Trivia

      Подросток с мятными волосами, совсем ещё мальчишка, берёт ладони стоящего напротив такого же мальчишки в свои и дышит на них, так сильно, что кружится голова. Весна вовсе не кажется тёплой после жаркой Америки.       — Давай, показывай, — с улыбкой, но явно нехотя фыркает тот и выдирает руки. — Юнги-хён, ну не томи же!       Юнги, встряхивая ментоловой шевелюрой, с загадочной улыбкой тянется в карман джинсов. Это так по-американски. Достаёт несколько купюр: по одному доллару и по два. Парень с грязно-красными волосами завистливо охает и начинает перебирать бумажки, что ему протянули прямо в ладони.       — Смотри не порви, Хосок, мне за них голову оторвут, — с нескрываемой усмешкой буркнул Юнги, внутренне ликуя, что зажёг в младшем такую заинтересованность.       Мин Юнги день назад вернулся с родителями из поездки в Америку. Хосок дулся на него, помнится, с неделю, игнорировал звонки и жевал губу от злости и несправедливости, всё ожидая, когда ему позвонят снова, чтобы с наглостью ревнивой девицы вновь сбросить вызов. Теперь же, когда Мин вернулся, подзагорелый и раззадоренный отличным от Сеульского воздухом, Хосок будто и не слышал о конфликте. Лишь с назойливостью щенка прыгал вокруг, выпрашивая рассказы о загранице.       — Они и вправду настоящие? Я видел похожие на обёртках шоколадок в том магазинчике, — сощурил глаза Хосок, помахивая купюрами прямо перед лицом Юнги.       — Не веришь — не надо, — просто ответил Мин, забирая деньги. — Иди, покупай свои шоколадки.       — А я уже. Следственный эксперимент, так сказать, — Чон выудил из кармана шорт — прохладно в них, всё-таки — небольшую плиточку дешёвого шоколада в цветастой обёртке под стать долларовой купюре. — А ну-ка, — жестом Хосок потребовал американские деньги.       Юнги протянул другу бумажку и скептически стал наблюдать, как Чон пыжится над разложенными на какой-то ветхой грязной доске объектами эксперимента. Было не очень светло, что доставляло проблем, да и нормального стола у них не было.       Они находились в небольшом свалочном закутке. Да, перелезали через холодную сетку забора, чуть не повалив вывеску «Посторонним вход воспрещён!», петляли меж гор мусора и прочих отходов, что цеплялись за ноги и пачкали обувь. Это было их место, их маленький мир, заваленный тоннами ненужного старого барахла. Место, гораздо уютнее, чем родительский дом, и компания, гораздо более приятная, чем родители.       — Видимо, ты прав, — как-то обречённо вздохнул Хосок, протягивая купюры владельцу, а шоколадку снова запихивая в карман. — А сколько их у тебя всего?       Мин нахмурился, как бы вспоминая точную сумму.       — Так и не скажешь, у родителей тоже их много. Я стащил, что под руку попалось. В общем их сколько не смогу сказать, но у меня — четырнадцать, — гордо вскинув голову, хмыкнул Юнги под звонкий гогот Хосока.       — Ты как миллиардер говоришь! Четырнадцать, — передразнил Чон, состроив супер-серьёзную гримасу, от которой хохотал и он сам, и Юнги.       Хосок пнул жестяную банку из-под газировки — его любимый «Sprite» — что поржавела, а краска успела выцвести, кое-где стёрлась. Прочистив горло, юноша самодовольно заявил:       — Я, конечно, не такой богач как ты, но тоже насоберу четырнадцать, пусть и ненастоящих, долларов. Зато и шоколадка останется! Вот где у тебя шоколадка в твоих этих заморских бумажках?       — Я на эти мои заморские бумажки могу столько шоколадок накупить, — Мин присвистнул, похлопывая друга по плечу, — но попытайся.

