Раскалённые.

Он вёдет рукой по хрупкой спине, задевая холодными подушечками пальцев её невероятно мягкую кожу. В воздухе пахнет её любимой корицей: сладко, но не тошнотворно. Целует в шею, задевая носом серёжку.  — А тебе больно? — пальцы шагают в каком-то размеренном ритме, словно чопорный англичанин, по линии её позвоночника. Женщина поднимает голову, смотрит как-то удивлённо, вскидывает бровь.  — Сейчас? Нет, мне приятно, — она легонько улыбается и прикусывает губу, чувствуя, что рука партнера уже добралась до поясницы.  — Вер, — зеленые глаза внимательно изучают любимое лицо, будто пытаются запомнить. Каждую чёрточку. Каждую родинку, каждую трещинку на губе. — Ну не строй из себя дуру. Когда ты видишь, — парень даже не ленится подняться и присесть на крохотной постели, разворачивая блондинку на спину и глядя в глаза. — тебе больно? Она в ответ улыбается.  — Максим, — Назарова подбивает простыню, накрываясь ею по грудь, а потом откидывается на подушку. — Ну, не то чтобы больно, неприятно — это точно. Знаешь, как будто тебя сразу миллионом иголок тыкают, — она упирает палец в его рёбра и делает пару движений. Раздаётся сдавленный смех, а потом Макс перехватывает её руку, прижимает к своей груди: раскалённый, как уголь. Вера ласково улыбается и разглядывает любовника. Ждёт, когда тот снова сморозит (какая ирония) что-нибудь невероятно идиотское. И Морозов не подводит.  — У тебя на кровати гораздо удобнее, знаешь, — Вера закатывает глаза и лишь наблюдает за этим смешным мальчиком. Максим расплывается в улыбке и, взяв краешек простыни, тянет вниз. Блондинка не сопротивляется, чувствуя, как холодный ветер задевает её нежную кожу. Парень опирается на свои руки и нависает над ней. Поцелуй, ещё поцелуй, и ещё поцелуй: шея, щеки, любимые суховатые губы. Назарова улыбается, пытается согреть руки, прикладывая ладони к его груди. Видения не ломают тело, не пробивают насквозь, и от этого невероятно хорошо. Отвечает на горячий поцелуй, чуть прикусив его поганый язык. Вера всегда так говорит, потому что шутки Максима в пятидесяти пяти процентах случаев доводят до драки. «Несносный мальчишка» — мелькает в голове, когда Морозов отрывается от губ и резко переходит на грудь, захватывая в плен правый сосок, чуть сжимая зубы, потом ловко орудуя языком. Историчка комкает между пальцев несчастную простыню и прогибает спину в дуге. Стонет. Тихо, хрипло, но с наслаждением. А Максим отрывается от её кожи, успев оставить ярко-красный засос на нежном полотне груди. — Ты спишь с ним? — парень задаёт вопрос агрессивно, пригвоздив своими ладонями её хрупкие запястья к матрасу. Назарова усмехается и смотрит на демонов, танцующих в его зелёных глазах. Кирилл давно в прошлом, потому что запретная, опасная связь с учеником привлекает в разы больше; по ночам хочется стонать, а не плакать от очередного непонятного повода для истерики от слегка нервного коллеги. Но вот позлить Максима — это же святое. Поэтому губы расплываются в сладкой, чуть злорадной улыбке.  — Спим? Нет, мы не спим. Только целуемся иногда, — Морозов шлепает её по бедру, зная, что завтра обязательно останется синяк: именно этого и добивается, а потом видит этих же демонов уже в её взгляде.  — Я люблю тебя, Вера, — парень разглядывает её, потом ведёт кончиком языка по щеке, отрывается, наваливается всем телом, не давая ей двинуться ни на секунду, — Дмитриевна. И хочу, чтоб ты перестала жаться с поваром по углам, — берет её за подбородок, чуть грубо, заставляет посмотреть на себя, — поняла? Про этого урода, — одно только воспоминание о Кирилле заставляет губу дёрнуться. И он не успевает договорить.  — Это моя работа, Максим, — Назарова выбивается из-под него, прикусывает указательный палец, потом чуть сжимается. Она научилась контролировать свои видения, по крайней мере, с ним, поэтому с удовольствием обнимает его и ногами, и руками. — А Воронцов… — блондинка прикусывает губу, — забудь о нём. Ты же видишь, что я, — Вера разглядывает его лицо, — лежу в твоей постели, а не в его. М? — бровь изгибается: женщина в некотором возмущении. Максим улыбается, кивает, потому что это правда. Её худое горячее тело сейчас под ним, в его власти. Сладкое ощущение. Волшебное. С Верой парень иногда чувствует себя похожим на отца: жуткий собственник. Морозов снова пускается в лихорадку поцелуев, охватывая каждую клеточку её кожи, а Назаровой остаётся лишь тихонько постанывать, в который раз позволяя ученику делать с собой всё, что придёт в его сумасшедшую голову. Парень овладевает ей, подбивая горячие тела под один и тот же ритм, ловя хрипы, разрывающие гортань. Макс целует страстно и требовательно, Вера — нежно и ласково. Их губы, впрочем, как и тела, бьются в неповторимом танце, переплетаясь друг с другом, сливаясь воедино. Его пальцы путаются в длинной золотой копне, нервы издают невероятно яркий импульс. Назарова больше не может, срывается на крик и обессилено падает. Макс, впрочем, делает то же самое.  — Максим, ну черт, когда ты вместо резиновых перчаток станешь приносить какие-нибудь более полезные резиновые изделия, а? — Вера возмущённо вздыхает, — А соседи твои где, кстати? Парень машет рукой.  — Где-где? Личную жизнь налаживают. Назарова усмехается.  — Понятно. Андрей с Дашей, а Рома — с холодильником. Максим смеётся. Через полчаса она кое-как одевается и проклинает себя снова и снова. Уже в дверях оборачивается и смотрит на Морозова.  — Ты же ещё придёшь? Блондинка легонько улыбается. Ей стыдно. Но Назарова кивает. Потом уходит, хлопнув дверью. Ночь за окном пылает чернотой.