Мне говорят так много личного, Тебе говорят так много лишнего. Зря мы с тобой сцепились, Как Брэд Питт и Брюс Уиллис, Это — любовь.
На почту приходит уведомление — кто-то записался на прием. Дождавшись светофора, — она правильная девочка, сегодня правильная — Катари выуживает телефон из сумки и открывает письмо. Топовый трейдер Ричи Окделл. Бедняга, опять голос строгой мамочки не дает сосредоточиться на сделках... Катари сочувственно вздыхает и жмет на газ. «Каммориста» срывается с места и летит по проспекту белоснежной кометой, преодолевая десятки перекрестков за какое-то совершенно неприличное время. Ход настолько мягок, что если не смотреть на спидометр, будет казаться, что машина стоит на месте, а трасса скользит ей навстречу. Подарок Лео шикарен, с какой стороны ни посмотри. И Катари всё еще смотрит — присматривается к своей новой «лошадке». Даже имени ей еще не дала. Может быть, Фрида? Посмотрим. Трёх дней недостаточно, чтобы привыкнуть ко всем прелестям навороченной игрушки и понять, какое имя ей подойдёт. Катари знает только одно — это будет женское имя. Своего прошлого «стального жеребца» она звала Моро — за зверскую скорость, агрессивную «морду», и капризный нрав. А эта девочка будет послушной, она уже чувствует её покладистость — ладонями, ступнями, и еще кое-чем... Подогрев сидений в «Каммористе» шикарен, ощущения такие, словно под обивку вшит разумный распознаватель желаний задницы. Окделл приходит к кабинету на десять минут раньше и ждёт снаружи, подпирая стену рядом с табличкой «Доктор К. Ариго-Алва». Ровно в одиннадцать он входит, с приветливой улыбкой плюхается в кресло. Катари садится напротив. Мысленно она уже настроена на волну «Ричи Окделл». Перед ней совсем молодой человек. Эорий, умница и красавчик, но с невысоким самомнением. Ведомый. Много переживает из-за отношений с матерью. Принёс немалые прибыли «Манро-кэпиталс». А должен принести еще больше. Катари ему в этом поможет. — Ричи, расскажи, зачем ты здесь. Этот парень уже не в первый раз в её кабинете и настроен сотрудничать. — Весь мой задор исчерпался, — простодушно признается он. – Начисто, блин. А ты у нас эреа Задор, так что я записался на приём. — Доктор Задор, — с улыбкой поправляет Катари. — Точно. В общем... Я слышал, в моем возрасте это уже нормально. Перегораешь, что ли... Может, у меня депрессия? Может, мне пропить зелёные таблеточки?.. — Ага, — Катари мягко, но безжалостно пресекает бормотание. Откровенно говоря, она не намерена возиться с Ричи долго. Не сегодня. — Обсудим медикаменты позже. Ты нормально ешь, спишь, занимаешься спортом? — Да, более-менее. Разве что сплю плоховато. — А с подружкой как? — В основном хорошо. — А секс? Ричи смущённо улыбается. — Ну, клёвый. — Значит, три раза за ночь? — Типа того, — смеется Ричи. — Типа того. Глядя на цветущий вид трейдера и особенно на его спортивно-крепкие икры, легко верится и в четыре раза. Выносливость любовника считывается по ногам. Катари делает пометку в блокноте, чтобы не забыть на очередном корпоративе невзначай подкинуть эту мысль Ричи. Пусть немножко погордится собой. — Так зачем ты записался? — Я скатился на четыре процента вниз, — разводит руками Ричи. — С начала года все остальные удвоили прибыль, а я наоборот. Я в жопе. — Тебе не нужны таблетки, — безапелляционно заявляет Катари. Такой тон Ричи привык встречать в репликах и монологах маман — услышав его в кабинете психолога, двадцатилетний топ-трейдер по-детски доверчиво округляет глаза и чуть-чуть вжимается в кресло. — Просто ты слушаешь не тот голос, Ричи, — с каждым словом Катари потихоньку наращивает давление. — Ты слушаешь того, кто орет тебе в уши: «Ты чертов тупица, просравший все шансы!». Ричи согласно кивает, мол, так и есть. Катари тотчас перестраивается на ласковые интонации. — И не замечаешь тихий внутренний голос, который подсказывает, кто здесь главный. Этот голос привёл тебя сюда. И он все еще не замолкает, если прислушаться. Пауза. — Что он тебе говорит? Ричи пытается подобрать правильный ответ. — Что... Даже если я