Никто, кроме тебя

Джон даже не сразу понял, что Дэни отстала от них, и вообще огляделся только тогда, когда стало ясно, что погони больше нет. Джорах едва держался в седле, тяжело дышал. Когда Джон окликнул его, решив, что они могут передохнуть, тот прохрипел еле слышно: — Дейнерис. Она повернула назад. — Черт побери, — выругался Джон и спрыгнул на землю. — Она, видно, решила отвлечь погоню на себя, потому что позади-то никого нет. Думаю, мы можем передохнуть. Он завел лошадей в густые заросли на обочине дороги и помог Джораху спешиться. Руки Джона при этом вымазались в чем-то липком. — Да ты ранен! — Ерунда. — ответил Джорах. — Пуля распорола бедро, царапина. Дейнерис. Если с ней что-то случилось… Джон вздохнул. По правде говоря, они заранее обсудили такой вариант: если произойдет что-то непредвиденное или их будут нагонять, она отстанет, чтобы отвлечь преследователей — ведь ей они ничего не сделают… Сейчас Джон в этом сильно сомневался, но рассказывать об этом Джо не было смысла. — С ней все будет хорошо, поверь мне, — сказал он, доставая флягу с водой из седельной сумки. — Вот, тебе надо пить. И надо что-то сделать с твоей раной. Джорах жадно напился, а потом, вернув флягу, спросил: — Куда мы направимся? Как только рассветет, они пустят по следу собак. — Мы должны по дороге добраться до моста через Красный зубец, а потом спуститься к воде и поехать по реке, но только… — Не на север, а на юг, — закончил за него Джорах. Джону стало не по себе. Неужели их план был так очевиден? — Правильное решение, Джон. — Джорах успокоил его. — Я знаю, куда мы едем только потому, что ты — чужак в наших краях, а значит весь план состряпала мисс Дэни. Не будем медлить. Помоги мне влезть снова на лошадь. — Но твоя рана… — Я зажму ее кулаком, в такой темноте нам все равно ничего не сделать и чем быстрее мы доберемся до места, тем лучше. Они снова влезли на лошадей. Тяжкой была эта поездка. Джорах, хоть и храбрился, а все-таки с трудом держался на лошади из-за цепей. Когда они поехали по мелководью, стало чуть легче, потому что из-за тяжелых туч выполз тоненький серп месяца. В его неверном свете, Джон пытался разглядеть раздвоенное молнией дерево, которое за два дня до этого ему показывала Дэни. И наконец оно выплыло из речного тумана прямо на них. Теперь, ночью, оно показалось Джону еще более огромным, чем днем, и словно предвещавшим что-то недоброе. Не время для суеверий, — сказал Джон сам себе. Они немного передохнули под узловатыми ветвями дерева, спускавшимися к самой воде. Джорах почти не разговаривал, и было понятно, что дело худо, и если они не доберутся до места за ближайший час, ему придется несладко. На счастье, все обошлось. Джон видел в свете луны, как лицо Джораха кривится от боли, но все же кое-как он умудрялся править своей лошадью. — Теперь я и вправду вижу, что ты знаешь то место, куда мы едем, — сказал Джон, когда в очередной раз Джорах повернул в нужную сторону раньше, чем Джон успел сообразить. Они проехали немного по заросшей и явно малоезжей дороге, а потом и вовсе свернули на едва заметную тропку. Джону даже пришлось слезть с лошади и вести ее в поводу. Но когда на восточной стороне неба засеребрились предрассветные сумерки, они добрались. Это была заброшенная сушильня, оставшаяся еще с тех времен, когда хлопковые коробочки обрабатывали вручную. Она стояла как раз на другом конце озера, где Джорах и Джон разговаривали в день свадьбы Дейенерис. Эта земля тоже принадлежала Таргариенам, и когда-то сушильню использовали вовсю, рядом стояли бараки рабов, весовой сарай и колодец. Но это место оставили, бараки разобрали, перевезли скарб и рабов на другие плантации, потому