~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
«Психологический тест MatrixOpening v. 1.0». Фэйли — в Сети только и исключительно Фэйли — приоткрыла рот. В зрачках её отражалось здоровое любопытство и зеленоватый отсвет жидкокристаллического монитора. Юная, совершенно незрелая внутренне девушка — чувствующая себя порою ещё девчонкой? — осваивающая бездонный и обманчивый мир компьютерных миражей. Сколько историй можно было бы сочинить об этом? «Программа данного тестирования является закрытой совместной разработкой британского психологического института и китайских разведывательных служб. При построении программы использовались как новейшие достижения в области естествознания и психологии, так и эзотерические данные из неизвестных широкой публике древних сакральных архивов». Звучало заманчиво. «Вопросы теста генерируются тридцатиступенчатым алгоритмом и специфика их индивидуальна в зависимости от личности тестируемого. В случае полноценного и максимально широкого заполнения ячеек опросника тест представит вам точное текстуально зафиксированное выражение Вашей судьбы на ближайшие семнадцать с половиной лет с детальным перечнем проблематичных мест и пунктов разветвления». Заглянуть в будущее? «Некоторые пункты опроса, особенно касающиеся собственных имён или акронимики, могут показаться Вам не имеющими смысла. Тем не менее, с учётом существования акаузальных взаимосвязей между вибрацией морфем и кармическими пластами судьбы, корректное заполнение всех ячеек программы тестирования необходимо для адекватного прогноза Вашего будущего». Фэйли нахмурилась. Не все слова были ей понятны. «Тест целиком конфиденциален. В целях обеспечения безопасности личных данных тестируемого и его судьбы, полученный им прогноз будет автоматически выслан на указанный им при прохождении теста электронный почтовый адрес». Девчонка чуть закусила губу. Всё понятно, надо указывать e-mail... Что до вопросов теста, то они довольно быстро начали ввергать её в крайнее смущение. Часть вопросов открыто посягала на её анонимность, требуя раскрыть не только её социальный статус и возраст, но и детали вроде её класса, её парты или даже — вон она, та загадочная акронимика! — имени одноклассника, к которому она питает тёплые чувства. Иные вопросы были попросту грязными, вроде, например, «Как часто Вы мастурбируете?», «Каким способом Вы предпочитаете это делать?», «Какой из применённых Вами способов был самым противоестественным или необычным?» — причём здесь впридачу к указанным вариантам ответов предлагалось окошко для ввода произвольного текста — или «Фантазировали ли Вы когда-нибудь об изнасиловании?». Ознакомившись с комментариями других людей к этому тесту — на том сайте, где она обнаружила тест, вроде бы можно было оставлять комментарии, — Фэйли выяснила, что, похоже, вопросы подобного характера достались ей одной. Одному из комментаторов тест подсовывал вопросы спортивно-бейсбольного характера, другого старательно мучал кулинарией. Что же в ней, в Фэйли, такого, что тридцатиступенчатый алгоритм пытает её личными скользкими вопросами? Неужто она, Фэйли, действительно такая уж извращенка? В её возрасте, конечно, следует не стесняться того, а скорее гордиться, но назойливость странного теста почему-то смущала её, заставляя особенно чётко ощущать себя школьницей. С другой стороны, как и любой подросток, в глубине души она давно подозревала свою извращённость. Взять хоть её реакцию на грязные вопросы теста — нормальная девчонка, как подозревала Фэйли, давно закрыла бы этот дурацкий опросник, хоть пропади пропадом будущие годы её судьбы, но она почему-то продолжала отвечать с краской на щеках и даже будто лёгким возбуждением? Прочитанные ею комментарии к тесту, между строк говоря, были довольно однообразны по своему слогу и стилю. Так, будто их писал один и тот же человек. Но внимания на это Фэйли тогда не обратила.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Назовите какое-нибудь слово, чтобы мы могли разобрать его по составным частям. Вот ты, Шепетов, назови. — Осень, — отозвался скучающим тоном главный бузотёр класса. Нина Дмитриевна помолчала. — Осень. Хорошо, осень... Кто знает ещё какое-нибудь слово? Скажем, вот ты, Щеглова? — А? Катя панически вскинула взгляд, одновременно — невольно — сдвинув под партой колени. Чувствовала она себя не лучшим образом, чему способствовало как полученное накануне задание, так и непредсказуемый безумный вывих учебной программы. То ли подчинившись наплыву маразма чиновников из Госдумы, то ли прислушавшись к советам психологов, но в программу решили ввести на день давным-давно позабытые и рассеявшиеся в памяти учеников сведения. Кто будет в последнем учебном году разбирать структуру слова по буквам? — Я говорю, слово. — Нина Дмитриевна смотрела на Катю так спокойно и при этом так строго, словно прекрасно знала, воспоминаниям и действиям какого характера предавалась невинная с виду девочка. — Назови какое-нибудь слово, Катя. Желательно, подлинней. Школьница опять чуть заалела. Выдав с ходу первое же вынырнувшее из её подсознания. — Трид-дцатис-ступенчатость. Она чуть запнулась. По классу прошли смешки. Нина Дмитриевна подняла брови. — Очень хорошо. Тридцатиступенчатость, — со вкусом повторила она. — Слово сложное и содержащее в себе целых два корня. Первый корень — «тридцат», — она поспешно записала слово на доске и выделила дугой названный ею корень, — по происхождению сам составной, но анализировать его структуру мы сегодня не будем. Внимание, вопрос: кто правильно назовёт нам второй корень? Катя, она же Фэйли, опустила взгляд обратно на листы тетради. Коленки её меж тем снова раздвинулись, а левая ладонь, только что чуть панически не выдернутая из-под парты на виду у всех, продолжила медленные поглаживания треугольничка чувствительной складчатой кожицы под её юбкой. Делая это, она чуть ли не умирала от стыда. Что, если кто-то заметит? На миг ей чуть было не показалось, что Нина Дмитриевна всё видит своим всевидящим оком. Это был страшный миг, но, кажется, тревога оказалась ложной. Что, если её засечёт кто-то из сидящих в том же ряду ребят? Например, Свиренков Костя? К щекам её вновь прилила кровь, и школьница вдруг поймала себя на странном, противоестественном возбуждении. Ей как будто хотелось, чтобы Костя обнаружил её за этим, увидел её руку сейчас под партой. Она, кажется, была бы готова тогда умереть — и в то же время ей этого странным образом хотелось. Она ощутила, что движения её пальчиков ускорились, — и кровь к её щекам прилила с новой силой. Она придвинулась к парте как можно плотнее, чтобы снизить до нуля шансы, что хотя бы кто-то подсмотрит происходящее под ней. И ускорила ещё более движения пальчиков, представляя себе при этом — воистину парадокс — как за происходящим под её партой подсматривает Костя. Случайно. Фэйли тихо застонала.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
«Значит, с помощью шоколадного батончика?» Сердце девчонки словно бы покрылось ледяной изморозью и мгновением позже рассыпалось мириадами блестящих осколков в эту секунду. Она смотрела неверящими глазами на экран жидкокристаллического монитора, отображающего в настоящий момент страничку её электронного почтового ящика с новопришедшим письмом — текст заголовка которого приведён выше — и чувствовала, как мир вокруг неё плывёт и рушится в пыль. Она уже почти забыла о том подставном тесте. Постаралась забыть, точнее. Хотя, когда она старательно ответила на все вопросы китайско-британского научно-эзотерического теста и, приготовившись получить на свой почтовый ящик прогноз своей судьбы, увидела вместо этого надпись «Тест, который Вы так старательно заполняли, был шуточным. Данные Вами ответы на вопросы теста будут отправлены не Вам, а одному хитрому мерзавцу, специально придумавшему этот тест, чтобы узнавать маленькие пошлые тайны» — сердце её ёкнуло почти как сейчас. С тех пор, однако, длительное время ничего не происходило. Фэйли постепенно успокоилась, уверовав, что её тайны никто не собирается афишировать. Кто знает, в конце концов, ведь мог же автор теста заболеть чем-то неизлечимым? И вот теперь — это письмо. Она кликнула по виртуальному конвертику, раскрывая его. «Значит, с помощью шоколадного батончика? Ты довольно интересная девочка, ты это знаешь?» По телу Фэйли прошла дрожь. Изо всех сил пытаясь натянуть на себя спокойную личину её почти взрослого солидного сетевого альтер-эго — хотя и помня с ужасом, что собеседнику известен её истинный возраст, — она дрожащими пальцами отстучала в ответ: «Разве это плохо?» «Всё хорошо, что приносит удовольствие. Вот как раз об удовольствии я и хочу поговорить. Ты не против, если мы перейдём на удобную для разговора страничку? А то через почту говорить неудобно, при том что специального почтового агента у меня нет». Адрес странички прилагался. Катя — или Фэйли? не слишком ли слабой она чувствует себя сейчас для игры во множественность личностей? — послушно перешла на указанную в письме страничку, чувствуя себя мухой, садящейся на одну из радиальных нитей паутины. «Я здесь». «Вот и хорошо, — возникло ниже ответное сообщение от незнакомца вместе с датой и временем его отправки. Псевдоним незнакомца, как и его почтовый ящик, представлял собой маловразумительную комбинацию букв и цифр, что же до Фэйли, то, похоже, сервис этой странички автоматически авторизовал её по аккаунту в социальной сети. — Ты и вправду экспериментировала с шоколадным батончиком? Ведь он же липкий и тающий». Фэйли испытала волну панического сомнения по поводу того, стоит ли ей поддерживать тему. Может, сказать, что она пошутила? «Только один раз. Я просто попробовала». «Приятно было?» Тут Фэйли ощутила искушение ответить матерным образом — как, собственно, ответило бы большинство её сверстниц в Паутине. Она, однако же, с давних пор себя ставила интеллектуалкой и почти что акселераткой — не только в психическом, но и отчасти даже в физическом плане, пережив ещё в двенадцать лет шквал довольно абстрактных, но сумасшедших сексуальных фантазий, о которых ныне старалась не вспоминать. Так что ответила она вполне вежливо и корректно: «Не твоё дело». «Вообще-то моё». «Почему ещё?» «Ты — Фэйли, загадочная сетевая персона, любительница киберпанковской философии и сочинительница неплохих стихов, но в то же время — не подозревающая о многих элементарных аспектах современной Сети юная девчонка. Мне известен твой почтовый адрес, твоя страничка в МоёмМире, твой аккаунт в социальной сети и даже номер твоего телефона — к слову, не называть ли мне тебя Екатериной Щегловой? Что до информации, почерпнутой о тебе из добросовестно заполненного тобою теста, то её не стоит и поминать. При желании я могу распространить о тебе пикантные сведения по обе стороны экрана». «Зачем?» — в испуге набрала Фэйли, прежде чем успела понять, что, собственно, набирает. «Затем, например, что ты не хочешь делиться со мной другой пикантной информацией. Мне нравится, когда человек не стесняется заявлять о том, что он делает». Фэйли несколько раз слезящимися глазами перечитала обе фразы, прежде чем нашла в них хоть что-то понятное. «Какой информацией?» «Ну, например, расскажи о том, как ты применила батончик не по назначению, какие мысли и настроения этому предшествовали, что тебя к этому подтолкнуло, какие ощущения ты при этом испытала и что сделала потом. Мне просто хочется узнать чуть-чуть больше об одной из прошедших тест». Катя — она же Фэйли — открыла рот и снова закрыла его. Потом так же закрыла и так же открыла глаза. После чего, чуть прикусив губу, положив руки на клавиатуру и ощущая, как кресло её переплавляется в нечто раскалённое, а сама она от стыда проваливается куда-то в Ад, написала подробную сагу. Художественно выдержанную не на уровне — в конце концов, она была лишь перепуганной юной школьницей, к тому же ни капли не собиравшейся услаждать слогом своего собеседника. Но — детально описывающую, как она заслушивалась пару раз подозрительными анекдотами про морковь и огурцы, как после случайного просмотра кусочка «Американского пирога» ей пришла в голову безумная мысль про шоколадный батончик, как она завела себя дикостью и запретностью этой идеи, как она раскрыла наполовину обёртку купленного батончика, как она ласкала себя им и даже как она провела потом куском подтаявшего шоколада по своим грудям, оставляя вокруг сосков густой коричневый след. Вопрос про батончик был не последним в этом разговоре. То был её второй шаг в мышеловку.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— С тобой всё в порядке? Нина Дмитриевна пристально рассматривала её. Всё, что могла сделать блудная ученица Катя, это лишь бешено закивать головой. Пальчик её с сумасшедшей скоростью гулял в складках клитора. Остановиться она уже не могла — почти что физически. «Она поняла, — с ужасом подумала Катя. — Она всё поняла. Сейчас она заставит меня встать, а я даже не смогу убрать руку из-под юбки, трусиков на мне нет, все увидят это». Включая Костю... Катя изо всех сил закусила губу и вцепилась правой рукой в передний край парты, пытаясь скрыть или хотя бы смягчить бьющие её сумасшедшие оргазмические конвульсии. Нина Дмитриевна смотрела на неё, слегка нахмурившись и явно ничего не понимая — или лишь изображая непонимание? Что Кате, однако, было сейчас совершеннейше безразлично. Она расслабила под партой коленки. Задание выполнено. Причём совершенно без симуляции — что там говорил Шантажист по поводу своего богатого опыта в подобных делах и по поводу бесполезности симулировать? Может, хоть теперь он оставит её ненадолго в покое.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
«С тобой приятно беседовать. Я вижу, ты очень милая и сексуально раскрепощённая девочка». Фэйли не стала пытаться выдавить из себя ответную любезность или хотя бы поставить смайлик. После этого длящегося вот уже несколько часов разговора, затронувшего самые разные темы времяпрепровождения Фэйли или даже её фантазий, она ощущала себя грязной мерзкой извращенкой. Но кем же тогда должен быть тот, кому нравится выведывать сокровенные детали об этом? «Ты бы могла сделать для меня одну вещь?» «Какую?» — осторожно отстучала она. «Мне бы хотелось увидеть тебя. Тебя целиком, одетую лишь в симпатичное нижнее бельё, в позе Шарон Стоун с её знаменитого фотоснимка — взгляни по ссылке ниже — на четвереньках лицом к зрителю, на лице безумный дерзкий вызов. Только мне бы хотелось, чтобы вместо дерзкого вызова на твоём лице был отражён пик сексуального возбуждения, до которого ты сама себя доведёшь, и чтобы поза твоя отличалась чуть более высоким положением передней половины тела — чтобы в кадре была видна лямка твоих трусиков и твои пальчики над ней. Кажется, ты не из тех девчонок, для которых составляет проблему внезапно сделать такую фотографию и отослать её собеседнику?» У Кати что-то чуть сжалось внутри, едва она лишь пробежалась глазами по убористому абзацу. «Я не хочу», — отстучала она, даже не став кликать по ссылке. «Хорошо». Фэйли слегка удивилась такой покладистости. «Ладно, думаю, разговор пора сворачивать. Тебе наверняка надо ложиться спать, чтобы вовремя успеть в школу, а мне ещё надо успеть разослать всем твоим друзьям из френдленты в блогах и соцсетях ссылку на страничку нашего разговора. Сейчас-то страничка открыта лишь для нас двоих, но потом я её приоткрою для общей публики. Кстати, не спеши удалять всех своих френдов, я всё равно скопировал их полные списки». Катя в очередной раз почувствовала, как мир, Вселенная вокруг неё куда-то проваливается. Весь разговор во всех красках вновь заиграл в её памяти — начиная с монолога о шоколадном батончике и кончая гораздо более постыдными тайнами. Ей отчётливо представилось, как отдельные моменты этого разговора читает её подруга MinAmix763 или философствующий дайвер uMal. «Не надо. Пожалуйста!» — набила она. «Почему?» «Ну я очень прошу». Вышло явно неубедительно. «Зачем тебе это?» — в отчаянии набрала Фэйли. «Почему бы мне не вывести на чистую воду распутную девчонку перед её друзьями? Может, мне нравится разоблачать малолетних начинающих распутниц, пока они не стали полноценными блудницами». «Я не такая». «Такая». «Ну пожалуйста, ну что угодно, только не это». Катя уже ощущала, как экран перед её глазами плывёт от слёз. «Что угодно?» Катя сморгнула слезу. «Что угодно». «Что ж, тогда пришли мне ту самую фотографию, которую я вежливо просил у тебя несколько минут назад. А ты почему-то не захотела мне оказать столь мелкую любезность». Катя закусила губу. Взгляд её коснулся лежащего в шкафу на книгах футляра с цифровым фотоаппаратом. Мелькнула было мысль схитрить, сказать, что фотоаппарата нет, — но тут же всплыло безнадёжное воспоминание о том, что в длинном многочасовом разговоре перед этим она уже успела проговориться о наличии у себя не только цифрового фотоаппарата, но и даже веб-камеры. Она вновь вспомнила некоторые из последних оборотов разговора и почему-то её нервозность усилилась. «Обещай, что не покажешь моим френдам ссылку на эту страничку, если я пришлю фото. И само фото тоже не покажешь». «Хитрая. Хорошо, если оно будет в точности соответствовать перечисленным мною условиям, вплоть до нужного выражения лица. Мне безразлично, кстати, есть ли у тебя бельё подходящего фасона, хоть из бумаги его вырезай, лишь бы выглядело ажурно и сексуально. Иначе будешь пересылать заново». С пылающим лицом Фэйли перечитала требования к снимку. На этот раз, извлекая цифровой фотоаппарат и готовя себя к съёмке, она с особенной чёткостью ощущала, что делает третий шаг в мышеловку.