Левый марш!

       — Стоя-я-я-я-я-ть, Савельев! — раздался противный высокий голос. Он доносился из ниоткуда и, в то же время, охватывал собой весь переполненный холл и, безусловно, заполненные детьми коридоры. Даже если бы в одном строю слились тысячи Савельевых, он бы и без взгляда узнал в чей огород камень. Юноша застыл, как вкопанный. Ираида Степановна приближалась медленно, как бы играясь с Савельевым. Тот, в свою очередь, зная правила "игры", не посмел повернуться и что-либо пробубнить.        — Чтож ты, сынок, опаздываш? Ты енто дело мне бросай, голубчик, а и́наче придётся силами с ентим бороться, дорогой. Чтож ты, испугался меня? Брось, пожалуйста, изумрудный ты мой. А чего застыл? Беги-беги на урочек, у вас сейчас алгебра, — учительница по физике слегка ухмыльнулась и сделала несколько шагов назад, вернувшись на исходную позицию и продолжая дежурить на этаже. Сегодня она была хозяйкой на правах дежурного учителя (но, вместе с тем, и обладателем всех "бонусов", кои произойдут в день её деружничества). Стало ясно, что мама узнает уже к следующей перемене об опоздании... Ух, и правда же говорят: "Понедельник - день тяжёлый!"...        — Проходи, А... Антон? — молодой парень, ещё только осваивающий и примерявший роль педагога, вскочил с насиженного учительского места, дабы отметить опоздание ученику.        — Анатоли... Толя, — вздохнув, тихо произнёс Савельев. Он тихонько прошмыгнул к своему рабочему месту и расположился за партой (которую ещё пришлось отвоёвывать от всяких разных оккупантов, понимаешь!)        — Ребят, я понимаю, что... что у вас долго не было учителя по математике... а до этого он был лишь номинально, но у вас 9 класс и вам нужно максимально активизироваться. Ребят, будет сложно, очень сложно... Но мы с вами всё преодолеем, правда ведь? — класс покорно кивнул, кто-то на Камчатке играл в телефоны, кто-то в районе Якутии пытался списать невыполненную домашку, и только Центрально-Чернозёмный район полностью внимал своему ментору.        — И чё он треплется, не пойму? Без него лучше было, — бурчал в районе Волгоградской области Филимошкин, ему вторил Синичкин, а где-то слева подчирикивала Воробьёва, и только Варнакова вела себя абсолютно тактично - думала, какие же все дэбилы вокруг собрались. Неважно, каким было содержание её мыслей, она же думала! Не говорила! Уже достойно уважения.        — Итак, дети дорогие, мы с вами начинаем проходить решение линейных неравенств с одной переменной, параграф 5. Откройте его все. Они решаются следующим образом, — Илья Николаевич вёл себя вполне спокойно, написал на доске всю теорию, но в ответ получил лишь полную лень в классе: кто-то чесал ухо ручкой, кто-то ковырялся в носу циркулем, кто-то рисовал сердечки в тетради по алгебре - не уроком же заниматься!        — Ребят.. Ну мы же с вами обсудили. Бремен, ты готова к уроку? Покажи своё домашнее задание...        — Ой, Илья Николаевич! — девушка вскрикнула и чуть ли не выпрыгнула из-за парты, сопровождая свой изящный "полёт" резкими взмахами рук. — Мышь! Это же.. МЫШЬ!!!!        Пока учитель заглядывал под парту и пытался разглядеть мнимую "мышь", Инна быстро листала свою тетрадь и спрашивала у консилиума учеников по поводу того или иного примера и что именно там вообще было написано, ведь из-за корявого почерка Сергеева было сложно что-то разобрать. На её вопросы отвечал лишь Савельев. Как только Илья Николаевич понял хулиганскую натуру данного поступка.        — Так у тебя есть домашка, Инн? — многозначительно спросил молодой человек.        — Да, конечно, Илья Николаевич! Вот, проверьте, пожалуйста! — девушка одним своим взглядом и взмахом прелестных ресниц ...... не очаровала Илью Николаевича. Да, она была недурна, но за знания Илья Николаевич готов идти хоть на гильотину, хоть на эшафот, хоть по доске... Вот именно по последнему пути его и сопроводит Инночка.        — Отлично, шоколадка ты моя. Тогда иди к доске и напиши мне первый номер из домашки. Нет-нет, бери учебничек, тетрадку оставь, она тебе не понадобится. Ты же сама делала, верно, зайка? Отлично! Иди скорей, не задерживай класс. — Илья Николаевич взмахнул рукой и закрыл доску, образовав из одной большой и двух маленьких по бокам - единую доску, одну в одной. Инна медленно заковыляла к доске. Спустя три минуты бессмысленного стояния, учитель задал вполне обыденный в подобных ситуациях вопрос.        — Инн... списала? Я же знаю, что списала.. Подайте мне её тетрадь! — Илье Николаевичу стоило только протянуть руку, как тетрадь оказалась у него. Половина тетради исписана красивым и ровным девичим почерком, другая же половина была чуть ли не искорябана тонким стержнем ручки, на полях было множесто вычислений и помет, которые не встречались на промежутках с ровным почерком. Илья Николаевич собрал тетради у всех. Пока Бремен собирала ответы по классу и идеально решила примеры, Илья Николаевич проверил наспех все тетради и выявил исполнителя в этой мафиозной схеме.        — Сергеев, докажи мне, что корень 24 плюс корень из 47 меньше, чем двенадцать. Устно.        Парень почесал затылок и произнёс что-то между звуком "а" и "э", после чего прорешал в голове и сформулировал членораздельный ответ.        — В силу того, что корень из 24 объективно меньше пяти, а корень из 47 объективно меньше семи, то корень из 24 плюс корень из 47, то есть пять плюс семь, получается неравенство: корень из 24 плюс корень из 47 меньше двенадцати. Как-то так... — закончил ответ юноша.        — Отлично-отлично... Сергеев, 5 за домашнее задание, Бремен - 2! — приговор был вынесен и обжалованию не подлежал, подсудимая заняла своё рабочее место и вместо того, чтобы открыть тетрадь и начать писать, решила возмутиться сложившейся ситуацией, обвиняя во всём глупого учителя, который ничегошеньки не понимает в математике. И да, корень из 24 плюс корень из 47 вообще-то больше двенадцати.. Так-то... ЕСЛИ ЧЁ! Какой, этак, тугоплавок этот Сергеев напару с Ильёй Николаевичем (и примкнувшим к ним Савельевым). После пятиминутного возмущения, миниатюрная девятиклассница начала красить ресницы тайком, дабы учитель не заметил.        — ...просто песня... — кабинет наполнился звучным альтом Алевтины Викторовны. Очки сползли так, что её выразительные голубые глаза не скрывали никакие стёкла. Она сверлила взглядом никого иного, как Бремен. Шестидесятилетняя директриса приблизилась к девушке и положила руку на плечо.        — Доченька, коли у тебя не вызывает интересу великая и непревзойдённая математика - наука Аристотеля, Вейерштрасса, Ковалевской, Фалеса — ты можешь отправиться в другой храм знаний, он располагается недалеко, да и требований в том храме поменьше. Тем паче, что тебе, как я погляжу, и делать ничего не нужно... Ты, вероятно, отличница, раз у тебя есть время красить ресницы своих прелестных вежд, — филолог по образованию, директриса полностью лишила Бремен чувств. Она была ещё на словах Фалеса, ведь имя великого геометра вызвало у неё дикий смех, который она пыталась изо всех сил сдержать, что, в конечном итоге, так и не получилось.        — Чё ещё за фаллос? — в одной руке у девушки была тушь, в другой маленькое зеркальце (и как девушки умудряются и смотреть на себя в зеркало, и красить ресницы? Ответ найти не представляется возможным).        — Илья Николаевич, я её у Вас заберу, пожалуй. Пообщаемся сходим... я ей там и объясню тему неравенств, лёгкая безумно. Собери вещи, куколка, разговор будет долгим. — директриса расплылась в улыбке. Через пять минут, спустившись с четвёртого этажа, они оказались в роскошном кабинете директора школы.        