Фоновая музыка - https://m.vk.com/irritasjon
3 год эры Каэй (1850 год). Нагасаки.
Летняя ночь душила нагретым влажным воздухом, пропитанным запахом разлагающихся водорослей. После солнечного дня земля отдавала накопленный жар, который вставал плотной стеной на пути у всякого, кто осмеливался выходить из жилища. На небе в ожидании ветра вот уже который день висели черные тучи. - Нагасаки любит гостей. Сколько раз здесь останавливались, а радушия не убавилось. Да, Саяма? - подмигнул приятелю рассевшийся на татами Хори Тосима, довольно причмокивая губами. Чаша саке приятно грела его пальцы и поднимала настроение, от чего с лица Тосимы не сходило выражение расслабленности. За вечер он не раз оглядывался на улыбчивую хозяйку заведения и, в целом, был весьма рассеян, являя собой пример человека, неплохо устроившегося в жизни. Тот, которого назвали Саямой, расположился напротив. Бессмысленно хлопая длинными ресницами, он размашисто кивнул, как делал всякий раз, когда слышал свое имя. - А все оттого, что мы с деньгами, - поучительно продолжал Тосима. - Гостей с деньгами Нагасаки за своих принимает. А ведь было время, когда нас с тобой и в собачью будку не пустили бы. Да-а... Было-то оно, было да прошло. Э-э! Пущай теперь хоть одна рыбацкая морда посмеет назвать меня бродягой! Каково? Ронин*, а лучше всякого мещанина живу! (Ронин - самурай, уволенный со службы или потерявший хозяина). Торжествуя, он расхохотался так, что человек, сидящий рядом, с явным неудовольствием поморщился. В отличие от Тосимы и Саямы он не притронулся к саке и, отставив чашу на низкий столик, сосредоточенно уставился перед собой. По количеству гербов на одежде и ножнах самурая было видно, что он из довольно родовитого клана и при этом отнюдь не на рядовой должности. Однако обоих ронинов, казалось, мало волновало его положение в обществе. - Эх, господин, все ж зря вы беспокоитесь - на корабль мы всегда успеем, - самурай вздрогнул от неожиданного обращения, а Тосима вдохновленно продолжил, чувствуя некое превосходство над ним, - вам от недуга лечиться надобно. Полноте упрямиться. Выпейте, и полегчает. Приказ приказом, а без здоровьица в море дорога заказана. Посему, ежели хотите добраться до тамошних берегов, пейте вдоволь да с собой пару бутылочек прихватите. Я почему говорю, что дело серьезное: взяли мы как-то одного торговца из Эдо... Бледное лицо самурая побелело еще больше. Сдерживая целую бурю чувств, он ограничился яростным взглядом в адрес болтливого ронина. Но тот не успокоился, полагая, что господин не может обойтись без дружеского совета в предстоящем путешествии, а потому не заметил, когда всякому терпению пришел конец. Плотно сжав губы, самурай нарочито медленно поднялся с колен. - П-полноте, - внезапно тихо залепетал Тосима и невольно отклонился назад. От вида меча, зажатого в руке раздраженного господина, у него мгновенно пересохло во рту. Издай он сейчас звук, и, чего доброго, отсеченная голова его покатится по татами. - Ты не на своей посудине, - низкий голос самурая рокотал. - Держи язык за зубами. - Прошу... - только и успел выдавить Тосима, после чего в ожидании удара со всей прыти бросился на карачках в сторону. Однако ничего не произошло. Не без опаски подняв голову, ронин, к собственному удивлению, увидел широкую спину молча уходившего господина. - Гляди-ка, как осмелел, полукровка, - притихший Саяма наконец подал голос. - По суше пару раз прошелся - большой храбрец стал. Только спесь-то его в море поубавится. Тосима лишь крякнул в ответ и, схватив недопитую чашу, жадно осушил ее. Ему хватило мгновения, чтобы протрезветь и заметить, что их перепалка привлекла чересчур много внимания. Кое-как уняв дрожь, он вновь сел напротив приятеля и громко рассмеялся: - А что, Саяма, куда Ёсин запропастился? - Что ты Ёсина не знаешь? Облегчиться пошел. Ему что ведро, что чаша - все одно - приспичит. Эх… Часок-другой, и в море, а там уж до Шанхая деньгами