O where is that lovely face? Can mere bones lie buried here?
хосок первый, к кому приходит давон, c упоминанием короля. — хосок-а, — щебечет она, слово воробушек, — кажется, я убила его светлейшество. моментально забыв про нарисованные краской на старых досках цели, он замирает, а стрела криво и неловко выскальзывает из пальцев вниз. в тёплом, плотном воздухе весеннего полудня пчёлы, гудя, лениво летают кругами. с полей доносится аромат трав и цветов. сливы расцветают. давон, с её бледной кожей и чёрными, будто шёлковыми, как всегда распущенными, волосами — единственное напоминание о зиме. дрожь пронзает его позвоночник, и хосок спрашивает, немного резче, чем следовало бы: — что ты имеешь в виду? — я говорю, что сделала с ним нечто ужасное, — тёмные реснички слегка касаются её щёк, а лицо остаётся расслабленным и невинным, — он посмотрел на меня, и я поняла что его сердце упало к моим ногам, разбившись на тысячу, десять тысяч кусочков. я буквально ощущала, как они осыпаются на мои ноги, будто капли дождя, или стекло, — она срывает травяной стебель, и улыбка расцветает на её лице, словно розовый бутон, — да, из-за меня величество болен, хосок-а. всё очень плохо. смазанный лук выскальзывает из его рук, и хосок падает следом на колени, хватаясь за руки давон, и сжимая их в своих ладонях, испуганно, так, что даже становится больно. — нуна, — шепчет он в тихом ужасе. — нуна, что ты наделала? что ты сделала с королем? давон смотрит на него, её тёмные глаза огромные и выразительные, словно звёзды, а красные губы поджимаются, и она говорит: — ничего, хосок. это самое смешное. я совершенно ничего не сделала.***
усадьба семьи чон гигантская: два крыла — одно на восток и другое на запад; с садами, расположенными внутри и расцветающими снаружи; а также с прекрасными кобальтовыми воротами, всегда открытыми для гостей. с приходом весны и лета, поместье взрывается красками и цветами, покрытыми густой росой; осенью и зимой же поместье темнеет до оттенков горящих угольных жаров и тяжелых вышитых плащей. вот, что делает c усадьбой бесконечный цикл сезонов. хосок меняется вместе с ним. из мальчика с растрёпанной чёлкой и мягкими щеками, одетого в ярко-желтые и синие цвета, он вырастает в мужчину с аккуратной причёской и сильной челюстью, облачённого в шелка приглушенных изумрудного, морского и черного тонов. его руки мускулисты, с тонкими пальцами и мозолями на них от поводьев лошади. солнечный свет льётся на его клыкастую улыбку, впитывается его кожей, словно вино, что хосок становится таким же теплым и дружелюбным, как феникс. «сын мой», басит лорд чон, с гордостью похлопывая его по спине, и хвалит за каждого оленя, каждого кабана, подбитого его стрелами. «моё дитя», певуче растягивает леди Чон, смахивая ниспадающие на его глаза локоны и со всей материнской любовью целуя кончики пальцев. «наш молодой лорд», зовут его слуги, склоняя головы в коридорах, и подчиняются любой его прихоти. и лишь «маленький братец», приглушённо напевает его старшая сестра, которая прицепляется к нему словно призрак или вьюн, и все вокруг отводят глаза, когда он оборачивается, чтобы улыбнуться в ответ. хосоку известны слухи, ходящие о ней. как он может о них не знать? он нечаянно слышит сплетни, которые слуги шипят за закрытыми дверьми. давон, с её жемчужной кожей, блестящими волосами и яркими, краснеющими губами, является для них демоном. лорд чон наблюдает за ней краем глаза, словно воришка. леди чон вздыхает с невыплаканными слезами на глазах и напрасно зовёт свою дочь после её приступов ярости. по крайней мере, их мать пытается, думает хосок, несмотря на то, что это может быть из-за обвинений против неё. некоторые говорят, что его мать пожелала, чтобы давон, её первенец, родилась, и за это была изгнана. слуги шепчут, что в тот роковой день леди чон работала над длинным шёлком персикового цвета, вышивая его белыми пионами, когда снаружи за окном выпал снег. холод был таким, что её обычно изящные пальцы окоченели, из-за чего она случайно укололась иглой. кровь на лепестках из сверкающей нити, рамке для вышивания, вырезанной из черного дерева, и снегопад снаружи. леди чон задумчиво вздохнула. вьюга бушевала в ту ночь, когда родилась давон. наиболее суеверные слуги используют этот факт, как доказательство того, что она — предвестник бедствия: проклята во чреве единственным желанием. (хосок думает про себя, что штормы не редкость даже здесь, в столице — и давон родилась в самом сердце зимы. но только кто станет его слушать если он осмелится озвучить это?) истории гласят, что когда родилась его сестра, она была настолько тихой и спокойной, что даже повитухи сначала думали, что она мертва. только когда кто-то заметил как наполненные звёздами глаза девочки, открывшись и следуя за ним взглядом, молча наблюдали, все осознали, что она жива. затем, словно чувствуя на себе их шокированные взгляды, девочка вздохнула, откинула голову и взвыла. — как будто мстительный призрак спустился в комнату, — бормочет один слуга, не зная, что хосок находится за дверью в коридоре и может его услышать, — мы все были в ужасе за нашу жизнь в тот момент. она злой дух лисы, точно тебе говорю. она принесет несчастье всем нам. перед