Янтарная петуния

Петуния пошевелила длинным золотистым хвостом, увенчанным кисточкой, подергала округлые уши, ощупала выползшие широкие клыки, и, глядя на довольного племянника, сказала: — Мяу! Тот захихикал, и девушка подхватила его смех. — Почему ты — львица, а я — хомяк?! — возмутилась Лили, прекратив дергать маленький пушистый хвостик. — Потому что дуешься ты прямо как хомячок, — фыркнула блондинка, гоняясь за хохочущим мальчиком. — Сейчас догоню и съем тебя! У самого Гарри, кстати, уши были кроличьими. — Это Сириус во всем виноват, — продолжила бухтеть сестра, постукивая палочкой по макушке напротив зеркала. — Вечно норовит в эту здоровенную псину перекинуться, и давай катать Гарри на себе. — Ребенку весело, — отмахнулась от ее ворчания Петуния, ловя мальчика с притворным рычанием. — Весело-то весело, но из-за этого случайная магия Гарри постоянно выливается вот в это, — и она ткнула пальцем в умилительные уши на макушке, которые из хомячьих превратились в беличьи. Такой же шикарный хвост воинственно распушился, и ребенок с торжествующим визгом повис на рыжем мехе. — Так-то лучше, если и быть грызуном, то лучше белкой! — Да какая из тебя белка, так, джунгарский хомячок, — ухмылка была откровенно издевательской, и от струи краски мерзкого болотного оттенка Петуния увернулась только благодаря интуиции. — Хэй, это было не спортивно! — Я покажу тебе джунгарского хомячка, ты, стриженный подо льва пудель! — Фу быть такой ранимой, — показала язык светловолосая девушка, поудобнее перехватывая подушку для защиты. — Гарри, вперед, мы обязаны победить злобного хомяка, который грозит захватить мир! И под жизнерадостный хохот племянника они сошлись в битве не на жизнь, а насмерть. *** Парк радовал своей привычной темнотой и атмосферой легкого безумия. Петуния, одетая в свое лучшее белое платье, залитое кровью, радостной улыбкой пугала проходящих мимо людей, ради разнообразия делая это днем. Справедливости ради стоит сказать, что пугались прохожие не платья, а именно улыбки, в которой из-за шутки Тумана было видно слишком много чрезмерно острых зубов. Между прочим, в кои-то веки девушка не просто страдала от безделья, а занималась важным делом. — Пироженку? — дружелюбно улыбнулась она, протягивая поднос, с которого дружелюбно смотрели самого разного вида глаза. Женщина напротив инстинктивно отшатнулась и покачала головой, торопливо отходя в сторону. — Какие все нервные, — пожаловался Мукуро, только что наложивший на выпечку иллюзию моргания. Рекламная кампания в преддверии Хэллоуина шла полным ходом. *** — Ваш кофе способен воскресить мертвого, мисс Петуния, — простонал Александр, практически медитируя над чашкой, в которую, впрочем, помещалось добрых пол-литра. — Что, все так плохо? — поинтересовалась она, выкладывая корзинку с имбирным печеньем. — Хотя, судя по вашему состоянию, все еще хуже. Да, подготовка к крупным мероприятиям — это ад. И не важно, есть у тебя опыт и люди, на которых это можно спихнуть, или нет — к тому моменту, когда до события остаются считанные часы, хочется застрелиться. Ее восьмиярусный шедевр мирно дожидался своего часа в соседнем зале, сохраняя свое идеальное состояние под незаметными чарами стазиса. А вот Гринвуд, за последнюю неделю приблизившийся к состоянию свежеподнятого зомби, нервничал как девственница перед первой брачной ночью. Конечно, вливать кофеин в человека, и без того находящегося в состоянии крайнего нервного возбуждения было не самой лучшей затеей, однако мужчина был прав — ее кофе действительно был способен практически воскрешать, главное, правильные добавки. — Однажды я раскрою секрет вашей вечной бодрости и неугасающего энтузиазма, — пообещал мужчина, и Петуния мысленно пожелала ему удачи. Секрет заключался в неубиваемой нервной системе made by Reborn, и блондинка не была уверена, что в возрасте Александра допустимы такие волнения. Безумную атмосферу, всегда преследующую ее репетитора и всех Аркобалено в целом, с непривычки во взрослом возрасте стоило принимать строго дозированно. В противном случае можно было попрощаться с разумом и прописаться в лечебном учреждении с мягкими белыми стенами. Оказывается, в двенадцать и в двадцать пять люди совершенно по-разному воспринимают падающих с неба медведей в розовых балетных пачках. Поправочка, люди, не прошедшие тренировки Реборна. Петуния до сих пор с удовольствием вспоминает выпученные глаза отца, чей отпуск совпал с развлечениями киллера. Потому что не смотря на то, что с Аркобалено бывший советник Вонголы общался