— Да как такое возможно? — парень вопил что есть силы, расхаживая по комнате то в одну сторону, то в другую, попутно пиная ногами стены, не столь сильно, как хотелось бы, но хоть что-то, иначе бы его нервы не выдержали нагрузки, и его разорвало бы в клочья, — так значит, этот хмырь Старатель, специально держит своего сына в больнице, — хотелось бы плюнуть кому-нибудь в лицо, но стоит держать себя в руках и не позориться перед преподавателем, — прикрывается комой, хотя на самом деле это не так?
Его рвало на части, бомбило жутко, и казалось, что вот-вот из ушей повалит дым, как у кипящего чайника. Вот же, блядь, подфартило ему. Нет, он вовсе не против был оказаться слушателем истории из уст самого Всесильного, да только, по её окончании, понимание того, что он не хотел этого знать совсем, пришло резко и гулко… Не за этого человека, не за этот случай… Вообще, ну никак. В голове был просто полнейший хаос, спектакль одного актёра, что сам мальчишка характеризовал как «детский сад». Нет, ну где это видано? Чтобы на собственного ребёнка вешать клеймо «больного», держать взаперти и не позволять вернуться к обучению, что за хрень?
Нет, он не спорит, бывают разные ситуации, и то, что на него, Катсуки, не поступило жалоб от Второго, ныне Первого Героя, это уже что-то потрясное, но… Врать педагогическому составу, директору, да и вообще, чего греха таить, всему миру и героике, что его сын находится в состоянии комы… это как-то не классно. Какие мотивы этот человек преследует — не ясно, но то, что Бакуго это не нравится, это наверняка. Паскудно на самом деле от самого знания этих подробностей, но он будет об этом молчать, не его это дело. Совсем не его.
— Я уже устал отвечать одно и то же, юный Бакуго, но да, это так. — Мужчина устало прикрывает глаза, поудобнее усаживаясь в кресле. Кажется, его идея исповедаться была провальной, а точнее, их выбор пал не на того человека, не тому он решил излить всю ту ношу, что мучила его эти дни, — и позволь напомнить, ты не должен об этом говорить хоть кому-либо. Даже близким друзьям, а особенно… юному Мидории, он и без того сейчас… — Яги на секунду задумывается, подбирая правильную формулировку касательно состояния юноши, — морально не стабилен, не хотелось бы, чтобы что-то
ещё пошло не так, и он сорвался и… помчался на
«выручку».
— Я могила. — Резко, как будто бы отрезает, изрекает бета, смотря на Всесильного с укоризной во взгляде, — вот только поясните, на кой-чёрт
вам эта постановка, будто бы этот двумордый, когда его выпишут, не поведает настоящую историю своего заключения? Что за бред?!
Ладошки начинало слегка покалывать. Они вот-вот грозились начать испускать маленькие взрывы. Эта ситуация теперь в корне казалась ему странной. Ладно, стоило бы, наверное, начать с самого начала, переварить всю ту хрень, рассказанную Тошинори Яги, и переосмыслить, может, он что-то не так понял и по чём зря начал беситься?
***
Согласившись на разговор с наставником и преподавателем, Катсуки и не предполагал, чем он может закончиться. Он просто решил плыть по течению, а потом уже смотреть, куда его занесёт. Розыск по академгородку можно и отложить на более подходящее время, поговорить с Мидорией стоило бы после того, как он сам разберется в себе полностью, да и стоило принять ту мысль о «выборе-признании», что так услужливо пришла ему в голову не так и давно. Всё-таки, не каждый день до тебя доходит очевидное, настолько туго.