глазами хосока становится черным-черно, когда прохладные руки покрывают его глаза, а изогнутые ногти слегка врезаются в переносицу, как только голос давон звучит у него рядом с ухом: — что ты делаешь, хосок-а? голоса слуг замолкают, и он, сквозь хихиканье давон, слышит звук их стремительно удаляющихся шагов. интересно, слышала ли давон то, что они говорят? ему интересно — есть ли ей до этого дело? — ничего, нуна, — отвечает он вместо этого. когда его старшая сестра убирает свои ладони с его глаз, разворачивая его к себе, она смотрит на него так выразительно, что хосок понимает почему прислуга её боится. — если ты лжешь мне, — шепчет давон заговорщическим тоном, — я прокляну тебя, заставлю твои зубы выпасть, а твой живот сгниет изнутри. не ври мне, хосок-а. — звучит как крайне изощрённое наказание, — отвечает он спокойно. «снегурочка» улыбается и обхватывает его шею. в такой жаркий летний день холод её кожи охлаждает пот на его затылке. — я хочу съесть патбинсу, — напевает она. — пойдем побеспокоим кухарку. она слушает меня, только когда ты рядом. (она так много ест, отчего кухонные работники в страхе перешёптываются между собой. наверное, ужасно кормить лису в ней. жадная и прожорливая штучка.) хосок вздыхает и поднимает руки, отрывая их от своей шеи, но и не отпускает. с кривоватой улыбкой он соглашается: — ладно, хорошо, я принесу тебе бинсу. только не думай, что можешь не делиться со мной, ага? — дерзкий мальчишка! — когда давон ругается, то её голос счастливо звенит. — я твоя старшая сестра. тебя намного старше. и всё же ты смеешь пытаться требовать от меня что-то? — ханжа, — отвечает он слегка надменно, а затем расстраивается с грустной усмешкой, когда она сильно сжимает тыльную сторону его руки. однако её глаза смеются, как и её красные губы. и когда они направляются на кухню, хосок думает, что он предпочел бы делать это для своей сестры, нежели для кого-то другого.***
первые четыре года, до рождения хосока, были для родителей адом. никто кроме него не мог успокоить давон, когда та решала продемонстрировать свой печально известный характер. не помогала ни грубость отца, ни просьбы матери, ни отчаянные мольбы слуг. когда давон приходила в ярость, она начинала кричать и выть, словно буря, оставляя после себя схожие разрушения, и хосок остаётся единственным, кто может достучаться до неё. — нуна, — зовёт он, стараясь перекричать какофонию звуков бьющейся посуды. давон словно вихрь мечется вокруг с пылающими глазами, кусая свои тонкие как цветки пиона, губы, но увидев своего младшего брата замирает. ваза, которую она держит над головой — острые осколки другой такой же керамики разбросаны на половицах, — всё ещё в её руках. хосок входит в комнату, закрывая за собой дверь. он улыбается. — нуна, что тебя так разозлило? она смотрит на него широко раскрытыми провалами чёрных глаз. даже в моменты, когда она напоминает человека меньше всего, давон всё равно остаётся ослепительно красивой. — всё — шепчет она. её мелодичный голос пробирает до костей. — ничего. всё. ты. — из-за чего ты злишься на меня? — спрашивает он, искренне не понимая. она опускает руки и ваза разбивается на множество маленьких-маленьких кусочков, опадая у стены. хосок морщится, но стоит, не шелохнувшись, когда давон к нему приближается. он не двигается, когда она останавливается перед ним. он остаётся спокойным даже когда она поднимает руки и острыми словно у хищника ногтями касается его лица. медленно, медленно, так что на коже остаются царапины. — я бы хотела, чтобы ты никогда не рождался, — шипит она, хотя за эти годы она говорила много вещей, подобных этой. хосок чувствует, как каждое её слово протыкает в его пульсирующем и уязвимом сердце дыры. кровь приливает к его глазам, вымывая белоснежную склеру своим насыщенным малиново-чёрным оттенком. давон исчезает за дверью. служанка латает его рану. она накладывает марлю, пропитанную сильнодействующим лекарством от порезов, которое жжёт так, словно это давон щипает его своими тонкими пальцами. красные пятна выступают на марле, пропитанной в травяной мази, когда хосок отправляется на поиски своей сестры. кто-то же должен не дать ей наделать новых проблем. в конце концов, он находит её среди сливовых деревьев в поле для стрельбища. осень снова убивает их. мертвые темные листья опадают на землю и хрустят под ногами. давон сидит на самой верхушке и смотрит на него сквозь ветви. — ты меня любишь, — говорит она вместо приветствия, а это заявление — просто констатация факта. хосок улыбается. его улыбка полна печали. — почему бы и нет? давон касается кончиками ногтей своих век; они покрыты бурой засохшей кровью. его кровью. белоснежный шелк её мантии испорчен. сладко (печально?) она напевает: — потому что я тебя не люблю. — я не верю в это. — я бы скормила твою еду птицам, летучим мышам и смеялась бы, пока ты голодал. я поскакала бы на твоей лошади в канаву, чтобы переломать ей кости и танцевала бы на пепелище нашего дома. я скорее убью тебя при помощи твоих драгоценных стрел чем полюблю тебя. хосок подавляет дрожь и пристально смотрит на неё. он говорит: — нет, ты этого не сделаешь. — я дух, — шепчет давон, ухмыляясь и одаривая его жестким, твердым взглядом. — я демон, я лиса. ох, хосок-а, во мне нет места для любви. — это не правда, — шепчет он и протягивает руки. — спускайся, нуна. я поймаю тебя. давай. — я съем тебя, если ты не будешь осторожен, братишка, — предупреждающе шепчет она. — я проглочу твоё сердце не задумываясь. слуги перешептываются между собой о том, как им жаль молодого лорда. эта дьяволица очаровывает его. он умрёт первым. — может быть, — тихо отвечает он, — но даже если ты это сделаешь, ты всё равно останешься моей сестрой, о которой я забочусь больше всего. давон смеётся, запрокинув голову. она продолжает хохотать, даже когда соскальзывает с гремучих ветвей сливы прямо в его объятия.***
