***
— Ойкава, заебал киснуть, давай нормально пей, итак тоска смертная с этой сессией! — гневно размахивая стаканом с чем-то более крепким, чем дешевое пиво из супермаркета, восклицает Ханамаки. Тоору в задумчивости кусает губу, к стакану не притрагивается и вообще молчит. Странно. — Мусоркава, будешь нагнетать, я тебе лицо сломаю, — склонившись к самому уху ничего не подозревающего короля, рычит Ива, и Ойкава подскакивает на месте, нервно сглатывая. — Понял-понял. И, с непонятной, искусственной улыбкой тянется к стакану. А, порядком напившись, начинает говорить. И, как назло, двое троллей заводят разговор о представительницах прекрасного пола. — Да мне самому иногда кажется, что Мусоркава пидор, — пожимая плечами, изрекает Иваизуми, безапелляционно глядя в глаза ошалевшему Ойкаве. Ага, то есть он сам натурал и его имеет из-за того, что Тоору на девчонку смахивает? Что за бред? — Мне хватает секса, — парирует юноша, заставляя троих друзей подавиться своими напитками (ведь все трое знают, что никуда, кроме магазина и универа, Ойкава в одиночку не ходит. Продавщицы? Бред), а Иваизуми пристально вглядывается в красивое лицо и заливается краской. Неужели?.. — С ебучим уником, а вы о чем подумали? — пряча едкую ухмылку за краями***
— Привет, крошка, — начинает Тоору, подсаживаясь к миловидной дамочке в кафе напротив университета Ханамаки и Матсукавы. — Могу ли я скрасить твоё одиночество? — и двусмысленно играет бровями, заставляя троих друзей, сидящих за столиком у окна, закатить глаза. Вот что-что, а подкатывать он не умеет. — Скажи честно, ты на меня поспорил? — метнув мимолётный взгляд на три пары глаз с другого конца зала, тихо спрашивает девушка, всем телом придвигаясь к мускулистому юноше. Ойкава осекается и чешет затылок, не зная, что и ответить. Не хочется ударить в грязь лицом. Особенно перед Ива-чаном. — Не бойся, если спор состоит в том, чтобы переспать, я не против, — и брови Тоору ползут вверх, грозясь слиться с волосами. — Э…? — все, что получается выдавить из себя, и девушка заливисто смеётся, совершенно очаровательно прикрывая рот ладошкой. — Куда вся прыть подевалась? Мне больше нравилась твоя Дон-Жуанская сторона, — приглушённо хихикает девушка, а после невинно улыбается и хлопает глазами, заставляя что-то в душе по-видимому-не-совсем-гомосексуального-Ойкавы с громким звуком ухнуть вниз. — Девчонки-официантки здесь мои подруги, и я тоже поспорила с ними, — тихо проговаривает, не отрывая взгляда от привлекательного лица. — Как так вышло? — неслабо удивившись складывающимся обстоятельствам, спрашивает Тоору. Расслабляется и садится удобнее, положив руку на спинку диванчика прямо за юницей. Та хитро косится на молодого человека и с улыбкой делает заказ. — Да напились, и эти курочки начали твердить мне, что я настолько стеснительная, что мужика не закадрю и вообще девственница. А язык мой — враг мой, вот и ляпнула, — смущенно улыбаясь и хихикая, девушка краснеет, что кажется Тоору ну совсем уж очаровательным. — Но ты, как я понимаю, преодолела своё стеснение? — Ох… Знал бы ты, с каким трудом я решилась ответить тебе, — прикрывая глаза смеётся девчонка, и Ойкава улыбается в ответ, вспоминая бегающий взгляд, пунцовые щеки и слегка подрагивающие ручки. — Окумура Хоши, — представляется, протягивая аккуратную, женскую ручку вперёд. — Ойкава Тоору, — окончательно расслабившись и чувствуя себя в своей тарелке, юноша обворожительно, соблазнительно улыбается и галантно касается хрупкой ладошки, поднося её ко своим губам. Всем телом наклоняется ближе к лицу юницы и чувственно прижимается розовыми, горячими устами к вмиг похолодевшей ладони. Пронзительно смотрит в ясные, светлые глаза и шепчет: — Дашь свой номерок?***