слегка сдал, я все равно отличный трейдер?.. — Неа, — отвергает попытку Катари. И встает. — Встань. Рич неуверенно смотрит снизу вверх, приходится повторить. — Встань! Катари на каблуках, и всё равно он выше её на две головы. Но смотрит таким телёнком, что Создатель Всемогущий. Внутри он сейчас малыш лет десяти, наверное. — Сколько ты поднял в прошлом году? — воодушевлённо спрашивает Катари. — Семь и два миллиона. — Семь и два миллиона! Посыл: мамочка гордится тобой, Ричи. Почувствуй это. Чтобы было нагляднее, Катари стучит себя кулаком по груди и повторяет по слогам. — Семь и два милли... Почувствуй это! — Семь и два миллиона, — послушно повторяет Ричи, постукивая себя кулаком. — От души! — требует Катари. «Доктор Задор» — отличное прозвище, ей подходит. — Семь и два миллиона! — выкрикивает Ричи. Губы норовят растянуться в улыбку. — О чем это говорит?! — Что я офигенный!!! — А что нужно ответить?! Тому громкому критикующему голосу? — Сказать: иди нахер! — Молодец! — припечатывает Катари. — Садись. И продолжает уже спокойным, уверенным, наставляющим на путь истинный голосом: — А теперь я хочу, чтобы ты вернулся к работе и перестал косячить. Отказался от сделок, которые начинал, надеясь, что они окупятся, но в душе зная, что этого не случится. Я хочу, чтобы ты признал, что стоишь в начале долгого пути, ведущего к успеху. И как только ты это сделаешь, мигом придут победные идеи. Потому что ты победитель. Ты наш десант, Ричи, ты спецназ. А это что-то значит! Разве тебя взяли в спецназ по ошибке? Окделл отрицательно мотает головой. — Вот именно. Спецназ не ошибается. Так что возвращайся и делай, что должно. Прием окончен. — Спасибо, Кати! Подмигнув психологу, Ричи почти убегает навстречу успеху. Или неуспеху. Пятьдесят на пятьдесят. Катари поправляет слегка растрепавшуюся укладку, освежает макияж. Записи на сегодня нет, но, возможно, столкнувшись с психологом на кухне или в общем зале, кто-то из ребят вдохновится на сеанс. А ещё было бы неплохо поговорить с Леонардом... Её главный пациент уже дважды забил на еженедельные сеансы, о которых они условились всего полтора месяца назад. И это напрягает. Немного, но ощутимо. Конечно, владелец собственного хедж-фонда, демонстрирующего рекордные показатели прибыли — это не тот человек, от которого стоит ждать постоянства. Тем более на прошлой неделе они провели вместе много времени — вне работы, но всё же это был разговор по душам, в котором одна из сторон — дипломированный врач. И по итогам Лео вручил врачу ключи от «Каммористы», чья приблизительная стоимость равняется таунхаусу в северном округе Алвасете. То есть он явно остался доволен. И Рокэ тоже вдруг стал паинькой. Просто взял и не заметил, что новенькая «Каммориста» — две трети его годового дохода — стоит теперь в гараже. А чего такого? Очередная премия жены... Наебать Катари всегда было сложно, даже в детстве. И остаётся только диву даваться, почему так хорошо знающие её люди до сих пор пытаются это делать. Но удивляться она уже устала, а вот злиться — только начинает, и всерьёз. Попробуй не злись, когда так мало зависит от тебя, и так много — от раздутых самцовых эго. И попробуй не бойся. За обоих... Доктор Ариго-Алва кожей чувствует нарастающую электризацию между боссом и благоверным, но оба упорно делают вид, что всё в порядке. То есть оба что-то затевают, и каждый уверен, что вот-вот выиграет. И оба пытаются избегать её, потому что если найти клапан и спустить лишний воздух и прочую херню, вдруг выяснится, что можно было решить дело миром, а не войной. А войны же так хочется, Леворукий побери... Катари еще раз взбивает завитые локоны — новая укладка неожиданно классно подчеркивает естественный цвет её волос, — улыбается отражению и выходит в коридор. Взгляд сходу утыкается в незнакомые лица — открытое офисное пространство кишит неизвестными. Определить, кто это такие, для Катари не составляет труда. Она проработала на Лео добрых семь лет, была с ним с самого начала «Манро-кэпиталс», и сотрудников ГРР узнаёт сходу. По самоуверенной