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Имело ли смысл считать шаги? Фэйли не знала этого. Так никогда этого и не узнала. Третий шаг незаметно перерос в четвёртый, а четвёртый — в пятый, когда выяснилось, что обещание незнакомца не показывать френдам фотографии ничуть не распространяется на оффлайновых знакомых Кати, и когда он намекнул — всего лишь намекнул — что Косте Свиренкову было бы интересно узнать, что по нему тайно вздыхает начинающая звезда фотоэротического жанра. Вскоре Фэйли с ужасом осознала, что стоит перед включенной веб-камерой совершенно нагая и ласкает себя, по сути, на глазах у совершенно незнакомого человека. Причём мысль эта ненормальным образом вызвала у неё прилив невероятного возбуждения, что — очередной парадокс — заставило её ощутить ненависть к незнакомцу. С каждым следующим шагом Шантажист изобретал нечто новое, ещё более бесстыдное и извращённое, противоестественностью превосходящее предыдущий шаг так же, как куб превосходит квадрат. На каждом следующем шагу у Фэйли был выбор: согласиться или отказаться. Весьма иллюзорный выбор. Что ждало бы её в случае отказа? На втором шагу это была бы осведомлённость её френдов или даже одноклассников с родителями о её непристойных занятиях и фантазиях, на третьем шагу это была бы публикация фотографии Кати Щегловой в бесстыдной позе и в ажурном нижнем белье, на пятом или шестом шагу все увидели бы Катю в таком виде и за такими занятиями, что от одной мысли об этом у Фэйли темнело в глазах. С каждым шагом ставка повышалась. Это было очевидно, но сойти с этой карусели Фэйли не могла. Иногда она с тоской вспоминала самый первый, тестовый шаг — когда ей в действительности скорее всего ничего не угрожало в случае отказа. Каким образом Шантажист доказал бы, что имеющиеся у него сведения о Кате имеют отношение к реальной Кате, а не придуманы, целиком или скорее частично, им самим? Вероятно, он тогда брал её на блеф. А она — купилась. Осознавая, что это ненормально — пребывать в полной зависимости от абсолютно незнакомого человека, общение с которым происходит исключительно через Интернет, она каждый день со страхом и ожиданием проверяла свой почтовый ящик. Кто он? Этого Фэйли тоже так никогда и не узнала. Теоретически он даже мог оказаться её сверстником или на пару лет старше — хотя по общению с ним складывалось впечатление иное, но что, если он намеренно хотел ввести её в заблуждение? Выполняемые ею ежедневно задания — или даже Задания — оставляли свой отпечаток на её мыслях и даже снах. Временами ей случалось непроизвольно фантазировать о новых Заданиях, а временами — прокручивать перед сном в голове уже выполненные Задания, при этом поигрывая пальчиками со своей плотью. Естественно, втайне презирая себя за это. Однажды Задание не пришло в обычный срок. Странно, но Фэйли тогда как будто даже ощутила некоторое... сожаление? Секундой позже, впрочем, она испытала дикую злость. Ощутив себя подопытной мышкой.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Разденься. Общение шло через микрофон и динамики. Шантажист заявлял, что голос его проходит через специальную искажающую программу. Фэйли, по правде говоря, никакого особого искажения в его голосе не ощущала, но ей было всё равно — не может же она проверить голоса всех интернетчиков мира. А если б она и вычислила собеседника, что тогда? Нанять киллера? Полиция и разнообразные спецотделы по защите от домогательств исключаются, так как в этом случае наружу выползет всё. Всё, что Фэйли предпочла бы скрыть. — Подойди к окну. Поставь веб-камеру так, чтобы я чётко видел окно и тебя на его фоне. Она помедлила. — Успокойся. — Голос как будто стал ласковей. — Шторы закрыты. Заставлять тебя их распахивать я не собираюсь. Просто — подойди к окну так, чтобы твоя нагая тень от света люстры падала на штору и чтобы по этой тени достаточно извращённый внешний наблюдатель мог дорисовать себе желаемое. Девчонка несмело выполнила требуемые процедуры. Кто знает, может быть, это и впрямь окажется безопасным? — Встань к окну в профиль, чтобы твои движения по контуру тени было более или менее видно. Проведи ладонью по груди. Фэйли покорно выполнила требуемое, чувствуя, как от взрывоопасности ситуации по её жилам вновь разливается совершенно лишнее, противоестественное возбуждение. Она тяжело задышала. — Опусти свободную ладонь пониже. Можешь выгнуть пальчик. Чувствуя презрение к себе, Катя Щеглова всё же повиновалась. Из-за учащённого дыхания грудь её так и ходила ходуном. — Тебе ведь нравится? — Да! — яростно выдохнула она, кидая очередной ком земли на могилу собственной репутации. Шантажист наверняка ведёт видеозапись всего происходящего. Правила Игры, тем не менее, обязывали её отвечать на его вопросы. — Тебе нравится? — Да... — выдохнула она. Сама уже не зная точно, из-за Правил Игры она это совершает или из-за чего-то иного. Голос из динамиков замолчал. Судя по всему, обладатель его неотрывно наблюдал за движениями тонких пальцев Кати по её телу, за её взволнованным сбивчивым дыханием, за её подрагивающими коленями. Катя же, меж тем, всё ускоряла темп. Вот она закусила губу… — Повернись к окну, — вкрадчиво и при этом как бы нейтрально посоветовал голос из аудиоколонок. — Раздвинь шторы. Ты ведь этого хочешь, не правда ли? Ну же, девочка. Дразнящая мысль была опасной искрой в бензобаке безумия. Привыкшая подчиняться и к тому же доведённая почти до сумасшествия Фэйли резким движением рванула шторы в сторону, другой рукой продолжая ласкать себя перед тёмными вечерними улицами в электрическом свете люстры за своей спиной. Откинув голову назад, старшеклассница глухо застонала. Это был её двенадцатый по счёту — или семнадцатый, что ли? — шаг в капкан. Ещё из относительно ранних и потому сравнительно развлекательный и почти безобидный.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Сфотографировать себя нагой — именно такой оборот предпочитал её неведомый властелин вместо банального «голой» — в школьном туалете. Сфотографировать себя нагой в домашнем подъезде. Выскользнуть в подъезд вновь совершенно обнажённой и не просто сфотографировать себя, но и заснять на видео процесс доведения себя до полнейшего изнеможения. Подобные мелкие задания теперь уже и не почитались Фэйли за Задания — просто мимолётное мелькание спиц в колесе дней. Давным-давно осталось в прошлом и периодическое погружение вглубь себя разнообразных предметов — наподобие эпизода с толстой ручкой туалетного вантуза, на который Шантажист повелел ей опуститься и вновь подняться несколько раз на манер спортивных приседаний, в процессе чего Катя алела от стыда и непроизвольного возбуждения, в то время как посмеивающийся голос из динамиков приказывал ей наращивать темп. Её неведомый мучитель велел ей забронировать для себя почтовую ячейку — что она, следуя его инструкциям, сделала. Спустя несколько дней на этот почтовый адрес пришла посылка — небольшой компактный ящичек, который, однако, открывать было пока не велено. Стыд и наслаждение слились для неё в один цельный иньянь. Чёрно-красный.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Вот так. Превосходно. Судя по интонациям, обладатель голоса в настоящий момент откровенно любовался ею. Тело Кати Щегловой, примерной ученицы старшего класса, в очередной раз стоящей в обнажённом виде у объектива веб-камеры, действительно представляло собою далеко не худшее зрелище. Глядя глазами ровесника Кати, по крайней мере. Сейчас, однако, оно представляло собою небезынтересное зрелище и ещё по одной причине. — Теперь вытяни вперёд левую руку. Напиши на её коже, на пространстве от кисти до локтя... — тут голос на миг прервался, как видно, выражая уход Шантажиста в раздумья. Судя по блеснувшей в нём мгновением позже грусти, ничего особо оригинального по собственным меркам ему на сей раз придумать не удалось. — Напиши: «Что может быть слаще спермы?» Не забудь поставить в конце вопросительный знак. Пряча глаза от камеры, она послушно вывела на собственной руке требуемое. Помахала рукой, дав надписи просохнуть, после чего продемонстрировала написанное объективу. — Прекрасно. На том конце линии раздалось прицокивание языком. — Теперь, — собеседник её как будто сглотнул слюну, — напиши на своей груди, аккурат посредине и чуть-чуть выше самих грудей — на обычно декольтируемой области — напиши заглавными буквами: «Я ШЛЮХА». Маркер в ладони Фэйли стыдливо дрогнул, касаясь кожи. — Стой, — внезапно произнёс голос. — Не надо писать «шлюха». Напиши грубее, на вторую букву алфавита. Ну да не мне тебя учить. Катя привычно заалела. Она могла бы изобразить непонимание, могла бы поломаться несколько минут. Всё это она неоднократно пыталась проделывать на самых первых кругах беспощадного погружения в Преисподнюю, куда её вверг поддельный психологический тест. К чему бы это привело? К тому же, к чему и всегда. К очередному напоминанию Шантажиста о той зависимости от него, в которой находится Фэйли. К очередной угрозе наказать её — причём, что самое коварное, наказать её он мог не только путём единовременной публикации всего компромата, что, хотя и убив Катю, одновременно «освободило» бы её, но и путём обнародования лишь какой-то небольшой частицы его — к примеру, путём пересылки её родителям фотографии с их малолетней дочерью в эротической позе и ажурном нижнем белье. Шантажист вполне мог поступить и так — сохраняя всю власть над своей жертвой и при этом заставив её ощутить тяжесть наказания. Он не раз напоминал ей об этом. Фэйли помнила. Поэтому она послушно выполнила в очередной раз требование собеседника — хотя и ощущая, как жар заливает её щёки, лицо и даже кожу груди в местах касания маркера. Она чуть-чуть поскребла ногтем себя в районе нанесённого на кожу мягкого знака, стараясь сделать это движение небрежным. Чернила — или как там называется краситель в маркере? — совершенно не оттирались. Маркер этот, с длинным специфическим названием, был куплен ею всего несколько часов назад в магазине технических товаров по строгим инструкциям Шантажиста — заявившего, что обычным маркером практически невозможно наносить чёткие надписи на кожу. Он уже тогда почти не скрывал, что собирается использовать её обнажённое тело для граффити. Скрывая лишь род предполагаемых изображений. — Оно хоть смоется? — Фэйли облизнула губы. В очередной раз ощущая себя беспомощной. — Нет. — В голосе звучало откровенное наслаждение моментом. И ещё насмешка. — Маркер вечный. В ужасе старшеклассница закусила губу. Взгляд её невольно метнулся к часам — было уже почти начало пятого, а родители её обычно возвращались с работы в шесть. Шантажист, конечно, давно уже успел выучить наизусть трудовой график её родителей и наиболее безопасное время для игр со своей безотказной пленницей. — Не бойся, — поспешил успокоить её голос, — я шучу. Мне вовсе не хочется выставлять тебя в таком виде на всеобщее поругание. Подумай сама, с кем же мне тогда развлекаться? Фэйли чуть-чуть расслабилась. Чуть-чуть. — Надписи эти легко смыть особым химическим раствором. Название его, правда, я тебе скажу позже. Коробочка, которую ты получила по почте, при тебе? — внезапно сменил тему собеседник. Катя потерянно кивнула. Она, признаться, успела уже и забыть о том плоском продолговатом ящичке. — Будь ласкова, открой её. Явное производное от «Будь ласка» — стандартной формулы украинской вежливости, соответствующей русскому «пожалуйста». Катя, однако, даже не обратила внимания на это немного по-хамски звучащее для русского уха пожелание. Она распахнула коробочку и заворожённым взглядом уставилась на блестящий внутри никель двух серебристых колец. Наручники. — Тебе они нравятся? — вкрадчиво поинтересовался Шантажист. — Это вещица из игрового реквизита профессиональных фокусников. Выглядят прочными и нерушимыми, а между тем легко открываются без ключа самой скованной ими жертвой, если знать секрет. Секрет?.. Фэйли пристально всмотрелась в сверкающие никелем дуги. Вроде бы нигде не было видно ни подозрительных дырочек, ни таинственной резьбы. Она чуть-чуть повертела наручниками, пытаясь проверить, не вращается ли какая-нибудь деталь. Ничего. Хотя секрет, конечно же, мог быть. Кате Щегловой вспомнилось, как она в своё время тщетно гадала о способе открытия пузырька с таблетками — который, как выяснилось, открывался способом, не могущим прийти в голову ни одному нормальному человеку. — Примерь их, Кать, — мягко произнёс голос. Словно не требуя, даже не прося, а неназойливо советуя. — Заведи руки за спину. Просунь их в эти серебристые обручи — они же понравились тебе с первого взгляда, правда? Фэйли пытливо взглянула в объектив веб-камеры. — Зачем? — тихо спросила она. Тихо, потому что её сковал в этот раз страх особенной силы. На этот раз опасность, грозящая ей, казалась ещё более нешуточной, более осязаемой, чем во всех предыдущих случаях, — и, хотя на каждом следующем шаге Шантажист умудрялся создать точно такое же впечатление, в животе у Фэйли возник тугой леденящий узел. Голос с минуту помолчал. Заговорив же, звучал почти так же тихо — и в нём, как показалось Фэйли, проявились даже нотки откровенности. — Мне бы хотелось увидеть девчонку нагой. Исписанной непристойными надписями. Закованной в наручники. Беспомощной и неспособной получить от кого-либо помощь. — Голос ещё некоторое время помолчал. — Испытать ощущение власти, зная, что лишь я один могу освободить её. В динамиках на миг послышалось шумное дыхание. — Когда ты их наденешь, я скажу тебе, как их снять. Если ты сама будешь этого хотеть. Голос ещё немного помолчал. — Даю слово. Катя помедлила. В голове её шёл отчаянный поиск отговорок и способов увильнуть. — А если разорвётся коннект? — нервно спросила она. — Поломается что-нибудь у провайдера и... — Тогда я скину тебе SMS-кой описание секретного способа снятия наручников, — нетерпеливо проговорил собеседник. — Твой номер телефона мне известен. Катя всё ещё медлила. — Ну же. Голос собеседника вновь стал мягче мягкого. Парадоксальным образом выразив этим возросший градус угрозы. — Смелее. А если не хочешь — не буду заставлять или угрожать. Просто промолчу по поводу средства для снятия нанесённых маркером надписей, оно, кстати, не продаётся в обыкновенных технических магазинах. Подумай, как удивлены будут родители, увидев свою девочку в таких надписях — правда, на лице и ладонях у тебя рисунки довольно невинные, но, увидев их, они обязательно захотят осмотреть твоё тело целиком. На лице и кистях рук Фэйли были нарисованы черви и буби, символы карточных мастей. Причём рисунки эти цепочкой уходили от кистей рук почти к самым локтям — и от лица к основанию шеи. Намекающе. — Время идёт, — многозначительно подчеркнул голос. Кинув взгляд на часы и поняв, что выбора у неё на самом деле — как и всегда — нет, Фэйли потянулась за наручниками. — Не так, — одёрнул её собеседник. — За спиной. Запылав, старшеклассница встала спиной к веб-камере и, неловко полуобернувшись назад, принялась возиться с металлическими застёгивающимися обручами. В голове у неё молнией в очередной по счёту раз промелькнула мысль, что она уже почти не ощущает стыда, стоя голая перед незнакомым интернетчиком-извращенцем, — если же что и чувствует в данную секунду, то скорее в связи с дополнительными действиями, каковые тот приказывает исполнять. Сильно же она пала за последний месяц? Ощутив от этой мысли вспышку непрошеного и совершенно непроизвольного