Запомни

Лидия не верит во всю эту чушь про соулмейтов. Ей так плевать, что до пятнадцати лет она ни разу не прочитала надпись на своей руке, с которой родилась. В пятнадцать, правда, пробежалась прелестными зелёными глазками по ровным чёрным буквам, опоясывающим хрупкое правое запястье, но не стала думать об этом день и ночь, как это делали её ровесники. (или стала, просто так не призналась в этом даже самой себе?) Лидия никогда не задумывалась о том, чтобы искать своего соулмейта. Парней она выбирала по принципу «красивый тире нет». Никогда не думала о том, чтобы провести всю свою жизнь с одним. Многие ангельские девочки шептали презрительное:"Шлюха!» — ей в спину. Но, нет, не шлюха, просто привыкла брать от этой жизни всё до последней капли. (а ещё надеялась с помощью вечных красавчиков хоть немного заполнить пустоту в груди) Лидия тонет в собственном одиночестве, и единственное, что её спасает, — Джексон верная и преданная собачка Лидии Мартин Уиттмор. Он выполнял все требования без малейшего сопротивления, да и к тому же, был хорош не только собой, но и в постели, что также немаловажно. Когда он ушёл, Лидии было больно до чёртиков и обидно от мысли, что снова одна, снова тонет и ухватиться не за что. А дурацкий красавчик-Джексон лишь наслаждался страданиями самой — поистине — самой красивой девушки во всей старшей школе Бейкон. Мартин не прощала таких поступков. (до боли стискивала зубами кожу щеки изнутри, чтобы ни в коем случае не выдать собственных эмоций, но держалась) Эйдан появился рядом совершенно неожиданно. Смазливая мордашка и безупречное тело пробуждали сотни различных фантазий в рыжеволосой головке, но кидаться на шею этому красавцу сразу было бы глупо. Лидия всегда была исключительно умна. Она словно хищник выжидала момент перед смертоносным прыжком. Одним взглядом подчиняла себе мужчин, чем постоянно пользовалась. Приручить Эйдана было легко. И он действительно заставил забыться на некоторое время. Поджигал, словно факел, своим взглядом с пылающими в глазах чёртиками и одним лишь движением руки по плавной линии бёдер Мартин. Когда он умер, Лидия едва не захлебнулась в пучине такой адской боли, что, казалось, выдержать совершенно невозможно. (что же ты с собой делаешь, глупая-глупая Лидия?) С Пэрришем Лидия не надеялась ни на что. И даже не пыталась его выдрессировать. Наверное, всё ещё горевала по Эйдану, а может — просто устала. Устала слышать завистливое шипение за спиной и держать ту самую спину прямо несмотря ни на что. Устала скрывать собственные эмоции под маской безразличия и просыпаться от собственных криков по ночам. Устала. (настолько сильно, что мысли о тёплой ванне и острых лезвиях посещали рыжеволосую голову всё чаще) Однако, был кто-то ещё. Тот, кто заставлял неприступное сердце Лидии трепетать, словно хиленький цветочек на сильном ветру. Тот, кто любил, но так и не получил взаимности в ответ. Мартин чувствовала — он всегда был рядом. Но. У неё никак не получалось вспомнить даже его имя. (оно буквально вертелось на языке, вот-вот собираясь вырваться наружу, но почему-то не торопилось) Однажды Лидия проснулась со стойким ощущением металлического привкуса во рту — прокусила тонкую кожу щеки изнутри. Испуганно взглянула на собственное правое запястье и почти задохнулась — ранее насыщенно чёрные буквы теперь были едва различимы на светлой чистой коже. Она знала, что это означало. Знала и не могла понять — как такое возможно. Слова тускнели после того, как жизнь произнёсшего их человека прекращалась, соулмейт Мартин погиб. Но девушка никак не могла вспомнить, когда и как это могло произойти. Лидия тонула бесконечно долго, шла трещинами по всему телу и буквально рассыпалась не то что в порошок — разваливалась на молекулы и атомы. Она становилась городской сумасшедшей. Снова. И всё только потому, что свято верила — её соулмейт был забыт. Причём, она не просто подозревала это, а стойко ощущала. Будто что-то очень важное забрали из её жизни. Словно, единовременно лишили голоса, слуха и зрения. Жить, в принципе, можно, но какой в этом толк? Она без устали ходила по аккуратным улочкам Бейкон Хиллс, искала хоть какие-то подтверждения собственной правоты, не спала сутками и постоянно балансировала на грани нервного срыва. Она была уверена в том, что у неё украли что-то не менее важное, чем сердце. Вернее, кого-то. И она искренне и всей душой любила этого кого-то, хоть никогда в этом и не признавалась. Да, даже самой себе. (она всё ещё не спит ночами и думает, думает, думает) Когда в лесу Лидия говорит Малии и Скотту, что, кажется, любила того, кого они втроём забыли, те серьёзны, но Мартин на клеточном уровне чувствует — ей не поверили. Не просто не поверили, а ещё раз убедились в невменяемости рыжей. И она почти воет от безысходности, когда даже честный, икренний и защищающий свою стаю до последнего Маккол внушает ей, что этого призрачного всеми забытого юноши никогда не было. Лидия настойчивая и упрямая. А ещё она не любит, когда к её словам не прислушиваются. Потому она заставляет ребят помочь ей провести небольшой ритуал. Она много-много раз пишет слово «Мичив», пока находится в трансе, и рука её порхает над бумагой с невообразимой скоростью. И она