Никто, кроме тебя

Дейенерис почти не почувствовала горя после смерти брата, но так или иначе ей пришлось объявить траур. Эйгон Таргариен и Лианна, Джоффри, Джендри Уотерс, миссис Тиррел и Маргери, и еще множество хороших и не очень знакомых приезжали к ней с выражением сочувствия. Слуги, которые в городском доме обычно чувствовали себя расслабленно, сбились с ног, вылизывая комнаты, готовя угощения, принимая и провожая гостей. Да и Дэни, которая всего-то сидела в гостиной и «держала» на лице приличествующее случаю выражение, устала смертельно. — Я не чувствую горя, Джорах, — поделилась она как-то вечером, — но и все остальные только притворяются, что грустят о Визе, которого они не знали. Да и я его не знала, поэтому и не грущу, а только устала, соскучилась и хочу домой, на плантацию. — Там сейчас сыро и неприютно, мисс Дэни, — сказал Джорах. — Но мы можем уехать, как только будут улажены все формальности по вступлению в наследство. — Ох, еще это наследство… На улице уже стемнело, но свечей они не зажигали. Дэни сидела в кресле у камина, затянутая в траурное платье, и красные и золотые огненные отблески падали на черный шелк и ее серебристые волосы. — Сколько у меня теперь денег? — Я не могу сказать точно, мисс Дэни, — ответил Джорах. Он, видимо, тоже устал. Сейчас, когда он сидел в кресле, чуть поодаль, вытянув ноги и скрестив руки на груди, Дэни заметила, как осунулось его лицо. — Но очень много. Так много, что теперь уже я не могу управляться со всем этим. — Почему? — Вы знаете, почему, Дейенерис, — ответил Джорах грустно. — Чтобы управлять капиталом, который лежит в европейских банках, надо быть… По крайней мере надо быть свободным человеком. Но на самом деле, нужно понимать во всем этом побольше моего. — Но… как же быть? — Вы можете взяться за это сами, мисс Дэни, нанять опытного банковского управляющего или … — Или? — Выйти замуж. — Но если я выйду замуж, все мое состояние перейдет к мужу… — Не вполне так, мисс Дэни. Только плантации и доходы от них, то есть те деньги, что лежат в банке «Бейлиш и Ко», ваше приданое. Европейский капитал вашей семьи так и останется вашим, хотя муж сможет управлять им. — Это так… неправильно. Получается, что я должна выбирать не мужа, а управляющего. Джорах ничего не ответил. В тишине было слышно, как потрескивают в камине дрова. — А как дела у нашего газетчика? — спросила Дэни, спустя время. — Не очень-то. Помещение для редакции он нашел, и даже оборудование взял в аренду, но как только хозяин узнал, что за газету Джон собирается издавать, как тут же начались проблемы. — Ты помогаешь ему, — не то спросила, не то удивилась Дэни. — Если вы против, Дейенерис, то… — Нет, нет, я не против, я разрешаю тебе… даже прошу тебя помочь ему. Может быть, он и не во всем прав, но он добрый человек и делает это, кажется, из лучших побуждений. Если бы только он не призывал всех сразу избавляться от рабов, а, к примеру, считал, что с рабами нужно обращаться по-человечески, думаю, у него нашлось бы больше сторонников. — Но он стоит твердо на своем, — отвечал Джорах рассеянно… Дени помолчала с минуту, а потом вдруг поднялась со своего места и подошла к Джораху, так что и он подобрался, сел прямо и заглянул вопросительно в ее лицо. — Джо, — сказала Дэни и взяла его за руки, — надеюсь, ты не считаешь меня жестокой, злой. Мы никогда не говорили, но я… Мне кажется, я знаю, что ты хочешь получить свободу. И ты ее заслужил, как никто другой! Надеюсь, ты не думаешь, что я считаю тебя человеком… не таким, как все они, как я сама. Но я… я боюсь, Джорах, что если я дам тебе свободу, ты оставишь меня. Ты будешь свободен, а я…- голос Дэни задрожал, — ты уедешь, на Север, конечно, почему бы и нет, но как я буду без тебя? Джорах чувствовал, как трепетали ее пальцы, видел, как блестели в свете камина глаза. — Дейенерис, госпожа моя, — сказал он твердо. — Клянусь, что никогда не покину вас, чтобы ни случилось, пока я вам нужен, я буду рядом. — В таком случае, Джорах, друг мой, обещаю тебе, ты получишь свободу! *** — Так и сказала? Значит можно вас поздравить, — Джон искренне улыбнулся