Вышагивая за мужчиной-омегой, парень в голове перебирал будто по слогам то, что в любое другое время выкинул бы из головы, погоняя сверху уймой нецензурной брани. «Мидория… Деку сам выбрал для себя пару; принял его, подстроился под альфу, это скорее всего неосознанное действие, но сути это и не меняет, по крайней мере, для Катсуки; а с помощью самого Бакуго нелепо раскрыл свой запах, на что, как раз таки и среагировал альфа, и теперь, уже имея практически законные основания, отвоёвывает омегу у беты. Забавно. То есть, по сути, не зажми он его тогда ночью на общем этаже, снимая ошейник, запах омеги так и остался бы для альфы скрыт, а значит, и их, Бакуго и Мидории, отношения не разрушились бы… Всё бы было хорошо, настолько, насколько это было возможным… Уж он-то бы точно приложил к этому достаточно усилий, если бы, конечно, знал, что всё может сложиться именно так» — от подобных мыслей его лицо безвольно кривилось, выражая весь спектр его чувств и ощущений, которые в большинстве своём были отвращением к самому же себе; хлопнув себя по щекам, так необдуманно и глупо привлекая к себе внимание и зарождая к себе нежелательный интерес, Бакуго спровоцировал Всесильного обратиться к нему, с тем самым ужасным вопросом, который он и вовек не желал бы услышать с чьих либо уст, а тем более с его.
— Зачем… Точнее, почему ты в пятницу бросился с кулаками на юного Тодороки, неужто ревность? — его лицо хоть и было умиротворенным, с осадком нежной улыбки, но сама аура вокруг человека, она говорила сама за себя, Всемогущий был… кажется, зол на Бакуго? Или ему так просто кажется? Наверняка Бакуго знать это не мог, но всё же покрыться мурашками, смотря в глаза цвета неба, это незнание не помешало.
— Если скажу, что это скорее чувство собственности, поверите? — да, нашёлся он с ответом, глупым и крайне странным, но достаточно искренним; ведь охарактеризовать себя в тот момент… было очень сложно; он и сам не понимал, не помнил себя от нахлынувшей злости, это просто случилось, и дело с концом, — А если честно, не знаю… Просто захотелось набить ему морду.
Бета нахально улыбнулся, скорее стремясь отвести взгляд в сторону, дабы не показать своих истинных эмоций; его наглость и уверенность в своих действиях и словах была напускной, а показывать этого… ну просто не хотелось. Завышенное самомнение давило на него с непомерной силой. Сдавать свои позиции, показывать смену приоритетов… извольте, он этого не желал, ну никак.
— Что ж… я приму ответ о собственности, он мне кажется правдивым, это в твоём стиле, но… — мужчина замедляет шаг, вовсе останавливаясь, не доходя буквально метров пяти до здания академии, её главного входа, что, кажется, давно уже должен был быть закрыт, даже с учётом того, что сегодня воскресный вечер, учительский состав, так или иначе, всё равно присутствовал в стенах академии, даже на выходных. — Чем, прости за бестактность, ты думал, когда позволил себе… кхем… совершить это с мальчиком Мидорией, буквально сразу после того, что сотворил с альфой? Или ты пропустил уроки гендерного воспитания в школе? — нет, он не хотел задеть взрывного парня, просто слова, они сами просились на свободу, и поделать что-либо с этим, особенно, когда они всё же вырвались из уст, было нечего, а потому мужчина просто стал ждать ответа.