на следующий день комната очищена от осколков. в центре стоит низкий стол из красного дерева, на котором лежит свернутая куртка, скроенная из серебристо-белой парчи и расшитая ледяного оттенка цветами. если есть что-то, за что давон можно похвалить, так это умение обращаться с иглой, которое она унаследовала от своей матери. хосок поглаживает пальцем нежную нить цветов, взгляд наполняется нежностью и печалью. говорят, будто хосок родился летом: свежим тёплым вечером, сопровождающимся эхом крика давон. она была в ярости из-за появления брата, её истерики стали вдвое чаще и яростнее из-за невнимательности домочадцев к ней, но в момент, когда он появился на свет, её визг внезапно прекратился. позже её родители рассказывали, что поздно ночью нашли её у кроватки, заглядывающую в неё с чем-то сродни благоговению. где-то в глубине своего холодного и возможно нечеловеческого сердца, сестра любит его. хосок уверен в этом больше, чем в чём-либо.***
— когда? — он дышит и ужас наполняет его лёгкие. — где? как? — на рынке, — отвечает давон, смотря на небо, деревья и солнце за его плечом. — помнишь? на праздновании дня рождения короля. хосок помнит. не так давно они с давон на целый день отправились на рынок, он убедил её надеть шляпку с вуалью, скрывающей лицо, чтобы фермеры и монахи не падали на колени при виде её холодной красоты. она хихикала и толкалась, раздирая воротник его мантии своими ногтями-полумесяцами, но в конце концов смягчилась и надела шляпу. тонко сплетённая вуаль скрыла её лицо оставив видимыми лишь черные волосы. — теперь я выгляжу отвратительно, хосок-а? — спросила она. — больше никто не захочет умереть из-за меня? он легонько ущипнул её за руку, намного мягче чем она проделывала это с ним. — ты отвратительна, нуна, — поддразнил её хосок, уворачиваясь от ударов разозлённой сестры. и всё же ни один мужчина на рынке не стоял на коленях, прося её руки. никто не смотрел на неё приоткрыв рот когда она проходила мимо. хотя они все всё равно смотрели вслед, поскольку хосок полностью опустошил свой кошелек, удовлетворяя прихоти давон. они бродили между прилавками, где давон всё кушала, и пробовала, и поглощала: обжаренные рыбные шарики, курицу-гриль на шпажках, миски с лапшой и томлённым мясом, кусочек за кусочком тушёной печени, пока хосок не поймал себя на том что искренне задался вопросом: «куда в неё столько влезает?» — тебе нравится? — спросил её хосок и давон клыкасто ухмыльнулась, прежде чем положить очередной рисовый шарик в рот. её пальцы слегка жирные когда она переплетает их с хосоковыми, но она всё равно кажется счастливой и это единственное, что имеет для хосока значение. однако вскоре после этого в толпе случается переполох, и хосок оглядывается посмотреть, что случилось. когда он увидел золотой паланкин и бронированных солдат у него перехватило дыхание. фигура с прямой спиной в красно-жёлтых драпировках, украшенных драконами и фениксами, возвышалась над народом. король. толпа крестьян, дворян и торговцев расступилась перед процессией. сотни лиц склонили головы в поклоне, утыкаясь лицом в грязь. хосок отпустил руку давон и сделал тоже самое, даже когда его сердце трепещало, подскакивая к горлу. когда карета приблизилась, он мельком заметил блеск нефритового пояса, черную шапку, и молодое мудрое лицо напоминающее луну. он не отводил глаз от земли и пытался душить зарождающуюся надежду. если хосок усердно тренируется в стрельбе с луком — правильно привлечет внимание короля, — он имеет все шансы в скором времени стать членом королевского охотничьего отряда. но мысль лопается словно мыльный пузырь, когда он понимает что всё это время не смотрел что делает давон. — ты не поклонилась. — нет, — слова оседают тяжелыми камнями. — старый крестьянин утянул меня вниз когда заметил это. хосок чувствует как перестает дышать. — король заметил тебя? — требует он ответа схватив давон за руки. — он видел твоё лицо? нуна! давон смотрит на него и её глаза чёрные и одновременно яркие. — старик сбил мою вуаль, — говорит она немного погодя. — его величество встретился со мной взглядом на тот короткий момент перед тем как крестьянин утащил меня в поклон. ах, да, хосок-а… — она улыбается: натянуто и бессердечно. — если бы ты только видел каким влюбленным он был в тот момент.***