— Рыбка на крючке, — победоносно улыбается Тоору и показывает номер, с аккуратным сердечком записанный как: «Милашка Хоши» своим друзьям. — Ну и попиздеть же вы, — раздраженно замечает Иваизуми, слишком резко схватив полупустую чашку кофе. — Надо же было развести её, Ива-чан. Ничего ты не понимаешь, — показывая нахохлившемуся другу язык, проговаривает юноша, решая скрыть тот факт, что они болтали ни о чем ради того, чтобы слишком быстрое согласие девушки не выглядело странным. Признаться, эта девушка понравилась Ойкаве. Большие медово-карие глаза, длинные каштановые волосы и милая улыбка, но не это в ней цепляет. Пускай, девчушка очень скромная, и смущать её довольно весело, но с ней на удивление легко и интересно. Возможно, не будь сердце Ойкавы занято, эта юница поселилась бы там, и поселилась бы надолго. Вечером молодой человек на удивление оживлённо, а слабую улыбку в разгар учебной недели можно считать оживленностью, собирается в клуб, куда его позвала Окумура. С ней приятно иметь дело. Без ухаживаний, единственное, о чем она попросила, так это заплатить за выпивку, потому что сама на мели. Легкий спор и немыслимое удовлетворение от вида поникшего Иваизуми правда не могут не радовать. Ну, и приятное дополнение в виде ночи с миленькой девчонкой. — Я ушёл, Ива-чан! Приду поздно и не один, будь паинькой, не мешайся под ногами! — на свой обычный манер кричит Ойкава и закрывает за собой дверь, оставляя совсем уж раскисшего Хаджиме одного. «Иваизуми-кун, могу я сегодня прийти?» — сообщение от девушки только сильнее раздражает, и юноша цыкает, печатая короткое «нет» в ответ. Этот Ойкава… Если бы он не пил, Иваизуми бы не обратил на него внимания в таком плане, никогда бы не почувствовал вкус его губ и нежность скрытой под одеждой кожи… Он бы не влюбился. Хотя, кому уж врать, Хаджиме давно питает не совсем нормальные «дружеские» чувства к этой куче мусора, — если тайную, нежную улыбку, ускоренное сердцебиение, когда он рядом, противное чувство, когда Ойкава все же решается сходить прогуляться с одной из надоедливых фанаток можно считать нормальными, тогда, пожалуй, все в порядке, — но все совсем не в порядке, прямо сейчас на сердце скребут кошки. По идее, хочется взять этого придурка за шкирку, вдавить в матрац и целовать, гладить и любить, но этот самый придурок сейчас на пути к сексу с девчонкой, отдаленно похожей на него самого, и Иваизуми совсем не прикольно. Матсукава и Ханамаки, наверняка, спят, ну или никуда не собираются, так что тяжелый вздох разносится по пустой квартире и юноша поднимается, хватая бумажник и планируя провести остаток вечера в гордом, пьяном одиночестве.***
— Ты красавчик, Ойкава, в курсе? — уже порядком выпившая Хоши ластится к постоянно улыбающемуся Тоору, пальчиками оглаживает кремовую рубашку, чувствует под тканью мышцы и почти мурлычет. — А ты как думаешь? — приобнимая юницу за талию, Ойкава склоняется к тонкой шее и горячо выдыхает на неё. Окумура шумно дышит в ухо, когда горячие губы касаются чувствительной кожи. — Не хочешь уехать отсюда, наконец? — Не будь это спором, я бы всерьёз могла в тебя втюриться, — с некоей печалью подмечает девушка и отстраняется от сконфуженного парня. После слабо улыбается и хватает его за руку, утягивая в сторону выхода.***