***

— Что ты хотел мне показать? — скрестив руки на груди, пытливо поинтересовался Юнги у чересчур весёлого друга. Он скакал вокруг, напевая какую-то мелодию и задорно улыбаясь. Они пришли сюда вновь спустя неделю, потому что Хосока посадили на домашний арест. Что-то про успеваемость и ненужную дружбу с богатеньким заносчивым Мин Юнги. — Отец держал меня взаперти слишком долго, — загадочно протянул Чон, — а потому я исследовал нашу сокровищницу — кладовку. — И? — Смотри, что нашёл! — Хосок выдернул из того же кармана шорт карманный красный фонарик: ржавый и с потрескавшейся краской. — Удивительно, — поднял брови в поддельном изумлении Мин, скептично настроенный. То же самое, если пообещать ребёнку торт, а дать брокколи. — Ну же, смотри, я даже батарейки для него откопал. Этот старик работает до сих пор, вот, что удивительно! А ещё, — высунув язык, Чон попытался продавить кнопку, — он режимы меняет! Тускло, нормально, ярко, и мигает, Юнги-хён, посмотри, этот старикашка мигает! Юнги усмехнулся и выхватил из рук приятеля фонарик: — Дай сюда. Металлический корпус фонарика обжигал нежную кожу пальцев холодом и марал бледные ладони в рыжей ржавчине. На вид он действительно был старым, словно экспонатом в музее, который, по счастливой случайности, Хосок выкрал для себя и Юнги. — Отцовский? — подкидывая фонарик в руке, спросил Мин. Чон кивнул: — Наверняка. Случайным образом, взгляд Юнги зацепился за руки и ноги товарища. На бледных ногах Хосока красовались сине-фиолетовые цветы синяков и гематом, руки покрыты красными линиями от царапин и пунцовые отметины на щеках — следы пощёчин и борьбы. — Он снова тебя бил? Хосок закусил губу, почти до крови. Хотел закрыть свободные от одежды участки кожи чем угодно, но чтобы холодный взгляд карих Миновских глаз не касался его там, на местах личной боли. — Ты же взял этот фонарик без спроса? Тебе не стоило, Хосок, пожалуйста, хватит подвергать себя опасности. Он же сумасшедший, я не выдержу, если узнаю, что он своими выходками довёл тебя до больницы, — сдерживая слёзы, но не теряя твёрдости в голосе, произнёс Юнги. Чон молчал, потупив взгляд в землю. Если Юнги заплачет, то и он тоже. — Ты — моя надежда, Хосок, — Мин подошёл ближе и крепко обнял юношу. Вдохнул аромат мягких красных волос, зарылся в них носом и прикрыл глаза. Так было теплее и словно не здесь. Где-то в месте более счастливом и прекрасном. — Я — твоя надежда, — хрипло повторил Чон и обнял в ответ. От старшего пахло чем-то сладким и свежим, будто он окунулся в детство с головой. Хосок дал волю слезам, а Мин подхватил. Они стояли и плакали: один, потому что сильно любил, второй, потому что был счастлив быть любимым и любил в ответ. — Хён, — протяжно позвал Чон. — Хён, давай сбежим. Юнги немного отстранился, вглядываясь в черты любимого лица. На губах, закусанных до корочек крови, сияла улыбка. — Вот что у тебя есть? — с некой требовательностью спросил Хосок. Юнги начал шарить в карманах. Несколько купюр, сложенных в несколько раз, покоились на дне. — Четырнадцать долларов, — несмело приулыбнувшись, ответил Мин. — А у меня… — Чон залез в карман. — Чёрт, забыл купить ещё! — парень достал ту самую шоколадку. — Окей, Юнги-хён, у нас есть четырнадцать долларов, карманный фонарик и шоколадка. Этого хватит! — Я вижу, ты настроен решительно, — не удержавшись от смешка в кулак, улыбнулся Юнги, на что Хосок утвердительно кивнул. Мин снова сжал Чона в объятиях. Крепко, словно младший мог исчезнуть. Словно его разъярённый отец ворвётся в их убежище, разгромит всё и заберёт Хосока у Юнги навсегда. Навсегда. Какое страшное и одновременно до дрожи в коленях прекрасное слово. — Хорошо, Хосок. Хорошо, — Юнги поглаживает парня по волосам, утыкаясь носом в плечо. — Мы сбежим. Вместе. Обещаю.