в карманах греметь, если все не спустим. - И то верно, - немного неуверенно согласился Тосима, но, подумав о Шанхае, окончательно успокоился. Он с детской непосредственностью улыбнулся хозяйке и, пока та отвечала ему легким поклоном, исподлобья посмотрел на собеседника. Загадочные огоньки, заплясавшие в его сорокалетних глазах, показались Саяме зловещими. - И каппа* тонет - вот, Саяма, что я тебе скажу. (Каппа - разновидность водяных в японской мифологии). - Безродные псы. - Тихо прошипел встреченный душной улицей Чикаге Казама. Мысль о том, что язык Тосимы следовало укоротить, не давала ему покоя. Было бы славно вернуться и исполнить задуманное. Жаль, что времени в обрез. За такой короткий срок другого попутчика не сыщешь даже в портовом городе Нагасаки. Да и ронинам он уже заплатил. Найди он сейчас кого и проблем не оберется - род Симадзу* весьма щепетилен, когда дело касается лишних затрат. (Симадзу - самурайский род, управлявший провинцией Сацума). Обычно оживленный Нагасаки безмолвствовал в жаркую ночь. То тут, то там тихо мерцали красные фонари, освещая улицы вместо звезд. Оставив питейную далеко позади, Чикаге остановился и вгляделся в затянутое тучами небо. Без изменений. Если бы вдалеке не шуршало море, он решил бы, что время замерло. Вот уж что, действительно, стало бы проклятьем. Прошедшие пятьдесят лет он прожил в бесконечном застое. За это время почти два поколения сменились, но жадность Симадзу осталась неизменной, передаваясь по наследству вместе со страхом утраты власти. Из года в год Казама участвовал в их нескончаемых интригах, не оставляя ни на мгновение мысли о судьбе собственного клана. Втянув носом тяжелый воздух, Чикаге обернулся. Может, сразу он и не приметил, но, когда чья-то тень назойливо мелькнула в третий раз, не обратить внимание просто не смог. Кто-то настойчиво следовал за ним по пятам, что не могло не радовать. Было бы куда страннее, если бы слежка не велась, ведь это означало бы, что где-то готовилась западня. Но если враг решил, что угроза не настолько серьезна... Легкий ветерок поднялся у самых ног, всколыхнув полы кимоно, а затем Чикаге Казама с холодной улыбкой на губах... исчез. - Стой! - из переулка выскочил ронин и как вкопанный встал там, где до этого был самурай. На его лице читалось не то недоумение, не то испуг. Внимательно оглядевшись, но не обнаружив нигде свою цель, он озадаченно почесал грязную голову. Уж не сыграли ли глаза с ним злую шутку? Или взаправду? - Диво-дивное... - пробормотал он и тут же, разозлившись на себя, плюнул под ноги. - Да возможно ль такое?! Чтоб был и не стало! Шутить изволите, господин? Думаете, Ёсин - дурак? В сказки про ёкаев поверит? Врешь - не возьмешь! Я такими уловками сыт по горло! Выхватив из-за пояса кинжал, Ёсин бросился было за угол дома, где, по его мнению, ловко укрылся самурай. Но, не пробежав и пяти метров, нелепо завалился на землю. Эхо выстрела недолго гуляло по улице, растворившись вместе с облачком дыма. - Паршивые же у сёгуна шпионы, - спрыгнув с крыши, Ширануи Кё присел возле тела. - Одежда ронина и неопрятный вид не скроют золото зубов и чистоту ногтей. Впрочем, рожа твоя и без этого больно знакома. Не квартальный ли надзиратель? Ох-хо, Кобаяши Ёсин-сан, и точно ты! Вот так свиделись... Ширануи тихо рассмеялся и, уперев руки в колени, медленно встал. От ощущения опасности волосы на его загривке зашевелились. Тем не менее он прекрасно знал, кто стоит за спиной и держит наготове меч. От этого сердце его бешено застучало, разгоняя по телу взбудораженную кровь. Вот оно! Превосходное чувство скорой расправы! С трудом обуздав фантазию, Ширануи так же унял и дрожь в голосе: - Как думаете, господин, что достигнет сердца быстрее: лезвие или пуля? Вам бы меч убрать, если не хотите проверить, не то лежать на дороге двум телам. Неужели вы этого хотите в столь чудесную ночь? Не оставив времени на ответ, Ширануи резво прыгнул вперед. Развернувшись