король вызывает давон в свой дворец. усадьба чон моментально просыпается. слуги перешептываются и сплетничают, пока готовят лошадей и карету; самые смелые заходят в комнату давон, чтобы упаковать её лучшую одежду, всю её серебристую парчу и бледные воздушные шелка. лорд и леди чон небрежно попрощались с ней. любой может понять: давон — последнее что их волнует, и за этой заботой прячется глубокое облегчение. они рады видеть, как их дочь-лисица покидает этот дом. однако когда приходит время уезжать, давон исчезает. весь дом поднимается на уши. слуги обыскивают каждый закоулок в усадьбе, пытаясь понять, где она бы могла быть. родители просят хосока найти давон, потому что нельзя заставлять короля ждать. хосок отправляется к полю для стрельбы, где давон прячется среди сливовых деревьев. — ты будешь по мне скучать? — спрашивает она когда он приближается. подол её мантии испачкан в грязи, а большие глаза горят чересчур ярко. её губы и щеки того же цвета что и сливовые цветки. — или ты тоже будешь рад моему отъезду? она сбрасывает туфли, а хосок опускается на колени, чтобы поднять их. они светло-голубые, из мягкого бархата, и с рисунком журавлей. цвета те же, что и у куртки, которую она сшила для него. — у меня есть кое-что для тебя, нуна, — говорит он и берет её за лодыжку чтобы надеть туфли обратно. её интерес сразу же пробуждается. — для меня? и что же это? взгляд хосока смягчается, а взгляд его сестры становится наполовину восторженным и наполовину заинтересованным, когда она смотрит на его пояс. гребень, что он достаёт, блестит на солнце. драгоценные камни образуют цветочный рисунок, а жемчужина у основания словно капля росы. давон никогда не пыталась собирать или расчесать свои распущенные волосы. часть хосока надеется, что во дворце это изменится. другая — что этого никогда не случится. но его сестра смеётся, спускаясь с веток, чтобы взять гребень из его руки. — так вот оно что? — она смеётся, но в её глазах нет радости. — теперь я должна быть просто красивой куклой, какой являюсь в воображении короля? будет ли он осыпать меня драгоценностями, сокровищами других стран и шелками всех цветов радуги? — я думаю, да… — говорит он, — но это только для тебя. в память обо мне. некоторое время она наблюдает за ним изучающим взглядом. затем, фыркнув, берёт гребень и протягивает ему обратно. она улыбается полунасмешливо. — если ты выдерешь мне волосы, — говорит она, — я тебя сожру с потрохами. хосок смеётся, и берет гребень у неё из рук. давон поворачивается спиной, и смиренно стоит пока он вынимает листья, запутавшиеся в её волосах, деревянные зубчики гребня скользят по волосам распутывая пряди с шелестящим звуком. когда он заканчивает, её волосы словно жидкий шёлк, ниспадают на плечи, давон не шевелится, а хосок с осторожностью поднимает локоны. воодушевленный, он чистит гребень, а затем собирает её волосы в прическу. на земле появляются тёмные пятна от гребня, и давон склоняет голову, очарованная непривычным силуэтом собственной головы. хосок берет её за руку, обращая внимания на то как контрастирует их кожа. его руки мозолистые и темные, её — белые, словно она не из мира сего. — береги себя, нуна, — говорит он нерешительно, не зная что тут ещё можно сказать. но давон смотрит на него своими большими, тёмными и пронзительными глазами, и хотя она ничего не говорит, он чувствует, что она всё понимает. последнее, что он видит перед тем как экипаж давон уезжает грохоча по дороге, ведущей во дворец, гребень блестит словно снег на солнце.***
на хосока, как на единственного сына семьи чон, возлагается много надежд. его мастерство владения луком, честно говоря, единственное, что даётся ему относительно легко. хосок может попасть в висящую цель на расстоянии более сотни шагов, но не может выучить стихи. хосок может попасть в глиняные мишени, сидя на спине скачущей лошади, но его каллиграфия никогда не дотягивает до стандартов которые установили ему учителя. хосок может выпустить десять стрел подряд, держа их одной рукой, но его смех всё равно будет слишком громким, улыбка слишком широкой, наглой и тупой, как у любого обгоревшего простолюдина. леди чон приказывает слугам втирать в его кожу крема с лилиями и порошкообразным жемчугом, в надежде что он побледнеет, но все усилия бесполезны, и иногда хосок испытывает ненависть к своей сестре за её идеальную внешность. возможно, её никто никогда не полюбит, но по крайней мере, никто не сможет насмехаться над ней за то, что она выглядит чуть меньше чем безупречно. однако, в то же самое время, он любит её сильнее чем кого-либо, потому что она никогда не насмехалась над ним из-за этого. его отец подшучивает над ним из-за его неустойчивости к алкоголю. его мать вздыхает из-за этой дурной головы со вьющимися волосами. их слуги хихикают, прикрывая улыбки руками, на смущающие шутки и выходки, что хосок уходит в себя, из-за постоянных требований и необходимости быть лучше, лучше, ещё лучше. но давон. его сестра. она никогда не требовала от него ничего кроме внимания. никогда ничего не просила, кроме вкусняшек, странных подарков и побрякушек украденных для собственного удовольствия. для неё он всегда был глупым, бесхитростным, слишком нежным для своего же блага, — но хосок знает, что она никогда не думала о нём как о ком-то никчемном, и это утешает и успокаивает его. однажды она увидела его в один из худших моментов, давон склонилась над его дрожащей фигурой, наклонив голову и посмотрев в его глаза