А бету, и без этих вопросов, одолевал стыд. Стыд. Грёбаный стыд съедает его с головой, с руками, с ногами и вообще его самого и полностью… Ну как, как тут не провалиться сквозь землю? Подскажите ему, как? Каким образом ему справиться с тем, что он так старался забыть… отпустить хотя бы мгновение, не думать об этом. Да никак… Парень замирает на месте, словно каменное изваяние, всего в паре метров от учителя, просто смотрит себе в ноги, не в силах, не то, чтобы поднять взгляд, для него даже вздохнуть полной грудью не представляется возможным… А ведь, не так давно, почти именно на этом месте, он сказал Деку ту… самую стрёмную фразу, от которой становилось тошно самому… Именно тут он впервые ощутил его, то самое чувство… разочарования? Отчаяния? Нет. Просто он потерял себя здесь, а теперь… просто шли некоторые ассоциации с этим местом. И вот снова его именно здесь накрывает волной безмерно глубоких чувств отвращения и злобы на самого себя… Чёрт. Бета встряхивает головой, машет из стороны в сторону, пытается отогнать наваждение. А тело, как назло, становится и не его вовсе. И…
Бакуго, практически безвольной куклой, оседает наземь, скорее пряча лицо в ладонях; смотреть на Всемогущего, слышать его, отвечать ему… Нет! У него нет сил на это, мальчишка будто бы сломлен. Ну почему?.. Почему именно он может задать те вопросы, что словно остриё кинжала вонзаются в сердце, доставляют нестерпимую боль и просто сбрасывают невиданным образом все те оковы, что парень давно повесил на своё сердце и душу? Почему именно сейчас… когда он настолько… настолько стал слаб морально…
— Ох… Юный Бакуго… я, Господи, прости. Я не хотел, чтобы…
— Нет… вы правы я, действительно… я ужасен. — Он задыхается, казалось бы, нет того, не было, что способно вывести его из строя, но вот, это именно то, тот человек и, кажется, именно те обстоятельства, и его душа сейчас вывернется наизнанку перед… Первым Героем, кумиром его детства, самым значимым человеком для всего мира… перед самим Всемогущим… кто бы мог догадываться… хах, да никто. — Я… могу я высказаться вам, чтобы это не достигло ушей других и просто лишних… это всё, оно столько копилось, сил больше нет, — он прикрывает лицо руками, пытается скрыться, но ни одна слеза не смеет скатиться по его щекам, «ещё рано»; когда тишина, воцарившаяся вокруг, не разрушается ничьим голосом, ответом, бета решается продолжить, — С Деку… мы всё детство и после, до этого самого момента, провели вместе; что я, что он… мы были уверены в том, что нам… суждено быть вместе. Ну знаете, — руки в бессилии падают на колени и, парень просто продолжает сидеть на земле, смотреть на почву под собой, не позволяя себе даже мельком поднять взгляда, — мы всегда были чем-то большим, чем простые друзья… будь то просто времяпровождение, поддержка в сложных ситуациях или более того… Я старался быть рядом, помогать, успокаивать… и в общем, — он просто отводит глаза в сторону, оглядывает местность со стороны левого плеча, после, правого; быть замеченным в момент слабости хуже всего, что может быть. — Но… Это поступление, знание, что вы передали ему силу, этот альфа и вообще, это всё, что успело произойти меньше, чем за полгода… я… похоже, надломился и… пытаюсь его сломать, вслед за собой. Это пугает, а как быть… я не знаю…
Опуститься перед бетой на колени, обнять и прижать к себе, положить руку ему на затылок и прислонить к своему плечу; это всё, до чего смог додуматься в данный момент Тошинори, ведь ему никогда не приходилось успокаивать… парней… парней-бет.
— Юный Бакуго, прости, просто… Я не хотел задеть твоих чувств настолько сильно, ведь… ох… никчёмный из меня учитель.
Ощущение того, что душа словно перевернулась внутри, заполнило его изнутри, когда мальчишка, не то зеленел, от подступающей тошноты, не то краснел, от еле задерживаемого порыва засмеяться. Если пытаться определить на глаз, неопытному человеку, не медику, то все признаки психического расстройства видны на лицо. И это до мурашек от затылка по спине и до копчика, пугало Всесильного. Было жутко: смотреть, обнимать, пытаться усмирить, почти беснующегося парня, что находился в подобии истерики, но он держался стойко, с каждым порывом выбраться из объятий, стискивал в руках мальчишку сильнее. Хотя и хотелось сбежать куда подальше от всего. Омежье чутьё вопило внутри об опасности, что источал парнишка. Думы о том, что он зря вообще влез не в своё дело, пришли сразу, тут же, но чувство ответственности за парочку альфа-омега перебарывало, мужчина понимал, это ещё какое его дело.
