Серые дни. Темные ночи. Цветные сны.

С тех пор, как меня выписали, каждое утро начиналось с приема целого набора антибиотиков. Доктор Дженкинс сказал, что, учитывая проникающую огнестрельную рану и то, что петли моего кишечника пытались вылезти наружу, мне еще сильно повезло, и я отделался фармацевтикой, а не отдал концы еще на операционном столе. Я по-прежнему вставал в пять утра, глотал свои капсулы, от которых даже ночью слюна была как разбавленный водой тальк, и шел на пробежку. На пляже Санта-Моники пустовали лежаки, шезлонги, закрылись на ночь трейлеры тех, кто предпочел городской квартирной жизни мобильный дом на колесах, несколько человек бежали трусцой от причала, больше похожие на нарисованные черными кляксами тени. Это все из-за солнца, которое поднималось широкой дугой и превращало серый грязный песок в полосу тягучего золота. Прилив с белесой каймой пены выбегал на берег и очерчивал мокрые глинистые пятна. Я попытался выровнять дыхание и медленно обогнул вышку спасателей, деревянный помост и загорелого мексиканца в шортах с огромной катушкой, которой он выравнивал и очищал свой участок пляжа к началу нового дня. Я перебрался сюда из своей старой квартиры в Брендвуде специально. Мои глаза уже давно видели лишь тусклый, безрадостный мир, и даже здесь, недалеко от Малибу, где кричащая яркость Лос-Анджелеса вдвойне пестрела на улицах гавайками, чистым лазоревым небом, ярким солнцем и ребристой гладью воды, я ничего не чувствовал. Опустошенный и вымотанный после четырех операций, я всего лишь хотел вернуться обратно на работу. Однако до окончания экспертизы Департамент полиции отстранил меня от дел на целых два месяца. Мое поведение всегда было образцовым, я ни с кем не ссорился, хотя многие следователи и детективы относились ко мне с насмешкой или даже с открытой издевкой. В отличие от меня они рисковали шеей, работали под прикрытием, арестовывали целые бандитские группировки. Я же – простая офисная крыса, консультант без пистолета, без значка с бумажкой-пропуском и в гражданской одежде. И я их не виню и понимаю – трудно уважать человека, который приходит на работу спать. Эл-Эй – большой город: уйма угонов автомобилей, грабежей, перестрелок, хотя встречались и более серьезные проблемы в лице серийных убийц, сеющих массовую панику и страх. Одно время Голливуд успел красочно приврать о работе полицейских, которые врывались в дома без ордеров, взламывали личные дела, банковские счета, чтобы только поймать преступника. Реклама правоохранительных органов – обычная практика здесь, в колыбели кинематографа. Как же народ разочаровывался, когда узнавал, что офицеры лишь расспрашивают соседей, свидетелей, проводят много часов за рутинными вещами, далекими от захватывающих погонь. Они всего лишь старались делать свою работу, порой выбивая из судьи ордер на обыск, основываясь на самых сумасшедших предположениях. Например, моих. Мало кто думал в начале тысячелетия, что вскоре обесценятся любые блага. Систему СОНАР создали десять лет назад и еще пять потратили на испытания, прежде чем пустить на конвейер. Ее разработкой занималось правительство, и долгое время никто даже не мог определиться, кому же присваивать награду за изобретение и нужно ли вообще обнародовать ее существование. У СОНАРа не было никакого военного потенциала, но, когда о ней объявили в СМИ, мир взорвался аплодисментами. Ее принцип был прост: все, кто подключался к системе, видели общий сон. Но не просто сновидение, а полностью осознанное бытие в мире, где возможно абсолютно все. Целые вселенные, подчиняющиеся твоим желаниям, только создай, придумай или вообрази. Группа физиков во главе с немцем Арнольдом Пессивом, в честь которого потом назвали чип подключения, объясняла саму возможность существования СОНАРа тем, что сны похожи на непрерывный поток, состоящий из миллионов видений, которые ежедневно снились людям со всего земного шара. Он говорил, что у каждого были моменты, когда осознание самого себя давало доступ к управлению сном и его окружением, и, увы, такие сны были слишком близки к бодрствованию и быстро разрушались. СОНАР же не только приводил человека в четко контролируемое по времени сновидение, ограниченное таймером, но и давал в хаосе сна постоянную площадку, которая не менялась и служила якорем в водовороте чистой мысли и творчества. Не позволяя забыть, что ты спишь. По сути, СОНАР структурировал сон, подчинил его логике, своеобразным законам и завоевал новые пространства, лежащие за пределами реальности. Так пришла эпоха нового помешательства. Эпоха СОНАРа. Его покупали в кредит, по закладной на имущество, продавая машины, заключая договоры, сравнимые по важности с покупкой дома для всей семьи. Безусловно, СОНАР стоил своих денег, в нем заключалась свобода, настоящая и без примеси социального неравенства, ведь какую бы ты ни имел научную степень, сны снились всем без исключений. Единственное