На часах почти три. Спать хочется ужасно, но Иваизуми продолжает вливать в себя алкоголь и дожидается Тоору. Зачем? Он и сам не знает. Знает же, что он определенно вернётся не один, и чем будет заниматься. Знает, как будет себя чувствовать, но все равно ждёт. Такие они, непредсказуемые, влюблённые парни. Которые до сих пор доказывают себе, что «не такие». Дверь со скрипом открывается, пропуская внутрь парочку, что шумно хихикает и целуется, кое-как скидывает обувь, верхнюю одежду и направляется в комнату Ойкавы. Иваизуми сидит за закрытой дверью своей комнаты и слушает тихий шёпот, накрепко сжав кулаки. Зачем ты до сих пор сидишь? Хоши податливая. Она извивается змеей, негромко стонет и смотрит так пошло, что возбуждаешься невольно ещё сильнее. Но Ойкава старается не смотреть на девушку, делает все умело, на автомате. Подсознательно юноша чувствует, что в этой квартире сейчас никто не спит. Почему-то на душе очень больно и неприятно. Зачем он согласился? Хаджиме до боли закусывает губу, когда слышит характерные звуки и стоны, смешавшиеся воедино и льющиеся из-за стены. Ойкава стонет лучше. Юноша мотает головой и выгоняет из мыслей пьяное тело, что обычно каждый раз само ластилось и ложилось под него. А сейчас же это самое тело имеет какую-то девушку за стенкой, пока Иваизуми тут, напивается в одиночестве и до скрежета зубов хочет вмазать по смазливой роже. Взять бы сейчас, выкинуть эту девку и заняться Ойкавой самостоятельно. Нет. Нельзя. — Боже, это было охуенно, — шепчет Хоши на ухо Тоору и шумно дышит, переводя дыхание после бурного секса. Ойкава тихо усмехается и ничего не отвечает, пустым взглядом смотря в потолок. Это все не то. Ему нужно совсем не это. — Можешь остаться до утра, — мягко целуя девушку, проговаривает Ойкава и прижимает голое тело к себе, чтобы удобнее было спать на кровати для одного. — Хотя, тут и осталась пара часов, до утра этого. «Приятнее, когда Иваизуми меня обнимает.» — Доброе утро, Ойкава, — тихо проговаривает девушка, сонно улыбается и игриво целует просыпающегося парня в щеку, — Ты же не будешь против, если я тебя щёлкну? Ну, для убедительности, — когда взгляд Тоору становится более ясным и он зевает, потягиваясь и разминая затёкшие мышцы, спрашивает Окумура. — А?..Точно же. Хорошо, фоткай, — и падает на подушку, прикрывая глаза. Юница мягко смеётся и достаёт телефон. — Вот есть же такие красавцы на свете белом. Почему ты до сих пор свободен? — закончив с фотографированием, спрашивает Хоши, заглядывая в сонное лицо. — Да, я красавчик. А все красавчики либо заняты, либо не нагулялись, либо геи, — пожимает плечами и улыбается, усаживаясь на постели и ероша спутанные волосы. Окумура поднимается следом и оголенной грудью прижимается к широкой спине, горячо дышит в ухо и улыбается. — Ты ещё не нагулялся, так выходит? — Я где-то между вторым и третьим, — со смешком отвечает и поднимается, выпутываясь из цепких ручек девушки. — Душ в конце коридора, чистое полотенце на столе, — натянув домашние штаны, юноша пальцем указывает на стопку полотенец на рабочем столе маленькой комнатушки и выходит из неё, оставляя ошарашенную Хоши наедине с самой собой.***