никак не может понять, кто такой Стайлз, но тоненький голосок где-то глубоко в груди нашёптывает ей то, что она, кажется, и так знала. (это он, Лидия. Стайлз твой соулмейт и ты его любила) Когда следующим утром Лидия просыпается в своей постели и по привычке, выработавшейся за последние несколько дней, бросает взгляд на правое запястье, тут же замирает, совершенно ничего не понимая. Ей кажется, что стёртое в порошок сердце вдруг снова начинает биться от вида: на чистой коже, там, где ещё вчера лишь едва проглядывались пепельные буковки слова, сейчас чернели аккуратные, яркие, будто новые. Всего одно слово из всей фразы. Оно появилось снова. Просто. Лидии думается, что нифига ничего не просто. Да, на её руке снова пестрели чёрные буквы, но что это значило? И как, чёрт возьми, такое вообще возможно? Лидия в тупике. Лидия в отчаянии. И Лидия ощущает всеми нервными окончаниями, что близка к разгадке, но что делать дальше — не представляет. Лидия ходит мимо того, что ищет, каждый день, но не замечает. Она смотрит в окно на то, как эвакуатор подъезжает к старенькому синему джипу и вскакивает с места. Лидия, наконец, понимает ещё одну простую истину. (или просто из последних сил делает вид, что находится на верном пути, дабы не дать себе расклеиться окончательно) Лидия слышит голос Стайлза сквозь резкие помехи хлипкого радио, почти задыхается от биения сердца, несущегося галопом где-то в районе глотки, не может сдержать слёзы от облегчения и чувствует, с бесконечным наслаждением чувствует жжение на коже правой руки. Сейчас там появляется ещё два слова и это удивительнее, чем существование оборотней, банши и прочих сверхъестественных существ. Теперь Лидия знает, что ей нужно делать, и не желает останавливаться ни на минуту. Море внутри неё неспокойно и, кажется, успокоится только тогда, когда Мартин доберётся до Стайлза. Лидия не жалеет ни себя, ни шерифа, ни друзей — она готова на всё ради того, чтобы добиться желаемого. Она плачет громко и навзрыд, когда Ноа Стилински всё ещё не верит ей, после всего, через что они прошли вместе, и даже после всех доказательств её правоты. Лидия не чувствует себя, не ощущает собственного тела, её это пугает до седых волос, но ради Стайлза она прошла бы через это ещё сотню — нет, тысячу! — раз. Лидия вспоминает, как он был рядом даже тогда, когда она сама никому не говорила, что умирает внутри. Он был рядом. Поддерживал, тянул из морской пучины боли в душе Лидии Мартин, согревал дрожащую в агонии девушку теплом своих медовых глаз, успокаивал, укачивал в собственных руках и оживлял, заклеивал израненное сердце Мартин своей старой серой изолентой, которая держалась почему-то лучше любого клея. Вокруг творится что-то непонятное, страшное и невообразимо безумное, но в какой-то момент Лидия ощущает неуместное сейчас спокойствие и умиротворение. Словно она снова дома, в своей тёплой постели и смотрит «Дневник памяти» восьмой раз за прошедшие полгода, попивая горячий ароматный какао и поедая (в кои-то веки!) сырные чипсы. Она со всех ног несётся в сторону школы, спотыкаясь на каждом шагу, задыхаясь и едва ли не падая, потому что в груди по мере приближения становится всё теплее, а на душе — спокойнее. Лидия ещё не уверена, но подозревает, что правое запястье зудит не просто так. В здании школы тихо, от стен глухо отлетают эхом звуки торопливых шагов по коридору, а внутри Лидии целый пожар страстей, потому что, Господи, она готова головой о стену биться, лишь бы поскорее уже увидеть Стайлза. Что-то буквально волоком тянет её в мужскую раздевалку, настолько сильно, что напряжённые икры уже нестерпимо болят, а во рту пересохло так, что нёбо покрылось сеточкой крохотных трещин. Лидия толкает деревянную дверь плечом и взъерошенной фурией влетает в тёмное помещение. Стайлз смотрит на неё рассеянно, будто сквозь, но фокусирует взгляд до безумия медовых глаз и не верит. Не верит, что это реально, что Лидия жива и находится в шаге от него, и что на её запястье действительно прямо под его взглядом появляется ровная красиваянадпись:»Просто запомни… запомни, что я люблю тебя». — Я не ответила тебе, — Лидия выдыхает сипло, голос её дрожит, а ноги подгибаются, но она готова сделать шаг в любое мгновение. Только бы понять, что это правда он, что правда — живой, настоящий и рядом. Он молчит, кажется, бесконечно долго, будто насмехается над её нервами, которые натянуты так сильно, что вот-вот лопнут. Молчит и сверлит её своими глазищами, стараясь поверить, что это не галлюцинации. Улавливает лёгкое колыхание волос от глубокого дыхания, видит лихорадочный блеск в глазах и сдаётся, качает головой: — Тебе и не нужно. И шагает вперёд, навстречу ей, такой пылкой, восторженной и просто до боли лю-би-мой. Лидия ещё долго не верит всему происходящему. Каждую ночь просыпается в холодном поту и дрожит всем телом сильно-сильно, потому что снилось, что она опять одна. Совсем и бесповоротно, и никакого Стайлза никогда не было в её жизни. Только вот Стайлз обхватывает её дрожащие плечи руками, нежно целует в выступающий немного шейный позвонок и утыкается тёплым носом в плечо. Он рядом. Он никуда не уйдёт. И он любит её, о чём неустанно напоминает чёткая надпись на правом запястье.