в воздухе лицом к опасности, он приземлился в нескольких метрах от тела. Перед Казамой предстал высокий жилистый мужчина. Скорее даже юноша, которому лет, наверное, было чуть больше двадцати. При том он совсем не походил на японца: высокие скулы, кошачий разрез глаз, смуглая кожа - смуглее даже чем у работающего в полях крестьянина, - одежда, напоминающая китайское платье. Чикаге подавил желание скривиться. Определенно, перед ним стоял китаец с оружием подлецов в руках. Как представитель старых порядков Казама не признавал никакого, кроме меча, оружия, а людей, использующих ружья, револьверы и прочие уловки, всей душой презирал. С другой стороны, Ширануи забавлял старомодный вид оппонента: сплошные гербы, павлинья роскошь и безмерное высокомерие. Горделивая осанка совершенно не подходила полукровке со светлыми, словно песок, волосами. И то, как он полагался на свой меч, выставив его перед собой, и то, с каким пренебрежением смотрел - в глазах Ширануи выглядело смешно, если не нелепо. Может быть, в любой другой ситуации Кё даже посмеялся бы, случайно повстречав такого господина на улицах Нагасаки. Только вот угроза, исходившая от ряженного самурая, была вовсе не шуточной. - Ай-ай. Похоже, вы все так же решительно настроены. Нехорошо получается, ведь я не желаю зла. Дуло револьвера смотрело на Казаму, в то время как острие меча было направлено на Ширануи. Оба мужчины были напряжены, и оба удерживали себя на месте, пытаясь предугадать атаку друг друга. И, пожалуй, ситуация разрешилась бы плачевно, если бы Ширануи не нарушил повисшее молчание:- Где же правда? Друг или враг, все должны Прийти и уйти...
Казама мрачно усмехнулся и все-таки опустил меч. Значит, их встреча оказалась не случайной. И это вызывало опасения. Только последний безумец доверил бы китайцу столь ответственное поручение. Так неужели в землях Тёсю остались лишь безумцы? Хотя какое ему до их здравомыслия дело? Вздохнув, Чикаге со всей своей нелюбовью к поэзии закончил стихотворение, ставшее условным сигналом:-...Встретиться и расстаться У заставы Холмы встреч.* (Стихотворение Семимару из сборника "Сто стихотворений ста поэтов").
- Верно-верно, господин! - Ширануи неожиданно громко расхохотался и примирительно сунул револьвер за пояс. - Всего лишь недоразумение, да? - Хм, удобно назвать это недоразумением. - С еле заметной улыбкой Казама пошел к нему, на ходу убирая меч. - Я думал, человек Мори* будет более осторожным. (Мори - самурайский род, управлявший княжеством Тёсю). - Это вы, господин, решили затеять драку. К тому же я такой же "человек Мори", как и тот несчастный, - Кё указал кивком головы на тело Ёсина. - Однако, раз мы с вами замешаны в этом деле, я, как и планировалось, помогу. Обычно Мори весьма осторожны, когда дело касается мелочей. Нет. Особенно, если дело касается мелочей. В этом они отличались от Симадзу. Жизнь в постоянном страхе перед волей сёгуната сделала из Мори параноиков, заглушив в них последние отголоски самурайской чести. Заглушив? Отнюдь, тот, в ком не было чести изначально, утратить ее не способен. Смеется ли, плачет ли, радуется или скорбит - что бы он ни делал, как бы себя ни чувствовал, самурай должен прежде всего помнить о смерти. Только в том случае, если будет постоянно помнить, он сможет жить в соответствии с выбранным путем и насладится жизнью. Мори, Симадзу, даже сёгун... разве кто-то из них хоть раз вспоминал о смерти? Прихлопнув назойливого москита, Казама отвлекся от размышлений и огляделся. Низменная местность с однообразным скоплением нищих домишек встретила его резким зловонием. Эта часть Нагасаки считалась отдельным поселением и находилась вдалеке от моря, укрытая в тени остального города. Мало кто из горожан и приезжих наведывался сюда по собственному желанию. Еще меньше было тех, кто задерживался здесь больше часа. Забой скота, выделка кож, сбор мусора - чем только ни занимались живущие здесь. Когда-то, еще