Голова Хаджиме раскалывается не то, что напополам, а крошится вдребезги, когда больное сознание из объятий Морфея вырывает сработавший под самым ухом будильник. Черт, ещё же и на пары. Если бы парню предложили выбрать: умереть прямо сейчас или закрыть сессию на одни пятерки автоматом, он выбрал бы первое, настолько хреново ему в данный момент. Изо рта несёт кошачьими испражнениями, голова превратилась в лампочку и вот-вот лопнет, а любой внешний раздражитель хочется убить из двустволки, которой, к большому сожалению, Иваизуми, нет. Еле как найдя шорты, с закрытыми глазами парень покидает свою***
— С этими подкатами я только сильнее утомился, — ноет Ойкава, стоит дружному квартету, подобно традиции, субботним вечером собраться у Хаджиме и Тоору. — А нечего депрессняки ловить! Давайте нахерачимся, парни! — торжественно произносит Ханамаки, и в воздухе встречаются четыре руки с зажатыми в них, наполненными до краев, стаканами. Ойкава проиграл желание. — Ребят, может, не надо? — нервно посмеиваясь, Ойкава косится на вывеску тату-салона, куда Ханамаки и Матсукава***
— Какая… интересная татуировка, — мурлычет какая-то девушка, присаживаясь к Ойкаве в студенческой столовке. Юноша хмурится и сдавленно мычит, недовольный тем, что Ива-чану пришлось на недельку уехать домой, и все обязанности по дому наваливаются на нежные, не приспособленные к домашней работе совершенно, плечи. — Можно? — Не для тебя сделана, свали и не отсвечивай, — огрызается юноша, и девчонка обиженно пыхтит, подскакивая с места, где по обычаю сидел Хаджиме. Эй, где же дружелюбный Ойкава? — Иваизуми, тебе точно понравится тату, которое мы выбрали, — в трубку противно хихикает Матсукава, пока брюнет устало потирает висок и прикрывает глаза. — Почему мне нельзя отдыхать от этого идиота вечно? — этот вопрос повисает в воздухе, потому что по ту сторону линии давным давно раздаются короткие гудки. Пожалуй… отдыхать вечно от него он… не сможет.***
Без Ива-чана тоскливо. Дома тишина, весь бардак, накопленный королем, остаётся по приходу с университета, и не исчезает даже утром. И, представьте себе, на следующий день никуда не пропадает, лишь увеличивается в размерах; точно так же, как и количество сломанных костей на теле Ойкавы, когда Иваизуми вернётся. В четверг его не ждёт что-нибудь горячее и вкусненькое, что по обычаю варганил Хаджиме, от нечего делать. Даже ночи без него становятся холоднее, уют покидает это место, и Ойкаве становится ну совсем тоскливо. Ощущение, будто он уехал навечно, не правда ли? — Блять, что это за хуйня, Мусоркава? — громкий голос вырывает Тоору из крепких объятий сна на кухонном столе. Он подскакивает на месте, выливает на себя остывший кофе и бесшумно матерится. Вымотан. Уснул. Студент. — Ну… Просто пары, сам знаешь… — оправдываясь, словно сын перед отцом, Ойкава виновато чешет затылок и игнорирует ползущие по стройным, оголенным ногам молочные капли. Да, он пьёт молоко с кофе. И да, сейчас ему страшно настолько, что позорная влажность и нахождение в одних трусах и рубашке по сравнению с величиной зрачка Тоору — ничто, просто пыль. — Я ведь умудрялся прибираться и не захламлять хату настолько, дерьма кусок, — раздраженно-обреченно вздохнув, Иваизуми кидает на стол пакет с, по-видимому, едой, и устало стягивает куртку. Ойкава не двигается с места. Ловит каждое движение и понимает, что… скучал. Лишенное в последние дни сна сознание слишком легко принимает тот факт, что на теле до сих пор ни одного синяка, и затылок болезненно не саднит. Наоборот, по сердцу разливается странное