Искаженный Сигнал

Альма Уэйд (Элис)

      — Ну да. Прийти в здание и не натолкнуться на трупы — это явно не из нашей игры, — прокомментировала Вера, едва компания оказалась в больничном холле.              За спиной раздались звуки, будто кого-то выворачивало наизнанку.               — Изв-вините… — пробормотал Кирилл, после чего продолжил блевать в уголочке.               — Ничего страшного. Нас явно не оштрафуют, выворачивайся дальше, — ехидно прокомментировала ситуацию Ленка. И тут же кинулась в противоположный угол, зажимая рот ладонью. Я осталась там, где стояла, поскольку помочь сейчас явно ничем не могла. А Вера сказала, чтобы я всегда была слева от нее. Тогда у нее получится постоянно поворачиваться ко мне и не вызвать подозрений ни у кого. Она сказала, будет палевно, если другие увидят, как она проводит рукой сквозь меня. Или проходит. Или говорит якобы повернувшись лицом ко мне, а на самом деле — в другую сторону.              Кажется, маскировка излишняя. Остальным просто не до нас. Борис обходит по широкой дуге висящие на стенах огнетушители. Стас опускается на один из диванов и принимается таращиться перед собой, явно пребывая в шоке от происходящего. Лена и Кирилл на себе расхлебывают последствия установки имплантатов, а Пак вместе с Кирой-Верой изучает планы здания.               — Так, ну нам по-любому сначала на диагностику всего и вся. Лаборатории… Кабинет компьютерной томографии… Повезло, что больница небольшая.               — Вон, смотри, МРТ же ближе, нет? — уточняет Вера.               — МРТ? — Пак ехидно усмехается. В его облике так и сквозит сомнение в умственных способностях окружающих. — Да, давайте мы людей с кучей электрических приблуд в теле засунем под мощный магнит. Угробить нас всех хочешь?               — Пока что нет. Пригодитесь. Хотя некоторым я бы рот с удовольствием зашила, — огрызается Стокс. Не только Лена недолюбливает Пака. И я понимаю, почему. Он слишком непохож на остальных. Так-то они все разные, но манера речи всех сближает. Кореец же со своим «интеллигентством» смотрится среди них, как белая ворона. Мне сложно представить, чтобы его взяли в эту компанию, если бы не опасность. А вот Лена, Вера, Кирилл, Стас и Боря могли бы друг с другом и без опасной ситуации общаться.               — Ладно. Элис — со мной. Пак, Стас — присматривайте за этими двумя.              Наверное, Лена бы возразила бы что-нибудь, но только если была бы в состоянии говорить. Сейчас же она слишком была занята общением с углом. А остальным, в общем-то, было наплевать на мое занятие и на тот факт, что я пошла с Верой.              Как она и сказала, больница была небольшой. Уже пять минут спустя мы стояли в реанимационной палате, где на койке лежало опутанное проводами тело. Для уточнения информации о том, чем это тело болеет, Вера сбегала за медицинской картой на сестринский пост.               — Вот, смотри. Это подходит. Поступила два месяца назад, причина комы — отравление угарным газом в результате попытки суицида. Дамочка завела машину и закрыла окна, дым пошел в салон… Короче, классика жанра. Видать, несчастная любовь у человека приключилась. Эй, Альма, где ты там? Вселяйся давай, что ли. И побыстрей. Нам, если помнишь, еще с живыми возиться.              Я подошла к телу и осторожно прикоснулась к нему рукой. Ничего не произошло. Подумав, забралась на койку и легла так, чтобы оказаться как бы внутри лежащей на кровати девушки. На мгновение перед глазами все расплылось, а потом на меня навалилась темнота. И вдруг всплыло в памяти все то, что было в Саркофаге. Как я пыталась вырваться, пока в легкие заливалась вода. Как медленно гасло собственное сознание. Как из темноты выдернул голос сына. Как я перестала быть живой, но и мертвой не стала…              Хлопок по щеке заставляет открыть глаза. Все расплывается, но лицо Веры я вижу отчетливо.               — Очухалась? — девушка еще раз ударяет меня по щеке.               — Да, — только сейчас понимаю, что голос звучит странно. Осторожно приподнимаюсь на локтях и тут же со стоном падаю обратно. Голова кружится.               — Давай собирайся, сопля ленивая. Там еще люди ждут, как бы не заподозрили чего, — Вера отходит чуть поодаль и, достав из кармана зажигалку, подпаливает какую-то папку с бумагами.               — Что ты делаешь? — спрашиваю я, осторожно осматривая свое тело. Тело как тело. Абсолютно голое разве что. Рядом с кроватью лежат униформа и шлем, которые остались после моего вселения. Собираюсь протянуть руку за комбинезоном, но падаю с кровати. Не рассчитала.               — Сжигаю историю болезни этой вот Джейн Доу. Согласись, будет неприятно, если кто-то обнаружит ее здесь. А со всех присутствующих внизу станется пошариться по полкам. Будет масса вопросов, когда они обнаружат, что коматозница испарилась и заняла место в нашей команде. Ну ты там двигаешься, или как?               — Меня это тело плохо слушается, — пожаловалась я.               — Ну, а ты что хотела? Это тело несколько дней или недель пролежало без движения. Давай, разминай конечности, сгребай себя в кучу и пошли уже. Блять, вечно все приходится делать самой, — Вера подошла ближе и, наклонившись ко мне, резко рванула меня под мышки обратно на кровать. — Сидеть, не падать.              С пола подняли комбинезон и принялись натягивать его на меня. Это было тяжело. Я честно старалась помочь, но мешала еще больше, заслужив реплику:               — Альма, блять, хорош рыпаться.               — Элис, — поправляю я. — Что? Ты сама говорила, что надо маскироваться. Привыкай.               — Учить она меня еще будет. Так, готово. Кроссовки сама шнуруй, заодно пальцы разомнешь.              На то, чтобы завязать шнурки, у меня ушло около трех минут. Лена показала мне, как это делать, поэтому проблем не возникло. И пальцы теперь слушались лучше. Натянув на голову шлем, я следом за Стокс вышла из палаты. По лестнице мы спустились вниз, к ребятам. Меня совсем немного качало, но никто этого не заметил. Внимание было сосредоточено на бледных Кирилле и Лене. Оба парня лежали на диванах и были без сознания.               — Что-то случилось? — уточняет Вера.               — Пак говорит, что их из-за синхронизации долбануло, — рапортует Гриффин. Сам Пак и Борис практически одновременно кивают, но в разговор не вступают.               — А вас троих?               — Мы не вырубились. Но все видели… Что-то. Как будто мы открываем глаза в какой-то больничной палате. Потом были явно воспоминания Альмы из Саркофага.               — Как мило. Будем надеяться, что эта тварь сюда не нагрянет и не устроит вам аутодафе своими глюками, — привычно прокомментировала ситуацию Вера. Я с трудом сдержала смешок. И приняла к сведению одну вещь. Собственно, это и раньше было известно. Любое мое потрясение вызывает не только вспышку паранормальной активности, но и различные «спецэффекты» у всего «Сигнала», за исключением, разве что, лже-Стокс.               — Меня вот интересует вопрос. Если все вы связаны с Альмой, то почему ничего не чувствует Вера? — тихо спрашиваю я, подходя поближе к Лене и опуская руку ей на плечо. Парень морщится сквозь сон, а потом — открывает глаза.               — Блять, да когда же это кончится. Кто-нибудь, пристрелите меня, чтобы не было вот этого нихуя. Бошка болит, глюки нападают, призраки ебаные со всех сторон… буль-буль-буль…              Вдоволь поругаться на жизненные обстоятельства Ленке не дал Пак, поднесший к ее рту горлышко бутылки с водой. Пришлось ей пить, а не разговаривать.               — Спасибо, ага, — выдохнула Ленка, закрывая глаза. — Блять, да вырубите кто-нибудь эти гребаные фонари над башкой…              Раздался выстрел и треск наверху. Вздрогнув, я обернулась на Веру, которая уже с деловым видом прятала пистолет обратно в кобуру. Лампа над нами погасла.               — Вот спасибо, — фыркнула Ленка. — Выключатели для слабаков, да?               — Мне надо было выключить одну лампу. Не все. Хер знает эту Зону Отчуждения — может, тут при выключенном полностью свете начинают призраки из всех щелей переть. Или еще какая херня вылазит. Пак, куда дальше? Больницу мы с Элис проверили, ни врагов, ни паранормальной херни тут нет.               — Ну, для начала пошли в биохимическую лабораторию. Посмотрим, чем нас всех накачали. Сомневаюсь я, что мы все такие бодрые и своим ходом через несколько дней после операции бегаем исключительно на голом энтузиазме.               — Думаешь, обширяли чем-то? — уточняет Ленка без особого удивления в голосе.               — Я уже не думаю. Я это, считай, знаю. Лично у себя нащупал уже кучу свежих шрамов. По моим прикидкам болеть это дело должно так, что хоть по потолку бегай. А раз не болит — значит, что-то в нашей кровушке плещется веселое.               — Ладно, пошли, — Ленка поднялась на ноги без нашей помощи. Все еще бессознательного Кирилла понес на закорках Стас. Пока шли к лаборатории биохимии, я успела понять одну вещь.              Если кто-то из сокомандников просит его убить, значит — это просто фигура речи. То же самое относится к «ударь меня по голове», «сломай мне ноги», «выколите мне глаза» и прочим предложениям крупного членовредительства. Если просят выключить свет, принести что-то и совершить тому подобные действия — значит, просьба серьезная. Если говорят что-то вроде «ущипните меня», значит — наполовину серьезно и если даже ущипнуть, то никаких серьезных последствий не будет. Равно как и если не щипать. Понять бы еще, когда они подобные фразы в шутку озвучивают, а когда — на полном серьезе.               — Да чтоб я сдох, — раздался стон с закорок Стаса, когда мы уже подходили к лаборатории на втором этаже.              Вот, пожалуйста! И они после этого возмущаются, да почему же это я их чуть не убила? Да они же сами прямо высказываются о своем желании умереть каждые пять минут, или о том, что смерть была бы лучше чем-то, что с ними произошло. И это сейчас я могу понять, после всех разговоров с Леной, что инстинкт самосохранения все равно берет верх и как бы они не жаловались — за жизнь свою будут цепляться до последнего. А вот как это я должна была сразу понять, когда весь опыт общения с людьми ограничивался учеными «Источника»?              Кириллу рассказывали новости. Потом Пак объяснял, что со всеми ребятами сейчас будет делать. Я же ходила по этажу, тренируя новое тело, а еще — с грустью вспоминала время, когда мы с Леной ходили по «Предвестнику» и по улицам вдвоем. Конечно, так будет лучше. Конечно, мне придется привыкнуть. Но сейчас начать общаться со всей компанией сразу было очень сложно. Поэтому я постаралась держаться подальше дожидаясь того момента, когда Лена останется одна.              Но это не помешало мне подслушать один разговор… Честно говоря, я не собиралась этого делать. Просто подошла к кабинету, где Пак снимал энцефалографию с Ленки, верней — уже расшифровывал результаты. А заодно — вытянул ее на откровенный разговор один-на-один.               — Между нами говоря, ты единственная, кто вызывает у меня беспокойство за психику, если можно так сказать.               — А чего это такая честь, интеллигент? — лже-Янковски морщится и пытается отскрести от волос пасту, на которую крепились датчики. Получается плохо.               — С того, что только ты у нас оказалась в теле человека противоположного тебе пола. У большинства людей это бы вызвало определенный… дискомфорт.               — Чувак, я поменяла месячные на утренний стояк. Как по мне — гешефт выгодный. Ну, а в остальном… хер знает. Сам понимаешь — с четырнадцати лет работая на стройке в чисто мужском коллективе и учась на технической специальности, пусть и на первом курсе, я мало была похожа на всю из себя классическую девочку. Я и не помню, когда в последний раз юбку носила, про макияж и прически вообще молчу. Так что разницы особой как-то не чувствую. Но, раз ты затронул эту тему, лично мне бы хотелось, чтобы вы все обращались ко мне, как к парню. И называли Реддом. Просто потому, что назови мы при посторонних Киру Верой — всегда можно отбрехаться, что это второе имя такое. Твое «Пак» — вообще за кличку сойдет, поскольку имя иностранное и для англоязычных непривычное. Про Кигана можно соврать, что «Кир» идет от фамилии. Про Мануэля Моралеса — опять же, придумать какую-нибудь отговорку про «имя для своих». Назовем Седрика Стасом — тоже беды особой не будет. Но если вы здорового мужика будете называть Леной и говорить о нем, обо мне то бишь, в женском роде — это будет пиздец всему.               — Ну хорошо. Допустим. А как дальше с личной жизнью будешь разруливать? Все-таки смена пола — это довольно тяжелое испытание.               — Тяжелое испытание?! Испытание, блять — это жить месяц на пятьсот рублей, тебе такой хардкор, готова спорить, и не снился. А поговорить о себе, как о парне… Будем считать затянувшейся ролевкой. Что же до личной жизни… Ну, мне кажется, что в США, да еще и в двадцать пятом году, нетрадиционной ориентацией уже никого не удивишь. Ну, или может меня на девочек переключит. Хрен знает, что там работать будет: мозги моей личности, или физиология этого тела. Еще один вариант — будет похер, какого партнер пола, лишь бы человек был хороший. В любом случае, мои лишние пятнадцать сантиметров внизу — это не самая большая проблема и моя и, тем более, твоя. Что там с этой твоей энцефалограммой?               — Она не моя, а твоя. Поздравляю, у тебя энцефалограмма соответствует классическому эпилептику.               — Мляааа… Это лечится?               — Я тебе сейчас на правах доброго доктора выпишу противосудорожные препараты. Принимать надо будет ежедневно, если ты не хочешь упасть в обморок прямо под ноги противникам. Ах, да, еще — никакого алкоголя. И сигарет. И наркотиков. И других лекарств без моего одобрения — часть препаратов с противосудорожными плохо сочетаются. Еще я бы посоветовал избегать вспышек и громких звуков, но в нашей нынешней ситуации это маловероятно.               — Спасибо, как ты любезен. Ах, да, еще… К тебе вопрос, как к врачу.               — Да неужели?               — Как часто в той штуке, где лежала Альма, должны были менять воду? Ну, если помнишь, ее держали в искусственной коме в каком-то растворе или как-то так.               — В искусственной коме ее держали просто под силовым полем внутри капсулы «Саркофага». Раствор туда закачали позже, чтобы ее убить. Это только в кино коматозников держат в жидкостях. А почему ты спрашиваешь?               — Да так… Ты ведь в игру играл, я правильно понимаю?               — В нее все играли, Ле… Редд.               — Ну так вот. Помнишь, что Змеиный Кулак говорил об Альме? Что ее бросили умирать, оставили плавать в околоплодных водах. Я сейчас дословно процитировала, между прочим, его фразу. Ну, может, почти дословно. Вот у меня возник такой вопрос в ходе шатаний по городу. Если с момента рождения Пакстона Феттела прошло десять лет, то о каких околоплодных водах может идти речь?               — Давай ближе к делу.               — Полагаю, что двумя прототипами дело не ограничивается. Вероятней всего, был еще третий ребенок. На десять лет младше Феттела. Допустим, Альма родила его в Саркофаге. Его изъяли, живого или мертвого, а потом — убили Альму. Чтобы она и третий прототип под контроль не взяла. Как тебе такая идейка?              Из легких нового тела выбили весь воздух. Ноги подкосились. Я прижалась спиной к стене и с трудом удержалась от того, чтобы не заорать. Что она сейчас сказала? Что… Она… Сейчас… Как… Третий?               — Полагаешь, что этот третий прототип, кем бы он не был, остался жив?               — Я тебе даже больше скажу — ты этот третий прототип, скорей всего, отлично знаешь.               — Никто из нас не подходит по возрасту. Да и способности у всех не соответствуют даже Пойнтмановским… Кроме тебя и Моралеса.               — А вот и нет. Есть еще Элис. Ей как раз лет двадцать. Вполне соответствует возрасту третьего прототипа. Судя по ее поведению на улице, хрена с два она бывала на воздухе в последние несколько лет. Шнурки завязывать не умеет, ведет себя, как ребенок, о многих элементарных для нас вещах представления нет. При этом — в ней нет имплантатов, поскольку на присутствие Альмы она не реагирует глюками и обмороками. А еще — она видит призраков. Как и мы. Но эта способность у нее, как я поняла, сколько она сама себя помнит. Если помнишь Альма тоже видела призраков. С учетом того, что не так уж много у нас паранормальных личностей, которые хоть на что-то годятся, а «Предвестники» сделаны на основе экспериментальных технологий — Элис запросто может быть третьим прототипом.               — Мда… Слушай, я не знаю, какую премию тебе дать за внимательность, но во всей этой идее точно что-то есть. Думаешь, она опасна?               — Вот этого я не знаю. Зависит от того, есть ли у моих догадок реальная подоплека. Если она не дочь Альмы, то вообще никакого повода для беспокойства нет. Если же она связана с Тварью… Хрен знает. Пакстона Альма брала под контроль одной левой, если помнишь. Если у нас слетит с катушек Элис, то перебить весь «Сигнал» труда особого не составит. Ну и еще зависит от ее реакции на родство, если она все-таки ее дочь. Пойнтману вон, судя по сюжету игры, не слишком всралась новообретененная мамочка и поставляющаяся с ней в комплекте хреномуть. А Пакстон наоборот, чуть ли не боготворил Альму. Куда Элис сунется — черт ее знает. Пока что она к Альме относится скорей отрицательно, чем положительно, но как повернется дело, если вдруг окажется, что она дочь Твари — не знаю.               — Может, расскажем все самой Элис? Ну, о твоих догадках по поводу их родства и том дерьме, которое из этого следует? В конце концов, она может знать, кто ее родители.               — Или думать, что знает. Если помнишь — Армахем неплохо затирает память всем, кому можно и нельзя. Но предупредить ее надо. Хотя бы на случай, если она вдруг увидит Тварь. Сам понимаешь — психика у девочки нежная, она при виде прозрачных Призраков в истерику впадает, что же с ней будет, если увидит ходячий труп, основательно потрепанный жизнью, с имиджем а-ля «Каяко». Ну и… Можно предложить ей сделать генетический тест. В файлах наверняка есть расшифровка ДНК Альмы.               — У меня тут появилась другая идея. Собственно, базируется на том, что нам надо выбираться из Оберна, минуя военных и «Армахем». Как помнишь, по сюжету «Точки Эвакуации» у нас Пойнтман должен быть все еще где-то здесь, в Оберне. Эвакуация-то накрылась. А если бы в оцеплении был прорыв периметра, Вера бы уже об этом знала — она там неплохо пошарилась по частотам связи разных подразделений, мол, хочет держать руку на пульсе.               — А Пойнтман прямо-таки рад будет нас всех видеть.               — Ну, рад или не рад — этого мы не узнаем, пока не приблизимся. В игре он вроде к любым оперативникам Дельта относился нормально. А мы, если помнишь, тоже из сил Дельта. Как бы.               — А тебя не смущает, что нашу не-Дельтовскую принадлежность вояка раскусит на раз-два-три?               — Честно? Единственное, что меня смущает — дышащая нам в затылок Альма и направленные на нас стволы «Армахем» и клонов, которых непонятно что включило. На их фоне Пойнтман хоть убьет нас быстро и без лишних слов.               — То, что без слов — это точно. Хоть какая-то альтернатива много пиздящим злодеям вроде Вэнека.               — И я о чем.              Кое-как отдышавшись, я попыталась встать на ноги. Что ноги затекли, обнаружила только во время подъема и в итоге — упала на пол, гулко стукнувшись шлемом о плитку.               — Что за… — оба парня выскочили из кабинета. И сразу же увидели меня. Никто из них не потянулся к оружию. Но Пак молчал, значит — перевалил весь разговор на Лену.               — И как давно ты здесь? — тихо спрашивает меня лже-Янковски.               — С самого начала, — так же тихо произношу я.               — То есть, мои догадки о твоем вероятном происхождении ты слышала. Прокомментировать не хочешь?               — Сделайте тест ДНК. Я не против, — я постаралась, чтобы это прозвучало без усмешки. Потому что было доподлинно известно — ничего этот их тест не покажет. Я в чужом теле. А у тела этого нет ничего общего с Альмой Уэйд. Будь неизвестная девушка моим ребенком — я бы поняла это при прикосновении к ее телу. А так… Она мне чужая. Но где же тогда сын? Или дочь?               — Давай тогда ее на всех тестах прогоним, — предложил Пак.               — А это возможно? — уточняет Лена.               — Реактивов здесь не на один десяток человек хватит. Приборы тоже работают. Заодно, может, поймем, какие отклонения в вас обусловлены паранормальщиной, а какие — имплантатами. Сама понимаешь — раз в ее теле электроники всякой нет, то с последствиями негативного воздействия имплантатов она незнакома. По крайней мере, я получу список признаков, на которые нужно обратить внимание и симптомов, нуждающихся в корректировке.               — Будет больно? — настороженно спрашиваю я, исподлобья глядя на Лену и Пака.               — Будет заебато отмывать башку от пасты, — заверила меня Лена. Снова рукой пытаясь сковырнуть часть субстанции с головы.               — Ну… Ладно, давайте.              Я понимала, что они ничего не найдут. И понимала, что отказ от обследования будет выглядеть очень подозрительно. А Лена заподозрила, что я как-то связана с Альмой. Правда, вывела совершенно неожиданную связь и даже… заставила задуматься о кое-чем важном. Третий… Или Третья? Главное — найти его. Или ее. Может быть, какая-то информация будет в файлах Армахем? Тогда мы не зря ее скачивали в «Предвестнике».               — Лена, а…               — Редд, — поправляет меня парень. Я вспоминаю, о чем говорили они с Паком до того, как взялись обсуждать третий прототип.               — Если выяснится, что я как-то связана с Альмой, ты ведь… Ты не попытаешься меня убить?              Тихий смешок — и чужие руки стягивают с меня шлем. Я не сопротивляюсь.               — Эй, Пак. А глянь, тоже темненькая.               — Как и большинство девушек планеты, — фыркнул кореец.               — Это да. Но хрен поймешь, похожа, или нет. Я Альму только в трупацком боевом раскрасе видела, а там хрен поймешь, как она бы выглядела, если бы была живым человеком. Я маленьких не бью, Элис. Исключение — ситуация вида «Элис решила примкнуть к Альме и вырезать подчистую весь «Темный Сигнал». Будешь угрожать напрямую моей жизни или моим друзьям — пристрелю и не почешусь.              К виску приставили два пальца и тут же их убрали. От человеческого прикосновения меня прошибла дрожь.               — Да ладно тебе, не бойся. Может версия полный бред и у тебя с Тварью нет ничего общего, кроме способности видеть призраков.               — Тебе бы этого хотелось, да? — тихо спрашиваю я.               — Пф… Подруга, ну я тебе сейчас обрисую перспективы быть детенышем Альмы. Значит, вариант первый — ты не телепат. Верней, так себе телепат, можешь рефлексы врубить, призраков видишь, но не более того. В этом случае тебя несколько часов изводят кошмарами, глюками, натравливают на тебя паранормальную шваль, пугают так, что ты штаны обмачиваешь… Спорю, что в реале это было страшней, чем мне за компом, а я за время первого «ФЕАРА» успела свой собственный кирпичный заводик построить. Ну, а под конец тебя снова пытаются прибить, а потом бросаются на шею «доченька, родная». Вариант второй еще круче. Ты — невъебенно крутой телепат, можешь синхронизироваться с Альмой и тогда твоя судьба — попасть под ее полный контроль, ну, а потом быть выброшенной, как расходный материал. Если помнишь, она отдала Пакстона на растерзание Пойнтману и даже не почесалась, чтобы младшенького спасти. Короче, на детишек своих ей срать, а проблем она им доставляет больше, чем левым хуям вроде нас. Так что честно — я врагу такого родства не пожелаю.               — Ага. Я тебе напомню, что мы с ней все уже родственники.              От такой реплики мы с Ле… Реддом поперхнулись воздухом одновременно.               — Эй, интеллигент, ты вообще сейчас о чем?               — Я о том, что «Армахем» применила на нас методики генной инженерии. Если выражаться понятным тебе языком — нас по уши нашпиговали генами Альмы. Если более точно — изменили структуру ДНК таким образом, чтобы сделать похожей на ее.               — Вот бля… Чей-то я как-то об этом не думал… — вздохнул лже-Янковски.               — И не думай. Мозги целей будут. И в обморок от нервов не улетишь.               — Это да. Мне в обморок нельзя. У меня там Альма только и ждет, чтобы я отрубила… отрубился, — вздохнул лже-Янковски и шатающейся походкой побрел в коридор что-то бормоча себе под нос. Я отчетливо разобрала только фразу «жизнь-дерьмо». И вынуждена была с ней согласиться. Правда, теперь я понимаю, что от этой жизни отказываться не собираюсь даже если она не совсем уж радужная. В конце концов, в ней есть теперь кое-что, верней — кое-кто интересный. И кое-что важное для меня. Шанс исправить свои же ошибки. И поквитаться с врагами, само собой.