— Всесильный… — тянет малец, понемногу «кутаясь» в объятиях, принимая эту ласку, что несла в себе заботу и беспокойство, но и долю страха, — я спокоен. П-простите…
Бакуго осторожно отстраняется, смотрит перед собой, буквально через Тошинори, взгляд пустой и ничего не выражающий; от этого не по себе, и Яги, полагаясь на что-то лучшее, начинает говорить, вполголоса, не отпуская мальчишку из объятий, на затылке перебирая блондинистые волосы-колючки.
— Я хотел бы развеять твои осуждения и обиды на юного омегу, но позволь перед этим задать тебе всего лишь один вопрос, готов ли ты принять всё то, что я могу сказать тебе? — облизнув обсохшие губы, он обводит глазами местность вокруг, никого нет, а значит, не стоит, кажется, беспокоиться о том, что их услышат, но он решает перестраховаться, — но перед этим нам стоит пройти в более укромное место, ибо лишние уши нам не нужны.
Получив утвердительный кивок, оба поднимаются на ноги и в полной тишине шагают по направлению ко входу в академию; минуют этажи один за другим, ступают в сторону учительской комнаты отдыха, где, когда двери открылись перед ними, никого не было. Зайдя внутрь помещения, кивком указав парнишке на мини-диванчик, мужчина предлагает присесть, сам же усаживается напротив.
Томительные секунды, что переходили в минуты, окутывали подобно одеялу, стискивая и сковывая, заставляя давиться неловкостью момента. Парню неймётся, он, как уж на сковородке, крутится на месте, оглядывает всё вокруг; не потому, что он впервые вот так вот посещает эту комнату, а потому, что ему интересно, его любопытство его погубит, но бета отмахивается от мыслей-предчувствий, что кричат внутри, вопят о том, что ему лучше уйти и не слушать того, что мужчина-омега хочет ему рассказать.
— Так вот, — нарушает тишину помещения Всемогущий, поднимает взгляд, смотрит в окно, по левую руку от себя, — с чего бы начать? Пожалуй, с простого.
Взгляд, смотрящий в душу, что минует все ставни и замки, которые закрыты, казалось бы, саму вечность. Мужчина-блондин, он смотрит в глаза, незримой нитью повязывая по рукам и ногам; вздохнуть сложно, и мальчишка просто усаживается на место, пристраиваясь поудобнее на мебели, буквально развесив уши, вникает в рассказ, что обещает быть долгим и сложным к пониманию.
— Существующие понятия о парах в принадлежностях ошибочны, а точнее, специально распространены министерством здравоохранения. Согласись, объяснять мальцам, вроде тебя, детали, которых сама наука ещё не поняла и не изучила полностью, достаточно глупое и проблематичное занятие? Из этого вытекает то, что выбор пары имеет другие критерии, нежели те, что вам так усердно вбивали в голову в школе, — мужчина переводит дух, смотрит на мальчишку, что ничком располагается напротив, притихнув, вбирает всё то, что говорит ему мужчина, не смея отвлекать, — всё, с одной стороны, не настолько просто, коим это выставляют, но и достаточно лёгкое к пониманию. Всё заключается в том, что…
— Не продолжайте. — Мальчишка на выдохе останавливает своего учителя, смотрит в сторону и шепчет, несмело проговаривая каждое слово, дабы тактично отказаться от повторного курса головомойки, — если вы о том, что омега проникается к альфе какими-то чувствами и бла-бла-бла, затем меняет гормоны и прочее, то я об этом осведомлён. Уж довелось с этим соприкоснуться.
Омега пораженно смотрит на бету перед собой, в голове будто лопнул шарик, оглушая и обескураживая; он, что уж говорить, потерян и потрясён до глубины души. Для Тошинори это впервые, чтобы кто-то в таком юном возрасте, а тем более будучи бетой, был в курсе подобных тонкостей; нет, он, конечно, не отвергал мыслей о том, что ему кто-то мог это поведать, но сама идея того, что он это принял и теперь, будучи с этим знанием, живёт и не стремится раструбить об этом отовсюду и везде, этот мальчишка… «Он поразителен», заключает у себя в голове Яги, растягивая губы в улыбке.