спокойствие и умиротворение от мирного поведения раздражённого Хаджиме. Хочется спать. — Чего вылупился? А это у тебя что? — чувствуя пристальный взгляд, мурашки легким галопом пробегаются по спине, и Хаджиме рявкает, разворачиваясь на пятках. Из-за воротника рубашки что-то виднеется. — А, это? — тушуется Тоору, пытаясь перевести тему или хотя бы прикрыть то, что брюнет, судя по всему, желает увидеть. — Ничего, тебе просто показалось, Ива-чан! — Да кому ты пиздишь, — недовольно цыкая, более бодрый Хаджиме в два шага оказывается прямо перед лицом сонного, вымотанного в край Тоору и с силой оттягивает воротник. Хруст. Одинокая пуговка звонко стучит о деревянные полы квартиры. Над ключицей Ойкавы, на матовой, молочной коже немного неаккуратно выведено два слова: «KISS HERE» Иваизуми сглатывает. Грудь Тоору нервно вздымается, сердце бьется невыносимо быстро, и юноша, кажется, сейчас заплачет. Но в ту же секунду забывает обо всем и цепенеет под прожигающим, темным и внимательным взглядом. Хаджиме пристально всматривается в лицо напротив и крутит в голове одну-единственную мысль: «Как можно выглядеть настолько по-блядски, и при этом сохранять невинное выражение лица?» — Сам выбирал? — Н-нет, Маки-чан. — Для прошмандовки твоей постарался? — Её зовут Хоши, но…! — Меня не волнует. Ты пролил кофе, нужно переодеться, — и резко хватает чужое запястье, ураганом срываясь в ванную комнату. Чертов Такахиро. Они обо всем давно догадались. Глупый Иваизуми. Ойкава не понимает, что происходит. Сонное сознание отказывается понимать и принимать те чувства, что нёс в себе потемневший взгляд Иваизуми, мозг не способен поспевать за шустрым юношей, а кожа никак не принимает горячей и сильной хватки на запястье. Глаза расширяются в испуге, когда маленькая дверь ванной комнаты хлопает за его спиной и он оказывается впечатанным в неё же. Горячее дыхание прямо в губы, прикрытые веки и сильные руки, что крепко держат отвороты воротника. Холодный пот проступает на лбу, в горле пересыхает, а пролитый кофе внезапно начинает морозить нежную кожу. Почему так жарко, Ива-чан? — Чтобы я в этой квартире никаких девок больше не видел, — тихо рычит Хаджиме, этот рык пробирает до костей, пускает электрические импульсы по крови и заставляет крупно дрожать. Словно загнанный зверёк, Ойкава должен чувствовать страх, но… Возбуждение накрывает с головой, Тоору не видит ничего, кроме чёрных глаз, застланных густым, вязким туманом. Тонкие губы с жаром впиваются в чужие уста требовательным, властным поцелуем. В голове одна за другой всплывают картинки пьяного секса, и коленки предательски дрожат. Ойкава не может удержать равновесия и медленно скатывается вниз. Кажется, ещё чуть чуть, и он упадёт, но сильная рука ловко подхватывает обессилевшее тело и накрепко прижимает к себе. Иваизуми горячий. А Ойкава… — Эту хрень с тебя нужно снять, — почти шепотом произносит Хаджиме, отстраняясь от Тоору. Пальцами касается пуговиц, раздраженно цыкает, когда подрагивающие руки не справляются с ними и рвёт рубашку. Пуговицы стучат по полу, а Ойкаве кажется, что он в фильме. В главной роли страстной, бурной и горячей постельной сцены. В его собственной, с сильными руками, колючими волосами, что так приятно перебирать, и слегка грубоватой кожей, которую до сноса крыши нравится целовать. Рубашка, точнее то, что от неё осталось, летит куда-то в сторону, а на тонкой бледной шее, прямо над временной татуировкой, одна