достаточно много, это происходило исключительно в деловой обстановке, когда лучшая семерка показывала примерное поведение. Вот примерно как хищник усыпляет бдительность, да. Впервые столкнувшись с «парадной» стороной Аркобалено, она сперва решила, что кто-то из Туманов прикалывается — слишком нереальной казалась картинка перед ее глазами. Зато после ей сразу стало понятно, почему к этим ходячим воплощениям хаоса не относились как к бомбам замедленного действия. Те просто очень хорошо маскировались под серьезных людей. …интересно, как отреагировал бы Александр на подготовку к банкету в стиле Вонголы? — Еще немного, и все мучения закончатся, — пообещала она, поднимаясь со своего места. Стазис стазисом, однако проверить украшения из цветов все же стоило — заклинание плохо держалось на живых объектах, и было бы неприятно обнаружить перед самой подачей увядшие лепестки. — Не налегайте так на кофе, иначе закончатся они не по факту завершения банкета, а по причине инфаркта. — Я согласен, — отмахнулся от нее брюнет. — Могила даже так-то привлекательнее звучит. Тишина, спокойствие, никаких документов… Красота! — Попробуете раньше времени отправиться на тот свет, я верну вас в этот мир призраком. — В легендарном парке напротив вашей кофейни? — Именно там. А потом запрягу помогать мне с документацией, я ее тоже очень не люблю. — Вы слишком жестоки, мисс Петуния. — Все для моего любимого клиента! *** Петуния почувствовала, как просыпается ото сна, липкого, словно дурман. К горлу подкатывался ком тошноты, и она не могла понять ни причин своего совершенно дерьмового самочувствия, ни пробуждения — учитывая ее состояние, поднять ее не смогла бы и сирена противовоздушной обороны. В голове похоронным колоколом звенела гиперинтуиция. Она с трудом продирала глаза, в которые, судя по всему, залили клей пополам с песком. Бьющееся под кожей Пламя ревело в беспокойстве, заливая ее кабинет диким жаром. Под боком заворочался Мукуро, невозможно бледный, со страдающей гримасой на лице. — Небо, что… — его голос звучал осипше, словно после долгой болезни, а разноцветные глаза казались мутными и бездумными. — Лежи, — приказала она, пытаясь подняться с устланного подушками пола. Что вчера произошло? Она помнила, как закрыла кафе, раздав оставшиеся сладости бегающим по улице детям. Помнила, как вместе с Мукуро поднялась наверх, чтобы «переодеться» к празднику, и уже оттуда перенестись к сестре домой порталом. Помнила, как, ехидно куфуфукая, Туман менял ее образ от мико до девочки-волшебницы, превратив волшебный жезл в… нечто неприличное. После этого ее память обрывалась, наполненная приторно-сладким ароматом гниющих фруктов. Это был не обычный обморок или сон. И, судя по всему, они все еще должны были спать. Что заставило ее очнуться? Сквозь противный звенящий шум в ушах она расслышала барабанящий стук снизу, почти потерянный в грохоте ее собственного сердца. Спуститься вниз по лестнице стоило ей почти всех сил. Это было бы глупо — пытаться открыть заднюю дверь посреди ночи в ее состоянии, но интуиция, все еще грохочущая в ее разуме, была не против. Она предупреждала ее не насчет этого. Одурманенный разум с трудом воспринимал окружающий мир, и у нее никак не получалось распознать, откуда исходит такое знакомое покалывание. Блондинка с трудом открыла дверь, навалившись на косяк, и застыла, поймав взгляд стальных раскосых глаз. Мужчина перед ней выглядел смертельно усталым, похожим на загнанного зверя, и от его фигуры, потрескивая, разлетались фиолетовые искры. — Очень надеюсь, что это не обычная находка на твоем пороге, зверек, — хрипло выдохнул брюнет, и она, с трудом оторвавшись от таких знакомых черт лица, перевела взгляд на его руки. Там, укутанный в темный пиджак, лежал ее племянник. *** Внутри нее бушевала горячая, всепоглощающая ярость пополам с болью, но она держалась. Держалась, потому что в ее руках был Гарри, а к боку привалилась черноволосая макушка, остро пахнущая кровью и зверем. В глазах Кеи сейчас не было ни капли человеческого интеллекта, только чистый, звериный инстинкт. С его губ срывалось тихое рычание, и она как никогда остро осознавала, что если сейчас в комнате появится посторонний, Облако его загрызет. В прямом смысле. Хибари впал в это состояние, стоило ей забрать ребенка из его рук. Девушке хотелось свернуть шею тому, кто решил, что оставить ребенка в одном одеяльце на улице города в ноябре месяце — хорошая идея. Неизвестно, сколько Гарри пролежал на холодном, каменном пороге, прежде чем на него наткнулся