Терновник

Когда избивали Пага, он принял решение вмешаться. Может быть, это было одним из самых сложных и серьёзных решений в его недавно начавшейся заново жизни. Сири видел мотивацию обидчиков, видел, как жалко прикрывает голову мальчишка, оказавшийся достаточно недостаточным, чтобы влиться, вписаться, и сделать правильный выбор, взвесить все «за» и «против» — не только сиюминутные, но и долгоиграющие. Будет ли это разумно через пять минут? Через неделю? Через полгода? Паг закрывал голову, свернувшись в клубок — не для того, чтобы показаться жалким и беззащитным, а чтобы защитить наиболее чувствительные места. Сири поднял камень до того, как принял решение. В редкие визиты полковник Джим Мур много времени проводит с сыном. Он пытается наверстать упущенное, но это похоже на задачу об Ахиллесе и черепахе. Черепаха всегда впереди, хотя и кажется, что ненадолго. В прежние времена детям было принято читать сказки и не принято удалять половину мозга. Хелен не раз указывает на это в своей чуть истеричной манере, но Джим прекрасно понимает, что и указаний он не заслуживает. Он молчит на каждое обвинение и молчанием своим роет волчью яму, куда упадут не только они с супругой, но и ребёнок, которому нужно было бы читать сказки. Сири поглощает информацию с такой скоростью, что сперва Хелен даже хочет ограничить его. Это вредно для него, говорит Хелен. Он ещё не восстановился, говорит Хелен. Когда Хелен перестаёт говорить, Джим Мур читает сыну — или тому, кто занял его место — сказку про Братца Лиса и Братца Кролика. -… только не бросай меня в терновый куст, — говорит Джим. Мягкий, серьёзный, внимательный отец. Хелен на кухне готовит ужин, хотя в этом нет никакой нужды. Но для неё важно обставить праздник своей жертвенности по всем правилам, и хотя Джиму не хочется принимать в нём участие, он понимает: так надо. Сири смотрит на иллюстрации и молчит. Он почти всегда молчит, но глаза внимательные, настороженные. Именно эти глаза, на самом деле, заставляют полковника безропотно сносить упрёки жены. Потому что Хелен права. Отношения с Челси были ошибкой с самого начала. Паг, возможно, хотел как лучше, но это тоже сомнительное утверждение. Сири понимает, что зачастую люди хотят сделать не как лучше, а как лучше в их собственном понимании, а это вещи разные. Тем не менее, с Челси было легче, чем с остальными, потому что она изначально заинтересована. Она изначально обладала информацией — и в каком объёме Сири так никогда и не узнал. Зато мог хорошо представить Пага за шахматной доской, играющего одновременно и чёрными, и белыми, двигающего фигуры друг к другу. Паг не любил шахматы — большую часть детства и юности он потратил на компьютерные игры, в которых пачками выкашивал врагов, компенсируя, тем самым… многое. Может быть, именно поэтому партия окончилась неудачно? Паг играл в нелюбимую игру. Челси любит прикосновения. Физический контакт для неё продолжение вербальной коммуникации. Сири не знает, как он к этому относится, только подмечает, что и это в его жизни тоже не слишком нормально. Настоящий, старомодный секс в мире, где рождаемость падает с огромной скоростью, потому что все нормальные люди предпочитают плыть по течению, а не играть в лосося. — Так интересней, — замечает Челси. В комнате витает смесь запахов — пот, смазка, сладковатый аромат лубриканта, который она выбрала, а Сири жадно пьёт. У него пересохло во рту, устал язык и ломит шею. — Не думаешь, что обычная рыба много теряет? — Ты ведь в курсе, что лосось умирает в конце? — Все умирают. — Да, но лососи могли бы жить дольше, если бы не плыли против течения, — ещё он знает, что сейчас поступает неправильно, как и много раз прежде. Ошибается там, где предугадал правильный ответ. Челси восхищается лососем, но почему конкретно… сложно сказать. — И эта жизнь бы стоила того, чтобы никогда не увидеть что там, вверх по реке? Ты правда так думаешь? Сири вдруг понимает, что это не река и он не лосось, это грёбаный терновый куст. Только вот не дом родной, как в сказке про Братца Кролика, а переплетение цепких ветвей, сквозь которые он должен продираться. Он делает это с детства, лавирует, пытается найти проход там, где всё темно от колючек, те пощады не ведают — впиваются в тело. Дом родной превратился в терновый куст, а у кролика мягкое тельце и в теории ему должно быть больно. Сейчас нужно снова принять решение. Отношения с Челси были ошибкой с самого начала — он знал об этом, но почувствовал, что сумел расслабиться в её обществе при первой встрече. — Ты сама говоришь, что важно говорить правду… или я неправильно понимаю? — после секундной заминки произносит Сири. Теория игр тут не поможет, потому что проигрышными являются все варианты. Заранее. Нет менее проигрышного, нельзя отделаться малой кровью. Сири хочет оттолкнуть её, потому что понимает — будущего нет, это случится рано или поздно. Сири не хочет отталкивать её, потому что с ней по-другому. Он пытается следовать её правилам, хотя правила обрекают их обоих на проигрыш. Он пытается дать ей то, чего