и как всегда, когда он улыбался, его лицо преобразилось, словно осветившись внутренним светом. Они разговаривали с Джорахом в редакции газеты «Ночной Дозор». Это были всего лишь две маленькие комнатки в цокольном этаже, в одной из которых Джон поставил письменный стол, кресло и еще пару стульев для посетителей, а в другой, побольше, стоял наборный станок. Был разгар дня, но в комнату через половинное окно проникало совсем немного света. Дэни отправилась к Лианне Баратеон на чай, и Джорах воспользовался этим, чтобы пойти к Джону Сноу. И он уже пожалел, что не сдержался. — По правде говоря, мне не стоило рассказывать. И не стоит обольщаться… — Разве она может взять свои слова назад? Как такое возможно? Джорах вздохнул: — Нет, мисс Дэни не возьмет свои слова назад, просто… Не хочу говорить об этом, мистер Сноу, лучше расскажите, как там первый номер. — О, как нельзя лучше! — оживился Джон. — Мне прислали несколько писем мои друзья по университету, рассказ об одном южанине, который освободил всех своих рабов и все они живут прекрасно. Но только, Джорах, мы ведь договорились, что бы вы называли меня Джоном. — Хорошо… Джон. Можно мне взглянуть на заметку про этого южанина? — Разумеется, — Джон открыл ящик стола и достал из кожаной папки густо исписанный листок. Джорах взял его и быстро пробежал глазами. — Это действительно интересно, — сказал он, не отрывая взгляда от листка, — но только не впечатлит публику в Гавани. Здесь сказано, что у этого доброго парня было всего лишь пятнадцать негров, шестеро из которых — маленькие дети. И он трудился с ними на собственной ферме. Знаете, местные плантаторы едва ли не больше рабов презирают «белую голытьбу»… — Этот человек совсем не голытьба, там сказано, что его ферма процветает. — Так-то оно так, но все равно это не тот пример, на который будут равняться Ланнистеры, Баратеоны или Тиррелы. — Понимаю, — Джон вздохнул, — но где же взять плантатора, который согласится провернуть такое. — Если честно, то нигде, — ответил Джорах. — Свободным работникам на плантации нужно платить, а это если и не вовсе разорит все дело, то существенно снизит доходы от него. Никто на это не пойдет. — То есть все дело в деньгах, — Джон нахмурился. Джорах уже знал, что когда Джон Сноу сталкивается с трудностями, это его не останавливает, а только еще сильнее заставляет упрямиться и настаивать на своем. Хотел Джорах того или нет, но едва он получше узнал Джона, он не мог не проникнуться к нему симпатией. Джон держался с ним всегда на равных, и не так, как это порой делали местные господа, стремящиеся по какому-то капризу продемонстрировать широту взглядов. Джон действительно считал, что они равны. Еще Джорах узнал, как так вышло, что Джон Сноу, настоящий северянин, вдруг после университета поехал на юг, агитировать против рабства. На последнем курсе университета Джон примкнул к кружку аболиционистов. Они собирали деньги, выкупали рабов, каких могли и перевозили в Канаду или даже в Африку. Это было и благородно и вполне законно. Но потом Джон узнал, что они также помогали бежать рабам с плантаций и тайно перевозили их через границу. Джон и в этом принял участие, но однажды их поймали — трех негров и двух товарищей Джона. — Один из них был моим самым близким другом, но их осудили и отправили на каторгу, — закончил он тогда с тоской в голосе. — А что случилось с рабами? — спросил Джорах. С рабами случилось куда более страшное — их возвратили владельцам и те могли наказать их по своему вкусу: избить до полусмерти, заковать в кандалы и заставить работать прямо в них, заклеймить, а то и убить — никому не было дела до того, как человек поступает со своей собственностью. Джон тогда не стал оправдываться, не стал делать вид, что думал об их участи больше, чем о судьбе своих друзей. Аболиционисты или он сам не были полностью свободны от предрассудков относительно негров., и Джон многое понял после того разговора. Джорах тоже понял тогда многое. *** Ни о каких балах и танцах в трауре не могло быть и речи, и, признаться, Дэни была этому рада. Эйгон Таргариен, конечно, был разочарован, но