Директор - Алевтина Викторовна Семенчук, женщина старых взглядов и порядков. Юбки выше колена, кроссовки, головной убор на уроках и куртки в кабинетах находились под строжайшим запретом. Это был тот самый руководитель, которого недоставало многим школам страны. Каждый день у этого человека был забит под дела. В понедельник Алевтина Викторовна следила за исполнение нормативно-правовых документов, посещала кабинеты и следила за порядком на уроках и переменах. Вторник был более насыщеннее - директриса работала исключительно с бумагами: подписывала приказы, проверяла отчёты, контролировала все нормативно-правовые акты, но уже сидя в кабинете. Среда была, как правило, днём совещаний и общешкольных собраний - как минимум, обязательная планёрка с заместителями директора, а в лучшем случае - педагогический совет или совещание. Четверг Алевтина Александровна тратила на посещение школьных кружков, проверяла достижения ребят не только на уроках, но и во внеурочной деятельности. По пятницам было обязательное посещение отдельных классов, в которых есть неуспевающие, общение с ними. Суббота оставалась на посещение учебных советов и советов профилактики, а также проведение уроков (директриса вела в 9А классе русский язык и литературу и была у них классным руководителем). Таким образом, Алевтина Викторовна полностью участвовала в школьном процессе, вплоть до учебного. Она посещала все комиссии, входила во все экспертные советы, действительно работала на благо школы, принимала важные решения и, что самое главное для любого руководителя (не только директора), никогда не боялась ответственности, была полностью уверена в коллективе педагогических работников, поэтому получала все приятные и неприятные бонусы (приятных, как ни странно, было на порядок больше). Скрупулёзность и дальновидность Алевтины Викторовны не раз спасали школу от глобальных катастроф. За время её директорства ни разу не прорвало трубу, не протекла крыша, не была сломана стена или унитазный бачок (в соседних школах это цвело пышным цветом по несколько раз за год). Возможно, происшествий не было в силу того, что все ремонтные и строительные работы осуществлялись в срок и своевременно, рационально распределялись ресурсы и финансы. Мздоимство в школе каралось вплоть до привлечения правоохранительных орган. Репетиторство в стенах школы запрещалось, вопрос о дисциплинарных взысканиях с педагогов-репетиторов, пользующихся для подобных дел своими кабинетами, ставился на педагогический совет - их судьбу решал коллектив простым большинство голосов. Как и в любом коллективе, в школе была "правящая элита" (представители администрации) и "оппозиция" (пострадавшие от "репрессий" репетиторства и мздоимства учителя). Большая же часть оставалась простым электоратом, который, чаще всего, принимал сторону правящей элиты. Возможно, это была идельная школа - директор преобразовал учительскую в хранилище физкультурных вещей (мячи, конусы, обручи), лишив учителей, тем самым, возможности собираться и обсуждать учеников, других учителей, критиковать действия администрации (которые, в целом, рассуждая объективно, действительно были направлены на поддержку учеников, но и учителей не давали в обиду. заложенная нормативно-правовая основа была максимально справедливой - отсюда отталкивалась вся деятельность школы). Алевтина Викторовна - женщина немолодая, но крайне опытная, стремившаяся передать свой опыт всем, кто хоть чуточку заинтересован в нём. Она отдала этой школе, без малого, 54 года. С дошкольной подготовки, как только она сюда пришла в первый раз, уже не смогла расстаться с полюбившейся школой. Здесь было всё: первая любовь, первая ссора, первый и последний звонок, первая двойка и пятёрка, золотая медаль "За отличные успехи в учении, труде и за примерное поведение", первый и множество последующих за ним урок, присвоение звания "Народный педагог Российской Федерации", учёба в стенах этой же школы её родных детей, множество выпускников (часть из них забыли своего учителя, часть навещают до сих пор), ну буквально всё, вся её жизнь... В молодости Алевтина Викторовна была видной, прекрасной девушкой, благоухающей розой на полях полуживых мимоз, но годы дают о себе знать. Что осталось, то осталось... одеваться она умела. Её стиль был полностью строгим и официально-деловым, все каноны "народного учителя" отражались в этой высокоинтеллигентной женщине.        — Как тебя зовут, душенька? — Алевтина Викторовна жестом позволила девушке занять место напротив неё. Сама расположилась в кожаном кресле, которое по праву и по труду заслужила!        — Мне не раз говорили о тебе, но имени твоего не помню... думаю, как только увижу - сразу пойму, что ты. И не прогадала, я думаю. И всё-таки, как тебя зовут, милое дитятко? — Алевтина Викторовна смотрела вполне спокойным, ровным, но сверлящим взглядом. Лицо у неё было доброе, но взгляд - суровый... а когда-то она сама была девушкой без году неделя работавшей в школе... тогда у неё не было такого звучного альта, был простой и ничем не примечательный, наивный взгляд... но те времена уже прошли. Она научилась смотреть в глаза людям так, чтобы они проявляли покорность и полностью капитулировали, передавая ей инициативу в разговоре. И так работало в 90% из 100%. Исключение составляли чиновники, которые на этом собаку съели. И ещё один человек... Марина Александровна Любина, которая соревновалась, игралась с ней в гляделки. Она единственная, кто на высшем уровне усвоила все уроки Алевтины Викторовны, посему и села в кресло его главного заместителя директора - верного помощника и безоговорочного наследника школы.        — Инна... красивое имя. Действительно, очень располагающее, нежное имя, и ты ему полностью соответствуешь - такая же нежная, словно пушинка, гарциозная и обаятельная. Только, судя по твоим оценкам, несколько глупенькая... Ну да ничего, девушкам свойственны глупости, — Алевтина Викторовна слегка улыбнулась, — как тебе Илья Николаевич?        — Он нудный...        Алевтина Викторовна позволила себе слегка рассмеяться, что ввело ученицу в некоторого рода ступор.        — По правде говоря... математика вообще нудная наука, — вторую часть фразы директриса произнесла шёпотом, но так, чтобы девушка слышала. — То ли дело русский язык! Это ведь какой простор для творчества?! Сочиняй и сочиняй, пиши и пиши... но ты же понимаешь, что необходимо знать математику, правда?        — Ну... наверное, — наименьшая степень уверенности постепенно расстраивала директора.        — Мне интересно, как ты представляла нашу беседу минуту назад? Ты думала, я буду тебя распекать? Может, отчислю из школы? Что ты думала? — Алевтина Викторовна откинулась на спинку своего кресла и внимательно наблюдала за ответом Инны.        — На самом деле... — дрожащий голос девушки несколько беспокоил директора. Создавалось ощущение, будто Инна страх как боится Алевтину Викторовну. На самом же деле это неуверенность... Банальная неуверенность, вызванная низким объёмом словарного запаса, множеством сленговых слов, которые сказать при директоре (да и к тому же учителю русского!) было бы опрометчиво, — я даже и не знаю. Говорят, что Вы очень строгая, но справедливая... что благодаря Вам школа до сих пор стоит и не рухается...        — Рушится, конфетка ты моя... — директриса с улыбкой поправила ученицу и дала ей конфетку из вазочки.        Стол Алевтины Викторовны заслуживает отдельного описания. Он был настолько большим, что помимо вазочки с конфетками (как правило, она их давала учителям или ученикам, когда те начинали сильно волноваться или попадали в неловкое положение. Это не раз спасало ситуацию и выводило разговор из тупика, собеседники чувствовали себя расслабленней) здесь умещались: директорская печать (копии печати не было даже у Марины Александровны. На всех документах директорскую печать проставляла лично Алевтина Викторовна (словом, факсимиле тоже хранилось исключительно у неё, а не у секретарей, как это было у многих её коллег), она практически никому не доверяла, но даже близким людям не позволяла пользоваться своей "приближённостью к телу", как это называли оппозиционные завучи (а такие, как ни странно, тоже были). В центре перед вазочкой стояли