А кому такую захочется?

не люби меня, я забытая. у меня вечера одиночества. я морально все время избитая, а кому такую захочется? С грохотом сваливаюсь с больничной койки, отрывая прилепленные к рукам трубочки, перекачивающие в мое сознание умиротворение, они называют это «морфлинг». А я называю это — чертов искусственный мир. Удар пришёлся на локти и спину. На шею нацепили ошейник, то ли что бы людей не пугать, то ли что бы я не думала об этом… что впрочемглупо, сложно не замечать штуку, не дающую тебе спокойно голову повернуть. Пытаюсь подняться, но ударивший по моему иммунитету морфлинг ослабил все мышцы, и встать на две ноги мне удаётся с трудом, лишь обретя опору в виде больничной койки. Уверенно смотрю на дверь, в голове шумит обезболивающее в перемешку с моей истерикой. Иду медленно, опираясь то на стену, то на пол, подбираю себя с пола и двигаюсь вперёд. Я ждала его. Я боялась. Я плакала. Я проклинала Сноу. И не напрасно. Он забрал то, что стало мне дорого, он забрал то, что я люблю. И поделом мне, за все сомнения и холодность. За разбитое сердце и неоправданные мечты. Перед моими глазами проносятся все самые лучшие воспоминания, от первых успехов в стрельбе из лука, до поцелуя на квартальной бойне в шуме прибоя. Такое случается. Это означает, что я уже без сознания. *** — Твоя очередь, — шея затекла, ноги отекли. Мы ночуем в подземельях Капитолия, спасаясь от ловушек распорядителей. Я поднимаюсь на ватные ноги и перебираюсь к Питу, который сидит почти на краю. Сажусь, вновь принимая неудобную позу. Мы сидим в тишине, а я удивляюсь его спокойствию. Неужели. Неужели ещё можно спасти. — Я научился различать их, — шепчет парень, смотря совершенно не на меня. Не знаю сам с собой он говорит или все же мне. — Те, что искусственные, такие яркие, глаза режет, — продолжает он, разглядывая очевидно очень интересную трубу. — Тебя ведь кусали осы-убийцы? Правда или ложь? — теперь я уверена, что говорил он все-таки со мной. — Правда, на нашей первой арене, — слежу за ним, не отрывая глаз. — Тогда ты должна знать, как выглядят галлюцинации от их яда, — я киваю. — Настоящие — они другие, они не блестят и не сверкают, они почти тёплые, когда о них думаешь, — Пит прикрывает глаза. Он что-то вспомнил сейчас. — Расскажи, что видишь, — прошу я, сон все равно не идёт. — Хэймтч, сидит со мной за столом. Мы играем в шахматы. Потом приходишь ты, вся в снегу и хромая, — Пит распахивает глаза, потом закрывает снова. — Ты обнимаешь меня на арене, после удара силового поля, — продолжает он, а я сама погружаюсь в грезы. — Ты все ещё пытаешься защитить меня, правда или ложь? — Пит впервые за весь наш разговор поворачивает голову ко мне и я вижу голубые глаза. — Правда, такие уж мы с тобой, вечере спасаем друг друга, — парень кивает, соглашаясь. *** Стрела вылетает вперёд, и женщина, в парадном наряде, отдаёт свой последний вздох мне. Сойке пересмешнице. Лукаво усмехаюсь. Они скажут я сошла с ума и будут правы. Тянусь к капсуле смерти, но чья-то рука выбивает у меня отраву, а мои зубы впечатываются в мягкую кожу. Рычу от злости. — Сдурела?! — голубые, почти ясные глаза. За что, черт возьми, он вновь так смотрит на меня, будто я весь его мир? За что ломает крылья переродку в своей голове, возвращаясь ко мне. Я не заслужила и грамма от него, но голубые глаза упорно и с укором смотрят в мою сторону, прощая все обиды, пока стража уводит меня с площади. Я не брыкаюсь. Меня парализует реальность. *** «мы едем домой». Эти три слова, на которые я не знаю как реагировать отрезвляют. Я и Хэймитч. Мы едем в двенадцатый. — А… — Пит остаётся в Капитолии, не знаю на сколько. Будем надеяться, что однажды он вернётся, — ментор встаёт, подавая мне руку. Пит не едет с нами. Не факт, что вообще когда-то вернётся. А может не захочет даже. В этой игре нет победителей. Есть только