походке, цепким взглядам и одинаковым унылым костюмам. Рокэ, мать твою, Алва. Запирать кабинет бесполезно — всё равно сломают, если захотят войти. Миновав грр-ушников, сгрудившихся на углу у лестницы, Катари мельком оглядывается на офис Лео. Там, конечно, уже орудуют люди в перчатках. Ничего неожиданного. Вероятно, Лео знал о грядущем обыске, и в сейфе они найдут фигу с маслом. — Берт? О, хорошо, хоть ты на месте. — А где мне, блин, быть? — желчно отзывается Бертрам Валмон, вылезая из-за необъятного стола. — Слонам хвосты крутить в Холте? Бессменный зам Лео, он пришел в «Манро» чуть позже Катари, на полгода, но всё равно кажется ей чем-то вроде точки отсчета. Изначальной тварью, жившей в Кэртиане до прихода Четверых. Если Леонарда логично сравнить с огнем и бензином машины «Манро», то Берт — её колёса, огромные и надежные, не боящиеся ни грязи, ни дерьма. Катари иногда меняет на колёсах резину. В самом приличном смысле слова, хотя, будь воля эра замдиректора, они бы переспали давным-давно. «Фишечка» пятидесятишестилетнего Берта, его уникальное торговое предложение — хороший вкус на любовниц и отвратительный нюх на жён. — Что происходит? — Катари кивком указывает на разоряемый офис. Смотреть туда противно. Минуту назад, когда она шла мимо, Ричи потерянно бродил между столами, а Луиза о чем-то шепталась с хмурым Лионелем Савиньяком. Аналитик Жакна, дав волю бакранской стороне натуры, бурно жестикулировал в лицо бесстрастному грр-ушнику. У всех возникли реальные проблемы, а у Катари нет, и чувство вины виляет хвостиком, просясь на ручки. Она гонит его прочь, а оно все равно лезет. — Все счета арестованы. Лео хотели взять под арест, но обосрутся искать. — Берт задумчиво чешет средним пальцем в холеной маленькой бородке и добавляет. — С-с-суки... — Вот Змий... Катари произносит это вслух и тотчас сожалеет, что язык такой длинный. Берт скользит по лицу проницательным взглядом, ухмыляется в подкрученные усы, и этого более чем достаточно. Он как бы не имеет в виду ничего такого, но если твой муж «сука» — сама-то ты кто? Львица, что ли? Причем всё это в её голове. Берту насрать, что она жена прокурора, заварившего эту кашу. И все, кто работает под этой крышей, прекрасно понимают — взрослые же люди — что государственная машина не устанет тянуться к такой жирной молочной титьке, как «Манро-кэпиталс». Рокэ не первый и не последний, кто взялся за неё. Про титьку — это она мысленно цитирует Берта, садясь в «Каммористу». Идиотски долго путается в ремне безопасности, потому что размышляет, что же всё-таки о ней подумал Берт. Сидения с подогревом раздражают всю дорогу. Катари держит в узде деструктивные мысли, которые могут навредить ей всерьёз, но, простите, еще и промежность контролировать в таком состоянии не может. Или не хочет. Ей нужно что-то посущественнее мысленных уговоров. День проходит в скучных делах, которые она давно собиралась сделать. Самый сложный квест — завезти детей после школы к тестю, но ей везет — дома только Долорес, тихая и милая тень своего мужа. Второй по сложности квест — не проверять каждые четыре секунды новостную ленту, и с этим она тоже справляется весьма успешно. К дому «Каммориста» подъезжает, когда на часах без четверти полночь. Окна на втором этаже горят, а кухня встречает непривычным полумраком и отблеском лунного света на боку початой бутылки. Катари подходит к стойке, на ходу сбрасывая туфли. Жене кэналлийца угадать сорт и выдержку — как два пальца об асфальт? Вот и проверим... Она закрывает глаза и принюхивается. «Кровь»... Сорта винограда – «Долорес» и «Лауренсия»... Десятилетняя. Катари брезгливо морщится и убирает опознанную бутылку в холодильник. Вино хорошее. Но не лучшее в их коллекции, далеко не лучшее. И с «душком». Алваро преподнес его в честь рождения внучки в качестве завуалированного «пфэ» — ждал второго внука, но сын и невестка не оправдали возложенного доверия... В спальне призыв обратить внимание на ласточку обретает свою завершенность — шмотки мужа картинно устилают пол и все предметы мебели от входа