возбуждения, школьница сдвинула бёдра. Разозлившись на себя за это, сосредоточилась на серебристых дужках наручников и одновременно сомкнула их. С щелчком. — Поймана, — торжественно констатировал голос. В интонациях его прозвучало нечто, что совсем не понравилось Фэйли. Школьница рефлекторно дёрнула руками — пытаясь не то высвободить их, не то хотя бы вернуть их к привычному положению у пояса — не вышло. Наручники крепко сковывали кисти её рук сзади. Надёжно. Только сейчас Фэйли по-настоящему поняла, насколько она беспомощна и насколько фатальна та ситуация, в которой она не без собственной воли оказалась. Стоя в собственной комнате абсолютно голая, едва ли способная даже одеться со скованными за спиной руками, исписанная с головы до ног непристойными надписями вроде «Я шлюха», «Возьмите меня сзади», «Лизать — здесь», «Кончать — сюда», «Порви мою целочку», «Мой ротик любит сосать сладкие сахарные петушки», «Тут — место для шоколадных батончиков», «Изнасилуй меня Snickers'ом!» — и другими, гораздо более заковыристого и отчасти даже матерного рода, которые её собеседник, строя из себя интеллигента, не надиктовывал вслух, а просто дал Фэйли списать с отдельного текстового файла, — внешне она представляла собой просто пиршество взгляда для любого начинающего извращенца. Сделать же она теперь ничего не могла. Совсем. Волны липкого ужаса прошли по её телу. — Знаешь, Фэйли, — размеренно проговорил голос, — ты просто удивительное создание. Знаешь, какая черта в тебе заслуживает наибольшего удивления и, пожалуй что, даже восхищения? Катя Щеглова, естественно, предпочла смолчать. Тяжело дыша, переминаясь с ноги на ногу и почти пошатываясь. — Твоё доверие. — Голос сделал паузу. — Вот так вот, на слово, поверить совершенно незнакомому тебе человеку, что у наручников есть секрет, которого абсолютно не видно с первого взгляда. Раздеться догола, привести себя в целиком нелицепристойный вид — и это часа за полтора до прихода родителей! — да ещё и сковать себя, обеспечив родственникам зрелище, которое не забывается. Ты уверена, что ведёшь себя как подобает хорошей девочке? Голос был мягок. Голос выражал вежливую грусть и заботу. Голос попросту издевался над Фэйли. С каждым новым произносимым им словом ещё одна волна липкого ужаса прокатывалась кольцом по всему её телу. К концу его неспешного медоточивого диалога в глазах у Кати выступили слёзы. Словно у маленькой девочки — каковой она, впрочем, до некоторой степени и являлась. Послышалось прицокивание языком. — Нет, — вздохнул голос, — какая ты всё-таки красивая девчонка. Особенно сейчас, с перепуганным, раскрасневшимся лицом, горящим от стыда и возбуждения. Даже жаль, что сейчас придётся тебя оставить. Что ж, желаю удачи — она тебе пригодится. На том конце линии послышались звуки сдвигаемой мебели, обычно предшествовавшие разъединению канала. Катю будто ошпарило поземкой из сухого льда. — Нет!!. — Начисто забыв свой некогда данный себе гордый зарок ни за что не унижаться перед Шантажистом и выполнять его непристойные требования с по возможности достойным видом, она упала на колени перед ещё работающей веб-камерой. — Пожалуйста!! Не надо... В глазах её стоял туман. На другом конце линии некоторое время царило молчание. Однако веб-камера, судя по огоньку над ней, не отключалась. — Что ж, — судя по голосу, собеседник вздохнул. И как будто о чём-то призадумался. — Ты действительно так сильно хочешь узнать секрет этих наручников? Фэйли вскинула голову. Убитая было надежда стала оживать. Секрет всё-таки существует? — Да. — Ты готова на всё, чтобы узнать его? — Голос на этот раз звучал так, словно экзаменовал её. Старшеклассница яростно кивнула. — Если не ошибаюсь, — неспешно проговорил собеседник, явно наслаждаясь звучанием каждого своего слова, — ваша квартира содержит в себе раритет экзотического рода, попавшийся мне на глаза на одной из сделанных тобою по моей просьбе фотографий. Вертикальную вешалку в виде столбика высотою чуть ниже человеческого роста, сверху украшенного обручем с выступами для одежды и шляп. Вешалка эта по-прежнему у нас есть? Пряча глаза, Фэйли снова кивнула. Не смея кинуть взгляд на часы, вообще не решаясь отвести сейчас глаза от веб-камеры — но, кажется, физически ощущая неумолимый бег времени. — Будь ласкова, принеси её сюда. Катя развернулась к двери. Осознав, что открыть её со скованными за спиной руками так просто едва ли удастся, повернулась было к двери спиной — думая присесть и таким образом дотянуться руками до дверной ручки — но сообразила, сколь двусмысленно и маняще будет выглядеть в этом случае её поза. Избрав иной вариант, Катя вновь развернулась к двери лицом и полуприсела, надавив на дверную ручку подбородком — и вспыхнула, запоздало осознав, что попка её сейчас выглядит бесстыдно оттопыренной почти в самый объектив камеры, что, в сочетании со скованными наручниками руками, должно производить самое распутное впечатление: примерно как откровенное предложение рабыней себя. Поделать с этим, однако, было уже ничего нельзя. Кроме того, стоит ли ей теперь стесняться подобных мелочей — теперь, после всех этих постыдных извращённых Заданий и находясь ныне во столь безвыходном положении? Сказав себе так, Фэйли выскользнула в коридор. Протащить по нему проклятую вешалку, пусть даже сбросив с оной предварительно всю болтавшуюся на ней одежду вместе с головными уборами, было занятием не из лёгких. Кате пришлось-таки сильно вытянуться вперёд, стоя при этом лицом к рассматривающей её из комнаты веб-камере и стискивая позади кистями рук водружённый на спину наподобие черепашьего панциря деревянный столбик. Шумно дыша от напряжения, Фэйли развернулась в очередной раз и установила вешалку посреди комнаты перед веб-камерой. Подойдя к дверному проёму, зачем-то захлопнула ногой дверь. Хотя если родители вдруг вернутся с работы раньше обычного — несколько секунд промедления её не спасут. — Ну? — Испуг сдавил сердце девчонки; собеседник не издавал ни звука со своего конца линии. Что, если он куда-то ушёл? — Что теперь делать?.. Голос Фэйли невольно спал. — Мм. — Кажется, собеседник был открыто доволен ситуацией. Включая и испуг школьницы. — Поставь-ка вешалку поближе к окну. Камеру тоже расположи так, чтобы этот край комнаты легко поддавался обзору. Обмирая, старшеклассница послушно передвинула вешалку. Слова «поближе к окну» вызывали у неё только одну, но весьма неприятную ассоциацию. Шторы, несмотря на ясный день, были сейчас плотно задёрнуты — что и неудивительно, учитывая характер происходившего за ними. Освещение же, позволяющее собеседнику достаточно хорошо рассмотреть её через веб-камеру, обеспечивалось люстрой. — Отодвинь штору. Катя кинула испуганный взгляд в объектив камеры. — Ты не расслышала? — недоумённо уточнил голос. — Я сказал: «Отодвинь штору». Раскрой шторы целиком. Полуобернувшись, она вытянула было скованные наручниками руки к лиловым узорчатым занавескам. Вытянула и тут же отдёрнула. Однажды она уже выставила себя на всеобщее обозрение подобным образом. Тогда, однако, Катя Щеглова находилась едва ли не на пике возбуждения и тогда стояло более позднее время суток — что, предположительно, означало меньшее количество наблюдателей. Кроме того, длилось это лишь несколько секунд. Но был ли у неё выбор?.. — Кажется, ты говорила, что готова на всё, — произнёс голос. Будто бы не уговаривая её и не угрожая ей. Даже не упрекая. Нерешительно потянув за край лиловых гардин, Катя раздвинула занавески. Глазам её предстали частично освещённые окна дома напротив и весенняя улица; внизу несколько парней возле зелёного автомобиля на явно повышенных тонах обсуждали что-то между собой. К щекам школьницы прилила кровь. Запоздало мелькнула молнией мысль, что можно было бы по крайней мере выключить свет. Впрочем, Шантажист наверняка не позволил бы ей этого. — Тебе нравится эта вешалка? — неожиданный вопрос собеседника вырвал Фэйли из невесёлых раздумий. Она смогла лишь недоумённо кивнуть. — Ты любишь её?.. — уточнил голос. Школьница растерянно промолчала. — Мне бы хотелось увидеть, насколько сильно ты её любишь. Обними её. Поцелуй. Приласкай как следует. Представь, что это — твоя ненаглядная сестра или, того лучше, ненаглядно любимый тобою парень. Фэйли неловко сделала пару шагов к вешалке. — Нет, не так, — разгадал её нехитрый манёвр собеседник ещё раньше, чем мысль о нём успела окончательно выкристаллизоваться в уме Фэйли. — Хотя попка твоя тоже совсем неплоха, но лучше б тебе встать ко мне в анфас, а к окну в профиль. Мы ведь не хотим лишать возможных заоконных наблюдателей зрелища во всей его полноте? Катя на плохо гнущихся ногах обошла вешалку кругом. Неуклюже наклонившись, коснулась верхнего обруча губами. — Не жалей ласки, — мягко-мягко и тихо-тихо, словно доносясь издалека, посоветовал голос. — Чуть-чуть потрись об неё грудью, будто выразив этим всю глубину чувств от встречи после длительной невольной разлуки. Прижмись к ней нежно всем телом. Улыбнись — ведь ты вновь обрела подругу. Фэйли так и сделала, ощущая, как краска немилосердно заливает её щёки. Превосходно осознавая, как она выглядит сейчас — совершенно обнажённая, изукрашенная похабными надписями, скованная сзади наручниками и похотливо трущаяся об вешалку для одежды. Причём, что хуже всего, делающая это прямо перед пылающим зрачком веб-камеры — и перед глазами неизвестного количества наблюдателей с улицы и из дома напротив. Помимо воли Катя тяжело задышала. Пытаясь, как то было заповедано собеседником, чуть-чуть потереться грудью о вешалку, старшеклассница чуть было не упала — удержать равновесие при скованных за спиною руках было задачей не из лёгких — и ей пришлось что было сил охватить столб коленями. Мысль о том, что за этим её движением также могут следить десятки разгорячённых взглядов, — и о том, как они могут его воспринять, — отчего-то на миг обожгла её изнутри сладким огнём и заставила её дыхание отяжелеть ещё больше. — Не останавливайся, Кать, — мягко-мягко прошелестел голос. — Дай волю своей фантазии. Своим чувствам. Ощущая себя невыразимо, просто омерзительно, малолетней шалавой, шлюхой, дрянью, если не сказать похлеще, Катя слегка разогнулась, позволив кольцу из туго обнимающих вешалку бёдер чуть-чуть скользнуть вверх по немного шершавому дереву. Приоткрыв губы, провела кончиком языка по блестящей полировке обруча — и мозг её пронзило молнией понимание, что теперь она сама, действительно сама, по доброй воле проявляет фантазию. Мысль эта обожгла её вспышкой стыда и возбуждения. Прикрыв глаза, Фэйли обхватила крепче бёдрами ось деревянного столбика, чуть выгнулась вперёд, позволив вишнёвому дереву слегка пощекотать её обнажённую кожу в районе груди. Теперь — после закрытия ею глаз — из всего мира для неё существовало только чуть шероховатое дерево, касающееся её разгорячённого тела, и ещё, пожалуй, периодически утыкающаяся в губы полировка обруча. Сжав ещё сильнее бёдра, Катя Щеглова застонала, сдвигаясь то вверх, то вниз по столбику вешалки. Позволяя слегка шероховатому дереву ласкать чувствительный треугольничек плоти, тереться об его влажные складки. Съехав вниз чуть сильнее обычного, она — не открывая глаз — запечатлела жаркий поцелуй на верхней части столбика вешалки. Осознавая, что делает это специально — чтобы ощутить себя шлюхой и через стыд получить ещё больше сводящего с ума возбуждения, — и ощущая в результате этого осознания ещё больше стыда вместе с возбуждением, Катя застонала вновь. Через всё её тело проходили одна за другой сладкие волны, заставляя её содрогаться в непроизвольном спазме, теряя с каждым мгновением последние останки контроля над собой. Чувствуя, как столбик меж её бёдер становится влажным, как она соскальзывает с него, будучи не в силах обхватить вешалку скованными за спиной руками, — опереться же об неё всем своим весом она не могла, ибо сие угрожало обрушить не столь уж и массивный предмет, — Фэйли резко выгнула шею и впилась зубами в край верхнего обруча, укрепив таким образом своё соединение с вешалкой, слившись, почти сросшись с нею в неразделимое целое. Сквозь яростно вцепившиеся в вишнёвое дерево зубы послышался ещё один, более громкий стон. Школьницу, уже почти не осознающую сейчас даже кто она и где она пребывает, били конвульсии. Полировка деревянного обруча скрипела на её зубах, из уголка её рта стекала вниз ниточка тёмной от лака слюны. — Фэйли? ...Едва ли не теряя сознание от переполняющих её ощущений, почти перестав воспринимать действительность и не слыша даже своего собственного глухого стона, Катя Щеглова бессильно сползла вниз по блестящему от её выделений столбику... — Катя?.. Голос казался доносящимся откуда-то из невыразимой дали. Моргнув, старшеклассница приоткрыла глаза. Взгляд её некоторое время бессмысленно блуждал по комнате, прежде чем сумел с трудом сфокусироваться на объективе. Первоначально она не вполне осознала, кто это с ней разговаривает — в затуманенном мозгу мелькнула даже на миг мысль, что это могут быть возвратившиеся с работы родители. Причём, как ни удивительно, мысль эта — мысль, что несвоевременно вернувшиеся родители вполне могли стать свидетелями того, как она, совершенно нагая, вся от головы до ног в надписях непристойного значения, сливается в порыве животной страсти в единое целое с деревянной вешалкой прямо перед окном с распахнутыми настежь шторами, — почему-то не вызвала у Фэйли особенной вспышки ужаса. То ли тут сказалось эмоциональное истощение после захлестнувшего её недавно вала неимоверных физиологических чувств, то ли вставила своё слово копившаяся последние недели усталость, — но где-то на краю её сознания даже промелькнуло вяло-безразличное: «Пусть бы уж лучше вот так. Увидели бы, какова на деле их дочь. Зато всё окончилось бы». Рождённая самобичеванием, идея сия промелькнула в её сознании лишь на миг — и тут же испарилась. Взгляд Фэйли молнией метнулся к часам — коснулся стрелки и застыл — кровью искупать свои проступки и свою вину ей всё же категорически не хотелось. Руки Фэйли за её спиной непроизвольно дёрнулись. Скованные. ...