мы. Но слово выжившие я тоже уже к себе не отношу. Я не выжила. Морально убита. Душевно разрушена. Китнисс Эвердин. Огненная девушка. Победительница 74 Голодных игр. Символ Революции. Сойка-Пересмешница. Маленькая девочка, которая не вернулась домой с арены квартальной бойни. *** Жизнь течёт. Я лежу целыми днями в кровати, изнывая от ночных кошмаров. Боюсь вновь закрыть глаза, что бы не увидеть очередную смерть Прим, или чёрные глаза Пита, или… ещё много или, которые являются ко мне, пока на лице грохочет гром, заглушая мои крики. И я уже не плачу. Просто не могу. Спускаюсь вниз. Вспышка молнии освещает мою пустую гостиную. Тень от предметов вмешиваются между собой, пугая до дрожи. Но уже не страшно. Пусто. Медленно иду к дивану, волоча ноги по холодным половицам. Оседаю в мягкие подушки, забрасывая на ноги плед. Рукой нащупываю пульт, и направляю его в сторону капитолийского ящика. Он с короткой паузой загорается, транслируя какой-то бестолковый сериал. Смотрю куда-то сквозь него, бездумно листая каналы. Их больше 500. Зависаю на каком-то одном, потому что не осталось сил даже нажимать на кнопку. Там показывают природу. За окном стало светлеть. Дождь уронил последние капли на крышу моего убежища. Заря пробежалась по пустой и мертвой комнате, где лежала девушка, не сомкнувшая глаз за эту ночь. В девушке с трудом кто-то бы узнал символ революции, но это я. И это заслужила. *** — Я иду сегодня в лес, — сообщаю я за завтраком Сэй, которая взялась следить за тем, что бы я не окочурилась тут с голоду. Не вижу ее лица, они лишь кивает и в течение тридцати минут я остаюсь снова одна в пустой комнате кухни, где все еще пахнет жаренными яйцами и зеленым чаем. Роняю посуду в раковину и натянув до носа свитер выхожу в прохладу осени. Кажется впервые, со дня моего возвращения в двенадцатый. Бреду от деревни победителей, пока не натыкаюсь на палки возле леса. Забора больше нет. Больше нет необходимости сбегать. Застываю на миг, прежде чем переступить черту, разделявшую раньше двенадцатый и лес. Листья уже начали желтеть, а по моей шее пробежался ветер, спутав и без того свалявшиеся волосы. Я шагаю в перед, понимая что сегодня я вернусь поздно. Потому что впервые за эти долгие месяцы, я по настоящему дома. Лес приветственно шумит, а я обнимаю себя руками. Останавливаюсь у одного из деревьев и облокачиваюсь к нему спиной, водя пальцами по коре, вскоре начиная сдирать ею кровь. Эти деревья, лес, воздух — то, что Капитолий не смог отнять. Это то, что только мое. Теперь я тут одна. Теперь дерево обагренное моей кровью, станет символом моего возвращения домой. И когда я захожу в ворота деревни победителей, ни чуть не удивляюсь Хэймитчу, который в знак приветствия кивает мне из окна своего дома. На секунду мне даже кажется, что он улыбнулся. *** — Ты вернулся, — шепчу я, стоя в метре от Пита. В руках у него цветок, точно такой же как и еще штук десять, красующихся теперь перед входом в мое убежище. Мой дом — это лес, но никак не это безжизненное строение кишащее призраками смерти. Пит кивает, снова. Смотрит на меня, изучает. И мне хочется сбежать, закрыться от него. Что бы он не видел, во что я превратилась, спустя всего пол года с нашей встречи. Но небесные глаза, осмотрев меня с головы до пят, выглядят скорее грустными, чем брезгливыми. Я сломалась. И он видит это. Но он здесь. Не смотря на все круги ада между нами — он здесь. Я моргаю несколько раз, не рискую предпринять каких — либо попыток сбежать или подойти поближе. — Приходи завтра утром, позавтракаем, — выдаю я, и тут же шарахаюсь от своих слов. Пит отводит взгляд, косясь то на цветы. то на заплывшее облаками небо. Думает. Взвешивает. Решается. — Я приду, — впервые слышу его голос за эти пол года. Пит чуть улыбается, а я, не медля больше не секунды, врываюсь в убежище и тут же несусь по лестнице. Наплевав