ограничение, которое вводил чип Пессива, это привязка к собственному облику. У меня самого операция по внедрению чипа была недолгой, всего минут пятнадцать. Так клеймят собаку для GPS. На запястье закрепили браслет, чтобы не внести инфекцию, закодировали и отпустили. Теперь, если нужно, я мог подключаться к СОНАРу в любом месте, ведь он умещался в обычном чемоданчике с мягкой противоударной подкладкой. Мои родители спрашивали – «чем же я занимаюсь?», но человеку, ни разу не побывавшему в СОНАРе, трудно объяснить. Туда, где были люди, рано или поздно приходили и преступления. Не в смысле, что кто-то у кого-то воровал, отнюдь. В СОНАРе мало поводов для зависти, когда доступно все, что пожелаешь: хочешь – проекция кинозвезды ублажит любую прихоть, хочешь – шикарный дом, а вид за окном изменится со снежной метели на джунгли Бали или токийские вышки. Не нужно есть, пить, зарабатывать на жизнь, зато можно летать, наплевав на силу земного притяжения. Доступны любые развлечения, которые только могли прийти в голову, и лишь собственное воображение определяло твои границы. Однако даже с этой проблемой Арнольд Пессив справился с блеском. Они нашли Творцов, которые создавали миры на заказ в невероятном масштабе. К сожалению, преступность из реальности никуда не ушла, и Пессив воровали, перепрошивали и вполне сносно взламывали. Кроме этого, люди тащили за собой неврозы, мании, навязчивые идеи, а так же все, что фиксировалось мозгом из яви и так или иначе могло перетекать в сновидения. Здесь обычно вступал я. Безусловно, не один. Небольшая команда, которую правительство США собрало для дополнительной гарантии безопасности. Мы искали в СОНАРе фантомы, и из-за последнего дела я схлопотал дробь, пробившую бронежилет насквозь. Все началось с того, что в Нью-Йорке появился серийный убийца. Жертвы – юные девушки. Он красил их, нарядно одевал, усаживал на стул, привязывал скотчем и убивал. Вокруг жертвы маньяк расставлял манекены с искореженными лицами. Мы нашли его именно по этим манекенам, а еще по идеально воспроизведенному дому первой жертвы, выстроенному во сне среди других улиц. Каждый человек приносил в сон что-то свое: воспоминания, особенные моменты, которые он хотел бы переживать снова и снова, что-то не дающее покоя и засевшее на уровне подсознания. Мы находили убийц буквально по хлебным крошкам. Кто в здравом уме поверил бы, что я, проспавший пять часов, встану и скажу адрес преступника, которого разыскивали вообще в другом штате? Правильно – никто, тем более что адреса я и не мог назвать. Из всего, что выстроил убийца во сне, я увидел лишь вид из окна, несколько мутных цифр, темную улицу и цветочный магазин на углу, но и этого оказалось достаточно. Вечером двадцать второго марта отряд спецназа выехал к дому Картера Бимана – торговца сувенирами, а так же по совместительству маньяка с манекенами. Оказывается, Биман разъезжал по всей стране, беря машины в аренду, заключал сделки и в свободное время убивал молодых девушек, которым не посчастливилось попасться ему на пути. Мне же не посчастливилось первым натолкнуться на него, когда этот неудачливый бизнесмен испуганно выскочил из окна кухни и ринулся сквозь сад по заднему двору. Я помню оглушительный выстрел, и мир стал до боли ярким. Не знаю, как я упал, видел лишь чужие лица, склоненные ко мне, мельтешащие огни ламп в больнице, пока меня везли на каталке, и писк приборов. Я пролежал в реанимации пять дней. Трубки, которые мне засунули в рот и нос, все время мешали дышать. Мои вены на локтях до сих пор как у заядлого наркомана, столько раз мне ставили капельницы и делали переливание крови. Мой живот испещрен шрамами и круглыми следами от дроби. Настоящий Аполлон. К моему несчастью, из-за недавних историй с сошедшими с ума Творцами, теперь правительство США строго регламентировало условия для консультантов по СОНАРу. Чтобы вернуться на работу, мне предстояло пройти обследование, получить заключение психиатра и согласиться с тем, что кроме работы я буду отчитываться о своей личной жизни и о том, как она полноценна, чудесна и прекрасна. Наглая жирная ложь – у меня синдром привыкания. Мне не хочется ничего, кроме как вернуться в Нуар, в город, с которого начинались сны. Уже раннее утро, и на пирс вышли хозяева выгуливать собак, а продавцы – открывать лавки с бурито, хот-догами и газетами. Пройдет совсем немного времени, и заработает парк аттракционов, воду будут рассекать лодки, яхты и водные мотоциклы. Санта-Моника в полдень – настоящий ад, наполненный сладкой ватой, теплым лимонадом, палящим солнцем, громогласной аляповатой толпой и тошнотворным запахом фруктового воска, которым серферы мажут доски. Я всегда был сторонником более спокойного отдыха, но кроме этих раздражающих воплей, красок и суеты мало что могло вытащить меня из панциря. Пусть я бесился, но, едва держась на плаву, цеплялся за остатки реального мира. Я пробежался по мокрому песку