Она вновь перевела взгляд на веб-камеру — даже не думая о всё ещё раскрытых настежь шторах, не думая о том, что жильцы верхних этажей дома напротив вполне могут благодаря ракурсу видеть через окно полулежащую на полу голую изрисованную девчонку с бесстыдно раскинутыми вокруг вешалки ногами. Её волновало иное... — Наручники. — Сразу произнести это слово не получилось — по всей вероятности, за последние минуты у неё пересохло во рту. Сглотнув слюну, Катя повторила: — Наручники. Как их снять?.. Голос ответил не сразу. По интонациям складывалось впечатление, что он был погружён в свои собственные раздумья, хотя и обращался только что к ней. — Ты меня откровенно удивила, девочка, — признался он. Естественно, не ответив ни словом на сильнее всего волновавший её сейчас вопрос. — Такого я не ожидал от тебя. Что ты будешь готова на всё ради постижения таинственного секрета своих цепей — это само собой, но подобной инициативы и пылкости ожидать от тебя было никак нельзя. Фэйли ощутила лёгкий озноб. Опять эти намёки на то, что секрет может быть мифическим и что спасения нет. — Наручники, — тихо и без особой надежды вновь выдавила она. — Тебе-то самой хоть понравилось?.. — в голосе собеседника вдруг прорезалась нежная теплота. — Скажи. Она закусила губу. Придётся как-то ответить, иначе вряд ли ей удастся перевести разговор на единственно интересующую её тему. — Да. Фэйли попыталась произнести это быстро и безэмоционально, всем видом своим демонстрируя, что отвечает так лишь по принуждению, но тут же поняла, что ей так и не удалось проконтролировать интонацию, — и вспыхнула с головы до ног, осознав это. — Ты хорошая девочка, Фэйли, — мягко произнёс голос. Тут же, как будто устыдившись банальной извращённости своих слов, поспешно добавил: — Правда. Обращаясь к ней, словно к ребёнку. Нет, не словно к ребёнку. Словно к домашнему животному. С новой вспышкой стыда Фэйли поняла, что по сути таковым сейчас для него и является. В чём разница? — Прикрой глаза, Катя, — мягко попросил голос. Именно попросил — причём понизив интонацию почти до шёпота. — Прикрой и пофантазируй... о чём-нибудь эротическом. Мне хочется увидеть это сейчас на твоём лице... увидеть, как заостряются твои маленькие, но такие прекрасные сосочки. Чувствуя себя обессиленной, Катя послушно прикрыла глаза. Что толку ломать комедию, плакать и умолять, выпрашивая могущий не существовать в природе секрет. Если голос на том конце линии захочет освободить её — он это сделает, пусть даже в самый последний момент. Если же нет — разве мольбы помогут? Фантазия её блуждала в поисках образа, способного распалить. Что ей помогло так сильно завестись тогда, в школьном классе, при выполнении очередного Задания? Мысль о том, что Костя Свиренков может наблюдать за ней, видеть её за процессом публичного самоудовлетворения. Катя представила себе, как Свиренков сейчас смотрит на неё, почти нависнув над ней. Непроизвольно ей представилось, как Костя наклоняется и, приоткрыв губы, проводит языком по соскам. Дыхание её замедлилось. — Хорошо... — прошептал, почти прошелестел между тем голос. Щёки школьницы заалели от осознания очередного унижения; причём, что хуже всего, какая-то часть её сознания или подсознания парадоксально наслаждалась происходящим — смутно ощущая это, Фэйли ещё сильнее ненавидела себя. — О чём ты сейчас фантазируешь?.. Дыхание её прервалось на миг. Говорить правду ей категорически не хотелось — но, как назло, не выдумывалось ничего. — Как... моих сосков... кто-то касается, — с усилием выдавила полуправду она. — Языком... — Тебе бы этого хотелось?.. — вкрался вновь в её мысли голос. Фэйли помедлила несколько мгновений. Если говорить о ком-то совершенно абстрактном — то, естественно, нет; если о Косте Свиренкове — возможно, что и да. Кроме того, заранее ведь ясно, какой из ответов будет приятней всего собеседнику? — Да, — не открывая глаз, выдохнула она. — Тебе, — шёпот чуть помедлил, — нравилось тогда ощущать, будто на тебя смотрят? Нравилось... чувствовать, как на тебе сходятся со всех сторон сотни озабоченных мужских взглядов?.. — Да. Изрекая это, примерная ученица Катя Щеглова горела от стыда. Ибо ей, как она ни старалась, не удавалось убедить себя в том, что она отвечает так лишь из желания умаслить собеседника. — Хорошая девочка, — вновь шепнул голос. Краски, чтобы залить ещё сильнее щёки Фэйли, кажется, в организме уже не осталось. — Я просто шлюха, — внезапно для себя самой произнесла она. Сама дивясь своему припадку откровенности. — Мм. — Голос, также по всей видимости поражённый, помолчал. — Как будто эти определения обязательно противоречат друг другу. Фэйли открыла глаза. Посмотрела в веб-камеру беспомощным и одновременно жалобным взглядом. Что ещё придумает её мучитель?.. — У тебя дома случайно нет сигарет Davidof Lights? — поинтересовался неожиданно голос. — Мне вдруг захотелось увидеть, как ты куришь, касаясь сигареты губами. — Не, — Катя с лёгкой растерянностью поёрзала плечиками. — Мы их не покупаем. — Нет в магазинах?.. Голос сочувственно смолк. — Вроде бы есть, их как-то рекламировали, но... — Катя вновь прикрыла глаза. Лёгкая беспредметная болтовня будто бы усыпляла её, успокаивала и расслабляла, заставляя забыть даже об угрозе неснятых наручников и непристойного вида. — Дорогие. Чрезмерно. — Ты не сходишь за ними? Она не сразу открыла глаза. Только когда осознала полностью смысл заданного ей вопроса. — Деньги ты найдёшь в той же коробочке, где лежали браслеты, только под мягким поролоном дна. — Звучание голоса из динамиков было столь же ровным, сколь и горение огонька над веб-камерой. — Так что не беспокойся о цене сигарет. — Я... Кажется, Катя потеряла дар речи. — Вроде бы за время нашего разговора успело чуть стемнеть, — с мягкой неумолимостью произнёс голос. — Так что едва ли ты сумеешь хотя бы кого-нибудь столь уж шокировать своим видом. Кроме того, до прихода твоих родителей осталось уже меньше часа — или ты хочешь именно так их и встретить? Обещаю, что как только ты вернёшься домой с заказанными сигаретами, я сразу же объясню тебе, как избавиться от браслетов и от росписей на теле. — Я не... Фэйли замолчала, совершенно не представляя, что сказать. Грудь её то поднималась, то опускалась. — Ты не хочешь? — по-своему, в целом верно, понял её голос. — Что ж, я тогда переключу внимание на YouPorn и скачаю какой-нибудь непристойный видеоролик. Надеюсь, что ты тем временем не будешь отключать связь со своей стороны — мне бы очень хотелось услышать, как ты будешь объяснять родителям про извращенцев, которые раздели тебя, исписали надписями и сковали, при этом, однако, не изнасиловав и не нанеся ни малейших увечий... — Голос зевнул. — Жаль, правда, что их иллюзии придётся потом разрушить. Собеседник помолчал немного. — Но лучше сходи. Правда, Катя. Ещё чуть помолчав, он добавил бессмертное: — Тебе понравится.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Кате случалось и прежде оказываться нагой в собственном подъезде — по ходу выполнения Заданий, даваемых Шантажистом. Прежде, однако, руки её были свободны и выскальзывала за дверь квартиры Катя одетой — лишь позже, поднявшись почти до самой чердачной двери и убедившись в отсутствии подозрительных звуков, она сбрасывала с себя одежду и приступала к съёмке своего обнажённого тела при посредстве мобильного телефона, лаская себя по строгому приказу её неведомого властелина, ощущая себя начинающей шалавой, чувствуя дрожь в ногах от странно-сладкой смеси стыда и возбуждения — и попутно чувствуя обрыв чего-то исчезающе тонкого внутри при звуках шагов внизу. Теперь было иначе. Начать с того, что, как уж было сказано выше, Катя была изначально и целиком голой. Причём поделать с этим нельзя было ничего — у неё, конечно, мелькнула идея попытаться перед выходом натянуть на себя хотя бы полотенце, но минут через восемь бесплодных попыток она поняла, что ей не удастся удерживать на себе накидку ввиду необходимости действовать скованными за спиной руками и что она попросту напрасно теряет время. Руки же ей были необходимы. Например, чтобы запереть за собой дверь — что, если какой-нибудь домушник решит испытать на доверие их квартиру именно во время визита Фэйли в магазин? Или — чтобы расплатиться с продавцом в магазине, если Фэйли до него каким-то образом доберётся. Ключи и деньги — вот, собственно, всё, что было у неё в руках. Где-то послышался шум. Школьница вздрогнула, так и недозаперев дверь до конца — что ей приходилось делать практически вслепую. Взгляд её панически метнулся по сторонам, выцепив единственное место, где можно было надеяться хоть как-то укрыться — за трубой мусоропровода. Спрятаться туда?.. Хотя щель между стеной и трубой столь узка, что даже ей, юной хрупкой девочке, толком там не разместиться. Её найдут, обнаружат, — голую, скованную наручниками, изукрашенную надписями вроде «Я шлюха» и «Возьмите меня». Что, если кто-нибудь последует написанному?.. ...Шум будто стих. Фэйли перевела дух, поймав себя на том, что, кроме страха и стыда, ситуация вызывает у неё странное возбуждение. Она закусила губу, чтобы прийти в себя. Это же — не выдумка, не фантазия. Это — реальность. Жар невольного возбуждения, однако, не торопился спадать. Фэйли почти по-кошачьи выгнула дугой спину, пытаясь заново нащупать сзади рукой металлический стерженёк всё ещё торчащего в замке ключа, чтобы провернуть его до конца, но в этот момент ощутила, как ненароком разгибаются пальцы другой её руки. Проклятье!.. Звон выпадающих на пол монет послужил аккомпанементом танцу ледяных пауков у неё в груди. Фэйли почти готова была плакать от бессилия. Полуприсев вначале на корточки, затем целиком опустившись своим голым незащищённым задиком на холодный каменный пол, она принялась ёрзать по нему из стороны в сторону, пытаясь нашарить руками — и кожей собственных ягодиц — хотя бы большую часть закатившихся неизвестно куда монет. Вдруг в подъезде вновь послышался шум. Близко. Фэйли замерла, словно большая кошка, не издавая ни единого звука, вся целиком обратившись в слух. Откуда исходит шум? Ей бросилось в глаза появившееся светлое пятнышко на двери квартиры напротив, квартиры соседей. Видимо, внутреннюю дверь только что приоткрыли, и теперь свет их квартиры проникал наружу в подъезд через глазок. Через дверь слышались тихие, но вполне отчётливые голоса. «Только не сейчас. Только не сейчас», — молила внутри себя нагая школьница, лежащая на полу подъезда в непристойно распластанной позе, со скованными позади руками, опёршись спиною на дверь своей собственной квартиры. Сил ей сейчас не хватало даже на то, чтобы попытаться вскочить и спрятаться за мусоропроводной трубой или подняться на этаж выше, — единственное, что ей оставалось, это мысленные мольбы. За дверью послышалось ещё несколько слов, после чего свет в дверном глазке как будто погас и разговоры стихли. Фэйли набрала в грудь воздуха. Оказывается, всё это время она практически не дышала. Поводив ладонями по полу, она сумела насобирать несколько монет — вроде бы то же самое или почти то же самое количество, что было ею найдено под поролоновой подкладкой в полученной по почте коробочке. Дрожа, старшеклассница выпрямилась. Крепко сжав деньги в левой ладони, правой ладонью она вновь нащупала ключ — и провернула его в замке до конца, запирая дверь. Извлекая ключ из замка, чуть не выронила его — по всему телу её при этом прошёл ледяной озноб. Теперь ей предстояло подойти к двери подъезда. И выйти. Катя сгорала от стыда от одной мысли об этом. Там, за дверью подъезда, все будут видеть её голой, — там уже не спасёшься благодаря невероятной величины везению. И, хотя за последний час и впрямь успело заметно стемнеть, небо всё ещё оставалось чуть светлым и на вечерних улицах вполне могло находиться более чем достаточно народу. Выбора, однако, не было. Тянуть было даже опасно — кто знает, сколько времени она и без того потеряла на сборе рассыпавшихся монет? Так что школьница чуть приоткрыла дверь — совсем слегка, чтобы глянуть, нет ли кого за ней, и тут же молнией юркнуть обратно. Никого. Как бы. Фэйли облизнула губы. В какой магазин отправиться? Доселе у неё об этом блуждали в голове лишь самые туманные мысли, но теперь необходимо решить это для себя чётко, поскольку на улице у неё явно окончательно пропадёт способность соображать. Выбрать было непросто. С одной стороны... ...ей хотелось выбрать самый дальний и самый редкопосещаемый магазин, чтобы продавец в нём заведомо не мог знать семью Фэйли и никогда, никак, никоим образом не смог сообщить об увиденном её родителям. С другой стороны... ...её загнанная в пятки душа испуганно умоляла её выбрать магазин как можно ближе к дому — убеждая её, что едва ли она сумеет заставить себя пройти в таком виде по улице и сто метров. Магазин за автобусной остановкой?.. Тот, где в прежние времена торговали овощами. Позже там открыли мануфактуру — или не мануфактуру? — к настоящему же времени магазин сей торговал продуктами разного рода. При этом в углу просторного помещения располагалась небольшая точка продажи газет, мелких съестных вещичек и табачных изделий. Масштаб — почти супермаркетного уровня. Есть шанс, что Фэйли там не то чтобы не заметят — попробуй её сейчас не заметить? — но хотя бы не слишком хорошо запомнят. Или — быстро забудут. ...Катя не сразу ощутила, что даже вспотела от перенапряжения, роясь в воспоминаниях и с бешеной скоростью прогоняя в голове десятки вариантов. Теперь, однако, решение было ею принято — оставалось лишь открыть дверь. Лишь?.. Катя сделала ещё одно, рекордное усилие над собой, пытаясь заставить себя толкнуть вперёд дверь и сделать шаг наружу, — и в этот момент за спиной раскрасневшейся старшеклассницы послышался сдавленный мужской кашель. Вероятно, кто-то успел тихонько приоткрыть дверь квартиры и выйти на лестничную клетку, пока Катя перебирала в уме магазины. Возможно, сосед? Школьница не рассуждала об этом. Словно пуля, капсюль которой был подстёгнут ударом бойка револьвера, она молниеносно вылетела из подъезда наружу, едва сумев удержать равновесие на неровных бетонных ступенях. Панически оглянулась по сторонам — куда бы метнуться теперь, прежде чем источник сдавленного кашля выйдет следом за ней? — и взгляд её упёрся в усатого немолодого дворника, стоявшего у соседнего подъезда и о чём-то беседовавшего с полной женщиной средних лет в оранжевом вязаном свитере. В момент столь феерического вылета Фэйли на улицу оба собеседника, что вполне естественно, прервали свою беседу и перевели глаза на нагую и исписанную какими-то надписями девчонку в одних лишь домашних белых шлёпанцах и серебристых наручниках. Девчонка меж тем заполыхала заревом ярче зари. Ей вспомнилось некстати, что с этим усатым дворником ей уже доводилось пересекаться пару раз во время походов в школу — и, возможно, он даже знает, где она живёт. Мысль эта заставила её ноги на миг пошатнуться, в то время как всё остальное тело — стремительно развернуться корпусом в противоположную сторону. Катя побежала. Побежала по грязи и лужам — похоже, не столь давно в районе имел место дождь, но ей, во время измывательств над ней Шантажиста, было не до слежения за погодой на улице. Побежала, скорее инстинктами, чем напрочь отключившимся мозгом выбирая правильное направление к магазину за остановкой. Побежала, изо всех сил стискивая в кулаках деньги и ключи. В ближайшие же несколько минут примерной ученице Екатерине Щегловой довелось последовательно попасться на глаза: — двум почтенным семейным парам среднего возраста; — трём громко спорящим мужикам возле пивного ларька; — велосипедисту в полиэтиленовом капюшоне; — унылому парню, выносящему мусор; — седому чудаку из соседнего дома, выгуливающему собаку. На несколько мгновений Катя остановилась в очередном пролёте между двумя зданиями — застыла, чувствуя, что в глазах её темнеет, что её лёгкие могут вот-вот взорваться и что её сердце колотится как сумасшедшее. Фэйли перевела дух, благодаря судьбу за то, что вследствие стемневшего неба различить её общий вид и вправду не так легко. Тут же, словно в знак насмешки, зажёгся уличный фонарь. Прямо над Катей. Поместив нагую девчонку в самый эпицентр яркого луча света. Катя — ещё не справившись до конца со своим бурным дыханием после пробега по улице, ещё ощущая неукротимую дрожь в коленях, — не смогла найти в себе сил выйти за грань яркого снопа или хотя бы сделать шаг в сторону. Пожалуй, лишь последние остатки упрямства удерживали её сейчас от того, чтобы бессильно опуститься задней частью тела на мокрый грязный асфальт, спрятать заплаканное лицо в трясущиеся колени и покорно ждать приговора. ...Вдали послышались смешки. Звуки такого типа — именно такого, со специфической развязной интонацией, — часто доводится слышать со стороны подвыпивших молодёжных компаний, так что смешки эти вполне могли и не иметь отношения к Фэйли. Тем не менее старшеклассница вздрогнула, словно ударенная током, и стремительно оглянулась по сторонам. Через подворотню, которую только что миновала сама Катя Щеглова, в пролёт между домами входила группа парней весьма нетрезвого вида. Школьница не могла ни сделать шаг в сторону, ни даже пошевелиться, словно прикованная страхом к месту. Взгляд одного из парней меж тем остановился на ней. — Ого! Глянь, какая пилотка. Из-за оков за спиной Катя даже не могла загородиться руками. Взгляд парня — да теперь уже и остальных — странствовал тем временем по её телу, исследуя самые заповедные его уголки. Старшеклассница залилась краской, вспомнив, что, помимо всего прочего, написано у неё на груди. «Началось», — почему-то мелькнуло у неё в голове. Парень, выглядевший наиболее трезвым и носивший чёрную кожаную куртку с блестящими молниями-застёжками, сделал несколько шагов вперёд, склонив голову набок и под углом почти в девяносто градусов внимательно изучая школьницу. — Надо же. Он вытянул руку вперёд, коснувшись её груди. — Такая маленькая, а уже... Он произнёс непечатное слово, увековеченное краской несмываемого маркера на коже Кати. Пальцы его скользнули по надписи, скользнули по уже достаточно сформированным, несмотря на возраст, бугоркам плоти. Катя, к ужасу своему, ощутила, что соски её заостряются. «Началось», — вновь подумалось ей. Примерная девочка Катя обладала прекрасно развитым воображением и успела за не столь долгий период своего знакомства с Интернетом прочесть немало порнорассказов — основную их долю, впрочем, по прямому заданию Шантажиста, вынуждавшего её не только читать литературные продукты непристойных сайтов, но ещё и выбирать из них наиболее «понравившиеся» и даже писать по некоторым из них сочинения — выделяя наиболее «запомнившиеся» моменты. Помнится, тогда примерная ученица Катя ещё подумала — кто знает, что унизительней, совершать по принуждению на школьном уроке определённые вещи со своим телом, или же писать сочинения подобного рода? «Сейчас всё произойдёт, как в рассказе, — мелькали паническими строчками мысли в её голове. — Сейчас они сделают это со мной. Внимательно изучат надписи на всём моём теле, обсмотрят меня и общупают меня самым отвратительным образом. После чего — пустят меня по кругу, вынуждая выполнять все их извращённые фантазии». Как знать, не этого ли хотел Шантажист? Слабость в ногах по-прежнему не давала ей двинуться с места. Или, как в случае с сосками, тело попросту предаёт её?.. Она умоляюще взглянула в глаза парню перед собой. Судя по тому, как остальные чуть отступили, предоставив ему возможность вволю поизучать её, парень этот вполне мог играть в сей компании роль своеобразного вожака. — Отпустите меня. — Она сглотнула слюну. — Пожалуйста. Рука парня меж тем скользнула вниз по коже Фэйли, мимо гладкого живота, застыв лишь у складчатого треугольничка плоти. Пальцы его принялись не спеша оглаживать слегка поблескивающие складочки. — Уверена? Фэйли открыла рот — и снова закрыла, ощущая, как от этих неторопливых, размеренных и чуть поддразнивающих движений теряет способность думать вообще о чём бы то ни было. Пальцы парня тем временем проникли глубже. Катя закусила губу, чтобы не застонать. — Ты уверена, что хочешь идти? — Глаза его смеялись. — Нет, если уверена, то мы, конечно, тебя отпустим. Его поддержал нестройный хор голосов. ...