за другой появляются фиолетовые метки. Даже уплывающим сознанием Тоору понимает, что выглядеть будет… жутко. Но Хаджиме, определенно, в кайф. Значит, все в порядке. — Ива-чан, я… — Все помнил, да? — перебивая Ойкаву, спрашивает Иваизуми, и Тоору стыдливо кивает головой, повисает на чужой шее и прикрывает глаза. — Какой ты тяжёлый, твою мать, — со старческим кряхтением подхватывая молодого человека на руки и покидая ванную комнату, Хаджиме вразвалку ковыляет до комнаты Ойкавы, поддерживая последнего за задницу, крепко и уверенно сжимает мягкие ягодицы и с ухмылкой ловит тихие, прерывистые вздохи. С размаху роняет юношу на кровать и нависает сверху, разглядывая раскрасневшееся не от алкоголя лицо. — Прости, что не сказал сразу, я думал, что ты сбежишь… — тихо начинает король, и Ива усмехается. — Так бы вечно и молчал? — Я думаю, Маки-чан рано или поздно что-нибудь, да придумал, — коротко усмехаясь, Ойкава тянет руки навстречу Хаджиме и, приложив некоторые усилия, заваливает последнего рядом с собой. — Я уже давно люблю тебя, Ива-чан. — Спи, Мусоркава, — счастливая улыбка Тоору тонет в подушке, потому что он отчетливо слышит, как сильно колотится сердце Иваизуми. И, пускай, не видит этого, но точно уверен в цвете любимого лица в данный момент. — Как тут уснёшь? — отрывисто выдохнув, шепчет Тоору, придвигаясь чуть ближе к Иваизуми и ощущая горячую плоть сквозь ткань джинс. Сам Хаджиме глубоко, шумно дышит, чувствуя, как призывно Ойкава трется о его пах. Посильнее стискивает зубы и за плечо отстраняет, будто кота от валерьянки, юношу от своего тела. Негромкое недовольное мычание разрывает пространство комнаты. — Почему?! — как маленький, недовольный ребёнок, которого оставили без конфеты, восклицает Ойкава и заваливается на чужую грудь. — Меня не было неделю, а секса у нас не было и того дольше, — медленно, четко, с расстановкой начинает Иваизуми, аккуратно спихивая вмиг потяжелевшую тушу с себя: не натворить бы ненароком чего, — тем более, ты не спал толком. Если я сейчас тебя возьму, вряд ли ты разогнёшься в ближайшее время, — в конце своей мини-лекции Иваизуми хмыкает, улавливая обиженное, но понимающее выражение лица Ойкавы, и не удерживает порыва нежности, стремительно приближаясь к чужому лицу. Мягко касается бледной щеки и оставляет невесомый поцелуй на искусанных, припухших губах. Реакция Ойкавы стоит того, чтобы опуститься до телячьих нежностей. Он весь стремительно краснеет, с головы до ног буквально, и чуть ли не с девчачьим визгом прячет лицо в подушке. Не ожидал. Определенно, он этого совсем не ожидал. — Выспишься, и я отыграюсь за весь этот срач, что ты тут устроил, — томно прошептав угрозу на ухо к распластавшемуся по постели Тоору, Ива не сдерживает смешка и поднимается с кровати. — Убийца романтики! — вскрикивает Ойкава, и в лицо юноше летит ты самая подушка. Хаджиме с мягким смехом ловит её одной рукой и отправляет обратно. — Спи. Я не шучу, — и выключает свет, оставляя возбужденного, смущенного, уставшего, но до идиотизма счастливого Ойкаву одного. «Ива-чан заботится обо мне» — с такой мыслью он проваливается в сон, пока Иваизуми неспешно ковыляет в сторону ванной. — Обалдеть, — тянет юноша, разглядывая покрасневшее лицо в зеркале. После опускает взгляд вниз и закусывает губу, скрывая улыбку. — И это при спящем за стенкой Мусоркавой. Дожил, блять, — и с коротким вздохом опирается о бортик ванной, расстёгивая ремень.