все-таки ему пришлось удовлетвориться партией в кайвассу. Не то, чтобы Дэни была мастеровитым игроком, но Эйг проиграл ей три раза подряд, всячески восхищался ее умом и дурачился так, что Лианна даже сделала ему замечание. — Ах, тетя, я все лишь пытаюсь немного развеселить нашу гостью. — ответил он и посмотрел на Дэни: — Прошу у вас прощения, мисс, если мои шутки были не смешны. — Ну почему же, — улыбнулась Дэни, ей до смерти надоело притворяться удрученной смертью брата, — некоторые были довольно забавны. — Тетя сказала мне, что вы собираетесь вскоре покинуть Королевскую Гавань, — сказал Эйгон, выведя Дэни на балкон. Дэни не стала отрицать: — А вас это огорчает? — Чрезвычайно. Я просто убит, мисс Таргариен. Неужели вам хочется в глушь от светских развлечений и возможностей Королевской гавани! — Хочется, Эйгон, — Дэни даже не заметила, что назвала его по имени. — Быть может вам плантации кажутся глушью, но я там выросла, там мой настоящий дом. Там есть чем дышать, чему радоваться. Вы, жители Гавани, привыкли к роскоши и богатству, но мало кто из вас видит, как оно куется, как растет хлопок и тростник, как встает над плантациями солнце и его золотой свет превращает все вокруг в волшебную страну. Вы не знаете, как блестит вода в полдень и какой вкусной она кажется после целого дня скачки… — О, господи, Дейнерис, вы так рассказываете об этом, что я жалею, что не рос на плантации! В эту минуту я даже, кажется, готов поменяться участью с вашим управляющим, лишь бы только оказаться там. Дэни рассмеялась: — Дело не хитрое, Эйгон. Приглашаю вас составить мне компанию. Вам и подруге Ли, если она захочет и сочтет нужным. — Благодарю вас, Дейенерис, — сказал Эйг и взял ее руки в свои. — Я буду не я, если не уговорю тетеньку приехать! *** Королевская Гавань хороша в любое время года: здесь можно найти тысячу и одно развлечение на любой, самый взыскательный вкус. Но Дейенерис Таргариен возвращалась в родной «Драконий Камень» с такой радостью, словно в городе ее кормили тухлыми устрицами и поили кислым вином. Зимнее нежаркое солнце выглядывало из-за туч и пускало в лужах солнечные зайчики, лошади всхрапывали, мотая головами, обдавая седоков брызгами от недавно закончившегося дождя. Дэни томилась в экипаже, а потом маялась в гостиницах, не в силах сдержать нетерпение. А когда до ее земли оставалось не больше нескольких часов пути и вовсе не выдержала, открыла дверцу экипажа и, едва не вывалившись в грязь, крикнула Джораху: — Возьми меня в седло! Он рассмеялся и подхватил ее, усадив впереди себя. — Быстрее! — скомандовала Дэни. Джорах пришпорил коня и они полетели. Из-под копыт в лицо Дэни летела жидкая грязь из раскисшей от дождей земли, ветви деревьев, низко свисавшие над дорогой, бросали в нее мокрые листья, норовили хлестнуть. Но они летели! Джорах держал ее крепко-крепко, так что Дэни не боялась упасть. Она слышала за своей спиной его дыхание, чувствовала его такой привычный запах… И они летели! Через какое-то время Джорах все-таки перестал подгонять коня, который устал под двумя седоками. Они далеко обогнали экипаж и слуг. — Как же хорошо! — сказала Дэни, слегка оборачиваясь к Джораху. — Сидите смирно, мисс Дэни, — проворчал он, — а не то упадете в грязь. — А ты держи меня крепче, — ответила ему Дейенерис и захихикала, словно маленькая девочка. Она вдруг вспомнила, как когда она действительно была маленькой девочкой и Джорах учил ее ездить верхом, они точно также перебрасывались словами, словно мячиком. «Я была капризной девчонкой, — подумала она, — а он баловал меня так, как никогда бы не баловали родители». Они ехали теперь шагом и солнце, освободившееся от облачного плена, просвечивало сквозь листву, прыгало по каплям, висящим на ветвях, делая их путь волшебным, словно в сказке. И когда они выехали из-под сени деревьев, перед ними оказался Драконий Камень, залитый солнцем, сияющий белой краской фасада и чистыми стеклами окон, Дени подумала, что и в самом деле принцесса из сказки, возвращающаяся в свой чудесный замок. Да, в этом замке пока не было принца или короля, но именно тут хранилось ее сердце.