нечитаемым взглядом. хосок заикался, рыдал, что-то бессвязно бормоча, но она ничего не ответила. вместо этого давон скользнула руками к его щекам, подняв его голову и прижав к своим коленям, словно он был потерянным щенком, найденным под дождём. её кожа одетая в шелка была прохладной, когда хосок схватился за неё испугавшись что она оставит его. — братик, — прошептала она и её голос был для хосока самым человечным из всех что он когда-либо слышал, — младший брат. мой маленький, маленький братишка. без него давон бы давно отбросили в сторону, как ненужную вещь. хосок слышал, что до его рождения она почти всё время была заперта в своей комнате, и только благодаря успокаивающему влиянию, которое, казалось, оказывает на неё хосок, смогло убедить родителей позволить ей свободно перемещаться. но и хосок был бы уже давно потерян без неё точно так же.***
без давон в усадьбе чон слишком тихо. жизнь хосока становится набором рутинных действий. проснуться, одеться, позавтракать, потренироваться: он теряет себя в тренировках с луком и колчаном, в то время как сливовые деревья рассыпают свои цветы, зеленеют новыми листьями. хосок грызет губу и стреляет, стрела за стрелой. стук целей отзывается унылым и неудовлетворительным эхом. он видит давон в своих мыслях, где она мчится по стрельбищу, уравновешивая фрукты на своей голове в шутку и подстрекая обоих, бросаясь на путь своих стрел в последний момент, так что он вопит в ужасе. но её больше нет, да и поле почему-то слишком мрачное, несмотря на то, что сейчас не зима. хосок с нетерпением ждёт новостей о своей старшей сестре, и когда они приходят, внимает каждому слову: король сделал её своей «любимой фавориткой». примерно, это означает, что давон — наложница, с чуть более низким рангом, чем у жены короля. хосок закатывает глаза и подкупает гонца мешочком драгоценных камней, в обмен на правду: давон служит королю так же, как дракон может гнилой барак считать своим домом. он испытывает смесь озадаченности и растущего беспокойства, когда слушает взволнованную речь гонца о том, как давон издевалась над министрами, говоря нелицеприятные вещи прямо в перед ними, рушила стены королевских палат и пачкала одеяния короля дорогими чернилами. в течение всего нескольких недель она успела потешиться над несколькими, в кого-то вселить страх, и, наконец, навлечь на себя ярость остальных. — она словно дикий зверь, — говорит посланник. — однако, его величество ужасно к ней привязался. он исполняет любой её каприз, позволяет гулять по дворцу, где бы она ни пожелала. я вам этого не говорил, сэр, но королева очень несчастна. по спине хосока пробегает холодок. — спасибо, — говорит он, а затем, когда гонец уходит, сидит, терзая себя страшными мыслями. все знают, что хоть король и силен, королева обладает не меньшей властью, если не большей. с внушительными связями и репутацией в роли давней любимицы короля… что ж. хосок не сомневается ни на секунду, что давон нажила себе опасного врага. поначалу он пытается писать ей письма. хосок посылает их на крапчатой бумаге из шелковицы и самой мягкой ткани с золотыми крапинками, придумывая вопросы, касающиеся давон и её жизни в жёстких руках дворца. он должен был понять, что она никогда бы не выступала за такой мирской способ общения. — что это? хосок подпрыгивает почти на фут, и вопит. его старшая сестра стоит — сердито, нетерпеливо, очень недовольно, — у окна и держит письмо между большим и указательным пальцем, будто это что-то мерзкое. он с недоумением смотрит на давон, пытаясь сопоставить её новое положение во дворце с её нынешним присутствием здесь. — тебе настолько одиноко, что ты отправил мне такую глупость, — она фыркает. — должна ли я написать поэму о том, как обожаю короля? о его попытках добиться меня, желании его супруги изгнать меня? должна ли я прикрепить к своим письмам красивые цветы и листья, так же как ты прикрепил веточку сливы к своему? какой сентиментальный мальчишка. — ну-у-у-на, — он запинается. — что ты тут делаешь? — я дома, — возмущённо говорит она, — потому что ты захотел. что-то не так? хосок заливается диким хохотом. он прижимает ладонь ко рту, сползает на пол и смеётся, смеётся, смеётся не останавливаясь, даже когда давон запрыгивает в его комнату через окно, чтобы ущипнуть его за щёки, разозлившись из-за его веселья. он берёт её за запястья, губы трогает усмешка в форме сердца, глаза слезятся от счастья и боли одновременно. она носит гребень, что он ей подарил. — я скучал по тебе, — довольно говорит хосок. она шипит и даёт ему легкий подзатыльник. — идиот, — говорит давон горделиво, — даже дворцовые стены не удержат меня, если я хочу куда-то уйти. а сейчас пошли в город. я жажду поесть жареное таро в сахаре. — окей, — хосок держит её за руку и улыбается, понимая что это означает на самом деле. — хорошо, пошли, нуна.***
