***
Это была секта, — вот, что она решила в первую очередь. Разноглазый был гуру. Блондин болезненного вида, который проснулся только через два часа — его правая рука. Девушки и парни, которых она с трудом пыталась запомнить и не могла — массовка. Она завернулась в одеяло и шипела, когда кто-то пытался к ней подойти. Она кричала, когда до неё пытались дотронуться — непроизвольно, ей просто казалось, что её кожа — одно большое, воспаленное пятно и чужое прикосновение буквально вызывало у неё боль. Ей не хотелось этого вспоминать. Она тогда принялась защищаться запоздало. Над ней неловко стояли, когда она отбивалась и не позволяла себя трогать. Её затащили в ванную и держали под душем, пока она не перестала кричать — а потом ещё немного. Она позволила себя вытереть, позволила себя переодеть, но не дала отрезать волосы. «Они будут мешаться, милая». Она вцепилась руками в мокрые патлы и сидела так, пока не принесли фен. Светловолосая девушка в коротком свитерке села перед ней на колени и сказала: все будет хорошо — и вот тогда Норт действительно прорвало. Она сидела перед десятком людей в комнате, в очередной раз умытая после истерики, с сухими волосами, в пахнущей чистотой одежде, как перед комиссией, которая должна была решить, какой должна была быть её последующая жизнь. Девушка в свитерке ненавязчиво присела рядом. Она смотрела на них, они смотрели на нее. Разноглазый сказал: — Меня зову Маркус, как зовут тебя? — и Норт была настолько без сил, что даже не смогла рассмеяться ему в лицо. Она скользнула глазами по лицам, все были чисто выбритые, чисто одетые, аккуратно стриженые. Глаза у девушки, которая сушила ей волосы, были голубые, как небо. — Мы знаем, как вас называли в этом заведении, но нам нужно твое настоящее имя, чтобы установить твою личность, — это звучало терпеливее некуда. Он добавил: — Пожалуйста. — Шпионский триллер, — громко прошептал кто-то из них, — и Норт наконец-то смогла сухо рассмеяться. Да, именно так, для нее это все со стороны и выглядело. — Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — спросила она так сдержанно, как только смогла, но сдержанно не получилось совсем. Они видели, как она кричит и отбивается, а теперь она снова строила из себя человека с достоинством. Надо же. Но лучше всего, скажите, что здесь происходит, и что вы собираетесь со мной делать. Разноглазый повёл плечом и все выложил. Это был бред. Полнейшей бред. Студенты? С кучей денег помогают тем, кому в жизни не повезло? Ха. Ха! Она так и сказала: ха! — и сложила руки на груди, мол, вы меня не обманете. Они в ответ смотрели по-разному, но «Маркус» казался почти расстроенным. Ну и пусть. Маркус. Маркус. Маркус. Она швырнула разряженный телефон на кровать. Жаль все-таки, что нельзя налить водки в хлопья. Она была готова сейчас жевать их сухими. Маркус. Маркус был лучше всех. Он оплачивал большинство таких вот «мероприятий», он помогал людям, он был человеком, который родился с деньгами и не понимал, как люди живут без них и в чем проблема просто поделиться, если деньги — это все, что нужно сейчас человеку, чтобы выжить. По крайней мере, для Норт это выглядело именно так. Она не могла влезть ему в голову, он не позволял, хотя она и пыталась. С Маркусом было тяжело. Она сидела тогда в той комнате, забитой пока что незнакомыми людьми, и слушала, что ей помогут. Ей найдут, где жить, ей помогут с работой, с психологической поддержкой, и она не обязана работать на них, но может помочь им волонтерить. Мозг кричал: секта. И она подумала: знаете что, а и пусть, пусть секта, чёрт с ней. Наплевать. Больше всего на свете ей хотелось сказать: я вам не верю, идите нахуй и оставьте себе попытки меня облагодетельствовать. Но мысль о том, чтобы опять вернуться домой, в