— Интересно. Ты, на самом деле, исключительный парень, мальчик Бакуго. — Он качает головой в такт своим словам, подкрепляя их зрительным эффектом, — а значит, и о том, что это связь строится на морально-духовном уровне, что она крепка и не рубима, ты тоже знаешь?
Катсуки рассеяно смотрит мужчине в глаза, кивает головой, соглашается и произносит еле слышно «Об этом я догадывался», а потом снова смолкает, своим молчанием давая свободу слова Всесильному, ибо догадывался, что это не всё, что хотел поведать ему учитель.
— Однозначно, я рад твоей сообразительности, но не удивлён. Ты и раньше показал, что ты очень смышлёный, юный Бакуго, — он откидывается на спинку дивана, выдыхает, пытаясь снова поймать ту мысль, что хотел ещё рассказать мальцу, но её не находилось, а потому мужчина задаёт вопрос парню, — Что бы ты хотел от меня узнать, ведь мои объяснения в понимании феномена «истинности» тебе не нужны, ты и так уже осведомлён, даже больше, чем то требовалось бы.
— Что с двумордым альфой? Его состояние? — мальчишка кривит лицо в гримасе отвращения, не думал он, что это первое, что он захочет спросить в личном разговоре с кумиром его детства. — Я слышал, как вы говорили о том, что Исцеляющая девочка в больнице и пользуется причудой.
Скривившись, как от вкуса лимона во рту, мужчина спешно отводит взгляд в сторону, понимая насколько догадливым может быть бета перед ним, сдать себя, посредством своей мимики не хотелось, но кажется, что он поздно спохватился.
— Вы можете верить мне, я — не то, что этот бестолковый Деку, разбалтывать чужие тайны не горазд.
Уверенность взгляда, не дрогнувший голос и даже сама поза беты не сумела внушить мужчине недоверия к мальцу. Да, он ещё сомневался, стоит ли говорить правду. Да, ему было велено молчать об этом и, по мере возможности, отваживать любопытных в ложном направлении, но. Как быть, когда ты один на один сидишь с человеком, что собственными руками довёл своего одноклассника до больничной койки, а здесь и сейчас просит правды и уверяет его в своей неболтливости. Чёрт. Он об этом пожалеет, сердце чует неладное.
— Юный Тодороки ещё в субботу вечером пришёл в сознание, а сейчас пребывает под контролем врачей в больнице, — и снова тяжелый вздох, но теперь он несёт некую долю успокоения; «Бакуго осведомлён о том, что состояние сына Старателя не столь опасно, а значит, гадать о том, мучает ли совесть мальчишку, не стоит. Ведь он же поинтересовался о нём, а значит, признал для себя свою вину».
— Чего? А почему нам… нет! Почему Деку об этом не в курсе? Этот мелкий задрот ходит, как в воду опущенный, постоянно ноет в своей комнате вечерами, а вы его не вытаскиваете из этого болота! Наблюдаете со стороны! Какого хера?! — подорвавшись на ноги, парень резко ударяет кулаками по чайному столику, что разделяет двух находящихся в комнате людей, чуть ли не рычит, скрипит зубами, буквально вскипая, как чайник, что вот-вот и из ушей повалит столбом пар, — нет! Это, естественно, — он закатывает глаза, вознося руки к потолку, — не моё собачье дело, но какого хера этот придурок не свяжется с ним? Это что, такой план у него? — слюна собирается во рту и норовит вырваться изо рта в смачном плевке, что точно мог бы охарактеризовать степень его недовольства, но он глотает её, не смея позориться, — Свести Деку с ума конкретно?! Или какого хуя тут вообще происходит?! — в бешенстве бета не контролирует себя, чуть подпрыгивая, начинает расхаживать по комнате, обходит диванчик на котором сидел, доходит до стены, смотрит в окно, пинает ногой стену, чертыхается и снова стремится пройтись, бурча под нос кучу ругательств, что только успевали прийти ему в голову.