Катя Щеглова зажмурилась, чувствуя, как ладонь стоящего перед ней парня приникает к её коже всё плотнее, как его большой палец бесстыдно поигрывает с её половыми губками, меж тем как кончики указательного и среднего пальцев всё интенсивнее и смелей одаряют волнующими ощущениями её клитор. Колени её чуть подогнулись, словно в том же безотчётном стремлении прижать плотнее промежность к его ладони, не позволить той ускользнуть, испариться, ни на секунду, ни на единый момент времени... ...Время. В животе у Фэйли будто образовался сгусток сухого льда. Магазин. Родители. Время. — Мне надо, — произнесла она, вновь взглянув в глаза парня перед собой. — Пожалуйста. Мне действительно надо. Должно быть, было что-то в её голосе — или взгляде? — что заставило парня в чёрной куртке сделать шаг в сторону. За ним следом с неохотой расступились и остальные, образовав свободный проход для Кати. Школьница сделала несколько неверящих шагов вперёд на всё ещё плохо слушающихся её ногах. Чуть не споткнувшись, побежала. Лишь только миновав ту подворотню, через которую вошла в пролёт между домами покинутая ею компания, Катя сообразила, что побежала вовсе не в том направлении и что магазин расположен совершенно в другой стороне. Но возвращаться через подворотню обратно она бы не стала ни за что на свете — пусть даже какая-то часть её тела и не возражала бы сейчас против этого, заставляя Фэйли ощущать себя... ...грязной? ...извращенкой? ...целиком соответствующей написанному на ней? Катя не могла сказать это даже себе. Оббежав по кругу ту часть микрорайона, где ей встретилась молодёжная компания с предводителем в кожаной куртке, — бег стал для неё за эти минуты едва ли не привычным способом передвижения, бег позволял если и не стать менее замечаемой, то по крайней мере самой обращать меньше внимания на взгляды окружающих, — юная невольная эксгибиционистка увидела впереди свет автомобильных фар и услышала рёв моторов. Автомагистраль. Главная — и по большому счёту единственная — автомагистраль этого микрорайона. Остановка, к которой как раз в это мгновение причалил автобус. У Кати мелькнула было мысль, что среди выходящих из автобуса пассажиров вполне могли бы оказаться — или окажутся получасом позже — её родители, но она была уже слишком обессилена, чтобы в очередной раз залиться краской. Несколькими десятками метров далее светился разноцветными огнями многочисленных витражных окон столь необходимый старшекласснице сейчас магазин. ...Щурясь, Катя сделала пару шагов через порог. По форме внутреннее помещение магазина было кубическим — и занимало в ребре метров тридцать. Правую дальнюю часть этого большого куба или квадрата — посетители закономерным образом могли передвигаться лишь в пределах горизонтальной плоскости — занимал кондитерский отдел. Рыбное отделение магазина занимало левую и наиболее дальнюю от входа часть помещения. Чуть ближе рыбного отделения весьма вольготно расположился фруктово-овощной отдел, где Катя когда-то — целую вечность назад? — даже покупала дыню. Если же свернуть от входа резко направо, то сперва покупатель обнаруживал небольшой уютный мини-бар с частенько присутствующей тут группкой завсегдатаев, а несколькими шагами далее — в самом уголке магазина — нечто вроде небольшого киоска. Что и нужно было Кате. Сейчас школьница стояла в небольшом закутке между внутренней и внешней дверями магазина, своеобразном тамбуре, напряжённо вглядываясь через чуть приоткрытую ею внутреннюю дверь в глубь залитого светом помещения. Есть ли тут покупатели?.. Несколько человек стояло в очереди около рыбного прилавка. Некая дама преклонных лет с красным зонтиком в руке, нахмурив лоб, придирчиво перебирала кабачки у фруктово-овощного отдела. Что до отделов алкогольных и табачно-газетных, то туда Фэйли ввиду неудобного размещения двери не могла заглянуть. ...Катя резко отпрянула в дальний угол тамбура между дверьми, сверкнув в полумраке нагими коленками. Внутренняя дверь приоткрылась. Высокий мужчина в коричневом плаще, которого Фэйли даже не успела толком рассмотреть, стремительно миновал тамбур и покинул помещение магазина. ...Катя сжалась в комок. Чуть разжавшись, осмелилась слегка приоткрыть внутреннюю дверь и даже высунуть за дверь голову. Трое человек. Трое человек у внутреннего киоска в магазине. Ждать, пока они выйдут? Зайти как ни в чём ни бывало внутрь и занять место в очереди, подвергаясь взглядам и возможным комментариям окружающих? Катя вновь необыкновенно чётко ощутила каждую нелицепристойную надпись, каждый неприличный рисунок на своём теле. Отступив обратно в дальний угол тамбура, где входящие и выходящие покупатели имели шанс не заметить её, Катя сызнова свернулась в комок. Проклиная внутри себя серебристые наручники — своим блеском в полутьме они особенно угрожали выдать её. Но что, если?.. Полуприсев, Фэйли попыталась разместить руки вместе с наручниками прямо под собственными ягодицами. Ладони её проскользнули под них с неожиданной лёгкостью. Тут, скрыв их там уже целиком, старшеклассница замерла от вдруг осенившей её мысли — и, опустившись с некоторым отвращением на грязный пол тамбура, одновременно чуть приподняла полусогнутые коленки и передвинула кисти рук вперёд. Есть!.. Всё-таки юный организм едва вызревшей девочки был сравнительно гибким. Гимнастический трюк удался. Обручи теперь цепкими кандалами сковывали её руки спереди. Что, впрочем, мало чем могло ей помочь в стратегической перспективе — разве что позволит расплатиться с киоскёром без унизительного разворота к нему задом. ...Через тамбур вышел наружу ещё один покупатель. Фэйли заново сжалась в комок в своём закутке, чувствуя, как по желудку её перебегают ледяные пауки. ...Она вновь осторожно просунула голову внутрь. Один. Лишь один покупатель. То ли остальные двое вышли из магазина наружу, будучи теми самыми промелькнувшими мимо фигурами, то ли они — или кто-то один из них? — предпочли табачно-газетному киоску знакомство с другими отделами заведения. Точный ответ на этот вопрос Фэйли не был известен, да и не особенно интересовал её. Что интересовало сейчас старшеклассницу, так это ответ на совершенно иной вопрос: «Идти к киоску — или подождать ещё немного, рискуя, что очередь около него вновь возрастёт?» Тут наружная дверь позади Фэйли предательски заскрипела, изгоняя из головы когда-то правильной школьницы последние останки колебаний. Сделав несколько стремительных шагов вперёд, чувствуя, как лицо её и всё её тело горит от стыда, почти физически ощущая жадно изучающий её сзади взгляд только что зашедшего покупателя и одновременно с той же материальностью ощущая на себе перекрещение взглядов уже присутствовавших в магазине людей, примерная ученица старшего класса Екатерина Щеглова целеустремлённой деловой поступью направилась прямо к киоску. Клиент, стоявший у окошка, тем временем уже забирал сдачу. Так что Кате ничто не мешало занять его место — ну, кроме, может быть, остатков неоднократно раздавленной за этот день гордости. Через которые Катя переступила. — Дайте мне, пожалуйста... Она замялась. Чувствуя, как новые переливы румянца расходятся по её телу, видя внимательно исследующие её глаза продавца, вспомнив опять со стыдом содержание надписи у себя на груди. Как же назывались те проклятые сигареты?.. Вроде бы их рекламировали. Недавно. — Что вам дать? — мягко, будто обращаясь к душевнобольной, спросил киоскёр. Видимо, найдя спасение от непривычной ситуации в своём профессионализме — а может, просто будучи достаточно циничным, чтобы извлечь из ситуации удовольствие. Катя облизнула губы. Она ощутила, что позади неё кто-то встал, образовав миниатюрную очередь. Парень?.. Судя по тону дыхания, скорее мужчина. — Davidof Lights. — Она наконец вспомнила название тех сигарет. — У вас есть сигареты Davidof Lights? — Её вдруг пробило ледяным потом от одной мысли, что сигарет этих может здесь и не быть. — Я сейчас посмотрю. Киоскер медленно — как показалось Фэйли, с явной неохотой, — отвернулся от юной покупательницы и принялся меланхолично изучать заставленные табачными изделиями полки. Тем временем магазинные двери в двух десятках метров за спиной Фэйли ещё несколько раз хлопнули. По спине школьницы прошёл лёгкий озноб. Она прочистила горло, собираясь сказать что-нибудь вроде «Нельзя ли побыстрее?». Но вовремя поняла, что качать права сейчас не в её интересах. Ей вообще могут не продать сигареты как несовершеннолетней — паспорт она не взяла, вид же у неё до сих пор как у юной «лолиты»? — мысль, заставившая её покрыться мелкой изморозью, прежде даже не приходившая ей в голову, поскольку ранее она никогда не пыталась покупать что-либо не соответствующее возрасту. Прикосновение сзади к нижней части её спины заставило старшеклассницу вздрогнуть. Огромная ладонь, судя по ощущаемым размерам и по чуть шероховатой коже, действительно принадлежащая взрослому мужчине — прежде лишь шумно дышавшему за спиною у Фэйли и, возможно, изучавшему нанесённые ею при помощи зеркала на заднюю сторону тела росписи, — несмело легла на её правую ягодицу и проскользнула сверху вниз лёгкой дугой по контурам слабо трепещущей плоти. Стоя красная у окошка, будучи по собственной милости скована теперь уже спереди, наблюдая за нарочито медлительными действиями киоскёра, Катя не могла ничего сделать. Она была бессильна. Совсем. — Вот. — Пачка сигарет легла на прилавок рядом с окошком. Цельный блок продавец не стал ей предлагать — видимо, здраво оценив её покупательские возможности. — Это... Прозвучала требуемая сумма. Катя слезящимися глазами смотрела на столь близкую и в то же время столь далёкую пачку, дотянуться до которой через окошко не было ни малейшего шанса. Вытянув вперёд обе скованные руки, высыпала в пластмассовое блюдечко горстку монет. Чуть переместившись в сторону межъягодичного пространства, ладонь мужчины за её спиной принялась неспешно ласкать промежность Кати Щегловой. Неторопливыми, размеренными движениями. Снизу вверх. Школьница, тело которой ещё помнило прикосновения предводителя той ватаги в проулке между домами, ко стыду своему ощутила, что начинает покрываться влагой. И что это — не пот. — Нельзя ли побыстрее? — Она всё-таки произнесла эту сакраментальную фразу, глядя как продавец без малейшей спешки, монета за монетой, подсчитывает выданную Катей сумму. — Сейчас. Губы киоскёра будто бы слегка дрогнули — или ей показалось? По его мимолётно брошенному через окошко взгляду можно было заподозрить что угодно. Темп его движений по подсчёту наличности, впрочем, не изменился ни на унцию. В отличие от темпа движений ладони за её спиной. Её обладатель, похоже, решил для себя, что реплика Кати относилась напрямую к нему. Катя ощутила, как кончик то ли указательного, то ли среднего пальца щекочет складочки её клитора, меж тем как большой палец — в сравнении с хрупкими формами старшеклассницы обхват взрослой мужской ладони был прямо-таки гигантским — зачем-то замер у самого анального отверстия. Неспешно обвёл дугу вокруг его края. Поднырнул. Школьница закусила губу, чтобы не издать ни звука. Вцепившись скованными руками в край прилавка, против своей воли широко расставив ноги и ощущая, как палец незнакомца в её попке ввинчивающимися движениями ходит вперёд и назад, в то время как другие его пальцы неустанно ласкают, массируют, теребят чувствительный треугольничек её плоти, Катя со всё так же закушенной губой и с распахнутыми глазами наблюдала, как киоскёр в прежней раздражающе медлительной своей манере — и с едва-едва заметной полуулыбкой — отсчитывает ей сдачу. Не торопясь. Причём — что самое страшное — ей уже и не особо хотелось, чтобы он торопился. Её, примерную ученицу старшего класса Катю Щеглову, фактически насиловали рукой посреди магазина, на глазах у всех, голую, скованную цепями и исписанную непристойными надписями — в то время как её организму это, похоже, нравилось. Даже более того. Хотелось, чтобы это не прекращалось ни на мгновение. Хотелось стоять вот так у прилавка непрерывно, вцепившись руками в его край и наблюдая за подсчётом сдачи... — Сдача. — Монеты насмешливо зазвенели о поверхность пластикового блюдца. Звон этот безжалостно вырвал Фэйли из её разгорячённых фантазий. — Сигареты. Пачка легла прямо на прилавок перед ней. Старшеклассница растерянно моргнула. Потом моргнула ещё раз. Не более пары минут тому назад ей хотелось, чтобы подсчёт монет закончился как можно быстрее. Теперь же ей думалось, что киоскёр вполне мог бы и помедлить с окончательным расчётом хотя бы ещё минут пять. — Берите же. — Продавец чуть улыбается, или ей опять кажется? Пальцы, играющие с самыми деликатными участками её плоти, хотя и чуть убавили свою активность, но тем не менее продолжали довёдшую старшеклассницу до практического исступления игру. Пусть и презирая себя, Катя физически не могла сейчас взять сигареты и сделать шаг от прилавка. Тут её уха коснулось сперва дыхание позади стоящего, а затем — едва различимый шёпот: — Хорошо?.. Краснея до кончиков ушей под меланхолическим взглядом наблюдающего сию сцену киоскера, но превосходно понимая суть вопроса, Катя кивнула. Признав этим, что ей нравится вытворяемое с нею. — Ещё?.. — прошелестело снова в её ухе. При всей неразличимости шёпота, в этот раз в нём можно было разобрать едва уловимую тень насмешки. Тем не менее, не позволяя себе ни на миг задуматься, ученица Катя Щеглова кивнула вновь. Почти с яростью. В следующее же мгновенье большой палец незнакомца ввинтился вглубь Катиного организма с такой силой, что школьница невольно чуть вскрикнула и вцепилась крепче в прилавок, почти опёршись на него спереди и полуприкрыв глаза. Другие два его пальца — скорее всего, средний и указательный, — принялись мять и истязать сокровенное Катино нутро с безжалостностью и быстротой гидравлической дрели. — Вам плохо?.. Нет, киоскёр определённо издевался... — Ответь человеку, — прошуршало еле слышно в её ухе. Катя открыла рот. Меж тем как действия ловких пальцев в глубинах самых сокровенных деталей её анатомии ускорились в два, если не в три, а то и в целый десяток раз... — Мне хо-орошо-о-о-о... — сорвалось с её губ, в то время как коленки её подогнулись на пике переживаемых ощущений. ...Едва не упав, Катя была в последнее мгновенье подхвачена под ягодицы мужчиной сзади. Ощутив его поддерживающее прикосновение, школьница на миг даже невольно испытала что-то вроде волны горячей благодарности к нему — и, чуть извернувшись, ещё не открывая полуприкрытых глаз, полувслепую рискнула коснуться губами его кожи меж подбородком и шеей. И услышала чей-то одобрительный гул. ...Она открыла глаза. Голова её сейчас — или, по крайней мере, верхняя часть головы — располагалась как бы на шее у незнакомца, так что она в некотором смысле словно бы заглядывала ему через плечо. Благодаря этому имея возможность видеть группу парней, лет с виду девятнадцати или двадцати, комфортно расположившихся на стульях вокруг одного из столиков местного мини-бара и с явным наслаждением созерцающих разыгравшуюся здесь мизансцену. Катя, в ужасе, моргнула. По всей вероятности, они успели зайти внутрь за те минуты, в течение которых она стояла у киоскового окна. Поскольку, когда она ещё только подходила к киоску — в мини-баре никого не было. Они видели, как... Румянец заново залил щёки Кати. Молнией обернувшись к прилавку, толком не рассмотрев даже только что практически изнасиловавшего её мужчину — её беглому взгляду тот показался немного смахивающим на Кевина Спейси, — старшеклассница схватила пачку сигарет и, не уделив внимания сдаче, поспешила стремительными шагами под смешки обсуждающих её парней покинуть помещение магазина. ...