Полынь

Все время, проведенное на фронте, казалось Тоньке одинаково страшным, грязным, полу-бессонным, с редкими проблесками чего-то более-менее приятного, с большим количеством запахов. Она могла почуять даже самые отдаленные, не слишком яркие запахи, причем ее способность однажды спасла жизни сослуживцам — Тоня вовремя почувствовала тот самый запах яблок, о котором говорили на учениях, и они смогли отразить атаку немцев. Только заплатить пришлось слишком дорогую цену — погибла половина батальона. И Тонька, вместе с остальными, выносила тела, чтобы достойно похоронить, оказывала первую помощь раненным, снова ругая себя за то, что не вернулась в расположение сразу же, а прошла те несчастные пару метров. После гибели Дуси Колокольчиковой Тоня во всем винила себя, но остальные относились к ее раскаянию даже с раздражением, и Тоне приходилось молчать. Нет, ей не хотелось умереть быстрее положенного, вляпаться в какую-нибудь авантюру, бездумно кинуться на врага безоружной в ближайшем бою… Нет, ей хотелось жить. Но жить без чувства вины перед восемнадцатилетней девчонкой с красивыми глазами, совсем маленькой и какой-то очень чистой. Тонька лежала на земле, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Оружие лежало рядом, разумеется, на сухом, она потирала давно замерзшие руки, в сапогах хлюпало, да и глаза норовили вот-вот закрыться. Чтобы не уснуть на посту, сорвала какой-то листочек и начала его рассматривать, тихонько что-то напевая себе под нос. Время замедлилось, в эти секунды Тоня чувствовала себя как никогда маленькой, беспомощной, хрупкой — песчинкой в огромном океане, и при этом отчаянно живой. Слишком сильно пахло землей, сладковатый, тяжелый запах проникал всюду, тиной, сыростью и гнилым деревом, а еще кровью, и почему-то свежестью — яблоками, так, как пахло обычно после дождя. Все случилось слишком неожиданно и внезапно. Она даже не успела испугаться, услышав позади тяжелое хлюпанье сапог. Напали на нее со спины, коленом придавив к земле, до хруста в позвоночнике, и зажать рот сухой горячей ладонью, чтобы не кричала. А Тонька не смогла бы, горло от ужаса перехватило, мелькнула шальная мысль — что она следующая после Дуси. И если есть что-то после смерти, то они наверняка увидятся. «Попросить прощения бы»… — девушка замерла под тяжестью тела немца. Сердце стучало как бешеное, она пыталась сопротивляться, но мужчина был явно сильнее, а она так сильно замерзла и устала за эти дни… Секунду, разделявшую ее, еще живую, от смерти, прочувствовала в полной мере. Нож вошел в худое женское тело легко, словно не было на ней плотной шинели и формы, оставляя некрасивое темно-красное пятно рядом с шеей. Холодное лезвие проникло в легкое, не оставив шанса выжить. «Права была мама, не надо было на войну идти… Меня убили», — пронеслось в сознании, пока Тоня хрипела и дергалась, пытаясь то ли проползти вперед, то ли подняться на ноги. Окружающие звуки разом исчезли, она слышала только собственное сердцебиение, которое вот-вот должно было остановиться. Но сильнее Тоню, помимо собственной боли и шока, оглушило осознание того, что немцы сейчас спокойно пройдут, а она не смогла ничего сделать. Совсем ничего. По сути, отдала свою жизнь просто так. Тонька уткнулась лицом в сырую примятую траву, неосознанно царапая землю скрюченными пальцами. Последним, что она видела, были черные грязные мужские сапоги, мелькнувшие у самого носа. Яблочный свежий запах стал еще сильнее, металлический вкус на губах стал просто невыносимым, тусклая картинка перед глазами сузилась до размера горошины. Больше она ничего не чувствовала.