под опорами причала, развернулся и повернул обратно к отелю. Наверное, я съеду на днях, так как очень неудобно, когда половина прислуги не понимает по-английски. Оказалось, что вся та тарабарщина, которую мне говорил портье при заселении, перечисляя услуги и повторяя бесконечное «но фунциона» или «лосиенто», и низкая цена будут обозначать, что телевизор сломан, нет мыла, вода работает с перебоями, а кондиционер старше меня на целый век и не подлежит восстановлению. Шик. Я добрался до номера, когда солнце уже нещадно палило в спину. Возле входа в отель меня ждала полицейская машина и старый знакомый – Родни Кинг, толстый афроамериканец в черной форме и солнцезащитных очках, пил холодный клубничный коктейль через трубочку. Его темная, бронзово-шоколадная кожа лоснилась и блестела, на рубашке с коротким рукавом выступили пятна от пота рядом с подмышками. – Доброе утро, Артур, – поздоровался Родни, обмахиваясь козырьком фуражки. Он был сержантом и правой рукой лейтенанта Мартинеса, у которого я проработал почти два года. – Приходишь в норму? – Стараюсь, – кивнул я, вытирая лоб рукавом. Щеки и уши горели, а в горле пересохло. Мне хотелось пить, а смотреть на довольно прихлебывающего Родни было настоящим издевательством. – Что ты здесь делаешь, Кинг? Я же вроде как в облаве. – К себе не пригласишь? Я покосился на машину, которая уже разогрелась от солнца и пыхала жаром, окна были опущены для сквозняка, а с зеркала заднего вида свисала картонная ель. Та болталась в машине Родни сколько я себя помню, но запах давно уже выветрился. Я припомнил, что в номере меня ждет разобранная постель, журналы с порнушкой и пустой холодильник с двумя баночками дешевого пива. Уборщицу я видел давненько, поэтому в номере поселился стойкий запах пота и залежалой протухшей пиццы. Если Кинг приехал за тем, о чем я подумал, лучше бы ему это не видеть. – Нет, – я покачал головой. – Выкладывай. – Сразу к делу, Кауфман? Мне всегда в тебе это нравилось. У нас объявился новый серийник, – Родни надел фуражку и утер нос. – Здесь, представляешь? – В газетах ничего не писали, – заметил я, возможно, выдавая, что немного болен головой и слежу за новостями в ожидании, что, может быть, какой-нибудь необычный случай заставит этих бюрократов снова вспомнить обо мне. Я не горжусь этим, но что делать? Скука способна убить любого. – Мы стараемся удержать детали от СМИ, но в следующий раз нам может не повезти. Ты знаешь, выложат на ютуб, и вся работа насмарку. Повалят всякие психи, которые возьмут вину на себя, толком и не разобравшись, допрашивай их потом. – Сколько уже убийств? Родни вздохнул и поставил стаканчик с недопитым коктейлем на капот машины. На пластиковом донышке висели бисеринки воды. – Ты ведь понимаешь, что эту информацию никому не разглашать? Три убийства. Мы даже не узнали бы об их существовании, если бы нам не позвонил твой знакомый Кобб из Нью-Йорка и не сказал, что есть четкий след. Он даже дал нам первичный психологический портрет: белый мужчина лет тридцати-тридцати пяти, работает в антикварном магазине или в музее, гомосексуалист. Ловит своих жертв на улице, затем увозит в один из своих домов и подавляет жертву морально и физически. – Сексуальное насилие? – деловито уточнил я, хмурясь. Родни редко переходил на официальный язык копов, а это значило – ситуация хуже не придумаешь. – Это нужно видеть. Он расчленяет трупы и избавляется от тел где-то за городом. Мы успели найти тело только одного, и то в морге. Диего Альварес. Видимо, доведенный до отчаяния, выпрыгнул из окна второго этажа и разбился. С множественными переломами поступил в скорую, но перед смертью врач увидел чип и решил подключить его. Альварес оставил сообщение, но там ничего толком не понять. Кобб прислал отчет. – Что с домом? – Убийца поджег его, а потом сбежал. Прохожие видели, как он сел в красный внедорожник. Мы нашли машину недалеко отсюда, на 66-ом шоссе. Никаких следов или улик. – Умный парень, – я покачал головой, и Родни скривился, словно ему был противен любой комплимент в сторону преступника. – Что ты хочешь от меня, Кинг? Я не могу щелкнуть пальцами и сказать тебе, где он или когда совершит еще одно убийство. Даже Кобб не сможет это сделать. Им придется прочесывать гигантское пространство на малейший фантом, и то, если этот убийца подключен к СОНАРу. В противном случае останется только ждать, когда он совершит ошибку. – Он подключен. И он знает о ваших ребятах. – О, – я замер на полуслове. – Вот дерьмо. Он старается ничего не создавать? Родни кивнул, и я присвистнул. – Это будет сложнее, чем я думал. – Так ты согласен вернуться? – спросил Кинг, но, судя по его лицу, он уже знал мой ответ. Я невесело улыбнулся, стараясь спрятать азарт, как у гончей, почуявшей след. Меня снова выпускали на охоту, и я почти вилял хвостом и был готов согласиться на любые условия, лишь бы меня пустили к моему чемодану с СОНАРом. – Ты еще спрашиваешь.