Дождь. Вроде бы не особо сильный. ...Молния вдали. Гром. Катя нерешительно застыла на внешнем пороге магазина. Время. Сколько минут она потеряла на нелепой попытке накинуть на себя хоть что-нибудь? Сколько минут она потеряла на той встрече с молодёжной компанией в проулке между домами? Наконец, сколько времени она проторчала в магазине? Воспоминания о произошедшем там Катя стыдливо запихнула в самый дальний угол сознания; о том, кто она после всего этого, можно будет подумать позже. ...Катя побежала. К счастью, дождь был не слишком холодный — обычный, слегка прохладный и по ощущениям практически летний. Ей, тем не менее, приходилось соблюдать осторожность — чтобы не попасть под автомобиль и чтобы не поскользнуться. Подъезд. Ключ от квартиры, казалось, тем временем так крепко впился в мякоть сжатой в кулак правой ладони, что его даже не сразу удалось отделить от кожи... Порог квартиры. Внутри, вроде бы, пусто. Ещё никто не вернулся? Едва лишь переступив порог, Катя первым делом бросила взгляд на стрелки висящих в коридоре часов-ходиков — вроде бы до возвращения родителей с работы оставалось ещё минут двадцать. И лишь потом — сделала несколько шагов по направлению к собственной комнате. С пачкой «Davidof Lights» в руке. — Ого. Да ты, я вижу, сумела переместить руки вперёд. — Собеседник восхищённо помолчал, рассматривая старшеклассницу через зрачок объектива. — Слышал о таком, но не думал, что тебе удастся подобное. Катя перевела дух. Она совсем забыла о положении наручников относительно корпуса, которое ей удалось чуть изменить. Теперь, когда Шантажист напомнил об этом, пару секунд она опасалась кары. — Я купила... Школьница вытянула перед собой руки с сигаретами. — Прекрасно, — мурлыкающим тоном произнёс голос. — Тебе повезло — могли ведь и не продать, при твоём-то обворожительно-юном личике. Каюсь, моя вина — совсем позабыл обо всех этих мелких нюансах. Голос помолчал. — Как стремительно мы стараемся выбросить всё детское из памяти, — философски заметил он. — Кажется, едва только закончил школу, а уже совершенно не помнишь, когда начинались весенние каникулы и что в каком классе ты проходил. Кате было не до философии. Присев на краешек дивана, частично захватываемого полем зрения веб-камеры, она закрыла лицо вытянутыми перед собой скованными руками и, неожиданно для себя, залилась слезами. — Эй. — Собеседник, кажется, чуть обеспокоился. — Фэйли. Катя. Что это с тобой?.. Многое, чересчур многое обрушилось на неё в один этот день — причём окончания тому не было и видно, расфилософствовавшийся голос не торопился раскрывать ей секреты наручников и раствора для смытия надписей, но даже если она и сумеет освободиться от цепей, то заполучить спецраствор для очистки тела уже просто-напросто не успеет. Не хватит времени... — Хочешь, прямо сейчас открывай эти наручники и смывай с себя всё, — донеслось до неё откуда-то издалека. ...Катя приподняла голову и затуманенными глазами всмотрелась в объектив веб-камеры. Что?.. — Видишь ту коробочку, в которой лежали наручники? — говорил голос. — Убери с дна ту поролоновую подкладку, да лучше вообще выкинь её в сторону. Видишь, дно обклеено синеватой бумагой? Отдери её посредине, и увидишь — там, в днище, — особую выемку. Катя провела неверяще пальцем по дну. Действительно, посреди дна шкатулки бумага как будто чуть прогибалась. Она провела ногтем по краю нащупанной выемки. — Там ключ от наручников. Обыкновенный ключ, никаких специальных секретов. И миниатюрный флакончик с раствором. Флакончик был и правда миниатюрным, где-то с кончик Катиного мизинца. — Только расходуй экономно, — поспешно произнёс голос. — Одной капли жидкости достаточно, чтобы стереть надписи с какой-нибудь части тела или хотя бы сделать их нечитаемыми. Катя так и поступила. Стремительно, торопясь, не отводя от часов взгляда. Прислушиваясь время от времени к подсказкам Шантажиста, указывающего ей на то или иное место кожи со всё ещё не стёртыми надписями — и предупредившего её о крайней нежелательности попадания жидкости в глаза. Наручники были сняты с её запястий, лёжа двумя сверкающими обручами на тумбочке у кровати. Кожу её жгло. — Теперь быстро спрячь сигареты, наручники, флакончик вместе с коробочкой — и в ванную, — проговорил голос. — Раствор не особо полезен, так что лучше побыстрее смыть его.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Катя яростно, почти до остервенения, поливала себя раскалёнными струями душа и тёрла своё тело мочалкой, словно стремясь вместе с остатками маркерных чернил и химического раствора смыть с себя также и всю мерзость прошедшего дня. Старшеклассница не остановилась даже тогда, когда услыхала сквозь шум воды голоса родителей в доме, — поначалу, по крайней мере. Минутой позже, впрочем, всё же чуть убавив мощность душа и тихонько покинув ванну, припав ухом к двери ванной. О чём они говорят? Не дошли ли до них какие-нибудь слухи или, того пуще, слова дворника — который видел её и который вполне мог её узнать, несмотря на отвлекающие внимание надписи и наручники? Слова о том, что их дочь... Катя затаила дыхание. Но, вроде бы, в разговоре родителей не было ни слова о пробегавшей накануне по району голой девчонке. Благодаря чему Катя немного расслабилась и вновь вернулась под струи душа. Очередную струю она направила меж своих ягодиц, поверх анального отверстия, где этим вечером — на глазах у множества наблюдателей — успел побывать палец незнакомого мужчины. Ощущая себя не то изнасилованной, не то испачканной, Катя завела свободную руку за спину, чтобы чуть растопырить пальцами створки заднего прохода и попытаться промыть его изнутри. Проникновение внутрь пальцев откликнулось в глубинах организма знакомым чувством... Катя чуть заалела. Взгляд её метнулся молнией по сторонам. Она ведь тут одна? Ладонь её потянулась сперва к тюбику зубной пасты, а затем — к отцовской электрической бритве на аккумуляторах, со специальной вибрирующей ручкой. Опустив душевой шланг на дно ванны — представления о нежелательности совмещать воду и электрический ток были вколочены в хорошую девочку Катю с детства — она нажала кнопку на торце бритвы. Та слегка зажужжала, едва слышно на фоне включённого душа. Катя бережно взяла её двумя пальцами за рабочую часть... ...толчками, будто сопротивляясь нажиму Катиных пальцев, дрожащая ручка бритвы въехала в узкую дырочку меж её ягодиц. Чувствуя сумасшедшие пульсации внутри себя, Катя непроизвольно прижала свободную руку к треугольничку складчатой плоти спереди. Проведя по нему пальцами. Что она делает? Чем занимается? Ей что, нравится вспоминать произошедшее? Вспоминать, как её заставили пробежать по улицам голой? Вспоминать, как её практически изнасиловали при всех, унизив, оскорбив, доведя до вершины блаженства... ...с её же согласия. ...по её требованию. Катя застонала — наполовину от стыда, наполовину от совсем других эмоций, — вспомнив это во всех деталях. Она кивнула — тогда, в магазине. Она сама хотела, чтобы с ней это сделали прямо на глазах у всех — или, по крайней мере, на глазах у продавцов магазина. Она что, действительно шлюха?.. Память Кати совершила стремительный скачок назад, вновь мысленно поставив её перед группой парней в проулке меж домов. Ладно ещё магазин, где она не имела возможности повернуться и что-либо сделать, но как насчёт того, раннего случая? Когда она, Катя, явно хотела, чтобы с нею играли, почти что насилуя её рукой, прямо на глазах у целой компании нетрезвых парней, и лишь воспоминание о нехватке времени послужило тому помехой?.. Пальцы Кати задрожали на налитых кровью складках. С губ её вновь сорвался стон, ещё насыщенней прежнего. Кто же она теперь?..~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Миновала неделя. Практически на всём её протяжении Шантажист не выходил на связь с Фэйли и даже не оставлял для неё новых Заданий, что позволило юной школьнице постепенно прийти в себя и даже чуть позабыть о произошедшем — хотя и помня о нём, но созерцая его будто сквозь лёгкую дымку, как туманный сон, пугающий, но зыбкий и в чём-то даже возбуждающий. На краю её сознания мелькнула даже надежда, что эпопея эта теперь окончена навсегда, — могло же ведь с Шантажистом что-нибудь произойти? Мог же ведь он попасть под автомобиль или чем-нибудь заболеть? Чуть позже, однако, он всё-таки появился на линии. Общаясь с Фэйли в нарочито смущённом тоне — как бы осознавая свой заход чрезмерно далеко — он ненавязчиво расспросил её о произошедшем в тот вечер, расспросил, не было ли у её перемещения по улицам слишком много свидетелей и не произошло ли чего-нибудь непоправимого. Школьница сама не заметила, как, загипнотизированная демонстрацией раскаяния и заботы, рассказала чересчур многое. О чём ей вскоре довелось пожалеть. Вытягивая одну скабрёзную подробность за другой, уже всё меньше и меньше изображая участие, голос из динамиков несколько раз подряд приказывал ей повторить вслух тот или иной фрагмент пережитой ею истории — причём повторить вслух подчёркнуто чувственным тоном, лаская перед объективом камеры своё обнажённое тело и демонстративно подведя себя кончиками пальцев едва ли не к самому пику возбуждения. Что Фэйли и сделала, обнаружив — к величайшему своему смущению — что ей почти нет необходимости притворяться. Красная от стыда, тяжело дышащая перед объективом, она неторопливо ласкала складочки своего клитора и переживала вновь момент своего унижения перед группой парней в проулке между домами или перед неизвестным мужчиной в магазине. В памяти её и в мыслях эти моменты уже были лишь слабо отделимы от момента нынешнего унижения — унижения перед Шантажистом, вынужденного обнажения перед веб-камерой и принудительных ласк себя. Всё как бы размылось. Оставив ей напоследок задание подготовить в письменном виде историю всего произошедшего — причём чтобы история была составлена в лучших литературных традициях порнографических сайтов, причём чтобы она была написана Фэйли от руки и переправлена Шантажисту в отсканированном виде, — её неизменный мучитель вновь пропал на несколько дней. После чего появился с очередным заданием, шокировавшим Фэйли едва ли не сильнее всех предыдущих. Или даже Заданием?~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Я сяду тут. Мне необходима помощь Кости по математике, — произнесла Катя заготовленную ещё дома фразу, запылав при этом ярче старинного советского флага. Взгляд Никанора Иваныча безразлично скользнул в сторону. Суровый и усатый преподаватель редко любил тратить время на недостойные его внимания мелочи. Тем не менее ученица Екатерина Щеглова продолжала ощущать на себе зоркий взгляд многих других глаз. Включая как глаза некоторых своих одноклассников, так и глаза собственно Свиренкова, чуть отодвинувшегося влево, чтобы дать Кате расположиться поудобней. Свиренков смотрел на неё... ...с недоумением? ...с раздражением? Во-первых, он всегда сидел один. Хотя используемая им парта и была рассчитана на двоих, он так привык сидеть за нею один, что даже располагался как правило посредине. Во-вторых, он никогда не был таким уж отличником по математике, хотя и до двоечника скатывался нечасто. Катя невольно сжала рукой телефон. Телефон? Катя держала его в правой руке, переведя в режим видеозахвата незадолго до входа в класс. Опоздав при этом специально минуты на две, чтобы остальные уже успели расположиться на своих местах, она старалась нести мобильный телефон так, чтобы его объектив как бы невзначай был всё время направлен вперёд. Снимая всё происходящее. Она зарделась сильнее, думая о том, что ей предстояло сделать, о том, что ей совершенно не хотелось выполнять. Но что она могла?.. Она пыталась протестовать, пыталась, чуть ли не впервые за очень длительный срок с начала всей этой эпопеи, непререкаемо заявить, что никогда не пойдёт на это. Шантажист в ответ лишь насмешливо вывел на экран некоторые из снятых им видеороликов, видеоролики с примерной девочкой Катей, чувственно обнимающей бёдрами деревянную вешалку, с хорошей девочкой Катей, взволнованно и придыхающе рассказывающей повесть о том, как её почти изнасиловали в магазине. Добавив чуть позже, что часть сделанных материалов — включая написанную почерком Кати занимательную историю о произошедшем с нею двумя неделями ранее — он обязательно пошлёт, помимо родителей Кати и помимо её сетевых знакомых, собственно самому Косте Свиренкову. Сердце Кати замерло на миг от одной этой мысли. Но, с другой стороны, так ли уж лучше или легче то, что она собирается сделать сейчас? Сумеет ли она вообще? Катя ощущала себя шалавой. Наклонившись и сделав вид, будто бы ищет что-то в портфеле, она дождалась, пока возможные наблюдатели не потеряют интерес к её действиям, после чего — знакомым уже молниеносным движением — отрезала длинную полоску скотча и прикрепила телефон к внутренней поверхности парты. Превратив в стационарную видеокамеру. Наклонив набок. Шантажист, по крайней мере, твёрдо обещал ей, что не применит никоим образом полученную запись во вред Свиренкову. «Ты помнишь, я ещё ни разу не нарушал суть данного обещания. Мне это попросту неинтересно — по причинам спортивного рода. Интересней ловить кого-то на неточно данных обещаниях, чем напрямую нарушать их». И Катя, готовая уже было нырнуть в раскалённое горнило пожизненного позора, лишь бы только не подставить Костю, — в ней уже созрело это намерение, достойное героини анимэ, — отступила. От неожиданности, быть может... — Повторим усвоенный нами вчера материал, — веско произнёс Никанор Иванович. — По крайней мере, пусть его повторят хотя бы те, кто действительно что-то сумел усвоить. Стремительные движения мелка в руке учителя выписали на доске длинное многоэтажное уравнение. Как здесь, спрашивается, найти икс? Или хотя бы игрек. Ученики и ученицы низко наклонились над партами, перенося на бумагу своих тетрадей изображённое на доске. Склонился над бумагой и Костя. Склонилась, по крайней мере внешне, и сама Катя, хотя кончик её шариковой ручки едва касался тетради. Её левая рука неспешно проникла под парту. Скользнув по краю её собственной юбочки, ладонь Кати легла на Костино колено. Вздрогнув, Свиренков перестал писать. Вспыхнув от стыда ещё пуще прежнего, ощущая, будто будет гореть в аду, но в то же время понимая, что пути обратно нет, Катя передвинула руку вверх по джинсовой ткани. Доведя ладонь до развилки и не будучи вполне уверенной в том, что следует делать дальше, прижала её плотно через ткань к уже напрягшейся плоти. Провела ладонью по кругу в районе металлической молнии, ещё и ещё, от волнения забыв дышать, чувствуя себя шлюхой и одновременно чувствуя, как с каждым виражом уподобляется стали плоть под её пальцами и под синей материей брюк. Дыхание Свиренкова тем временем заметно отяжелело. Приблизительно как — вспомнила вдруг Катя — у неё самой, когда она стояла у окошка злополучного киоска. Воспоминание об этом добавило краски её щекам. Пальчики начинающей шалавы, только что залезшей парню между ног прямо на уроке, да ещё и снимающей это на видео, отыскали язычок металлической молнии — выгнувшейся дугой изнутри под натиском неукротимо рвущейся наружу плоти — после чего нерешительно за него потянули. Вниз. Катя ощутила, как напрягшийся едва ли не до предела Костин орган стремительно высвободился, упруго ударив её по ладони. Она чуть сжала его. Костя дышал тяжело и часто, уперев взгляд в бумагу тетради. Интуиция подсказывала Кате, что сейчас, хотя бы на этот краткий миг, он находится в такой же её власти, в какой власти у незнакомого мужчины находилась она сама, стоя у табачного киоска в магазине. Катя провела кончиками пальцев по головке его органа, изучая интересные свойства податливой кожи. Провела ещё раз. Урок был позабыт давно и прочно; с момента, когда Катя коснулась ладонью Костиного колена, ни в её тетради, ни в тетради Кости не появилось ни одного нового знака. Зачем? Ощущая в себе зарождение чего-то нового, чувствуя натиск слегка садистских эмоций, Катя оторвала листок с задней стороны тетради и торопливо