до ванной. За стеклянной дверью бодро и буднично шуршит водичка. Но ни один человек в здравом уме не станет расшвыривать одежду настолько хаотично. А вот тот, кто напрашивается на хорошую трёпку, именно так и поступит. Катари задирает голову вверх, кривая усмешка щекочет губы. С люстры на нее печально взирают коллекционные трусы от «Арсака и Сервиллия». Не к такому их готовила жизнь, о нет... Вода меж тем продолжает литься. А ведь он не знает, дома ли она. Значит, зависает просто так. Значит, расстроен... Самое логичное и противное — наконец-то заглянуть в новостные ленты, самое действенное и аморальное — сунуть нос в телефон Рокэ. Катари останавливается на третьем, проверенном бабушкином способе и отыскивает взглядом пиджак. Ворошит ногой темно-синюю ткань, из кармана выпадают авиабилеты. В углу глянцевого розового прямоугольника красуется гранатик с крыльями — новый логотип Кэналлоа-лайнз, в строке «прибытие» значится – Оллария, полдень. На втором билете предсказуемо — Алвасете, десять вечера. Пальцы сами собой тянутся погладить висок. Привычка из детства: когда она о чем-то беспокоится, руки сразу тянутся к лицу. В детстве за это почему-то очень ругали, ну да Змий с прошлым. Рокэ только что из аэропорта — с поля боя в самолёт и обратно. Кто, кроме Дорака, мог его сорвать в столицу? После кого или чего так тщательно моемся? Ответ напрашивается, и он отстойный. Кроме генпрокурора, некому. Катари решительно направляется к запертому комоду. Ключик хранится под рамкой со свадебным фото. Замечательное фото, счастливый день. Но если бы они могли его провести так, как хотели, было бы еще круче... Один за другим Катари выдвигает все ящики, пробегает глазами содержимое. Очень вовремя дедушка Алваро возжелал видеть внуков. Впрочем, не будь Алваро властным мудилой, накрутившим сыну миллион неврозов... Сдвинув в сторону стопку шёлковых перчаток, Катари извлекает на свет нежно любимые лакированные туфли-шпильки. Хватит валить всё на чужие плечи, эреа, вы знали, что берете. Опять же, вспомним, что за последние полтора месяца Рокэ дважды просил позволения наведаться к профессионалкам. Тревожные звоночки звенели, но вы предпочитали не слышать... В первый раз она отказала, потому что речь зашла о госпоже Эмильене. Блондиночка со стервозным личиком, миниатюрная и хитрая. Рокэ таскался к ней еще до свадьбы, и, похоже, там было нечто большее, чем секс. Естественно, Катари, взяв для вида паузу, сказала «нет». И была уверена, что Рокэ проглотит отказ. На крайний случай всегда можно ослушаться, пойти в клуб, а потом сознаться в этом и не без удовольствия огрести наказание. Но он много раз доказывал, что хочет играть по правилам и только с ней, с Катари. Значит, надо заглянуть потом в ежедневник, понять, почему... Это было спустя пару недель после несостоявшейся Эмильены. Рокэ позвонил, было часов восемь. Сразу назвал её «госпожой», она спросила, в чем дело. Значит, была одна. Он спросил, может ли пойти в «Сэ» к Арлетте Рафиано. Голос... Голос обычный — красивый баритон, послушные интонации с искоркой подъёба, но не намеренной, просто такая особенность. Когда Катари ответила «да», муж просительно уточнил, будет ли она контролировать его по телефону. Милый беленький ласточк... Катари покачивает туфлями, ногти с раздражением впиваются в лакированный край. Всё было бы проще, если бы... Но у нее не было ни сил, ни желания. Она уже вспомнила, встреча подружек её отвлекла, да-да. Сто лет собирались, и вот собрались. Нормальный семейный отдых будущего президента: первая леди пьет вино и болтает ни о чём со школьными подругами, а он на другом конце города вылизывает каблуки проститутки, годящейся ему в матери. Катари не приходилось ревновать мужа к этой даме. На конкурентку Арлетта не тянула даже гипотетически — возрастная брюнетка с желчным лицом, глуповатая. Рокэ прикипел к ней за специфический стиль и «материнский» сисястый типаж, но не более. Они даже как-то пробовали втроём, и было интересно... Пальцы задумчиво прогуливаются по игрушкам, путаются в цепочках и