что именно здесь когда-то погиб Рейгар Таргариен. Дейенерис как-то мельком рассказала Джону эту давнюю историю — так, словно бы сама знала ее не вполне верно. Вроде бы, Рейгара убил один из негров — огромный молотобоец размозжил ему грудь с одного могучего удара. Но как это случилось и почему этот негр покусился на хозяина, который, как всем было известно, был добр к своим рабам, Джон так и не узнал. Само здание сушильни, хотя и обветшало, сохранилось достаточно, чтобы тут можно было укрыться и спрятать лошадей. Одно было плохо — Джорах, едва они подъехали к черневшему в сумерках зданию, просто свалился с лошади и потерял сознание. Джону не без труда удалось затащить его внутрь, засветить заранее спрятанный тут керосиновый фонарь и уложить на приготовленное ложе. При свете фонаря, Джон оглядел рану. Она почти перестала кровоточить, но все-таки, хотя Джон и сам уже почти падал от усталости, он промыл и перевязал ее. Как права была Дэни, когда настояла на том, чтобы заранее привезти в это убежище все необходимое на такой случай — сам Джон и думать не хотел о подобном развитии событий. Уже совсем рассвело, когда, шатаясь от звона в голове, Джон завел внутрь лошадей, принес им воды и упал на свой травяной тюфяк совершенно без сил. *** Эйгон умер через двадцать минут после того, как его занесли в дом и уложили на диван в библиотеке. Дэни все это время держала его за руку, хотя доктор Пицель пытался отослать ее. Едва осмотрев рану Эйга, он печально покачал головой: — Надежды нет, миссис Таргариен, пробито легкое, осталось несколько минут, не больше… Это же сказал и доктор Квиберн, который лечил только рабов в имении Джоффри, и в обычное время заходил в дом только по черной лестнице. Но сейчас Пицель поздоровался с ним за руку, как с коллегой, потому что в такое время нет места сословной спеси. Когда дыхание слетело с посиневших губ Эйга в последний раз, Дэни отпустила его руку, поцеловала стремительно холодеющие губы и пошла наверх, в ту комнату, где оставила свой бальный наряд. Дом, совсем недавно гремевший шумным праздником, в одно мгновение затих, затаился, потемнел. Слуги с вытянутыми лицами шмыгали по углам комнат и гасили свечи в канделябрах, гости разбрелись по комнатам, даже несмотря на то, что из-за слишком большого количества приглашенных, всем пришлось тесниться по несколько человек, так что некоторым даже присесть оказывалось негде. Когда Дэни вошла в свою комнату, ей навстречу бросились сразу две сестры Мерривезер, Джейн Вестерлинг и юный Олли Флорент не весть каким образом оказавшийся один в дамском обществе. — Что там? — спросила Джейн. Дэни не ответила, только открыла рот, но слова не шли, и она вдруг просто опустилась на пол и расплакалась. — Ох, бедняжка, — Мэри Мерривезер погладила ее по голове. — Олли, принеси ей воды, да побыстрее. А ты Джейн достань-ка из своего сундука нюхательную соль, чего доброго она еще потеряет сознание. — Дэни, ты вся в крови, — ужаснулась Ли Мерривезер. — Ты ранена? — Не будь дурой, — шикнула на нее старшая сестра, — доктора не отпустили бы ее. Это кровь Эйга… — Я не ранена, — произнесла Дэни сквозь рыдания, — тут где-то было мое платье, мне надо переодеться. Девочки быстро нашли ее бальный наряд, но едва Дэни взглянула на него, рыдания снова начали ее душить — так неуместно и даже жестоко теперь выглядели блестящие нити в подоле и цветы на лифе. Мэри, как самая сообразительная, поняла в чем дело. — Джейн, милочка, — скомандовала она, — иди и найди кого-нибудь из горничных. Желательно, чтобы это была миленькая девушка с тонкой талией. — Зачем? — спросила озадаченная Джейн. — Пусть принесет Дэни свое лучшее шерстяное платье, конечно