вопрос.  — Сколько сможешь продержаться?  — Часа три точно. Потом начнет выбрасывать. Куда — даже не уточняю. И так понятно. Девчонка кивает.  — Думаю, успеем уложиться. Потому что меня может выбросить еще раньше, — нервный смешок. — На. В руки пихают пистолет. Кажется, она решила, что с искалеченной левой рукой я не смогу держать какое-либо другое оружие. Плохо ты меня знаешь, девочка. Но будь по-твоему. Тем более, что нам оружие не понадобится. Выход чистый. Ни паранормальщины, ни людей Вэнека. Полковник точно идиот, Лена с характеристикой не ошиблась. Или нам помогли призраки? Я так и не узнал, что подразумевалось под «небольшим переполохом». Может, мертвецы каким-то образом освободили Лену? Хм, а это место непохоже на типичные комплексы «Армахем». Обычно приходилось долго пробираться вглубь сооружений через заброшенные склады, или ехать по официально несуществующим тоннелям метро. Здесь же достаточно было пройти минут двадцать неспешным шагом, чтобы оказаться на подземной парковке. А машины на ней сплошь армахемовские, что гражданские автомобили, что спецтранспорт. Собираюсь сказать ей, чтобы брала какой-нибудь вездеход, потому что на улице вроде бы как апокалипсис. Я шибко все не разглядывал — времени не было, но завалы и растрескавшийся асфальт заметить успел. Но не успеваю ничего сообщить — Лена достает из кармана связку ключей и медленно идет вдоль припаркованных машин, разглядывая их.  — Кажется, эта.  — Что ты там ищешь? — вокруг все начинает сжиматься. По углам мерцают неясные тени, и я сейчас не могу сказать, что это: плоды моего воображения, или же очередные твари из того мира, пробравшиеся в реальность. Нет, вряд ли второе. Лена бы их почувствовала тоже. Просто галлюцинации. Не опять, а снова.  — У Вэнека ключи в кармане были. От машины. Ну, типа боевой трофей. Тихо спиздил и ушел, называется — нашел. Судя по названию фирмы — немецкая, а там машины хорошие делают. Тем более, тут в основном у нас японские машинки и из США, а немецкая только одна. Найти проще.  — Ну да. И у него машина точно без сюрпризов. Сам себе он бы бомбу вряд ли подложил. Не настолько… С катушек слетевший… — Ноги подогнулись. Схватившись обеими руками за капот ближайшей «японки», пытаюсь отдышаться. Чувствую, как сжимается комната вокруг меня.  — Эй, — на плечо опускается тяжелая ладонь.  — Здесь… Что-то есть…  — Ничего. Расслабься, дыши глубже — и все само пройдет через пару минут, — снова успокаивающий хлопок по плечу. Хриплый смешок сам по себе срывается с губ.  — Мне говоришь, что ничего, а сама… оглядываешься.  — Потому что есть два варианта. Один — тебе все кажется, второй — тебе не кажется. В пользу первого говорит тот факт, что я тоже чувствую паранормальную хрень, а значит — будь здесь что-то, реакция была бы у обоих. В пользу второго же у нас тот факт, что ты вроде в плане паранормальщины сильней меня должен быть, поэтому можешь чувствовать то, что не могу заценить я. А еще тебя нехило потрепало электрошоком, да и эти их глушилки, как я понял, здоровья не добавляют. Так что верить тебе на слово как-то… О, слышишь?  — Что? — больше всего хочется оказаться сейчас на площадке. Потому что там не будет страшно. И больно тоже. Потому что там все будет… Иначе.  — Крысы пищат.  — И что?  — Да так, заметил я тут одну вещь. Там, где всякая паранормальная хрень творится, ни одной крысо-мыши не найдешь, хотя им в этом районе раздолье: дома старые, полы деревянные, капремонта десятилетиями, судя по всему, не было. Да и люди живут явно не особо аккуратные — в смысле, судя по грудам мусора на улице, пейзаж после апокалипсиса не шибко отличается от того, что был ранее. Не успеваю заметить, когда именно отпускает. И не могу понять, что тому причиной — какие-то особенности самой Лены или то, что я отвлекся на разговор с ней. Сравнивать не с чем — поговорить нормально со мной за все годы в «Армахеме» никто не пытался.  — Ну что, мы ехать собираемся, или всю жизнь здесь торчать будем? — Лена смотрит на меня исподлобья, подбрасывая в руке ключи от машины. Киваю и забираюсь на сиденье немецкого броневика. Девчонка забирается на водительское место, заводит машину и выезжает из подземного гаража на «постапокалиптические» улицы Оберна. Пятнадцать минут спустя мы едем по разрушенной дороге. Броневик мягко качает. Рация трещит и упорно не ловит никого из «Сигнала». Я пытаюсь поудобней устроиться на кресле рядом с водителем. А потом вспоминаю русскую поговорку «наглость — второе счастье», узнанную от той же Лены, и заваливаюсь на бок так, чтобы головой оказаться у нее на коленях. Ноги забрасываю на переднюю панель. Только после этого чувствую себя человеком. И не сразу понимаю, что от нее идет очень странный фон.  — Что ты делаешь? — она почти шипит.  — Почему ты злишься? Раньше позволяла. И своей подружке тоже разрешаешь вытворять что-то подобное. Опасный маньяк намного хуже?  — Раньше ты выглядел ребенком. И я не знала, что ты взрослый мужик. Могла лишь подозревать об этом, уж слишком порой умно ты рассуждал.  — Я все еще не понимаю, к чему ты клонишь, — внутри закрутилась стальная пружина. Сразу вспомнились ученые в детстве, которые меня били, не объясняя, в чем именно я виноват. Просто я попадался под горячую руку. Просто я не мог защититься. Неужели ты на самом деле такая же, как они?  — А что можно не понимать? Когда тебя обнимает ребенок и когда то же самое делает взрослый мужик — это абсолютно разные вещи, Феттел. Когда к тебе жмется ребенок — это нормально и объяснимо, но когда взрослый мужик ведет себя, как типичный извращенец, постоянно пытаясь прикоснуться…  — А мой брат — тоже извращенец? — резко спрашиваю я.  — При чем тут Пойнтман? Во-первых, он воспринимает меня, как парня. Во-вторых, он не называет меня семьей, заставляя думать, что за подтекст он вкладывает в это слово. В-третьих — он прямой, как танк и простой, как тапок, а не плетет за моей спиной всякие интриги, заставляя думать, что же в его башке творится.  — Вокруг тебя постоянно люди, которые тебя либо ненавидят, либо боятся, либо и то, и другое вместе. Ты — ребенок. Иногда тебе очень плохо. Настолько плохо, что нет сил даже кричать. Как будто сверло втыкается в макушку, дробит каждый позвонок, каждую кость, каждую клетку в твоем теле. Перед глазами становится темно и ты начинаешь видеть вещи, которые тебя пугают. Ты путаешь реальность с этими видениями, постоянно отключаешься, вокруг тебя начинает трястись мебель и это пугает тех, нормальных людей, еще больше. Одновременно с этим они ищут способ дольше задерживать тебя в этом состоянии. Держать тебя в состоянии, близком к нервному истощению. Тебе почти не дают спать. Твои кошмары тоже этого не дают. Учишься спать стоя на коленях, чтобы падать и просыпаться, стоит твоему телу дернуться. Чтобы тебя не убили там, во сне. Все можно прекратить. Если успокоиться. Если тебя перестанет бить чужой ненавистью и страхом. Но тебе этого не дают. А потом появляется та, кто тебя понимает. Кто кажется тебе такой же, как ты сам. Однажды она протягивает тебе руку. Ты думаешь, что если схватишься за нее, то все закончится. Ты больше не будешь один. Тебе будет лучше. Свою ошибку ты осознаешь почти сразу — то, что ты чувствовал до этого просто цветочки по сравнению с тем, что обрушивается потом. Все то, что у тебя было, удваивается. А может и утраивается. Тебе приходится с этим жить. Ты не хочешь. Пытаешься все прекратить. Когда она приходит во второй раз — ты практически рад, что сейчас сдохнешь и перестанешь все это… Что все это прекратится. Оказывается, это был не твой предел. По крайней мере, после второго раза тебя перестают доставать в реальности. В кошмарах все хуже — твари оттуда начинают прорываться в реальность. Кажется, в медицине это называют «микросны», но я могу ошибаться… Ищешь способ поспать без снов. Находишь сильнодействующие снотворные. Надеешься, что немного отдохнешь и тебя перестанет выносить туда, а тварей оттуда — к тебе. Вот только ты