ремешках. Надо выбрать «помощников». Ошейник — само собой. Свои желания она знает, а что нужно Росио для отпущения грехов и вин? Насколько всё запущенно? Фирменный стиль Арлетты — сигаретные ожоги, но Катари не помнит, попадались ли ей на глаза аккуратные квадратные пластыри, когда они в последний раз занимались сексом. Может, спрятались в каких-то очень неочевидных местах. Значит, беспроигрышная классика... Выбрав проверенный черный стек с рукоятью-страпоном, она бросает его на постель поверх скомканной рубашки. Черный росчерк на белом — красиво. Рядом ложится тяжелый кожаный ошейник — подарок от любящей жены на пятилетие отношений, ми-ми-ми. Шум воды упорно не стихает. Может, Рокэ уснул? Такое с ним уже бывало, правда, давно. Вел свое первое громкое дело — «Сговор дриксенских банков» — и сутками торчал в офисе. Функционировал на энергетиках и легкой наркоте типа сакотты, но в итоге порвал в суде самого мэтра Инголса. Чего стоила победа, знает только Катари. Тогда они, кажется, и начали играть всерьез... Шум в душе наконец стихает. Катари выдергивает из ящика анальные «бусы» с тремя колечками — для члена, яиц и ещё Создатель знает чего — и, дополнив ими постельный натюрморт, спускается вниз, постукивая туфлями о стены и полированные перила. Красное она не любит, а вот «Слеза» в самый раз. Рокэ на подготовку нужно минут пятнадцать, как раз один заход. Проигнорировав причудливо-витой декантер — ещё один подарок тестя — Катари наполняет бокал любимым белым. Взгляд то и дело возвращается к телефону. Сделав пару глотков, она пишет сообщение Берту — тот «онлайн» на сайте знакомств для богатых хренов, и не спрашивайте, почему там зарегистрирована она сама. В ответ на максимально нейтральное «Как дела?» прилетает фотка смуглых женских сисек и подпись «всё ништяк». Берт, Берт. Катари сочувственно улыбается морисским сиськам. Проблемы Бертрама можно было бы решить, но его главная проблема — он не хочет жить без проблем. Старомодный шик, медленное самоубийство — наркотики, случайные связи, слишком много изысканной жратвы, запои. И три жены, каждой из которых он оставил по особнячку в элитном пригороде. Ни одну из них до сих пор не может забыть, и вовсе не из-за денег. А ты сможешь забыть Росио, если вдруг?.. Катари делает долгий глоток, промокает губы салфеткой, стирая помаду, и хлопает в ладоши. Кухня плавно погружается в полумрак. Так ей лучше думается о таком. В конце концов, это событие — впервые за семь лет брака пофантазировать на тему развода. Свои действия и чувства, как водится, в тумане. Намного четче она видит других. Разве что адвоката своего знает — в суде эрэа Ариго будет представлять Фома Урготский. Лучший из лучших, и ей не по карману, но по просьбе Леонарда запросто возьмется. А Рокэ, конечно, попросит о дружеской услуге пидораса Ги Ариго. Крепкий профи, отмазал от правосудия стольких мерзавцев, что в Закате, по слухам, ему уже забронирован особняк с видом на дворец Леворукого. И то, что Ги её родной брат, ничего не меняет — пидорас, он и в семье пидорас... Стало быть, расстаёмся. Невозможно это представить. Но если напрячь-напрячь воображение... Финансовых проблем не будет, они мирно поделят нажитое имущество в соответствии с брачным контрактом. О детях в нем ни строчки, и теоретически он может попытаться... Ведь кэналлийские папаши частенько выигрывают такие процессы. Но Рокэ не захочет ставить под удар свое политическое будущее. И захочет ли он его вообще? Эр прокурор Южного Округа Алвасете, он же подавленная и одинокая ласточка в бездне развода, ещё и разлучённая с детьми. Голосуйте. Катари фыркает в бокал. Честолюбивые мечты Алваро о сыне-президенте будут плакать горючими слезами, но на чувства бывшего тестя плевать с закатной башни. А вот отца своих детей со счетов не спишешь... Катари поднимает глаза к потолку. Краем уха она не переставала следить за тем, что происходит наверху. Тихое шур-шур стихло минуты три назад. Росио прибрался, засунул в себя всё, что нужно, «сделал табло попроще». Словом, готов полностью везде. А вот она ещё не готова. Пусть подождет. Освежив бокал, Катари снова заглядывает в телефон, снимает замок с новостной ленты. И первый же заголовок отправляет в нокаут:«Прокурор Алва не любит дорогие машины?»