же. Мы возместим ей расходы. Дэни выпила принесенную Олли воду и вытерла слезы. Голова ее гудела, словно колокол, а едва она закрывала глаза — видела лицо умирающего Эйгона, не искривленное и страдающее, а словно бы обиженное. Когда принесли платье, и она, наконец, сняла с себя окровавленную рубаху и штаны, Джейн спросила. — Где ты была в таком виде? И только тут Дэни вспомнила о беглецах, про которых она ничего не знала, даже того, не поймали ли их в тот же момент, когда она, услышав крик Эйгона, повернула назад. — Не спрашивай, — ответила она Джейн. *** Проснулся Джон от того, что услышал стук и звон — оказалось, что это Джорах сбивает со своих рук и ног опостылевшие цепи. Джон поднялся, чувствуя, как занемело все тело от вчерашних приключений, и вышел во двор. Солнце светило так ярко, что слепило глаза. Джо трудился у почерневшей от дождей некрашеной стены сушильни. Какая-то птица заливалась щелканьем и стрекотаньем в ветвях огромного платана, раскинувшего над ними свои ветви. Джон зачерпнул воды из колоды и плеснул себе в лицо — она оказалась такой холодной, что он охнул от неожиданности и рассмеялся. Потом вернулся к Джораху, который уже освободил себе ноги. — Давай я помогу тебе с руками, Джо. Джорах кивнул, положил руку на деревянную колоду, протянул Джону топорик. — Бей сюда посильнее, прямо в клепку — это самое слабое место. Да только приметься сначала хорошенько, не оттяпай мне руку. Джон снова рассмеялся. Он понимал, конечно, что радость его неуместна — хотя они и удачно скрылись от погони, опасность все еще им угрожает. Да и что произошло с Дейенерис, пока неизвестно. Но все-таки он не мог сдержать себя — это утро, птица, холодная вода, Джо, который сбивает оковы — все заставляло его улыбаться. Он взял топор, примерился и с одного удара разбил кандалы. — Да ты мастер сбивать оковы, — улыбнулся Джо. Казалось, ему тоже передалось веселье этого утра. Он поднялся, сбросив цепи на землю и расправил широкие плечи, повел ими, разминая мышцы. — Давно не случалось мне стоять выпрямившись перед белым господином. — Ты так могуч, — сказал Джон, — словно Самсон, который наконец освободился из плена филистимлян. Джорах рассмеялся. — Помнится, перед тем они выковыряли прочь его глаза. Мне надо радоваться, что Джоффри не додумался до такого. Хотя, что и говорить, он попортил мне внешность. Джорах наклонился над колодой и глянул на свое отражение в воде. — Я и раньше не был красавцем. Джон посмотрел, как тот умывается, и увидел его спину, покрытую шрамами от плетей. Радость этого утра вдруг стала горькой. — Я восхищаюсь тобой, — сказал Джон. — Твоей стойкостью, твоей силой. Еще вчера ты сидел в клетке, униженный, истощенный, а сегодня — ты свободный человек, даже если это не признают глупые законы Юга. Вчера тебя ранили и ты истекал кровью, а сегодня ты словно бы не чувствуешь этой раны. Джорах выпрямился и Джон подошел к нему, протянул руку и провел пальцами по клейму на его щеке. — Я восхищаюсь тобой, — снова сказал он. — Я бы не вынес и сотой доли того, что выпало перенести тебе. И это клеймо для меня знак отличия, знак героя. Джорах смотрел на него серьезно, без улыбки, но Джон видел в его темных глазах уважение и благодарность, и еще что-то… С минуту они стояли молча, ища поддержки друг у друга, а потом Джорах коротко вздохнул, взял лицо Джона в свои ладони и поцеловал его прямо в губы. Джон двинулся к нему, обхватил его руками… Но Джорах тут же отпустил его, отпрянул, даже оттолкнул. — Прости… — Нет! — воскликнул Джон, — то есть да! Мне нечего прощать! Я чуть от радости не расплакался, когда ты это сделал. Джорах покачал головой. — Это неправильно, Джон. И