сорок три

Джеймсу было сорок три. Сорок четыре ему не исполнится никогда. Персиваль держит лицо, как может, перед Мерлином, но потом ему приходится сообщать Рокси. Они плачут вдвоём. И если по девичьим щекам просто течёт солёная влага, практически беззвучно, если не считать пару прерывистых вздохов, — сам Перси буквально кричит. Сгибается пополам и бьёт кулаками по полу, впервые, кажется, в жизни.

«Ты обещал всегда возвращаться, чёртов придурок!»

Он не вернулся. Тела тоже нет. Хоронят на кладбище организации пустой гроб. Все по очереди попрощались, и Мерлин, прежде чем уйти, оставить Персиваля с ним наедине, сжимает его плечо в безмолвном жесте поддержки. Перси не хочет сейчас чувствовать ничьи прикосновения. Его жизнь улетела в Тартар, и он, потеряв опору, пытается не обрушится вслед. Просто тихо лежит на крышке гроба и не понимает, почему. Он всегда был сторонником фатализма, но сейчас…

«За что это все? Почему именно я? Ты? Мы?»

Если бы Джеймс не являлся к нему во снах, было бы проще. Но Джеймс приходит каждую ночь. В своих костюмах в клетку и совершенно отвратных галстуках; в своих маленьких, смешных очках для зрения, которые он надевал, только когда разбирал документацию в их общей постели. Наутро Персиваль чувствует, что теряет точку опоры. Ненадолго она находится, если завернуться в знакомую ткань (не)чужого пиджака, вдохнуть знакомый запах и представить, что не происходит ровным счётом ни-че-го. Помогает ненадолго, действительно. Персиваль опять чувствует, как тонет. Джеймса больше нет. Перси почти что все вещи вынес на чердак. На втором этаже — только тот самый спасительный пиджак и часы на старом, кожаном, почти перетёртом в некоторых местах ремешке. На поминальную службу часы оказываются на запястье агента Персиваля. Мерлин лишь тяжело вздыхает. Персивалю же дышать с каждым днём все труднее. Миссии без напарника — тоже трудные. Иногда Перси хочется с чем-нибудь не справится. Уйти туда же, где уже почти месяц — он. Но Рокси ещё не прошла отбор — хотя пройдёт, Персиваль уверен, она же их девочка, а Мерлину очень нужны свободные руки. Голос, оповещающий о врагах на десять часов, такой безгранично усталый, что даже Персивалю, последний почти-месяц существующиму на автопилоте, гордости и таблетках (ведь во сне — Джеймс), становится жаль. На тихое предложение подменить и дать ему хоть немного поспать Мерлин ожидаемо не реагирует. Было бы странно, если бы было иначе. Мерлин реагирует на попытки Перси позаботится совсем иначе, нежели Джеймс. Мерлин вообще не похож на Джеймса. Персиваль не проводит параллели, конечно нет. Смысл? У него есть перед глазами практически идентичная джеймсова копия. Ещё немного — и псевдоним его получит тоже она. Рокси. Их девочка. А «День В», который застал Персиваля на базе наркоторговцев на Ближнем Востоке, тот практически не успевает заметить. За спиной гремит выстрел, Перси с искренним, пожалуй, изумлением рассматривает грудь, по которой расползается с огромной скоростью красное пятно, и закрывает глаза. Когда он их открывает, напротив — лицо Джеймса. И Персиваль Мортон впервые за последние два месяца дышит полной грудью. И улыбается. Лицо Джеймса, с привычными морщинками в уголках глаз, зеркалит.

«Я надеялся появится здесь раньше».

«Я надеялся не увидеть тебя здесь как можно дольше…»

Лицо Джеймса жутковато расползается на две половинки. Перси ощупывает свою развороченную грудную клетку и тихо хмыкает. Никто не знает, что сотворит с тобой твой умирающий мозг и какую картинку покажет тебе в «посмертии». Мозг Перси показывает правду. Пока тело ещё не успело остыть, а нейроны — начать быстро и неотвратимо умирать, Персиваль с двумя половинками Джеймса гуляют по пляжу, на котором завершили первое совместное задание. Через несколько минут они постепенно исчезают, продолжая держаться за руки.