Манрик, мать твою, Леонард... Она крутит ленту вниз, вбивает поиск по фразе, и по глазам бьет шквальным ветром статей и статеек. Только ленивый не обсуждает, что её муж получил взятку от Лео — чем ещё может быть бешено дорогая машина, врученная жене прокурора! Проклятье, разрубленный Змий... Дыхание учащено, она делает усилие и заставляет себя втягивать воздух медленно и через нос, а выпускать ещё медленнее через рот. Это помогает, конечно. Её всегда было сложно обвести вокруг пальца, но сложно не значит невозможно. Леонард отлично справился. Он всё знал, ну или догадывался, или какие-то шпионы о чём-то ему докладывали. Он ждал этих арестов, его же нигде нет. Зато есть чудесный подарочек, который только ленивый не интерпретирует как взятку. И в новостных сводках её муж теперь выглядит лицемерной обнаглевшей жадной тварью... Ну или ревнивым до идиотизма ублюдком. Вот прямо не знаешь, что и выбрать, все такое вкусное! Выбрать, выбрать. Сегодня любой выбор дается нелегко, даже грёбаные игрушки не ложатся в руку. Змий!.. Катари заставляет себя подойти к окну и, убедившись что ни один репортёр не отирается поблизости, смотрит в звёздное небо. Созерцание вечности всегда освежает, даёт ясность. Вот и сейчас дало: она не станет выбирать сиюминутно, смятение — отстойное начало для выводов и решений. У Леонарда всегда есть своя правда, надо её выслушать. Рокэ ведь тоже не святой и не ангел. Тут вообще нет небожителей — просто люди. Просто люди играют в игры разного уровня сложности. И сейчас время отбросить всё лишнее, чтобы сыграть в кои-то веки в приятную игру... Отпив немного прямо из бутылки — всё, хорошая девочка кончилась, — Катари со стуком приземляет её на барную стойку и начинает менять «кожу». Трусики давно стесняют набухшие губы, долой их... Шпильки надеть... Туфли идеально растянуты по форме её ножек, но при этом совсем не мягкие. Скользнув в цельное строгое нутро, она мгновенно включается в роль. Откинув за спину копну пепельных локонов, Катари неспешно оглаживает себя кончиками пальцев от висков до бедер, и обратно — уже ладонями. Стрейчевая ткань ласкает их самым приятным образом. Тёмно-бордовое облегающее платье, в котором она провела весь день, до смешного хорошо подходит и к этому случаю — и фасон тот, и качество именно то. Как будто утром уже знала, что будет вечером... Интуиция. А Рокэ совсем извёлся, надо полагать. Оглядывается на дверь, поправляет ошейник. Заслышав малейший шум, привстаёт и опускает взгляд на перетянутый латексным кольцом член. Размышляет о том, как забавно и возбуждающе выглядит со стороны, возбуждается еще больше... Эр прокурор знает толк в том, как унижать людей, и никто не знает, откуда в его голове столь глубокие познания... Доводить себя до готовности удобней всего у стены. Катари привычным движением прижимается к прохладной поверхности ягодицами, слегка выгибается, чтобы было больше трения, и подныривает рукой под подол. Два пальца во влагалище, интенсивно по кругу растянуть стенки и подразнить точку удовольствия, подаваясь бедрами назад... Вот так... Ещё один глоток вина, и она готова. Ласточка моя, мамочка идет... Ну то есть в твоем подсознании наказывать тебя будет папочка... А, к Леворукому. Как там Ричард сказал? «Доктор Задор»? Вот-вот... Медленно покачивая бедрами, наслаждаясь каждым ударом каблука о ступеньку, Катари поднимается наверх. С каждым шагом в ней всё больше образа, который вскоре выплеснется вовне. И грязь, залегшая на дне сознания, если не смоется, то хотя бы посветлеет... Свет в спальне приглушён, три слоя специальных суперплотных штор задернуты внахлёст. Конспирация. Если в прессу просочится хоть одна капелька их интимных развлекушек — репутации мужа конец. Раскатают так плоско, что можно будет печатать на нём его собственное резюме — для службы рядовым прокурором где-нибудь