до установления режима Токугава*, этих людей называли эта. Теперь же название несколько поменялось - эта превратились в буракуминов. (Режим Токугава - режим, установленный Токугавой Иэясу и длившийся с 1603 по 1868 год). Хотя как нечистого ни назови, нечистым он быть не перестанет. Грязь и вонь даже через сотню веков будут тянуться за буракуминами и их поселениями. Эта - язвы на теле города, которые никогда не трогали. И не тронут. Пусть жизнь с ними невыносима, никто не избавится от них, потому что ни один уважающий себя японец не станет мясником или дубильщиком. С отвращением глядя, как на соломенные сандалии налипает что-то среднее между грязью и испражнениями, Казама, поскрипывая зубами, следовал за человеком, назвавшимся Ширануи Кё. Раньше он думал, что только у женщин и торговцев язык без костей, но Ширануи удалось в корне поменять его убеждения. Заработав головную боль от бесконечной болтовни, Казама с трудом осознавал, где находится. Все жилища были одинаково отвратительны, а вонь - одинаково невыносима. Желание искупаться навязчиво крутилось в голове вместе с сотней проклятий. Внезапно узкая улочка сменилась широкой дорогой. Они вышли к хижине, огороженной покосившейся изгородью. За калиткой виднелась дорожка, ведущая к крыльцу. В темноте дом не особо отличался от любого другого в поселении: неряшливый, с дырами в крыше - непригодный для проживания. Однако Чикаге, к удивлению, обнаружил, что тяжелый запах здесь отсутствовал. Да и садик у крыльца даже ночью выглядел вполне ухоженным. - Мы пришли, Казама-сан. - Голос Ширануи негромко звучал у него за спиной. - Прежде я не интересовался... Револьвер уткнулся в затылок Казамы, а следом раздался негромкий щелчок. - Какого черта?! - Это я должен спрашивать, Казама-сан. Видишь ли, недавно как вчера, ко мне пришел человек. А первые слова его были, догадываешься, какими? И теперь я на распутье. Как мне стоит поступить? Я могу убить тебя, а могу - того человека. Мне лишь нужно определить: кто из вас говорит правду? Чикаге крепко стиснул ножны, процедив: - Советую не затягивать с выбором. Заодно и проверим, что окажется быстрее. Очередная игра Ширануи безумно раздражала его. Поддев большим пальцем гарду меча, он был готов решить все одним ударом. Но, видно, им была уготовлена иная участь. Из глубины хижины появился крепкий с виду мужчина. Он держал себя с достоинством, речь его была спокойна, размеренна. - Тогда у Симадзу не останется другого выхода, кроме капитуляции. Нет ничего хуже поражения в еще не начавшейся войне. - Мужчина спустился по ступеням и, подойдя к калитке, открыл ее. - Кто просил вас вмешиваться, Кюдзю-сан? - испытывая легкое разочарование, подумал Ширануи. Он затеял эту выходку лишь для того, чтобы пощекотать нервы Казамы и возместить ему, за то, что застал его врасплох около получаса назад. Вышло почти забавно. Под пронзительными взглядами Амагири Кюдзю невозмутимо поприветствовал их вежливым поклоном. Вдруг белая вспышка озарила лица присутствующих. А за ней с небольшим отставанием прогремел гром, заглушивший усталый вздох Ширануи. За каких-то пару дней ему на голову свалились два демона, чертовски добросовестно выполняющие приказы раздувшихся от важности людей. Он и сам был связан с такими же людьми, но не больше чем любой другой, родившийся в землях княжества Тёсю. Может, если бы не было нужды в деньгах, он даже не сунулся бы в заговор. Как знать. Буддисты верят в карму. И хотя к буддизму Ширануи имел посредственное отношение... - Карма есть карма, господа. Я повел себя излишне осторожно. Но кто на моем месте поступил бы иначе? Сейчас я вижу, что вы знаете друг друга и говорите правду. - Недоразумение, да? - усмехнулся Казама. Обойдя его, Кё обнажил в улыбке белоснежные зубы: - Рад, что мы оба понимаем это. Было бы крайне негостеприимно оставить вас на улице в такую погоду. Милости прошу-с в дом. - И, вращая на указательном пальце револьвер, он, не