на обувь, на свитер, я срываю занавески с окна, дергаю несколько раз, они вместе с карнизом летят почти мне на голову. Пыль. Грохот. Нахожу ключи, лежащие у меня в ящике на кухне. Вытащив из комнаты одежду, распихиваю ее по чемоданам и ставлю возле двери, которую запираю. Демоны моих снов. Оседаю на пол, сотрясаемая беззвучной истерикой. Он снова вернулся. Ко мне? *** — Китнисс, — Пит звякает своей ложкой о мой стакан, вызывая в реальность. Я вскидываю глаза с его рук, натыкаюсь на мягкую улыбку и ловлю голубые огоньки. — Почему ты ночуешь на диване? — этот вопрос видимо уже прозвучал не раз, учитывая как медленно Пит проговорил его сейчас. — Я не могу… не могу больше спать в своей комнате, — вращаю кистями, головой, пытаясь донести свои мысли. На часах полдень. Время бы обедать, вот только не в нашей дружной психушке. Чай давно остыл. А мы все так же сидим вдвоем, смотрим друг на друга, периодически задавая вопросы. — Тебе все еще снятся кошмары, правда или ложь? — эта игра, стала фундаментом нашего общения. Мы задаем друг другу вопросы, на которые можно отвечать одним словом, это правило. И когда один спрашивает «правда или ложь», второй не имеет права промолчать, какой бы не был вопрос, даже если он самый неприятный, даже если он самый сокровенный. — Правда, Пит. — мой переезд на диван не шибко сбавил обороты моих ночных круговоротов ужаса. Я лишь отсрочиваю их, потому что почти до зари сижу перед телевизором переключая каналы. — Мы спали вместе в туре победителей, после первой арены. Тогда кошмаров не было, правда или ложь? — я закрываю глаза, окутывая себя негой воспоминаний. Это пожалуй единственное, что я себе позволяю. Наслаждаться памятью о том, что было когда-то. — Правда, — складываю руки и укладываюсь головой на стол, смотря на Пита из-под ресниц. — Попробуем снова? Вместе? — с тихой надеждой, совсем аккуратно спрашивает парень, дотрагиваясь до моего локтя пальцами. Он вернулся ко мне. Он вернулся рушить все те стены, что медленно сдавливали меня каждый день, что бы однажды убить. Я не заслужила его, никогда не заслуживала. Но я очень хочу это сделать. Ночь я покидаю свое пустое убежище. Засыпаю в спальне Пита, тесно прижимаясь к нему, и пробуя на вкус это новое, настоящее. Настоящее, где Пит Мелларк разрушит все мои правила. Все, до основания. Что бы вернуться в жизнь вместе со мной. Как однажды с арены 74 Голодных игр. *** Дом Пита пахнет красками, выпечкой и домом. Тут почти как в лесу, но еще уютнее. Парень уходит рано утром. Активным ходом идет восстановление пекарни. Я выбираюсь из-под одеял и ступаю ногами на пол. Он не холодный, как в моем строении, возможно дело в том, что я не додумалась растопить печку, а Пит делает это регулярно, что бы я не заболела. *** Когда пекарь появляется в нашем… в нашем доме, его застает в расплох увиденное. На стенах висит несколько картин, окна голые без штор, но на широких подоконниках лежат пледы и подушки. Лампы излучают тихий свет, а там куда не достают, стоит несколько ароматных свечей. С кухни пахнет жаренным мясом, а девушка с распущенными каштановыми волосами заправляет покрывало в диван, стоящий у телевизора. Я разворачиваюсь к изумленному хозяину дома, расправляю складки на персиковом сарафане и иду к нему. Пит молча ловит меня за талию, и уткнувшись носом в волосы на моей голове замирает, сделав глубокий вдох. — Спасибо тебе, — шепчу я, складывая руки в замок за его спиной, — Я пожарила белок, — утыкаюсь носом в его шею. Я знаю что он улыбается. За ужином Пит не отпускает моей руки, а я не могу поверить, что спустя меньше года, ему почти удалось. Мы почти справились. *** Я слышу как бьется стекло. Бегу по лестнице в низ. — Стой! Нет! — вопит Пит, прежде чем моя нога ступает с последней ступени. Еще чего. С каких пор я слушаюсь? Ты ошибся, Мелларк. Мне бесполезно давать указания. Я