Я тебе, конечно, верю

Сентябрь, седьмой курс

***

Лето кончилось как-то сразу и всё. С первых же дней учёбы Хогвартс накрыло серой хмарью и едкой моросью. В такую погоду выходить из замка и уж тем более гулять не пойдёт даже самый большой ценитель природы. Так рассуждал Ремус Люпин, взбираясь по винтовой лестнице в далёкую Островерхую башню. — О, привет, Лунатик, — Сириус, казалось, был ничуть не удивлён его появлением. — В Хогвартсе курить нельзя, — Ремус тяжело дышал, уперев руки в колени. — Ты сюда залез сказать мне, чтобы я не курил? Серьезно? — Сириус сощурился. — Ты больше не староста, господин Лунатик. Можешь оставить эти замашки. — А ты тоже можешь оставить свои? Я тебе не «Лунатик». Мы выросли из этих кличек уже года три как. — А я говорю — Лунатик! — А я говорю перестань курить. Сириус беззлобно обозвал его занудой и глубоко, назло, затянулся. Ремус смотрел на него так, как будто эта сигарета стоила жизни пятерых детей. — Зануда! — Сириус, тяжело шагая, подошел вплотную и повторил ему в самое ухо: — За-ну-да. Довольный произведенным эффектом, Сириус вернулся в свой прежний угол под обшарпанным гобеленом и спросил: — Ты же не из-за моего курения сюда приперся, а, Лунатик? — У тебя опять какая-то херня происходит, а ты от нас по всему замку прячешься. — Уверяю тебя, гораздо сильнее в вашем участии нуждается Мэри, у которой позавчера от летучемышиного сглаза кошка издохла. Бедная девочка. Она уже второй день с опухшим лицом ходит. Ты бы за ней лучше бегал, а не за мной следил. Ремус пропустил мимо ушей последнее замечание. Общаясь с Блэком, легко было привыкнуть опускать половину его трепа. Особенно, когда он злился. Себе дороже. — Я тебя как облупленного знаю. Чего ты юлишь? — И ведь ничего-то от тебя не скроешь! Пинкертон! — Сириус, хватит. Помолчали. — Вальбурга устраивает опять непонятно что. Письмо-о-о-о вот прислала, — Сириус покопался в кармане мантии. На пол посыпались замызганные обрывки пергамента и непонятная шелуха. Наконец, двумя пальцами, как самую большую грязь, он выцепил кусок исписанной мелким и острым почерком гербовой бумаги. — Хотя, кому писала вообще? Сын-то у нее один остался.  Сириус жестко усмехнулся:  — Ненавижу этот эпистолярный жанр: «Письмо оскорбленной матери, неблагодарной твари, что она когда-то родила», тьфу. Блэк сплюнул на пол: — Папочка расписался там же. Для значимости, видимо. Престарелый урод, — Сириус обнажил зубы в болезненном оскале. — Трус, подхалим и мерзкий мерзк… — он не смог договорить из-за приступа глухого лающего кашля. — А вот курить ты бы бросил… — тихо сказал Ремус, сжимая его плечо. — За меня не беспокойся, не умру. — Да нет, просто, если теперь помимо квиддичной формы Джеймса в спальне будет вонять ещё и дымом, мы задохнемся точно. Бродяга хрипло расхохотался. Мерлин, какое облегчение. Его смех — это так хорошо, так привычно. — А может, это мой коварный план? Знаешь, я всё-таки Блэк. Проник в Гриффиндор, а сам таким вот хитрым образом вас всех и поубиваю… — Тогда ты что-то слишком поздно начал. Сириус задумчиво почесал ухо. И вдруг лицо его приняло совершенно хищное выражение: — Я это исправлю. — Что? — и Ремус вдруг сам понял, что собирается сделать его друг. — НЕТ! НЕТ, БЛЭК!!! — Он попятился, выставив вперёд растопыренные ладони, и, нащупав спиной стену, почти завизжал: — НЕ СМЕЙ! Ты совершеннолетний волшебник! ФУ! На Ремуса с разбегу набросился и повалил на пол громадный лохматый пёс, принявшийся что было силы облизывать ему лицо и руки. Блэк с диким, абсолютно нечеловеческим ржачем щекотал извивающегося Люпина. Они лежали на промозглом каменном полу, захлебнувшись хохотом. От