после этого случая давон начинает часто прокрадываться домой, для того чтобы видеться с ним. хосок надевает на голову шляпу с вуалью и широкими полями, облачается в одну из своих старых мантий, и они вместе направляются в город, смешиваясь с толпой торговцев и разговаривающих друг с другом прохожих. нередко хосок почти ловит сердечный приступ из-за крадущейся возле охранников давон, но он всегда успевает вовремя отвлечь её угощением, разговором или безделушкой и увести. в промежутках между своими обычными насмешками и угрозами она рассказывает ему о своей жизни во дворце, о короле и о королеве. — король любит меня, хосок-а, — шепчет она, когда летняя жара идёт на спад, а тёплое дыхание согревает вуали, ниспадающие с их шляп; они делят одну на двоих миску со слипшимся рисом, подслащёным мёдом, красной фасолью и финиками, — он любит меня так сильно, что ни о чём больше не может думать. он пишет стихи, восхваляя моё лицо, мои губы, мои длинные волосы, и посылает их мне в надежде, что я его полюблю в ответ. но я никогда не смогу, и он заплатит за это своей жизнью. и эти слова, произнесённые непривычно серьёзным для давон тоном, заставляют хосока вздрогнуть. он оглядывается вокруг, убеждаясь, что их никто не слышит. — не правда. не говори так, нуна, — упрекает он, но давон просто смотрит на него своими понимающими чёрными глазами. когда листья сливовых деревьев опадают, а осень подходит к полнолунию и сладким пирогам, она говорит ему: — король возвёл меня в роль своей супруги, хосок-а. второй уровень четвёртого ранга — суквон. он прислал мне оранжевые и золотые одежды. — ох, — всё что он может сейчас сказать. — это… это удивительно. поздравляю. — королева в ярости, — хихикает давон.— король любит проводить время со мной. он гуляет со мной по саду, смотря как я лазаю по деревьям и пачкаю юбки. он смеётся. однажды он попытался заставить художника запечатлеть меня в моей дикой красоте, когда я бегала и прыгала по саду, — она восторженно хохочет, — несчастный человек чуть не остался без своих красок, — она останавливается, — но королева несчастна. она мне завидует. хочет вернуть короля себе. — нуна, — шепчет хосок и трепет просачивается в его голосе. — не делай глупостей. она не тот человек, с которым тебе следует соперничать. давон приоткрывает глаза, улыбаясь кроваво-красными губами. в лунном свете она будто блестит. — я? — спрашивает она? — да, я бы никогда. когда умирающая осень начинает передавать свои права зиме, побелевшая от морозного холода давон сообщает ему, что король сделал её второй супругой третьего уровня. — он прислал мне одежды индиго и синего цветов, — говорит она за чашкой горячего ячменного чая, — с узором из ласточек на рукавах и лозами по краям. он хочет чтобы я носила не только свои белые и серебряные цвета. он даже перестал есть, будучи настолько поглощенным поиском оттенка, который я надену. — а ты станешь? — спрашивает сбитый с толку и обеспокоенный хосок, но всё же испытывающий любопытство, потому что он тоже никогда не видел давон в более ярких оттенках одежды. она улыбается и её губы словно розовые бутоны, по волшебству зацветшие осенью. — никогда. когда зима вместе с первым снегом подступается к их порогу, и ночи становятся всё длиннее, к нему приходит давон. тем не менее, она тихая. как и хосок. они отправляются в город, но давон безучастно смотрит на людей, здания и звёзды. хосок берёт её тонкую белую руку в свою, и только спустя очень долгое время давон начинает говорить. — он заболел, хосок-а. король часто кашляет, не редко теряет сознание и у него бессонница. он ужасно слаб, — она прячет рот за меховой муфтой на шее и шепчет, — королева говорит всем, кто её слушается, что это всё из-за того, что я лиса, питающаяся его жизненными силами. хосок чувствует холод, несмотря на то, что тепло одет. — ей кто-нибудь верит? — спрашивает он. — нуна, кто-нибудь уже пытался… тебе ничего не угрожает? муфта обернутая вокруг её шеи из белого лисьего меха; волосы давон похожи на чернила на девственно-белом пальто, и она поглаживает их с отсутсвующим взглядом. — он присвоил мне второй ранг. сказал мне, что теперь всё понимает, и прислал просто белоснежный халат. вышивка была красивой, — наконец шепчет она и смотрит на него. — я предупредила его, чтобы он был осторожнее, сок-сок-а. я сказала ему, что когда-нибудь его убью, если он не будет осторожнее. король тоже должен это знать. а потом она поднимается и уходит прежде чем он успевает её остановить.***
о том, что давон получает первый ранг и становится всего на шаг ниже королевы, хосок узнаёт от слуг. они шипят и переговариваются между собой, словно змеи, даже не подозревая, что он стоит снаружи, вслушиваясь. его сердце каменеет, когда он слышит, о чем именно они говорят. — вы слышали о девушке клана чон? она приворожила короля, превратив его в свою марионетку. говорят, это из-за неё он заболел. — сульбин, мы сейчас же должны позвать её… его любимейшую супругу! какое счастье, что наша королева осознаёт опасность присутствия лисицы во дворце. она делает всё, что может, чтобы избавиться от неё. — какой сейчас в этом смысл? его величество уже на смертном одре. эта девчонка съедает его живьем. недолго осталось до момента, как он отправится в загробную жизнь. — он не умрёт, если лису убить. хосок врывается в комнату, пугая слуг, которые начали суетиться, вскрикнув от шока; они испугались, когда увидели его грозное лицо. он надвигается на одну из них — женщину, говорившую последней, — и хватает за воротник, игнорируя её рыдания и просьбы о пощаде. хосок тащит её к двери, открывая, и