бегу к парню, который сидит посреди кухни в осколках, крепко вцепившись в ножки стула. — Я сказал уйди! — повторяет он, слыша мои шаги за спиной. Я падаю на колени, прижимаясь щекой к его спине. — Это не правда, Пит, я с тобой. Мы в дереве победителей, мы только что пекли вместе булочки, — сдавливаю его тело руками сильнее. Пытаясь хоть так вернуть ему сознание. Дыхание сбито, с его рук капают красные капли, а костяшки моих пальцев побелели от силы, с которой я в них вложила. — Вернись ко мне, прошу, — перекладываю голову к нему на плечо, что бы сказать прямо в ухо. — Я с тобой, Пит, — слезы капают из мох глаз. Пит выдыхает и перекинув меня через ноги крепко обнимает. — Ты никогда не будешь слушать, да? — вопрошает он, не размыкая объятий. — Я никогда больше не брошу тебя одного, — лишь отвечаю я. И он знает что я говорю правду, по тому как крепко его руки прижимают меня к нему, по беспорядочному шепоту его губ, которые ласкают мои уши, по его дыханию. И я верю, что так и будет. Хотя все еще уверена, что сделала слишком мало, что быть с ним. Что бы быть счастливой. *** — Я могу тебя поцеловать? — мы сидим на подоконнике у большого окна в доме Пита, и смотрим как падают последние в этом году снежинки. Я облокотилась на него, а руки парня лежат у меня на животе. Приподнимаюсь, что бы заглянуть ему в глаза. Секунда, две… — Думаешь как бы мне помягче сказать «нет», правда или ложь? — голубые огоньки изучают мое лицо. — Ложь, — говорю я, ставя руку опорой на его груди. — Можешь, — отвечаю на первый вопрос, поднимаясь выше, что бы мы оказались на одном уровне. Пит неуверенно ведет рукой от моих волос к шее, и нежно наклоняет мою голову ближе. Мы соприкасаемся лбами, и чувствую его дыхания. Наши губы совсем близко. Я закрываю глаза, окутанная этим моментом. Слишком томительно, слишком долгожданно. Пит подается вперед, наконец соединяя нас. Я льну к нему, пробуя на вкус эти новые ощущения. Губы Пита теплые, мягкие и такие желанные. Парень цепляет мою нижнюю губу, чуть оттягивая на себя и снова забирает весь мой воздух, но я дышу. Ведь он у нас давно один на двоих. — Мы впервые целуемся без камер, правда или ложь? — шепчет он, едва отстраняясь от меня, однако тут же чувствую его губы у виска, уха шее. — Ложь, отвечаю я. Пит замирает. — Ложь? — переспрашивает он. Кажется в его картинках мой ответ должен был быть «правда». — Ложь, — повторяю я. — Перед тем как мы добежали до Тигрисс. У тебя почти случился приступ. Я поцеловала тебя. Там не было камер, — уверенно говорю я, вспоминая безумие, с которым я пыталась вернуть и оставить с собой моего мальчика с хлебом. Пит задумывается на несколько секунды, восстанавливая в памяти осколки. После чего кивает, укладывая мою голову на прежнее место. *** Спустя пару лет деревня победителей расцветает. Хэймитч обзавелся питомцами, что гоготают на всю округу. Но ментор любит нас, и для него мы — стали возрождением. Я окончательно съехала из своего ужасного убежища, навсегда пустив корни в доме Пита. Сегодня состоялась наша настоящая помолвка. Сегодня мы поджаривали хлеб, говорили друг другу клятвы, и целовались, пока хватало дыхания, пока дрожь в руках не отступала, оставляя лишь страсть. Я лежу в объятиях без пяти минут своего мужа. Пит водит пальцами по моей спине, а вдыхаю его запах. — За что ты любишь меня, ума не приложу, — шепчу я сквозь сон. — За то, что это ты, — незамедлительно отвечает Пит, прижимая меня ближе. — Ты любишь меня, правда или ложь? — я скатываюсь на бок, оказываясь с женихом лицом к лицу. Не заслужила я, но заслужил он. И я смогу сделать его самым счастливым. Если я ему нужна. Он нужен мне не меньше. Касаясь руками его груди, волос, лица, я шепчу единственно верный и настоящий ответ «правда». Потому что мы выжившие. И мы будем счастливы, вопреки всем моим "но", вопреки всем его "если".