— Дело не в младшем Тодороки, а в старшем, Старателе.
— Чего, блять?!
Мальчишка не успевает сдержать себя, своё тело и его реакцию; ладошки раздаются взрывами и комната наполняется какофонией звуков: из мата и брани и раздающихся, разных по силе, хлопков от применения причуды. Насколько терпеливым человеком являлся Тошинори Яги по жизни, но наглости и напора от беты он не выдерживает и, насколько громко это было возможно, вскрикивает, пугает и ошеломляет мальчишку, применяя в своих словах брань, просит угомониться, остановиться в своих проявлениях эмоций, почти что рычит на него, бьёт кулаком по столу, после громко выдыхает.
— Успокойся, если нас услышат… — мужчина закрывает лицо ладонью, ему становится мгновенно стыдно за своё сквернословие, — прости, я и сам очень… зол на первого героя, но поделать с этим ничего не могу. Он, как опекун и родитель, имеет полное право оставлять в тайне состояние своего ребёнка, тому ни я, ни ты, помешать не можем.
***
Субботнее утро; мужчина спешит посетить больницу, в которую, по словам медсестры академии Юэй, увезли вчерашним вечером ученика класса 1-А. Душа находится в смятении, он огорчён и подавлен. Думы наполняются хаосом, стоит ему зациклиться над вопросом об наказании второго ученика этого класса, за недостойное поведение, агрессивность и драку, что окончилась достаточно плачевным образом.
Его сердце стремится вырваться из груди, словно переворачивается в немыслимых пируэтах, танцует канкан, ломится сквозь рёбра, обещая бросить собой все кости и рвануть ввысь что есть сил, но он натягивает улыбку на лицо, здоровается с медперсоналом, входит в стерильное помещение и направляется к регистрационной стойке, дабы узнать, в какой именно палате находится его подопечный, ученик Тодороки Шото, альфа, что смог отличиться безрассудностью и ввязаться в драку, будучи в цикле.
— Добрый день, Всемогущий. — Девушка-администратор, приятной наружности, приветствует мужчину, лучезарно улыбаясь ему, оголяя зубы, — могу я вам помочь?
— Здравствуйте. — Он кивает, осматривая помещение первого этажа, что являлось и комнатой для посещения ходячих больных. — Меня интересует ваш пациент, что прибыл вчера вечером. Тодороки Шото. Могу я пройти к его лечащему врачу, пообщаться с ним?
Девушка, а как понял по отсутствию запаха, Тошинори, бета, в задумчивости качает головой и опускает взгляд своих глаз на монитор, стоящего на стойке регистрации ноутбука. Её пальцы порхают над клавиатурой, как бабочки над цветами, с несильным нажимом, щёлкают по кнопкам, набирая нужную фамилию и имя в поисковой строчке программы. Доли секунды, и она поднимает глаза и снова эта улыбка, что, кажется, показывает все её зубы, девушка учтиво качает головой, склоняясь в поклоне, указывает в сторону коридора, взмахнув рукой и достаточно быстро и чётко проговаривая нужную ему информацию.
— Правое крыло, прямо до упора, затем налево, на лифте до этажа двенадцать плюс один, там вас встретит хирург Симидзу Юуки-сенсей, — администратор регистратуры принимает вертикальное положение, а улыбка не сходит с её лица, только прищур глаз выдаёт, насколько она у неё натянута, даже в раннее утро персонал был достаточно загружен работой, и, понятное дело, проявлять искреннюю радость было сложно.
— Спасибо, — Яги присматривается к бейджику на груди справа у девушки, улыбается, — Кикути-чан, хорошего вам дня. — И после покидает холл, направляясь к лифту, чётко следуя наставлениям администратора Кикути.
Как и было обещано, на этаже его уже ждал дежурный хирург, лечащий врач Тодороки, Симидзу Юуки. Он, лишь кивком поприветствовав вышедшего из лифта мужчину, без той сладкой улыбочки, что встречают его, бывшего Символа Мира, везде и всюду, тихо попросил его пройти вслед за ним.