набросала на нём одно-единственное слово. «Хорошо?» Придвинув к Косте листок и наблюдая, как он скользнул по нему взглядом, Катя в ту же секунду пожалела о написанном. Что она творит? Мало того, что ведёт себя как самая последняя шалава, так ещё и подтверждает это словами. Что он о ней подумает? Костя тем временем набросал в ответ на листке пару слов. «Ещё. Pls». Чуждое «pls» вместо простого «пожалуйста», вероятно, было выбрано потому, что его проще написать одним-двумя росчерками. Дыхание Кати перехватило. Чуть сдвинув руку, она приготовилась обхватить упругий орган поудобней, сжать его, как описывалось в иных прочтённых ею порнорассказах, чтобы доставить Косте максимум удовольствия. Но не успела. — Так, — прозвучало неумолимое от доски. — Что это мы делаем? Обмениваемся шпаргалочками? Никанор Иванович неторопливо приближался к их парте. «Сейчас он подойдёт, — пронеслось в голове у Кати, — и увидит, что в тетрадях у нас ничего нет. Возможно, увидит расстёгнутые брюки Кости. Может вообще рассадить нас». Катя сжала крепче трепещущий орган в своей ладони, повинуясь скорее импульсу, чем рассудку; затем разжала ладонь, затем снова сжала её. Вначале движениями этими почти попадая в ритм приближающимся шагам Никанора Ивановича, затем увеличив ещё сильнее темп. — Так, что это у нас? — Преподаватель склонился над партой слева, заглядывая в тетрадь Свиренкова. — Почему не работаем? Костя неохотно приоткрыл рот. — Я зад... Катя ускорила движения. Настолько, что даже покрылась краской, внезапно подумав, что Никанор Иванович может заметить всё происходящее уже по одним только покачиваниям её плеча. Настолько, что Костя на полуслове осёкся и крепко упёрся ладонями в столешницу парты. — Зад... — простонал он, пытаясь всё же договорить недоговорённое. Частота колебаний Катиной руки приблизилась к частоте вибраций стены, терзаемой электрической дрелью. Костя изо всех сил стиснул зубы и откинул голову назад. Катины тонкие пальцы вдруг ощутили мокроту. Сверху. А потом и снизу. Кроме того, как подозревала Катя по некоторым своим осязательным ощущениям, мокрой стала и верхняя часть внутренней стороны парты. Вся. — Ну, что ты зад, я и без того вижу, — глубокомысленно признал Никанор Иванович. То ли совершенно искренне не догадываясь о произошедшем под партой, то ли с иногда свойственной таким грубым людям мудростью решив не акцентировать на этом своё внимание. — Но думать всё-таки не мешало бы не задом, а головой. По крайней мере, когда ты на уроке. Преподаватель склонился уже над её тетрадью. — Ты, Щеглова? Катя меж тем стыдливо отстранила от Костиных брюк свои тонкие пальцы и постаралась незаметно отереть их об юбку. Никанор Иванович покачал головой. — Похоже, что совместное соседство не идёт вам на пользу. Придётся всё-таки вас рассадить. — Не надо, Никанор Иванович, — произнёс вдруг Свиренков. Выговаривая слова не вполне уверенно, словно заново учась речи. — Мы... сейчас возьмёмся за ум. — Он смотрел на Катю. — Правда. Преподаватель лишь хмыкнул. По окончании урока, на всём протяжении которого Катя лишь с превеликим трудом заставляла себя сосредоточиться на цифрах и квадратных скобках, она вновь поймала на себе Костин взгляд. — Скажи, — вполголоса произнёс он. Глядя на неё не то с удивлением, не то со странным смущением. — Ты бывала когда-нибудь в клубе «Талейран»? Пряча глаза, Катя покачала головой. Она вообще была не очень тусовочной девочкой. Её никто никогда не приглашал в какой-либо клуб — тем более кто-нибудь вроде Свиренкова. — Может, махнём как-нибудь? — Костя сглотнул слюну. — Например, сегодня часам к пяти? Катя не сразу поверила своим ушам.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Вот, стало быть, как, — резюмировал голос из динамиков. Фэйли не посмела поднять взгляд. — Видео получилось длинным и я просмотрел его целиком — включая занятный обмен репликами на переменке. Хорошо, что ты, в полном соответствии с моими инструкциями, не стала извлекать из-под парты телефон прежде максимального времени истечения записи. Хотя, может, ты просто постеснялась? Она промолчала. Повисла средней продолжительности пауза. После чего прозвучал исполненный усталости вздох. — В клуб-то хоть сходили? Краснея, Фэйли кивнула. Ей не хотелось подробно говорить об этом, но отмалчиваться, лишь распаляя любопытство Шантажиста, едва ли имело смысл. Клуб «Талейран» запомнился старшекласснице Кате Щегловой не особенно хорошо, поскольку внимание её было сосредоточено преимущественно на её спутнике. Тот, надо отдать ему должное, вёл себя по-джентльменски — своим поведением не особо напоминая Кате о тех сакраментальных обстоятельствах, при которых было назначено сие свидание. Выяснилось, что он, как и она, ненавидит сериал «Баффи», но любит киберпанк и особенно киберготику. — Чтобы подцепить парня, нет ничего проще, чем быть шлюхой, — промурлыкал философски голос. — Вот чтобы удержать его — что гораздо сложнее — тут уже следует убедить его, что шлюха ты лишь только для него одного. Фэйли промолчала и тут. — Ты не планируешь, часом, пригласить его к себе? Школьница вздрогнула. — Зачем? — приподняла голову она. — Ну, скажем, — в голосе вновь появились мурлыкающие интонации, — мне было бы интересно услышать, о чём вы воркуете, так сказать, в режиме реального времени. Мне очень давно не доводилось видеть реальные проявления реальных чувств. Щёки старшеклассницы медленно начали алеть. — Ты не думай, — поспешно добавил собеседник, — я не стану вас — в смысле тебя — долго мучать. Просто пригласишь его к себе в комнату минут на десять, при включенной и упрятанной веб-камере с установленным пошире углом обзора, а я полюбуюсь немного. Если мне надоест или если я увижу, что ты от смущения вообще ни единого слога не можешь связать, то кину тебе на мобильный телефон сигнал отбоя. Переключи, кстати, телефон в режим вибросигнала — чтобы собеседника твоего понапрасну не всполошить. Идёт? Катя молчала; грудь её от взволнованного дыхания то поднималась, то опускалась. Отказаться? Но вопрос «Идёт?» явно риторический. Согласиться? Но... Мысли девчонки от переплетения в голове эмоций и воспоминаний прошедшего дня спутались в бесформенный клубок. Чувствуя смутно, что ничего хорошего в предложении Шантажиста нет, она тем не менее лишь туманно могла уловить угрозу.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Сколько здесь у тебя книг, — восхищённо произнёс Костя, застыв недвижным памятником самому себе на самом пороге Катиной комнаты. Сделав несколько шагов вперёд, он вытянул руку и неверяще провёл кончиками пальцев по книжным корешкам. — Лукьяненко. Он еле слышно присвистнул. — Полная коллекция, да? Покраснев, Катя кивнула. Тот миг, когда она пригласила Костю ненадолго зайти к себе, вынужденно обронив пару слов об отсутствии родителей, был наиболее нервным — и, хотя ей как будто удалось ввернуть это предложение непринуждённо, избавив его от возможных нескромных оттенков, Катю до сих пор немного трясло. — Собирала несколько лет, — с трудом приоткрыв рот, смущённо вымолвила она. — Мои предки называют это бульварным чтивом. — Костя завистливо покачал головой. Он явно не разделял точку зрения своих родственников. Компьютер в углу комнаты еле слышно работал, перемешивая воздух лопастями внедрённого вентилятора. Монитор тем не менее был выключен, а на системный блок сверху была наброшена старая бежевая дублёнка — чтобы замаскировать мерцающие огоньки. Скрыть огонёк работающей веб-камеры со встроенным микрофоном было сложнее, но Кате вроде бы удалось. — Стругацкие, Лем... — со странным выражением лица проговорил Костя. — Ты что, всё это читаешь? Попытавшись произнести в ответ хоть что-то, Катя запнулась. Имидж серой мышки или угрюмого гика никогда особенно не импонировал ей, хотя какое-то время она пыталась бравировать им. Теперь, однако, ей совершенно не хотелось этого. Не сейчас. Свиренков сделал несколько шагов к ней и, глядя Кате в глаза, коснулся кончиков её пальцев собственными пальцами. — Мне подарили «Сумму технологии» лет в восемь, на день рождения, — ни с того ни с сего вдруг произнёс он. — Дед подарил. Пробовал читать — ничего не понял. Потом, с течением времени, стал понемногу местами пролистывать — в принципе понять можно. Некоторые моменты об анимэ напоминают. — Да? Катя не отвела руку. — Точно. — Костя слегка кашлянул. — Возьми... там, где написано... ну, об этом, о копировании сознания. Это же как в том эпизоде «Призрачного дождя», если ты смотрела... смотрела? Катя опустила голову. Не так уж и много анимэ, если говорить совсем откровенно, смотрела она в своей жизни. Сейчас она вообще чувствовала себя невероятно глупо. Разговор не клеился толком, необходимые слова не подбирались, хотя Катя всегда полагала себя умной и начитанной — но именно этим опасалась отпугнуть Костю, опасалась, что, как уже случалось не раз при её первых робких попытках общения с другими, при усаживании на конёк той или иной любимой темы речь её может непроизвольно превратиться в монолог, выглядящий как хвастовство и ода своей начитанности. Через ткань подкладки кармана тем временем до её кожи донеслась едва уловимая вибрация. Катя вздрогнула. — Ой. У меня будильник, — поспешно выговорила она первое, что сумела придумать. Многие использовали свои мобильные телефоны в качестве напоминателей-органайзеров. Полуотвернувшись, она нажала пару раз главную кнопку телефона и кинула взгляд на экранчик. SMS была длинной. Не исключено, что Шантажист набрал её заранее — чтобы в ключевой момент лишь нажать кнопку отправки. Ради просмотра сообщения целиком Кате пришлось даже перекрутить его вниз. «Спроси Костю, не хочет ли он увидеть кое-что интересное. После чего усади его за компьютер и включи монитор — сама же, прежде чем монитор разогреется, скромно отойди назад за спинку кресла и за спину Кости, чтобы ждать следующего сообщения». Тут уже сердце Кати чуть сжалось. Когда она выключала монитор, на компьютере был включен Skype — специальная программа видеосвязи, причём Шантажист, хотя и не посылая со своей стороны никакого изображения — его окошко всегда оставалось совершенно чёрным — тем не менее заставил Катю растянуть это окошко на весь экран. Кто знает, какой видеосигнал он через него пошлёт? Но это была лишь первая часть сообщения. Вторая, следующая за латинскими буквами «P. S.», была гораздо ультимативней. «Если ты этого не сделаешь... Что ж, Костя уже через две минуты получит на свой телефон фотографию тебя и туалетного вантуза. Может быть, и чего-нибудь ещё. Я подумаю». Покраснев, она затолкала телефон назад в карман. — Что-то случилось? — Положительный сочувствующий Костя сверлил её встревоженным взглядом. — Нет. Так, кое-что вспомнила. — Катя облизнула губы. Её чуть дрожащий, взволнованный вид едва ли мог успокоить Костю, но сказать ему правду она не могла. — Скажи, тебе не хочется ли увидеть кое-что интересное? Похоже, нервный блеск в глазах Кати заставил Костю насторожиться, но виду тот постарался не подать. — Интересное? — приподнял брови он. — Ну хочется, допустим. А что, ты приготовила какой-то сюрприз? — В некотором роде, — уклончиво ответила Катя. Ей казалось, что её сердце бьётся как сумасшедшее. Что хочет показать Косте по видео тот ненормальный субъект? Может быть — продемонстрировать, что действия Кати тогда в классе были сделаны ею по принуждению? Или — что-нибудь ещё? Тем не менее чувство бьющего в виски колокола и мельтешащие в уме вихри леденящих догадок не помешали ей усадить Костю в кресло. Катя ткнула пальцем в кнопку включения монитора, несколько секунд наблюдая, как освещается экран. Затем, вспомнив, что согласно сообщению ей следует отойти за кресло, поспешно последовала инструкции — и лишь после этого кинула взгляд обратно на монитор. Ноги её чуть не подкосились. Нет, транслируемое на экране видео не изображало школьные интерьеры из-под парты, — то, чего Катя поначалу жутко боялась. Не изображало оно и сентиментальных признаний Кати насчёт чувств к Свиренкову, запечатлённых ею в додревние времена в том поддельном психологическом тесте. Плавно сменяя один кадр другим, экран демонстрировал фотоснимки. Катя в ажурном белье, вся раскрасневшаяся, с блестящими глазами и с просунутым под резинку трусиков пальчиком. Катя и вантуз. Сначала лишь чуть-чуть присевшая на него, а затем, с явными отпечатками стыда и удовольствия на лице, целиком на него опустившаяся. Катя и вешалка. Хотя Кате уже не хотелось что-либо замечать, но конкретно в этих сменяющих друг друга кадрах ей померещилось что-то неправильное. Приглядевшись, она поняла — на её теле почему-то не было непристойных надписей и наручников. Вероятно, Шантажист, «пощадив» её, чуть подредактировал фотоснимки. Впрочем, выражение неподдельного наслаждения на личике Кати, прямо перед камерой совокупляющейся с вешалкой, само по себе было столь непристойным, что ей захотелось провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Совсем. Телефон в её кармане вновь слабо завибрировал. Вначале Кате совершенно не хотелось его доставать. Смысл? Впрочем, по этой же причине она не чувствовала страха перед новым сообщением — чем теперь ей угрожать? — в то время как немного вялого любопытства в ней ещё жило. Она неохотно извлекла его и посмотрела на экранчик. На этот раз SMS совершенно определённо была набранной заранее. «Советую тебе сейчас подойти к Косте и сладко спросить что-нибудь вроде «Нравится?». Если ты будешь лепетать что-то про страшную ошибку или про шантаж, то он сочтёт тебя шлюхой, да ещё и дурой впридачу. А вот если сделаешь, как я советую... ну, шлюхой в каком-то смысле он тебя сочтёт всё равно... но если ты сумеешь убедить его, что снимки назначались не для широкой публикации и что шлюха ты лишь для него одного...» Пальцы Катиной ладони, удерживавшей телефон, дрожали. После первого же прочтённого ею предложения взгляд её со всей возможной внимательностью сфокусировался на экране — так что остальные фразы проскользнули перед её глазами и усвоились её памятью за долю секунды. Она сделала шаг вперёд к креслу. Так или иначе кроме предложенного ей варианта действий она не могла придумать совершенно ничего. А это была хотя бы соломинка для утопающего. — Тебе нравится? — замирающим голосом спросила Катя. Почти сразу же ощутив, что совершила непоправимую ошибку, пойдя на поводу у Шантажиста. Теперь для Кости она навсегда будет всего лишь только шалавой. — Очень... — после паузы признался Костя, разглядывая снимок, увековечивший примерную ученицу Катю Щеглову страстно целующей верхушку деревянной вешалки. Катя сглотнула слюну. Ещё раз подумав, стоит ли ей продолжать действовать в выбранном сейчас русле. Но разве теперь есть шанс свернуть в сторону? — Я фотографировалась для тебя, — с огромным трудом, пунцовая как кармин, выдавила Катя. «Шлюха», — неумолимо прозвучало между стенок её черепа. Костя тем временем не отводил взгляд от экрана, на котором меж тем появилось изображение школьницы, стоящей в обнажённом виде перед окном — окна, впрочем, в кадре не было видно — и ласкающей себя собственным указательным пальчиком. — Ого, — выдохнул он после появления следующего кадра. — Это же школьный туалет. Ты... и там? Катя, опустив глаза и запунцовев ещё гуще, промычала что-то утвердительное. — Тебе нравится такое делать? Катя неохотно кивнула. Опустив глаза настолько, что даже не видела, различает ли её кивок Костя. — Ты не могла бы... — судя по голосу, Костя сам сглотнул слюну. — Показать мне?.. Катя подняла на него мутный взгляд, не сразу поняв вопрос. Показать что? — Ну... — покраснел теперь уже Костя, отчаянно запинаясь и путаясь в словах, — я... никогда не видел девчон... То есть как девчонка... ну... делает это. Когда до Кати дошёл смысл его слов, у неё зашумело в ушах. Ну да, естественно, увидев эти снимки, он теперь считает её девчонкой, для которой ничего не стоит просто так по просьбе знакомого немного поиграть с собой. Что ещё он мог о ней, после всего произошедшего, подумать? Кстати, разве она на самом деле не такова? Ей снова вспомнилось: — как она, опустив руку под парту, ласкала себя прямо на глазах у всего класса и конкретно у Нины Дмитриевны; — как она, раскрыв шторы, услаждала себя прямо перед окном; — как она, выйдя в подъезд с замирающим сердцем, стояла у входа на чердак обнажённая и опять же неторопливо ласкала себя; — как она занималась этим же в школьном туалете, испытывая дикую смесь стыда, страха и удовольствия от мысли, что кто-то может её за этим поймать; — как она чувствовала