снимая обуви, скрылся в хижине. Проходя мимо Амагири, Казама слегка поморщился, но предпочел промолчать. Что бы он ни сказал, ни сделал - все окажется бесполезным. Если Симадзу недостаточно ему доверяют, чтобы поручить это дело, пусть так. Приостановившись у крыльца, Казама решил последовать примеру хозяина дома и прошел в обуви, памятуя о налипшей грязи. Как только гости зашли в дом, Ширануи зажег светильники. Указав рукой на круглые подушки, лежащие на полу, он предложил с удобством расположиться, на что Казама мысленно фыркнул и предпочел стоять, прислонившись к стене. - Что ж, как хотите, - беззлобно пожал плечами Ширануи. Сам он уселся поближе к низкому столику, на котором стояла накрытая крышкой тарелка. - Кюдзю-сан, не желаете присоединиться? - Благодарю, - вернувшись в угол, занимаемый им прежде, Амагири сдержанно покачал головой, - я обойдусь саке. Ободренный тем, что ему больше достанется, Ширануи отставил крышку и жадно принялся за еще теплый кусок мяса. Откусывая сочные куски, он от удовольствия прикрывал глаза. У бульона, которым пропиталось мясо, был изумительный аромат и сладко-кислый привкус. Все это прекрасно, на взгляд Ширануи, сочеталось с легкой остротой. Получая истинное наслаждение от пищи, он ни о чем не думал и ничего вокруг не замечал. Также он не жалел, что из-за встречи с Казамой, ему пришлось отодвинуть ужин на более позднее время. Разделавшись с первым куском, Кё сделал большой глубокий вдох, чувствуя, как начинает улучшаться настроение. Воистину, еда - дар богов. Он потянулся за бутылкой саке, однако, наткнувшись на взгляд Казамы, остановился. Смесь презрения и отвращения читалась на лице Чикаге, наблюдавшего за трапезой. Ширануи удивленно вскинул брови. Подобная реакция со стороны гостя выглядела довольно необычно. Будто и впрямь перед ним стоял настоящий самурай. Хотя нет. Чикаге Казама, возможно, действительно был когда-то самураем. Впрочем, это не так уж и важно. Такое пристальное внимание кому угодно аппетит испортит. - Мы в Нагасаки, господин, - насмешливо произнес Ширануи и демонстративно взял следующий кусок. - И люди здесь живут так, как принято в Нагасаки, а не в Эдо или Киото. Тут едят мясо и любят деньги. Кстати, о последнем. Будьте добры приготовить плату за сведения. Я даром не работаю. - Деньги тут, - Амагири вытащил из-за пазухи мешочек, и монеты в нем весело звякнули. - Кюдзю-сан, с вами приятно иметь дело. Но здесь только часть, я так понимаю? Казама кинул ему в ноги свой мешочек, и Ширануи удовлетворенно отметил, какая внутренняя борьба при этом шла в нем. За стеной тихо забарабанил дождь. Тысячи тысяч тонких капель обрушились на землю, лаская слух. Кё молча вытер руки о влажное полотенце и покинул гостей. До них долетел скрип деревянных ступеней. Затем на втором этаже началась долгая возня. По звукам можно было представить, как из одного угла комнаты в другую передвигается тяжелый ящик, перебираются какие-то вещи. Вскоре все стихло. Вновь раздался скрип, и в проеме перегородок наконец появился Ширануи. Серьезность его была непривычна. Держа в руках два конверта, он прежде подошел к Амагири. - Здесь послание для человека из Гонконга. Он знает, где и как достать хороший порох, чтобы не привлекать ненужное внимание. Также здесь дополнительные указания для вас, Кюдзю-сан. - обменяв деньги на конверт, Кё приблизился к Чикаге. - А это для человека из Шанхая. Неделю назад мне сообщили, что двести тысяч ружей уже собраны на корабле в порту Шанхая и дожидаются прибытия человека Сацума. Здесь, господа, мои обязанности заканчиваются. Надеюсь... Его прервал грохот на втором этаже. На мгновение в хижине повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь шумом дождя. Ширануи внутренне похолодел. Его раскосые глаза тревожно метнулись к правой руке Казамы. Но она неподвижно лежала на рукояти. - Благодарим, Ширануи-сан, за гостеприимство. - Амагири невозмутимо поклонился. - Пожалуй, нам