ошибаешься — загоняешь себя в ловушку тварей там. А потом появляется кто-то, кто берет тебя за руку и все заканчивается. Кто-то просто относится к тебе, как к нормальному человеку, пускает к себе в голову, пытается помочь, когда тебе становится плохо. И почему-то не боится. И тебе спокойно настолько, что впервые в жизни не болит голова. Что впервые в жизни… — горло перехватывает. Как тогда, после первой встречи с ней. Так просто. Всего лишь взять за руку. Что-то сказать, обнять — и все прекратится. Брат это тоже понял. Пусть у него не так явно выражено это, но и он, и Альма не просто так спят рядом с ней. И им это можно. Им позволяют. А меня опять считают чудовищем. Опять… Чувствую, что начинает «замыкать». Понимаю, что не успею попросить остановить машину и просто закрываю глаза, запрокидывая голову и хватая ртом воздух. Понимаю, что помощи не дождусь после того, как высказался от души и пытаюсь хотя бы приподняться и сесть отдельно, чтобы не накрывало эмоциями от нее. Злость, раздражение… Не надо мне этого.  — Извини. Я тут херни наговорила, не подумав. Просто учитываю только свой негативный опыт без всей этой твоей специфики… — на плечо легла тяжелая рука. — Если тебе так легче, можешь приходить. Куда — она не уточняет. И так понятно. Можно лежать, как сейчас. Можно лезть в ее сны. Можно делать все, что угодно, если это не нанесет вреда ей и поможет облегчить мое состояние. Ей это все еще очень сильно не нравится. Она все еще настороже и ни на йоту мне не верит. Но одновременно с этим чувствую что-то странное. Она… Хочет помочь мне? Думать тяжело. Все путается…  — Машину лучше остановить.  — Знаю. Но я же не могу это сделать посреди дороги. Давай хоть какую-нибудь парковку найду, чтобы на виду не оставаться, мало ли… Еще пять минут. Трясет. Холодно. Это обычно. Это почти нормально. Я уже привык.  — Все. Можем выключаться. Знаешь, это не очень хорошо. Можем и не проснуться… — бормочет Ленка, второй рукой потирая лоб, судя по звукам.  — Боишься?  — Мне уже все равно… Мне тоже. Еще несколько секунд в сознании — и передо мной оказывается знакомая площадка, намешанная из обрывков ее и моих воспоминаний. Перед тем, как оказаться на ней чувствую, что меня чем-то накрыли. Теплым. Странно.  — Слушай, можно вопрос? — Лена оказывается рядом со мной практически сразу. Сидит рядом на «лазилке» и по-детски болтает ногами. Смотрит на меня сверху вниз с интересом во взгляде. Что радует — без страха.  — Задавай, — пожимаю плечами.  — Почему ты выглядишь здесь таким мелким?  — Самому интересно. Раньше я считал, что это ее мир. И поэтому я выгляжу таким же, каким был на момент встречи с ней.  — Ты… Про Альму? — девчонка аж ноги поджимает. Едва не срываюсь на смех, потому что ее страх перед Альмой кажется ну очень смешным на фоне того, что эта самая Альма спит с ней в одном спальнике. Вместо того, чтобы засмеяться, киваю. Хотя и сам не знаю ответа на Ленин вопрос. Да и никто не знает, наверное. Это вопросы из той же серии, как «почему именно Лена и ее друзья оказались в телах «Сигналовцев». Или «почему Лене симпатизируют все призраки в округе и рвутся ей помогать».  — А почему я выгляжу здесь то как Редд, то как настоящая я? Лишь фыркаю.  — Мне-то откуда знать?  — Ну, ты же здесь дольше тусишь, чем я. Предполагается, что ты и узнать должен был больше и о законах, по которым действует этот мир, и о применяемых здесь алгоритмах. В смысле, серьезно? Ты здесь тусишь два десятилетия как минимум и до сих пор не разобрался, как здесь все устроено?  — Ты думаешь, что я здесь был все это время так же, как и ты?  — В смысле? — девчонка щурится непонимающе, аж ногами болтать прекращает, сосредоточившись на мыслительном процессе.  — Я же объяснял тебе. Это — мир кошмаров. Кошмаров, понимаешь? Ты сюда попадаешь во сне, не можешь ничем управлять, только осознаешь происходящее. Иногда. Если пострадаешь здесь — что-то произойдет с твоим телом там.  — Ты говорил, что спал на коленях, чтобы проснуться, если что. Извини.  — За что?  — За то, что расспрашиваю. В смысле, я понимаю, что после всего, через что тебе пришлось пройти, со всем этим дерьмом дела иметь не захочешь, но думала, что ты хотя бы какой-нибудь информацией можешь поделиться. А то мы тут методом научного тыка и ненаучного мата пытаемся разобраться, что к чему. Выходит так себе, если честно.  — Твое «так себе» — это в десятки раз больше, чем смогли понять «Армахем» со всем их техническим потенциалом.  — Погоди. Ты хочешь сказать, что они тоже пытались изучать тот мир?  — Вроде того, — прокручиваю в голове все, что так или иначе было связано с кошмарами. — В основном пытались выгрузить сюда подопытных психотропкой. Пытались понять, становятся ли они сильней или, наоборот, ослабевают от контакта с этим миром. Кто-то даже выдвинул теорию о том, что этот мир — источник нашей силы, но эту идею быстро задвинули. Но, чтоб ты понимала, они сюда особо не лезли: сенатору нужны были солдаты-клоны, основное финансирование шло на «Персей», а все остальное оставалось на усмотрение ученых.  — Ясненько. Тогда последний вопрос — долго нам тут сидеть? Развожу руками.  — Тебе не нравится моя компания?  — Нравится. Дело не в этом. Просто мы вроде как в отключке, а в городе хер знает что творится. Как бы не вышло так, что мы сбежали от одних уродов, чтобы попасть прямиком в лапы других. Да и вообще, если ребята нас найдут — хер знает, что из этого получится. В смысле, у нас же там Пойнтман в отряде. И лучше бы тебя остальным представлять после того, как мы получим подтверждение тому, что никто ни в кого не станет палить, не разобравшись.  — Об этом не беспокойся. Он не станет в меня стрелять.  — Почему ты так в этом уверен?  — Я телепат, забыла?  — Кстати, об этом. А ты можешь дать мне с кем-то связаться? Ну, хотя бы с Пойнтманом. Или вообще с любым нашим, кто первый почувствует и увидит вот это вот все. А то Спенсер, конечно, пообещал сказать, где нас искать, но когда это будет… В смысле, они же тоже не всегда могут сразу связаться с живыми.  — Я тоже сейчас этого не могу. Если помнишь, я не в лучшем состоянии.  — Помню, но не в курсе, что в твоем состоянии на что влияет. В смысле, у меня, получается, наоборот при всяких нервотрепках, ранениях и прочем дерьме разрыв с телом идет, и я сюда попадаю. Ну и творю всякое. А когда все в норме, то я просто сплю и ничего такого. Хотел бы я так, чтобы «сплю — и ничего такого». Сказать этого вслух не успеваю, потому что меня вдруг дергает вниз, в темноту. Не прихожу в себя, но слышу голоса над головой. Чувствую, как эта самая голова снова раскалывается на части. Почему-то не могу ни пошевелиться, ни глаз открыть, ни слова сказать, но слышу, как Лена что-то достаточно спокойно говорит другому человеку. Или людям? Когда в руку втыкается игла — хочется дернуться, но возможностей сделать это нет. Как и нет сил выбраться из тела, устроив «иглоукалывателю» сеанс шокотерапии похлеще той, что мне досталась от уродов из «Армахем».  — Все будет хорошо. «Кровоизлияние в мозг. Дерьмо. С таким не живут. И я ничего не могу…» Чужие мысли обрываются. Я чувствую только чужую панику. Чужой страх за… меня? Не знаю, как, но я умудряюсь схватить этого человека за руку. Чувствую, что он больше всего хочет развернуться и убежать, чтобы не смотреть на мои мучения. Но не может этого сделать, потому что его долг — помогать. Ты посмотри, в этой компании (а это явно кто-то из них) сплошные альтруисты подобрались. Как этим пользоваться — я разберусь, когда приду в себя. А пока что давай-ка ты рядом посидишь и немного еще за меня побоишься? Я бы сказал тебе, что твои «кровоизлияния в мозг» для меня — обыденное дело, но сил нет, да и желания тоже… Может, от присутствия рядом этого человека я не проваливаюсь. А может быть дело в том, что Лена куда-то делась. Наверное, зарабатывает мозоли на языке, пытаясь объяснить, откуда я взялся. Пусть, они ей не помешают. Мозоли, в смысле. Иногда эта девчонка слишком много болтает…