квартиру, о которой знают, в которой её точно найдут, крепко держала её на грани истерики. Денег не было, возвращаться было некуда, она проглотила свою гордость и кивнула. Делайте со мной, что хотите. Маркус сделал ей новый ID. Женщина на фото смотрела прямо и не улыбалась, у неё были волосы до плеч. Это была старая фотка, и хоть убей, Норт не могла представить, где они её откопали. Разве не разумнее было сделать новую? Норт тогда крутанула протянутый ей пластиковый прямоугольник в пальцах и спрятала его в нагрудный карман, и подумала: людям не дают билеты в новую жизнь просто так. Это точно была секта. Норт даже обрадовалась: ситуация соответствовала её ожиданиям. Ничего хорошего её ждать не могло. Квартира была маленькая, рыбоглазый Саймон «показал ей окрестности», только что не открыл дверь и не сказал: «теперь ты будешь жить тут» — хотя она и была к этому готова. Она была готова к тому, что эти чистенькие студенты занимаются трафикингом, или толкают наркотики. Всю первую ночь в новой квартире она не спала, ожидая, что в дверь позвонят и все кончится так, как и должно кончиться: толпой людей, наркотой и оргией — или съёмками снафф-видео, что было бы даже более вероятно. Утром в дверь действительно позвонили — она была почти счастлива, что не ошиблась, хотя её и трясло, когда она потянулась к ручке. Норт, не глядя, открыла дверь и застыла на месте: на пороге стояла Хлоя, та светловолосая, которая сушила ей волосы и говорила, что все будет хорошо. Хлоя улыбнулась и сказала, что телефон у Норт был вне действия сети, и они немного переволновались, так что она пришла проверить, как всё, и поздравить с новосельем. Она кивнула на свёрток в руках — Хлоя принесла пирог. Они сидели на матраце: она в новой пижаме, Хлоя в строгом синем платье — и ели пирог одноразовыми вилками, которые Хлоя тоже принесла с собой. Если это все ещё была хитрая схема, то у них получилось: никого, кроме Хлои, в место, где она предположительно спала, Норт пускать не хотелось. — Твой телефон в порядке? — Да, я просто. Забыла его зарядить. Он лежал, нераспечатанный, в коробке. Она к нему даже не прикоснулась. — Тебе правда не стоит про него забывать. Мы волновались. Секта. — Вы — это Маркус? И ты? — Все, — Хлоя слегка улыбнулась, аккуратно облизывая вилку. — Я не совсем с ними, скорее помощь со стороны. — О. Это ничегошеньки Норт не говорило. — Ты сможешь прийти завтра? К нам? Норт не везли сюда с завязанными глазами, но вряд ли она смогла бы сейчас вспомнить, как ехать в ту квартиру. Она подумывала о том, чтобы втихую сбежать от всего этого, но все упирались в огромное и непреодолимое: у неё не было денег. Так что она кивнула: — Да, да, я приду. Она могла загнать телефон, наверное — сколько за него можно было бы выручить? — но она, как последняя идиотка, вместе с Хлоей выбросила грязную одноразовую посуду, отряхнула пижаму и потопала в прихожую. На пороге Хлоя протянулась к ней, как будто хотела поцеловать, но в последний момент становилась. — Прости, пожалуйста, — Хлоя улыбнулась чуть расстроено, но как-то обезоруживающе искренне, — привычка. Обязательно приходи, но если не сможешь, позвони. Хлоя достала из кармана — у её синего платья были карманы! — визитку и протянута ей. Норт пялилась тупо, не вполне разбирая скачущие буквы. — Хорошо. Перед тем, как переступить порог, Хлоя снова ей улыбнулась. Это было форменное сумасшествие — Норт села спиной к закрытой двери и замерла, ковыряя шов на штанах. Что ей было со всем этим делать? В спальне она достала коробку с телефоном и расковыряла ногтями защитную наклейку.***