Челси просит — откровенность, хотя, как и в случае с Пагом, ей не нужна его откровенность, ей нужна та откровенность, которую хочет услышать сама Челси. Это всё становится слишком сложным, чтобы он мог расслабиться, как в самом начале. — Конечно, — Челси закрывается, отстраняется, хотя и лежит обнажённой, не двигаясь. — Спасибо, что говоришь правду. Сири молчит, потому что это в этой ситуации нет выигрышного варианта ответа. — Тебе позвонят, — сказал Джим Мур. Он говорит с паузами, которые не оставляют Сири равнодушными. Эти паузы похожи на воздушные ямы, на сбой в передаче. Эти паузы похожи на страх. Джим Мур ничего не боялся. Его редкие визиты яркими пятнами оставались в памяти, Сири ценил то время, что отцу удавалось выделить для него. Сири любил Джима Мура, если вообще был способен на это. Но в той фразе, что почему-то сильно запала в память, страха не было. «Это самое меньшее из того, что мы сделали» Мы. В детстве Сири думал, что Джим Мур может голыми руками убить волка. Насколько правдивым было это убеждение и откуда вообще появилось? Некоторые вещи просто есть, просто существуют. Если на столе лежит яблоко, ты не останавливаешься, чтобы сказать «один», ты просто знаешь, что яблоко одно, идёшь дальше. Это не всегда правильно, конечно, за большим яблоком может лежать другое, поменьше, и тогда «яблоко — одно» больше не является аксиомой. Сири стал старше, Сири теперь синтет. Сири позвонят. Джим Мур, который ничего не боялся, не пытается убить голыми руками волка, он идёт дальше. Запускает голые руки в терновый куст, отламывает ветви, скручивает их — и всё это молча. Тёрен цветёт — мелкими белыми кляксами. Звёзд на небе, наверно, меньше. Это Сири предстоит выяснить и не потерять по пути отцовский подарок, доверие и надежду всего человечества. Придерживать терновый венец на космических скоростях сложновато. Пагу он сказал, что Сарасти трудно читать. Это не совсем справедливо, но во время беседы с единственным другом не хотелось вдаваться в подробности, тем более что Роберт Паглиньо искренне вампирами интересовался. Читать Сарасти было не просто трудно — практически невозможно поначалу. Каналы восприятия информации блокировались страхом, первобытным и постыдным, ползущим по позвоночнику вверх. Первой ассоциацией, которая у Сири возникла с Юккой, был камень. Большой валун в горной речке. Вода огибает его, стремит свой бег мимо, рядом, вокруг, а камень остаётся недвижимым. Тёмно-серый и невозмутимый, ему суета пенных барашков на порогах чужда. Юкка казался статичным. Взгляды людей то и дело обращались к нему, хотя Сарасти не двигался даже толком. Занимал своё место за столом, слушал инструктаж в очках-визорах и молчал, пока ситуация не требовала обратного. Пусть он не двигался, но Сири знал, что как только Юкка поднимется из-за стола, то все присутствующие и он сам в том числе будут следить за передвижениями хищника. — Весёленькое предстоит путешествие, — пробормотал Исаак Шпиндель. Это прозвучало неутешительным прогнозом. — Сири Китон, — Юкка говорил с такой же интонацией, с которой мог бы сказать «пакет молока», «дихотомия языка и речи» или «теория множеств». Люди, наверно, казались ему очень примитивными существами, глупыми и в чём-то слепыми. Сири непозволительно быть слепым, он должен считывать. Чем больше времени он проводит с членами экипажа на подготовке, тем быстрей и легче ему это делать — жесты, интонации, взгляды, выбор слов, всё это сигналы для чувствительной антенны по имени Сири. — Успел уже составить портрет? — с вызовом произносит Саша, глядя на него глазами Сьюзан. Подбородок чуть вздёрнут. — В некотором роде. — Ну и? — Матрёшка. Мгновение Джеймс медлит, явно ныряя за информацией по предмету, а потом вдруг хмыкает. Беззлобно. — А что насчёт нашего кровососущего друга? — за бравадой скрывается страх, это очевидно любому, не только синтету. — Мне требуется больше времени для наблюдений, — говорит он, а перед внутренним взором встают переплетения колючих ветвей. Юкка Сарасти — тот же терновник. Если ухватит, то цепко. Переплетение острого, колючего и условно живого. К терновым кустам лучше не подходить близко, да и зачем? Очень глупое животное может даже погибнуть, запутавшись в ветвях, покалечиться… Джим Мур сказал, что сын лучше всех подходит на роль бортового синтета. Он не соврал, но разве честно будет считать, что именно он швырнул Сири в терновый куст? У тёрна есть плоды. На вкус они тёрпко-кислые, да и созревают поздно. На фоне осенней листвы сизо-синие точки смотрятся привлекательно, но, опять-таки, какой дурак станет рисковать? Из них даже делают то, что называется «терновый джин». Сири никогда его не пробовал, но знает, что тот должен быть сладким, как и любая настойка на ягодах, алкоголе и сахаре. Ничего общего с Юккой Сарасти. Привкус сырого мяса во рту, может быть, самовнушение, но Сири не может побороть этой мысли. Когда руки Сарасти смыкаются, это уже не тёрн, а колючая проволока — она может как оберегать, так и калечить. Зависит от того, с какой стороны смотреть.