длинные подставки под изящные и элегантные ручки, которыми хозяйка школы подписывала исключительно финансовые ведомости и приказы. У многих директоров столы захламлены множеством бумаг: здесь они направляют отчёт в управление, а вот тут, прямо под заплесневевшей булочкой, лежит образец письма на имя губернатора... э... да, некрасиво вышло. Если где-то подобная ситуация и процветала, то Алевтина Викторовна рубила это на корню. В огромных шкафах были архивные бумаги, отчёты и ведомости (казалось, что бумаг там немереное количество, как будто небольшой участок тайги вырубили и запихали покусочно в эти самые шкафы). Самые свежие бумаги лежали прямо на столе на подставке для бумаг. Бумаги на подпись лежали на противоположно расположенной подставке, каждая деталь на столе имела своё назначение, следовательно, и своё расположение. Прямо под столом огромный сейф (занимающий примерно половину подстольного пространства), это и есть казна. Опять же, никто, кроме директора не имеет доступа в этот кабинет (даже убирать его приходят по личному приглашению Алевтины Викторовны, только при ней).        — Как ты считаешь, сможет наша школа стать Гимназией? — Алевтина Викторовна любила общаться с детьми. Она считала, что они мыслят нестандартно. Директриса была убеждена, что как только ребёнок задумывается, откуда берутся деньги - он перестаёт быть ребёнком в ту же самую секунду. И чаще всего, она была права. Детское враньё и шалости, различного рода проказничество и хулиганство - это всё такое естественное, не спланированное и непродуманное... Алевтина Викторовна на многих педсоветах и областных конференциях говорила, что каждому из учителей нужно самим оставаться немножко ребёнком, иначе полностью прочувствовать психологию и поступки детей не получится.        — Для этого, наверное, нужны только хорошие ученики? Вы меня отчислите? — возможно, Инна уже задумывалась, откуда берутся деньги и уже не ребёнок, но взгляд у неё был всё такой же неподкупный, полон грусти и разочарования. В одну секунду директриса развеяла заблуждения девчушки и успокоила её.        — Тебе, я полагаю, пора на урок, золотая моя? — Алевтина Викторовна улыбнулась, дотянулась до руки девушки и погладила её.        — То есть, Вы не расскажите мне ничего про неравенства? — взгляд её был полон ожиданий и ложных надежд.        — Нет, конфетка моя. Как-нибудь в другой раз - обязательно. — после этих слов Инна с рюкзаком на плечах покинула кабинет директора и неторопясь побрела в класс, где к концу подходил урок алгебры.        — Ребят, ну обыкновенная дробь! Не десятичная! Для того, чтобы произвести сложение или вычетание одной дроби из другой, что надо сделать? — Илья Николаевич, судя по красному лицу, пытается объяснить это уже не первую минуту, он был на пределе возможностей... <       — Эм... перемножить их? — неосоторожно предположил Тимофеев и ... прогадал...        — Чтобы сложить, нужно перемножить? Первый закон Евгения Тимофеева? Почти Исаак Ньютон!!! — он был близок к состоянию ярости. — Сергеев, что нужно сделать!?!?        — Ээээ... — Сергеев знал ответ, но не мог грамотно его изложить. Несколько секунд абсолютной тишины, после которой он выдал: — Для того, чтобы произвести сложение и вычитание обыкновенной дроби, нужно привести их к общему знаменателю, для этого нужно домножить числитель на необходимое число знаменателя так, чтобы знаменатель для двух этих дробей был общим. К примеру, у числа два и три общий знаменатель шесть. Соответственно, в той дроби, где два - надо домножить на три, а в той дроби, где три - надо домножить на два. После чего, провести сложение.        — То, что в девятом классе сложение и вычитание обыкновенных дробей знает только один человек из двадцати восьми - пугающий факт! Не знаю как вы будете сдавать Госэкзамен... Даже не представляю... — прозвенел звонок, ознаменовавший конец урока. После ребята записали домашнее задание и отправились на следующий урок.