Кея, влекомый знакомым ощущением ее Пламени, сумевший сквозь застилающую глаза пелену звериной ярости позаботиться о ребенке. Петунию разбудил не стук, не рев интуиции, а привычное до глубины души прикосновение чужого Пламени на своей коже. Ей хотелось сорваться с места, перенестись в дом своей сестры, узнать, что случилось — и в то же время она не могла это сделать, не с племянником на руках и почти впавшим в амок Хранителем Облака. — Нашему Ке-чану как всегда везет, — морщась от раскалывающейся головной боли, почти задыхаясь, выдохнул Мукуро, трясущимися руками касаясь чужих висков. — Это тело оборотня. Какой-то мелкой шавки из стаи Грейбека… раньше мелкой. Петуния против воли хмыкнула. Внутренний волк зависел от характера носителя, и то, что скрывалось в Хибари, могло быть только монстром. — Что с нами? — она уложила мальчика на колени, сжимая освободившейся рукой чужую ладонь, сильную и когтистую. Сквозь их прикосновение потекло ее Пламя, и опасное потрескивание Облака начало угасать. — Удивишься, Тун-чан, но я чувствую что-то вроде барьера конфиденциальности. Очень радикального барьера, — поморщившись, добавил мужчина, чувствуя, как в мозг вгрызается боль. — Это кому так посекретничать нужно было? — Скорее, провернуть дельце, чтобы никто не помешал, — Туман кивнул на скомканный лист пергамента, в котором ей вкратце описывались события ночи и практически приказ растить племянника, так как Лили и ее муж впали в магическую кому и в настоящий момент не могут о нем позаботиться. Когда она попыталась взять конверт, Хибари едва не отгрыз ей руку. Запястье все еще кровило. — Что там за дрянь? — спросила она, кивая на письмо. — Вряд ли что-то хорошее, — Мукуро сжал кулак, и Кея наконец расслабился, буквально оседая на пол. — Наконец-то заснул. Девушка прикрыла глаза, чувствуя, как толстыми титановыми канатами устанавливается между ними связь. Ее Облако было в крайне опасном для себя и окружающих состоянии — почти одичавший, тот в любой момент мог пойти в разнос. Сон должен был ему помочь. Должен. Но для этого она должна оставаться рядом с ним, давая дом, давая территорию — то, чего в одночасье лишился ее Хранитель, оказавшись в чужом, незнакомом мире. — Ты сможешь…? Ее прервал тихий потрескивающий звук, и к ней ураганом пронесся огненный вихрь, закутанный в алые шелка. Эмберу очень повезло, что Мукуро успел его распознать, а Кея, убаюканный, лежал в колыбели ее объятий. В золотистых глазах плескалось горе, и глава гильдии воров впервые не щебетал, словно певчая птичка. — Он у тебя? Как хорошо… — вор рухнул, как подкошенный, не обращая внимания на свое окружение. Он был серовато-бледным, и Петуния со слабым удивлением заметила искрящуюся струйку светлой крови, текущей из носа. — На тебе это тоже сработало? — На всех, кто имел силы и мог бы успеть вмешаться, — качнул головой Эмбер, дрожащими пальцами гладя лицо ребенка. — Мои и люди Ила сейчас в Мунго, рядом с… Затем его лицо внезапно гневно искривилось, становясь гротескной маской, и он выплюнул с нескрываемым омерзением: — Какая гадость! Тонкие, нежные пальцы касались воспаленного шрама так, словно тот одним своим внешним видом вызывал у создания тошноту. — Что такое? — спросила блондинка, а затем с шипением отдернула протянутую руку. — Действительно… гадость. Белесые коготки в одно мгновение искривились, потемнели, тонкая золотистая кожа выцвела почти до меловой. В по-рыбьи округлившихся зрачках мелькнула голодная пустота, а затем Эмбер, скрючив истончившиеся, словно веточки, пальцы, потянул. Из шрама, визжа и извиваясь, вытекло что-то дымно-темное, похожее на отвратительную, шевелящуюся массу червей, и замерло таким вопящим, бурлящим клубком на чужой ладони. А затем вспыхнуло пламя, болезненно-белое, разбрасывающее злобные искры, и эта масса бурлящей грязи, издав последний визг почти на ультразвуке, сгорела. Сейчас Эмбера никто бы не назвал ни красивым, ни беззащитным, и встреть Петуния сидящую перед ней тварь в обычной жизни — не стала бы даже пытаться сразиться, а просто побежала. (Кея, к слову, тоже). Его сейчас била крупная дрожь, и почти сизые губы были сжаты в тонкую линию. Что бы ни сделал вор, это было больно. — Ты можешь сейчас превратиться обратно? — деловито уточнила она, кивая Мукуро на плед у дивана. — Нет. Это простое слово, казалось, забрало все силы, и сорока рухнул, как подкошенный, утирая льющуюся из носа и глаз кровь. Петуния устало прикрыла глаза, прислоняясь к рухнувшему рядом с ней Туману. Это была крайне отвратительная ночь.