непередаваемые ощущения и открыто наслаждалась ими, когда её ласкали публично на улице чужие пальцы; — как она... Катя безвольно опустилась на край дивана. Телефон в её кармане снова завибрировал, но теперь Катя не обратила на него ни малейшего внимания. Что там может быть? — наверняка лишь требование исполнить просьбу Кости, причём прямо здесь и сейчас, под недрёманным оком веб-камеры. Вполне в духе Шантажиста. Медленно, словно в полусне, она чуть раздвинула коленки, предоставляя наиболее удобный ракурс Косте и объективу камеры. Сегодня на ней было лишь короткое платьице и тонкое ажурное бельё, узорами которого оба наблюдателя могли при желании насладиться. Катя проскользнула под платье рукой. Доведя кончики пальцев до красной ленточки трусиков — Костя, как загипнотизированный, наблюдал за процессом, — она поднырнула своими гибкими пальчиками под неё. Чуть оттянув ленточку в сторону, провела подушечкой указательного пальца по складочкам плоти. Ещё раз и ещё. Что она делает? То, одна мысль о чём чуть не свела её с ума тогда на уроке русского языка. Тогда это было лишь допущением, невероятным предположением, — что Костя Свиренков мог бы наблюдать, как она занимается этим. Теперь же она специально делает это у него на глазах. Катя закусила губу, чтобы не застонать. Почти как тогда. И одновременно — проскользнула ладонью под трусики чуть ли не целиком, невольно натянув их ткань изнутри так, что та вздулась над промежностью неровным пурпурным колоколом, проникнув указательным и средним пальцем поглубже меж складочек чувствительного треугольничка. Не удержавшись, она всё же застонала. Чуть-чуть. У Кости по-сумасшедшему блестели глаза. Чувствуя себя шалавой, переступившей последнюю черту, Катя с демонстративной медлительностью привстала и чуть потянула изнутри пурпурно-алый колокол трусиков. Ленточка медленно двинулась вперёд, сползая вниз по её коленкам. Возвратив руку на её положенное место под платьем и чувствуя себя уже не просто какой-то там третьеразрядной шалавой — путаной, куртизанкой, гейшей? — Катя протолкнула пару пальчиков под обезумевшим взглядом Кости в собственную укромную пещерку, то ли производя, то ли изображая попеременные толчки, а третьим пальчиком продолжила ласкать складочки клитора, вначале неторопливо, но потом быстро, всё быстрее и быстрее. Запрокинув голову назад, с новой силой осознав, чем именно — и на глазах у кого именно — она сейчас занимается, Катя глухо застонала. Утопив все три пальчика поглубже в собственную алую плоть, застонала ещё громче. Стон перешёл в крик... Алое, жаркое, жгущее её изнутри пламя дошло до критического порога и теперь раздирало её на мелкие части цепочками взрывов... Она хватала ртом воздух, чтобы застонать, и после этого захватить ртом свежую порцию воздуха... Будто бы продираясь сквозь бурю, сквозь смерч, сквозь огненное торнадо, она не заметила сама, как водовороты пламени и ураганы обжигающих чувств остались позади, оставив после себя лишь муть в глазах и полную неспособность осознавать происходящее. Дезориентацию. Она продолжала по инерции ловить воздух ртом, стараясь не пересекаться взглядом с Костей, который скрестил ноги так, чтобы по возможности не выдать состояние собственных брюк. Коснувшись, словно в затуманенном состоянии рассудка, края собственного платья, Катя апатично отдёрнула руку — всё равно уже нет смысла его поправлять. И, неожиданно для самой себя, заслонила ладонью глаза. Её пробила нервная дрожь. Она всхлипнула. — Эй. Что с тобой? — Костя явно ничего не понимал. — Прости, пожалуйста. Я не хотел... Ей хотелось сказать что-нибудь вроде «Ты здесь ни при чём». Однако членораздельно говорить сейчас она не могла, в результате попытки же её всхлипывания стали лишь громче. — Пожалуйста, не надо. — Костя тем временем неведомым образом оказался совсем рядом с ней. Полуобнимая её за плечи, он гладил её по шее, по волосам. — Ну не плачь. Она уткнулась носом ему в грудь. Её продолжали сотрясать рыдания, но от близости Кости по жилам её непроизвольно разливалось ощущение теплоты и покоя. — Теперь... ты будешь считать меня шлюхой, — проговорила она. Костя поцеловал её в лоб. — Я буду считать тебя странной сумасшедшей девчонкой. Самой странной и самой сумасшедшей из всех, кого я знаю. Сказанное скорее всего было цитатой откуда-то, слишком по-книжному оно прозвучало. Но сейчас это успокоило Катю. — Правда? — Губы её дрогнули. — Честно. Он поцеловал её вновь, теперь уже в самый уголок только что дрогнувших губ. — Знаешь, я всегда считал тебя странной. Но чтобы настолько... — Меня? — Катя кинула на него недоверчивый взгляд. — Тебя. — Почему это? — Ты... — Костя подбирал слова, — всегда держалась отдельно. Высокомерно так. Сидишь себе со своей книжкой, фиг тебя разберёт, что у тебя внутри. Он смущённо кашлянул, видимо, засомневавшись, является ли слово «фиг» достаточно цензурным для разговоров с девчонкой. Или — для разговоров конкретно с Катей? Прижавшись к Косте плотнее, обняв его и чуть передвинув голову, чтобы уткнуться губами в удобную ямочку между плечом и шеей, Катя на миг приоткрыла глаза. Приоткрыв же их, на мгновение невольно окинула взглядом через Костино плечо компьютерный монитор. На экране в эту же секунду вспыхнула крупная надпись: «Сделай Косте миньет. Прямо здесь и сейчас». Несколько мгновений Катя просто смотрела на экран невидящим взглядом, видя, но не воспринимая смысл написанного, — эмоциональные перепады последних минут были слишком суровыми. Однако надпись на экране тут же сменилась другой, написанной более мелким шрифтом, — без сомнения, как и предыдущая, подготовленной заранее: «Если ты этого не сделаешь, то Костя узнает кое-что о мотивах твоего поведения. О последствиях ты можешь догадаться самостоятельно». Прочитанное даже не обожгло её холодом, даже не особо напрягло какую-то исчезающе тонкую струнку внутри. Возможно, она уже слишком много пережила за этот день. Отведя взгляд от экрана, вторая надпись на котором пропала так же бесследно, как и первая, она посмотрела на Костю. Ощущая странную смесь робости, стыда и чего-то ещё. — Скажи, ты... — Она закусила губу. Страх выглядеть извращенкой всё-таки в последнюю секунду нахлынул на неё, окрасив привычной пунцовой её щёки. — Ты... тебе когда-нибудь хотелось... чтобы девушка сделала тебе миньет? Последнее слово она почти выдохнула, стесняясь чётко произнести. Костя молча смотрел на неё; глаза его блестели. Во взгляде его явственно сражались дикое желание и страх причинить ей боль; страх, что всё снова закончится сдавленными рыданиями — рыданиями, которые ему еле удалось успокоить. Катя вдруг осознала то, что втайне от себя ощущала всё это время при пребывании в Костиных объятиях; значительное напряжение плоти там, где торс Кати гибко прильнул к низу Костиного живота. Всё это время Костя дико, неистово физически желал её, но старался не проявлять этого. Не дожидаясь ответа, Катя наклонилась к поясу Костиных брюк. Протянув руку к молнии на джинсах своего одноклассника, примерная ученица Екатерина Щеглова — прямо под недрёманным оком веб-камеры — потянула язычок вниз. После чего, проскользнув пальцами под резинку едва ли не лопающегося изнутри белья, высвободила рвущийся наружу орган — и, мимолётно облизнувшись, коснулась его слегка увлажнёнными губами. Чуть приоткрыв губы, провела по головке кончиком языка. Вкус крайней плоти показался ей солоноватым. Костя испустил невольный стон; рука его, метнувшись вниз, легла на Катин затылок и безотчётно потеребила волосы. Внутренне улыбнувшись умиротворённой и в то же время сардоничной улыбкой, ощущая себя шлюхой, гейшей, гетерой и куртизанкой одновременно, Катя приоткрыла рот чуть шире и приняла в себя туго трепещущий орган на целых две трети, если не более. Язык её гулял по пульсирующей плоти от головки до основания, выписывая причудливые виражи. Где-то ей доводилось встречать сравнение языка при данном занятии с «крыльями мотылька». Что ж, в данном случае это был явно сошедший с ума мотылёк. То носящийся вперёд, то перепархивающий назад, то садящийся на головку, то щекочущий нежную крайнюю плоть снизу, то поднимающий лёгкий ветерок своими крылышками в районе мошонки... Костя вновь застонал. Ещё громче. Пальцы его непроизвольно сжались на затылке Кати, словно стремясь прижать её голову плотнее к себе, нанизать её на пульсирующий от внутреннего жара орган как сосиски на шампур. «Грязная шалава», — промелькнуло в Катиной голове... И, ощущая, что рот её и её горло заполнены до отказа, она принялась совершать головой мягкие, дёргающие движения то вперёд, то назад, — подмахивание, так вроде бы это называется в порнорассказах, или она опять что-то путает? Рука Кати нашарила колышущуюся Костину мошонку и принялась ласково массировать её; при этом Катя ускорила движения головой. Тело Кости свёл резкий спазм. Он глухо застонал, стиснув ещё крепче пальцы на Катином затылке; одновременно с этим Катя ощутила, как рот её наполняется чем-то липким и сладким. Что, учитывая и без того имевшую место заполненность её рта и горла почти до предела, привело к чувству лёгкой тошноты. За первым выплеском последовал второй. Затем — третий. Старшеклассница чувствовала, как её горло переполняется сладкой жижей; как из уголков её рта стекает клейкий липкий сироп. «Так тебе и надо», — пронеслось где-то на краю её сознания...~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Не бойся. Ничего не бойся. — Костя нежно поцеловал её в мочку уха. Они лежали рядом на широком диване. — И не воображай о себе всякие глупости. Глаза Кати были прикрыты. Она лежала, уткнувшись носом наконец-то в уютную ямку меж плечом и шеей Кости, и ей хотелось верить, что этот тёплый уют — навсегда. — Я... плохая. Я... просто шлюха. Она открыла глаза и посмотрела на Костю. — Но это — для тебя одного. Вновь прикрыв глаза, она коснулась губами его подбородка. Пощекотала жарким дыханием его щеку, игриво провела кончиком языка вокруг левого уха. — Хочешь, — разгорячённо прошептала она ему прямо в ухо, — я буду делать тебе это после каждого урока, на перемене в туалете? Хочешь — я буду твоей личной шлюхой, твоей личной... Да, Катя — примерная и послушная ученица — произнесла нецензурное слово, начинающееся на вторую букву русского алфавита и некогда изображённое маркером на её груди. — А не передумаешь? — Костя ласково провёл пальцами по её нагой спине, проскользнув рукой под платье. — Это просто сон какой-то. До сих пор не могу поверить... — Я знаю, как сделать, чтобы ты поверил, — сладко прошептала Катя, потягиваясь. — Но ты — хочешь? — Безумно, — выдохнул он. Катя еле слышно хихикнула.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Дайте мне, пожалуйста, пакетик апельсинового сока. — Катя не глядя ткнула пальцем в витрину киоска. Стоял вечер четверга, с тех достопамятных событий после приглашения Кости в дом к Кате прошло два дня. Они с Костей сидели в небольшом кафе, где у них вошло в привычку встречаться после школьных занятий. Вдруг взгляд Кати упал на киоск снаружи по ту сторону улицы, и её осенила сумасшедшая идея. Ей захотелось отведать ощущений, подобных испытанным когда-то, но доставляемых уже не каким-то там незнакомцем. Костя, когда она с волнением и неуверенностью предложила ему свою идею, обрисовав детально нюансы, посмотрел на неё знакомо заблестевшими глазами. — Ты... точно хочешь этого? В ответ она лишь подмигнула. Продавец — по счастью, совершенно другой продавец, как совершенно другим был и сам киоск, — развернулся к стройным рядам товаров, ища требуемый пакетик. Меж тем Катя ощутила, как рука Кости сзади фактически при всех задирает ей и без того короткое платьице, пробираясь меж ягодиц. — Вам вот этот? Пользуясь отсутствием белья, пальцы Кости сверху вошли в её пещерку. Кончик указательного пальца тем временем принялся не спеша скользить вдоль чувствительных складочек дальше. — Д-да, — произнесла Катя. Она вцепилась ладонями в край киоскового прилавка — как тогда — чтобы не упасть. Большой пальчик Кости проник глубже. — Дайте мне... пожалуйста... ещё вон тот сок... и вон тот... Кате было сейчас всё равно, сколько денег на это потребуется. Она расставила ноги чуть шире. Её сейчас бесстыдно лапал сзади Костя. Парень, о котором она всегда мечтала. Лапал, имея её пальцами прямо при всех. Как шлюху. Катя открыто застонала прямо перед окошком киоска, откинув назад голову и раздвинув бёдра, до боли стиснув пальцами прилавок и чувствуя, как жаркие капли стекают вниз по её коже...~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
«Что ж. Думаю, нам настало время прощаться». Катя моргнула, не сразу осмыслив содержание слов на экране. Осмыслив же, почему-то не ощутила ни особого удивления, ни иных особых эмоций. Ещё неделю назад ей не терпелось освободиться от власти Шантажиста. Теперь же — нет, она не то чтобы прониклась к нему какой-то там нежностью, — просто все чувства спутались в странный туманный клубок. «Уже?» — набрала после раздумий она. Тут же пожалев об этом — что, если собеседник истолкует это как нежелание расставаться? «По-моему, сейчас у тебя настала не менее интересная полоса и применение для неизрасходованных гормонов. К чему заставлять тебя работать на два фронта?» После паузы возникло новое сообщение: «Знаешь, Костя чем-то похож на меня в былые годы. В меня в восьмом классе была влюблена одна девчонка, о чём я узнал лишь намного позже. Сколько раз я думал о том, насколько интересней и приятней были бы мои школьные годы, будь она не закомплексованной романтичной принцессой, а сексуально раскрепощённой стервочкой. Девчонки, однако, в этом плане традиционно закрепощённей парней, — но в твоём случае мы баланс чуть выправили. Даже перегнули немного — думаю, теперь ты сама периодически будешь подстёгивать Костю к чему-нибудь остренькому». Катя ощутила, как кончики ушей её запылали. Откуда он всё знает? — Ты... специально хотел? Спохватившись, она положила пальцы на клавиатуру. Поскольку толковой формулировки вопроса она так и не придумала, то просто дословно напечатала уже сказанное, не забыв даже про многоточие. «Хотел бы я сказать, что намеренно всё спланировал, — но нет, увы, большей частью всё вышло само», — возникла мгновением позже строчка на экране. Пару минут спустя глазам Кати предстало неожиданное признание: «Знаешь, я в действительности большой гад и ничуть то не скрываю. Я заставлял девчонку проделывать такие вещи, от которых у её ровесницы с нервами чуть послабее — или со скрытой сексуальной озабоченностью чуть поменьше — могла бы запросто поехать крыша. Пожалуй, неплохо бы составить об этом предупреждение для всех любителей подобных экзерсисов, если вдруг решу поделиться с кем-нибудь отчётом о своих опытах. Но, по крайней мере, я надеюсь, что мне удалось правильно выбрать момент прекращения опыта — классический happy end в романтических розочках». Катя вновь положила чуть подрагивающие пальцы на клавиатуру. Но, увы, совершенно не могла придумать, что сказать. «Удачи тебе, Фэйли». Катя, уже почти забывшая этот свой ник, вздрогнула. И политкорректно набрала в ответ: «Спасибо».~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Судьбы людей причудливы. Екатерина Щеглова через пять лет пошла по линии практикующих психологов — кто знает, возможно, случившееся с нею на заре полового созревания побудило её заинтересоваться странностями людских душ? Константин Свиренков же, к примеру, стал всё плотнее и плотнее уделять внимание боевым единоборствам на профессиональном уровне — абсолютная неожиданность для тех, кто знал пять лет назад этого щуплого интеллигентного парня. Около года назад Екатерину разобрало любопытство, и она раскопала среди старых файлов электронный почтовый адрес Шантажиста — рискнув отправить по нему короткое письмо. Ответа, увы, так никогда и не поступило. Екатерину это не особенно удивило. Будучи начинающим психологом, она к тому времени успела уже чётко составить себе в уме предполагаемый душевный портрет Шантажиста — сексуально озабоченный, но нереализовавший себя в этой сфере лузер-эскапист с низким уровнем воли и почти столь же низким уровнем морали, компенсирующий несовершенство окружающей реальности за счёт высокоразвитого воображения. Прогноз судьбы подобного индивидуума едва ли мог быть благоприятен, варьируясь в весьма неаппетитных пределах. Тем не менее она ощутила лёгкую печаль. О Шантажисте она вспоминала со смешанным чувством стыдливой неловкости, профессиональной жалости и грустно-ироничной благодарности.