смеха болели щеки, затылки и легкие. Кое-как переведя дыхание, Люпин просипел: — Знаешь, Сириус, ты хоть и карлик, а тяжёлый, как дюжина гоблинов. — А зачем ты таскал на себе дюжину гоблинов? — весело поинтересовался тот. — Приходилось, — туманно ответил Ремус. — А, ну да. Волку-то гоблин на один укус, а дюжина на ужин, может, в самый раз. Люпину страстно захотелось чем-нибудь тяжелым огреть Сириуса по загривку. — Ты невыносим. — Как дюжина гоблинов? — Как армия. — Рем, ты магистр метафор. Я покорен и подпишу так свой дневник. — У тебя нет дневника. — А у тебя смешных шуток, — Блэк высунул язык. Они лежали, слушая вой ветра над головой еще несколько минут. Было очень странно валяться посреди школы в разгар учебного дня, касаясь друг друга локтями и забавляясь, как первокурсники. Это было очень странно для тех, кто через год собирался на войну. Разве что эта самая пресловутая война пока что была для них обоих чем-то непознанным и совершенно нереальным. Они планировали, они знали, что она будет в их жизнях, но Хогвартс был Хогвартсом. И здесь было бы безумием думать, что для них существует что-то опаснее ЖАБА. — Ты там че, задрых? Люпин, я с тобой спать не буду, даже не мечтай. — Всё-таки ты пошляк. Не буду я с тобой больше общаться. — А что же ты будешь? — Да уж найду что, — несколько растерялся Ремус. Блэк неожиданно перекатился и улегся сверху на друга, уперев локти тому в горло. Касаясь ресницами ресниц напротив, он зашептал с выражением, которое Ремус запомнил на всю свою жизнь: — Никогда… выдох — Никогда не бросай меня, ясно? вдох — Ни в Хогвартсе, ни через сорок лет после него. Я найду тебя. лёгкие застряли между ребер — И тебе крышка. Ремус мигнул и, сбросив оцепенение, принялся вдруг со страшной силой барахтаться: — Слезь с меня со своими венчальными клятвами, маньяк! Всю щеку заплевал. Сириус, дрогнув от неожиданности, разорвал зрительный контакт и одним изящным, почти танцевальным, движением поднялся на ноги и протянул руку Люпину, однако, тот то ли не заметил, то ли сделал вид, что не заметил, но руки не принял. Ремус стоял с видом, будто его только что хлопнули «Конфундусом». — Забей, короче, — Сириус расслабленно прикрыл глаза. — Я пошутил. Ты не пошутил Сириус подобрал валяющуюся у обтрепанного конца гобелена сумку, закинул ее на плечо и взмахом палочки отправил весь высыпавшийся из карамнов мусор обратно. Ты, Мерлин тебя забери, не шутил Ремус понял, что сейчас он только что «великолепно проебался», как сказал бы Джеймс. — Сириус, я не брошу (какое же тупое слово) ни тебя, ни Джима, ни Питера. Никогда. Чушь какая. Это же не я вас, это вы меня не бросайте. Лицо Сириуса, которое в темноте было не разглядеть, осветилось на секунду огоньком из конца палочки. И он, быстро выпустив из уголка рта дым, двинулся к лесенке. — Ну, эй! Стой! Ремус сделал отчаянное движение заступить ему дорогу: — Сириус, блять, скажи нормально. Чего ты хотел? — Ты действительно не понял? Сириус Расстояние сократилось до опасного. У Люпина заныло под ложечкой. Сейчас полезет целоваться. Интересно, каково это — целоваться с лучшим другом? То есть не как, а зачем. Зачем? Зачем я, вообще, обо всем этом думаю. Как же близко. А если мы упадем с лестницы? От него же дымом за несколько ярдов воняет. Мерлиновы панталоны, меня сейчас вывернет. Сириус мог видеть себя в нереально расширившихся зрачках напротив. Медленно-медленно он поднял руку на уровень глаз и, почти дотронувшись до рассыпанных по выпуклому бледному лбу русых волос, вдруг дал ему превосходный звонкий щелбан:  — Ты дурила! И с хохотом перелетая через три ступеньки, вприпрыжку понесся на Трансфигурацию.