швыряет прямо на снег, что хрустит под ней, а слёзы замерзают на испуганном женском лице. он нависает над её рыдающей фигурой, словно демон, с потемневшими от гнева глазами. — убирайся, — рычит он, — убирайся с глаз моих пока я тебя не убил. он слышит шокированные перешептывания позади и оглядывается, чтобы посмотреть на остальных, замерших словно вкопанных под его взглядом. — все вы! — кричит он, — прочь из моего дома! никогда больше не оскорбляйте мою сестру в моем присутствии! вон! сейчас же! они убегают от его гнева подальше, в рассеивающийся ледяной полдень, но один уже немолодой мужчина останавливается и оборачивается. по щиколотки в снегу, одетый только в тонкую служебную одежду, он, тем не менее, указывает на хосока дрожащим пальцем. — ты тоже околдован, — говорит он дрожащим, но категорическим голосом, — даже больше, чем его величество. ты не видишь какая она на самом деле. хосока ослепляет гнев. он хватается за свой лук и колчан, чтобы стращать старика, но когда снова возвращается в сад, слуги уже и след простыл.***
этой ночью хосок просыпается и видит лицо сестры, нависающей над ним. его сердце подскакивает к самой глотке; давон смотрит на него сверху вниз пустыми глазами, а тёмные распущенные волосы обрамляют лицо. её губы такие красные, будто в крови: единственное цветное пятно на фоне её белого лица. лучи лунного света проникают внутрь сквозь бумажные стены. тени танцуют по углам, прячась в складках её призрачно-белых одежд, и бегают по её ресницам. прошел не один месяц с момента когда они последний раз виделись. руками она крепко сжимает его горло. — нуна, — хрипит он, не в силах отвести взгляда от её застывшего лица. его пульс усиливается в миллион раз под её пальцами, — нуна, пожалуйста. пожалуйста. он больше ничего не может вымолвить. давон смотрит, и смотрит, и смотрит на него. её хватка ни капли не ослабевает. тишина, разрастающаяся между ними, густая и вселяет ужас. — хосок, — наконец ломается она. даже её дыхание кажется ледяным, — я убила его. страх течёт по его жилам, когда она сжимает руки сильнее, но хосок не отводит взгляда от неё. — я не верю тебе, — говорит он. давон улыбается натянуто и безрадостно. в тени её зубы кажутся более длинными и острыми. она сжимает большими пальцами его горло, пока он не начинает задыхаться, а затем смеётся, так что кровь в жилах стынет. он хватает ртом воздух, когда она отпускает его, толкая, и вонзает ногти ему в живот. в её черных глазах словно лесной пожар. — тебя я тоже убью. я съем тебя, — она плачет и хосок слышит как визжит лиса внутри неё. — я разорву тебя, вырву твою печень, съем её сырой и ещё теплой, прямо у тебя на глазах. я убью всех. мать, отца, короля, королеву, тебя! что ты тогда будешь делать? будешь ли ты меня любить после этого? ты будешь любить меня после?! хосок выпрямляется и хватает её. давон пытается расцарапать ногтями его лицо, как уже делала когда-то давно, но это не срабатывает: он прижимает её руки к своей груди, и она дёргается и кусается, словно загнанное в ловушку животное. руки хосока пачкают кровью её одежды, но он только усиливает хватку, потому что все его инстинкты кричат, что если он отпустит свою сестру, если только позволит ей убежать— он больше никогда не увидит её снова. — нуна, — шепчет он охрипшим от мучений голосом, — нуна, посмотри на меня. посмотри на меня, нуна. пожалуйста, посмотри… давон не слушает — или не слышит его, но он всё равно держит её до тех пор пока ярость не утихает и она не устаёт, в изнеможении падая на своего младшего брата. хосок тихо убаюкивает её, качаясь взад-вперёд, обхватив окровавленной рукой её затылок, нашептывая бессмысленные утешающие слова. в комнате пахнет медью. — ты не монстр, — повторяет он снова и снова. — абсолютно нет. ты просто моя сестра, и я люблю тебя. я люблю тебя. он опускает её на одеяло, и гладит по волосам, так как много раз прежде проделывала с ним она. давон смотрит на него, и тёплые звёзды сияют в её глазах. — королева угостила нас яблоками. они были спелые, золотые, со свежей кожицей и светлой мякотью, — она жестикулирует руками чтобы показать размер фруктов. — они были такими сладкими, хосок-а, — продолжает она. — очень, очень сладкими. я съела почти все, и королю досталось лишь одно. это было нехарактерно для меня, и я выплюнула и отдала последнее королю. он его съел, — красные губы складываются в плоскую улыбку. — это убило его. а затем ворвалась королева с охраной и объявила что это я, лисица, убила короля. — она убила его величество? — нет, это сделала я, — они витиевато скользит ладошками по его пальцам, а её черные пряди щекочут ему колено, давон смотрит в темноту спальни отсутствующим взглядом. — потому что даже если врач найдёт мышьяк в крови короля или вытащит из его горла кусочки отравленного яблока… они все скажут, что это я его убила. и это будет правдой.***