— Не сбежала, — это было первым, что Саймон сказал ей, когда открыл дверь. Замечательно — подумала она. Так-то, пожалуй, надо было сбежать. — Пригласи девушку внутрь, — хмуро сказала она, и он посторонился. Она пришла, но пришла не просто так. За ночь — ещё одну, бессонную, она, впрочем, немного поспала днём, — Норт успела передумать многое. В том числе, насколько сильно ей не хочется ждать момента, когда за это все придётся расплачиваться. Она должна была инициировать разговор сама, если никто больше не хотел. Маркус — главный, значит, говорить она будет с Маркусом. Господи, какой идиоткой она была. Самое худшее: Маркус слушал. Все то, что она несла, когда поймала его в коридоре и смотрела снизу вверх, настолько распалившись, что даже не пыталась убрать мешающиеся волосы с лица. Он слушал, когда она начала кричать и размахивать руками, и он слушал, когда в её речи стало больше мата, чем обычных слов. Господи, сейчас она готова была умереть от стыда, так её коробило, когда она об этом вспоминала. Люди оглядывались, он реагировал на их взгляды успокаивающими жестами, говорящими: все в порядке, ситуация под контролем — это распаляло ее еще больше. Он смотрел, как будто искренне не понимал. Но теперь она знала, чего стоило искреннее непонимание в глазах хорошеньких мальчиков, с их кожей приятного оттенка и веснушками на носу. Ничего. Ничегошеньки. Она плохо помнила, что несла, но, судя по ощущениям, она сказала каждую вещь, за которую её стоило хотя бы ударить, но лучше было забрать у неё все, что ей дали, и сдать обратно в «Эдем». Маркус слушал, пока у неё не заболело горло, и она не остановилась, тяжело дыша. Это была одна из самых стыдных ситуаций, в которые она когда-либо попадала. Он спросил, не хочет ли она воды, и она разрыдалась. Ей нашли врачей — она зря так сильно грубила той милой девушке-гинекологу. Она привыкала. Не оглядываться на улице, не смотреть через плечо каждый раз, когда не удавалось с первого раза воткнуть ключи в замок на своей входной двери. Что это заняло для неё почти три года — у людей такое временами занимало и больше. Три года. Иногда она открывала глаза и не знала, где она проснулась и пару секунд лежала, парализованная, неспособная даже на ужас. Иногда ей казалось, что эти три года ей приснились. Иногда она просто не могла спать. Иногда она говорила себе: ничего не случилось, подумаешь. Она работала — волонтерила без выходных на этот дурацкий Иерихон, по вечерам ходила пить, уже не просто напивалась дома за закрытыми дверями, но собиралась и шла в паб, клала ладони на липкую стойку и пила. Пабы — это странные места, в них можно закорешиться с полицией. У неё не было причин пить — ей было, где жить, ей было, что есть, у неё была работа, у неё не было постоянного партнёра или партнерши, так что вероятность, что её в ближайшее время убьют, была невысока. Она иногда звонила Хлое. Хлоя была чудесной. Её спасли, ей нужно было с этим жить, и она не знала как. Она не превратилась за секунду в того идеального человека, который благодарен и счастлив, и цел, и в порядке, и радует своего благодетеля смущенной улыбкой. Она не была этим удобным человеком, которому после спасения больше ничего не требовалось — ни таблетки, чтобы уснуть, ни дистанция, ни возможность закатывать истерику людям, которые никак этого не заслужили. Но она должна была хотя бы хотеть стать этим человеком, так? Норт не знала, чего хотела. Иногда ей казалось, что хотеть в принципе было больше нечего. Она никогда не знала по-настоящему, чего они от неё ожидают и какой хотят видеть. Это выматывало. Хуже всего: Маркуса невозможно было ненавидеть. Она могла ворчать на Саймона, на Джоша, пассивно-агрессивно препираться с Рупертом, но Маркус… Он не понимал, что благодетельствует. Он смеялся, скривив нос, над мемами десятилетней давности и был самым прекрасным и самым ненормальным человеком, которого она встречала в своей жизни.