пора. Казалось, гости пропустили мимо ушей посторонний шум. Кё молился, чтобы тревога не отразилась на лице. С затаенным дыханием он следил за тем, как внушительная фигура Амагири исчезает на улице, и отчаянно желал, чтобы Казама сделал то же самое. - Хм, понимаю, - Чикаге тонко улыбнулся, надежно спрятав конверт в рукаве. - Крысы здесь - проблема большая, да? - Верно, Казама-сан. У тебя очень хороший слух. Надеюсь, он когда-нибудь послужит тебе так же хорошо, как и сейчас. - Ширануи стойко вынес его немигающий взор и широко улыбнулся в ответ. - Доброй ночи, Ширануи-сан. На втором этаже царила темнота. Маленькая комнатка была пуста, не считая разбросанных по полу вещей. Из дальнего ее конца доносилось тяжелое дыхание. Оно то хрипело, то вырывалось со слабыми, еле различимыми стонами. Чтобы избавиться от духоты, Ширануи бесшумно распахнул оконные ставни. Свежий воздух, насыщенный запахом дождя, хлынул в комнату. Подставив лицо под прохладный поток, Кё окончательно избавился от недавнего напряжения и почувствовал, как возвращается способность свободно дышать и трезво мыслить. Сегодня он получил возможность близко познакомиться с Чикаге Казамой. Первое впечатление о нем Ширануи сложил много раньше, во времена, когда пышные одежды действительно соответствовали статусу Казамы, но теперь удостоверился в правильности этого впечатления: бешеный, как пес, и хищный, как ястреб. - Дела мои скверные... - Кё-кун? Ширануи отвернулся от окна и посмотрел вглубь комнаты. На расстеленном футоне у дальней стены заворочалась миниатюрная женщина, от вида которой что-то болезненно сжалось в груди. Без тени улыбки Кё подошел к ней и осторожно опустился на колени у изголовья. Даже прикованная к постели она оставалась столь же прекрасной, как и в их первую встречу. Ее карие глаза блестели из-под густых ресниц, а губы нежно улыбались, раз за разом произнося его имя. Иногда, подолгу глядя на это трогательное лицо, Ширануи гадал: сколько же еще ненависти сокрыто под прекрасной маской? - Кё-кун, к нам кто-то приходил? - ее тонкие брови встревоженно сошлись на переносице. "Наверное столько же, сколько тепла," - подумал он, проведя рукой по мягким длинным волосам, разметавшимся по футону. - Просто бродяги, Юкимура-сама. Они потревожили вас? - М-м, нет... Кё по-своему любил ее. Обхватив маленькую белоснежную ручку холодными ладонями, он так же мягко продолжил: - Зачем вы пытались встать? Она не ответила. - Юкимура-сама. Вам что-то нужно было? - Я хотела пить. И правда. Рядом с постелью валялся опрокинутый кувшин. Воды в нем было не так много, чтобы все пролилось на татами. Но кое-что выплеснулось. Ширануи терпеливо отставил кувшин подальше от футона, чтобы в следующий раз не сушить ни матрас, ни стеганое одеяло. В последнее время Юкимура стала чересчур неловкой, и неизвестно, чем могло обернуться очередное падение. Болезнь съедала остатки ее сил. Она уже не жаловалась на боль во всем теле, не жаловалась на плохое зрение, практически не разговаривала, но Кё знал, что время ее пока не пришло. Поправив юката на груди больной, он хотел уйти, чтобы заварить лекарство, только Юкимура неожиданно крепко вцепилась в штанину. - Постой, Кё-кун, - она повернула голову и почти осознанно посмотрела на него. Ширануи стало не по себе. Вся ее чарующая красота вмиг превратилась в жуткую гримасу. Такое случалось каждый раз, когда должен был произойти припадок. И пускай до этого он спокойно сносил все буйства и проклятья, какие только могла обрушить больная женщина, нынче ночью оказался совершенно не готов к чему-то подобному. - Юкимура-сама, - настороженно позвал Кё. Казалось, она собирается с мыслями. Но как обманчив был этот вид. - Юкимура-сама, вы... - Помолчи. Грудь ее начала часто вздыматься, но вместо потока слез, вызванного бессильной злобой, раздался надрывный кашель. Выровняв дыхание, она спокойно продолжила: - Кё-кун, есть кое-что, о чем я хочу тебя попросить.