Палата 1/3-17, пациент Тодороки Шото, так гласит табличка при входе в палату. Когда перед двумя мужчинами открываются двери, в нос резко въедается запах медикаментов, а в голове, подобно звону колоколов, слышится писк приборов, что следят за сердцебиением пациента.
— Как его состояние? — становясь хмурым, темнее чёрной тучи, Яги оглядывает занавешенную койку, из-за которой с тихим писком и скрежетом доносятся звуки аппаратов.
— На данный момент, всё более, чем в порядке, состояние стабильное. — Мужчина отдёргивает занавеску, являя взору мальчишку, что был прикован к постели по рукам и ногам ремнями. — Кома в следствии открытой черепно-мозговой травмы головы средней тяжести, длительность нарушения сознания до двух, максимум трёх дней. — Симидзу проходит к койке, с прикроватной тумбы берёт в руки историю болезни, быстро пролистывает, явно проверяя на наличие ошибок, закрывает и протягивает её в руки Всемогущему, — в скором времени должна будет приехать ваша медсестра, что имеет прекрасную причуду, я пригласил её для того, чтобы она посодействовала его скорейшему выздоровлению, но скорую выписку я не обещаю. — Омега принимает из его рук тетрадь, историю болезни, смотрит на титульный лист, после переводит взгляд на врача.
— Если же всё стабильно и сопутствует скорому выздоровлению, почему вы говорите о задержке с выпиской? — Тошинори чувствует эту неловкость, врач будто не желает говорить с ним, это видно по его лицу, и он не может ничего поделать со своим любопытством, — какие-то всё-таки…
— Извините. — Перебивает его медик, смотрит на него через плечо, в нерешительности то сжимая, то разжимая кулаки, спешно пряча руки в карманы своего халата, — я… Дело в том, что Тодороки Энджи потребовал помедлить с этим; у него имеются некоторые вопросы по поводу гендерной принадлежности ребёнка.
— В каком это смысле? — удивление в голосе не спрячешь, брови обладателя светлой шевелюры, взмывают вверх, а глаза расширяются в неком ужасе, — позвольте узнать, Симидзу-сенсей, какие именно вопросы? Ведь, насколько я мог быть осведомлён, парень является альфой, что не имеет отклонений. Что-то не так?
И снова эта нерешительность во взгляде, его глаза мешаются из стороны в сторону, не желают останавливаться на омеге перед ним, он явно обеспокоен и взволнован, а сам Тошинори чувствует, что ему пытаются соврать, обмануть.
— Это, знаете… Ох. Понимаете, я не могу вам врать, но и просьбу ныне Первого героя проигнорировать чревато последствиями. Но… он собирается сделать…
***
— Что он собирается сделать? — стоило Всемогущему прекратить свой рассказ, как бета тут же спохватился и замельтешил перед глазами, мотаясь как болванчик, из одного конца комнаты в другой, — не молчите.
— Старатель решил… оставить юного Тодороки на дополнительное обследование, — вздыхает мужчина, понимая, что это не вся правда, а лишь жалкий клочок той информации, что он услышал из уст хирурга, но больше мальцу знать не стоит, чревато проблемами, — а чтобы не афишировать тонкости, просто поддерживает легенду о продолжительном пребывании в коме.
— Я желаю лишь того, юный Бакуго, чтобы мальчик Мидория так и оставался в неведении, до нужной поры. И смею просить тебя о помощи.
Все эмоции, вся та агрессия, что норовила вырваться из него, сейчас поутихли, мальчишка сидит на диване, закинув ногу на ногу, смотрит перед собой. В голове кавардак, там, кажется, даже сам чёрт ногу сломит, но Бакуго умудряется разложить всё по полочкам. Лениво подняв взгляд, он просто молча кивает, соглашается стать соучастником этого спектакля, ибо ему выбора, кажется, даже и нет.
— Хорошо.