пошел, снова ссутулившись, в темный проем старой сушильни. *** Хотя Джон обошелся бы и лепешками с топленым маслом, которые они с Дэни запасли тут заранее, Джорах разжег небольшой костерок в самодельном очаге из камней, и намешал кукурузной каши. Делал он все молча, не обращая внимания на попытки Джона помочь или заговорить с ним. Так что Джон уже отчаялся и решил на время оставить все как есть. Но когда они доели кашу, Джорах, сидевший у стены прямо на земле, вдруг заговорил сам: — Тот друг, который попал на каторгу за воровство рабов, вы с ним… ты любил его? — Мы были больше, чем друзья, — ответил Джон, радуясь тому, что Джорах решил поговорить об этом. — Я так… я был привязан к нему, очень сильно. Его не привлекали женщины, может быть поэтому все началось. Не могу сказать, что был влюблен в него без оглядки, но я, быть может, вовсе не способен так влюбиться… Теперь осталась только вина за то, что я не смог помочь ему. — Как его звали? — Какое это имеет значение? Я называл его университетским прозвищем «Атлас». — Джон грустно улыбнулся и пояснил: — У него была безупречная кожа, девушки завидовали… Джорах кивнул. — Имя нужно, чтобы знать, как зовут того призрака, которого носишь с собой, Джон. Это суеверие черных рабов, но если подумать, в этом есть смысл. Знать имя своей вины. Атлас тоже подходит. — У тебя тоже есть призрак? — спросил Джон осторожно. — Конечно. Моего призрака ты знаешь — это Дейнерис. Долго рассказывать с самого начала, да и скучно это. — Нет, не скучно. Если ты хочешь, расскажи… Самое важное. Джорах поднял на него тяжелый взгляд. — Самое важное в том, что однажды, незадолго до вашего с Эйгоном появления в Королевской Гавани, я был настолько глуп и одержим своим чувствами, что поцеловал ее. Прямо в ее спальне, прижал к себе руками, как только ребра ей не сломал, и поцеловал. — О, о… — только и вырвалось у Джона. — Мисс Дэни отправила меня на конюшню. Тогда меня высекли впервые лет за двадцать, и поделом. — Нет. — Да. Джон не знал, что сказать. По правде, он был возмущен поведением Дейнерис, ведь поступив так, она доказала, что считала Джораха своей собственностью, почти вещью, которая вдруг взбунтовалась. Но в том-то и дело, что все южане, даже самые лучшие, в глубине души считают негров людьми второго сорта. А ужаснее всего то, что сам Джо считает, что Дэни поступила правильно… Нет, он так не считает, - понял Джон. Даже сама Дэни так не считает теперь, Джон был в этом уверен. Он вспомнил ее сосредоточенность и готовность пожертвовать собой ради Джораха. Раньше казалось, что она делает это, чтобы загладить вину за то, что не дала своему старому другу вольную пока еще была возможность. Совсем как он, Джон, уцепился за возможность освободить Джо в память об Атласе, для которого так и не смог ничего сделать. Но теперь… — Она любит тебя! — воскликнул он, не удержав в себе внезапного понимания. — Она не может без тебя, поэтому и устроила все это… Я никак не мог понять, но теперь это ясно. Она тебя любит, даже если сама не осознает этого до конца. Джорах усмехнулся: — Это не ясно, Джон. Ничего не ясно и никогда не будет ясно между нами. Она навсегда для меня останется маленькой мисс Дэни, которую я вырастил, и самой желанной женщиной из всех на свете женщин. Но любовь ли это? Сидя в клетке, я много про это думал. Мы слишком далеки друг от друга. Сумасшедший может любить луну и быть счастливым от ее появления на небесах, но станет ли она хоть когда-нибудь к нему ближе? Кроме того, — Джо вздохнул и поднялся, — если нас не поймают в ближайшее время, мне надо будет выбираться с Юга, а лучше и вовсе из страны. Дейенерис останется здесь, так что не о чем и говорить.