этим утром давон ушла, а королева вызвала хосока во дворец. её величество красива: гордая и царственная, вся облачена белыми и пурпурными шелками. её высокий парик украшен гребнем с фениксом и множеством драгоценных камней. она сидит на своем троне, возвышаясь над хосоком и смотрит на него сверху вниз. он опускается на пол в поклоне, касаясь лбом прохладного деревянного пола, выражая таким образом своё почтение, даже если в этот момент в его желудке кипит лишь гнев. вся нация скорбит по королю, пока причина его смерти сидит прямо здесь. — сын лорда чон, — говорит королева, и её властный и величественный голос отражается эхом. — я наслышана о твоих успехах в охоте. — я не заслужил вашей похвалы, — шепчет хосок пересохшими губами. королева уклончиво хмыкает и отводит взгляд в сторону. — у меня есть свои сомнения по этому поводу, понимаю, но мне нужно не меньше, чем самое лучшее, чтобы выполнить эту задачу. это очень важно, — бормочет она, — полагаю, тебе известно о королевской охотничьей вечеринке его величества и о том авторитете, который они имели честь поддерживать? — да, известно, — конечно. — и всё же тебя, молодой лорд чон, никогда не приглашали в их ряды. ты знаешь почему? хосок быстро моргает. так вот к чему всё идёт. — да, — шепчет он. — это из-за моей сестры. — из-за твоей сестры, — пристальный взгляд королевы направлен в спину хосока. — ты знаешь что она сделала. — да. — и, подозреваю, ты знаешь, что она сбежала. — я… слышал об этом, да. — хорошо. тогда я буду откровенна, — королева ровняется с ним, и её голос меняется становясь ещё более властным и сильным, когда она отдаёт приказ, — мои информаторы донесли мне, что когда она ещё жила с тобой, ты держал её под контролем. найди её и убей. я не сомневаюсь, что это будет тяжело для тебя, если взять во внимание ваше кровное родство, но не забывай: убийца короля всё ещё на свободе. это она убила короля чосона и должна заплатить за своё преступление. могу ли я ожидать, — её глаза вспыхивают, — что ты выполнишь свой долг, как добропорядочный гражданин чосона? хосок перестаёт дышать. его рот движется сам по себе. — да. — у тебя есть три дня, — один единственный жест от королевы и стража выводит его, — принеси мне её печень, чтобы доказать, что ты выполнил своё задание. помещение пахнет медью.***
хосок отказывается от лошади и гончих, предложенных ему дворцом. вместо этого он смазывает свой лук, затачивает стрелы, затем садится на жеребца и едет домой. снег срывается под копытами фыркающей лошади, когда он поворачивает животное к тому месту, где, как он знает, будет давон. холмы их излюбленного стрельбища сверкают кристально-белым под серым кружащимся небом. сливы гремят скелетами чёрных ветвей. на фоне спутанных голых ветвей, давон — большая бледная мишень, её длинные волосы и юбки развеваются на ветру. хосок останавливает свою лошадь. смотрит. лук на его спине кажется тяжелее камня, и он вычисляет скорость ветра, длину стрел, расстояние между ним и его сестрой. даже так далеко он может видеть черные провалы глаз давон, что наблюдает за ним в ожидании. он готовит стрелы. ветер свистит ему в ухо, пробираясь под его одежду, чтобы заморозить там, где бы его ни касался. снежинки жгут его лицо, угрожая застыть в ресницах, каждый раз, когда он моргает. поэтому он держит их открытыми, тянется назад и хватает свой лук. давон не двигается, когда хосок натягивает тетиву. и он не двигается тоже. они оба застывают. лошадь хосока хорошо обучена, знает, что лучше не дёргаться, когда её хозяин вооружен. словно весь мир останавливается между братом и сестрой. стрелой хосок целится прямо в сердце давон, незнакомое, и возможно, бесчеловечное, но которое, он уверен, любит его, где-то глубоко внутри. позади него доносится шум, и хосок, резко обернувшись, стреляет. стрела достигает своей цели, и королевский охотник падает с собственного коня в кучу мусора. хосок усмехается, но без удовольствия; если королева отправила одного, за ним наверняка придут и другие. так что сейчас, он оборачивается и подгоняет свою лошадь вперед по глубокому снегу к сливовым деревьям. он замечает, что давон спрыгнула вниз, и теперь ожидает его. позже, когда он предстанет перед королевой в ожидании её суда за смерть её охотника, он вспомнит, как кровь растекается вокруг мертвого человека: красный на белом снегу, а чёрная стрела хосока — в его черепе. прекрасно. — сок-сок-а, ты дурачок, — говорит давон, напевая, как только оказывается в поле его зрения. однако, лицо её не выглядит счастливым. — ты, конечно, это знаешь. хосок улыбается. — знаю, — говорит он нежно. он слезает с лошади, передавая ей поводья. давон смотрит на их руки, а после глядит на него с мерцанием чего-то необъяснимого в её тёмных чёрных глазах. затем она склоняется, чтобы оставить на его лбу своими кроваво-красными губами поцелуй и шепчет: — прощай, хосок, мой младший брат, любящий меня так сильно. его улыбка становится шире. — прощай, давон-нуна, — слезы колются на коже от холода по краям глаз, — береги себя. они оба знают, что пытается сказать другой. она удаляется, и хосок наблюдает, пока и она, и лошадь не станут лишь пятнышком на расстоянии, а потом нет даже этого. затем он снова берёт в руки лук и вынимает стрелу из колчана, потому что заметил эти свежие следы. следы ног, которые бродили вокруг сливовых деревьев, прежде чем отправиться на запад. заметные, чёткие. хосок выдыхает облака пара, наслаждаясь слабым потрескиванием в легких. затем он поворачивается и начинает идти. лису они хотели, что ж, лису они и получат.