в Холте... Фантазия очень забавная. Катари подходит к коленопреклонённому Росио — голова опущена, насколько позволяет широкий ошейник, — представляя, как они сыграют в это однажды. Она — госпожа генпрокурор, он — клерк, готовый ради повышения на всё, буквально на всё... Он и сейчас готов, конечно. Четверть часа ждёт-не дождётся возле скамейки для наказаний, когда настанет «всё». Скамейка с виду — ничего особенного, просто длинный пуф для сидения. Только ножки намертво прибиты к полу и с обоих концов по металлическому кольцу. Блестят кольца очень ярко — их тут полируют не за страх, а за совесть. Катари подходит к мужу вплотную, он, быстро вынув стек, произносит: — Раб у ваших ног, Госпожа. Катари позволяет поцеловать руку. — Привет, милый. Милый снова зажимает стек между зубов и скромно тупит в пол, такие правила. Без позволения раб на свою госпожу и королеву не смотрит. Катари подцепляет пальчиком мужественный подбородок, тянет вверх. У Росио обалденно красивые глаза — темно-синие как летние небеса, или как два бездонных моря. Утонуть в таких — ничего не стоит. А если повезёт и не утонешь, непременно нарвешься на смертоносную дрянь. Акулы, мурены, скаты — выбирай, не хочу... Сейчас в глазах мужа обвинение, наглое, как пиздец. Скотина. Знал, что напустит проверку на "Манро", знал, что журналисты объявят взяткой подаренную машину. Знал и намеренно шел на это — чтобы потом смотреть на неё снизу вверх и кидать в лицо обвинение, вызов, выговор. "Посмотри, до чего ты меня довела, дорогая, посмотри". Расчетливая закатная тварь. И в тоже время... — Катари мысленно вздыхает, — невинная ласточка. Вложив в эту гримасу все негативные чувства, обуревающие её со страшной силой, она нежно улыбается мужу. Всё-таки в чем-то её недовоспитанная собственность умничка — взгляд назад — прибрал шмотье, застелил постель, кажется, даже цветочки в вазе взбил попышнее. И сам весь такой аккуратненький и чистенький, волосы подсушены, как она любит — не полностью, с легкими влажными завитками на кончиках. В зубах стек, в заднице шарики, на основании члена — среднее колечко. И такой милый-милый румянец на щеках. Последнее не стыд, конечно, и не смущение. Естественная реакция белой кожи на долгое пребывание в ванной. Но скоро всё изменится... Катари забирает стек, пропускает сквозь пальцы упругое тело и рукояточку-хуй и начинает ласкать свисающим хлыстиком губы Росио. Потом челюсть, кадык, ключицы... Увлекается, обводит, как кисточкой, все впадины и выпуклости идеального торса, поддразнивая соски. Взгляд раба быстро затуманивается, член бодро вздрагивает от каждого прикосновения, набирая силу. Катари обводит стеком набухшую головку, пару раз несильно ударяет по багровеющей плоти. В ответ — пронизывающая дрожь и шумное умоляющее дыхание. У Катари язык чешется предварять каждое новое воздействие подробным объяснением — за что. Но не в этот раз. А то может опасть... у обоих. Хлыстик в третий раз опускается на член, и Росио без позволения прячет руки за спину, чтобы переплести их. Получив удар по предплечью, возвращает в исходное положение и виновато опускает голову. — Госпожа, если возможно, простите вашего раба. И еще ниже опускает голову. Ах, какие мы виноватые и покорные... Плохой раб ждет, пока его унизят, хороший раб унижает себя сам, ну-ну. — Оторвать бы тебе яйца, скотина. Повезло, будешь всего лишь наказан за бардак, который устроил. — Доброта Госпожи безгранична, раб не заслужил... — Это не тебе решать. Катари щелкает пальцами — команда «лечь». «Премного виноват, Госпожа» — шелестит Росио и сливается со скамьей, широко расставляя ноги. Пальцы оплетают спасительное кольцо. Можно приказать, чтобы не трогал его, и наказывать каждый раз, когда забудется от боли и вцепится. А забудется он непременно... Удар за ударом, белые покровы ягодиц и бедер всё румяней и румяней, и Катари сама любуется геометрическим узором, который рисует. Полосует она не только со вкусом, но и продуманно — периодически меняя угол ударов, держа ритм. Когда Арлетта обучала её искусству флагелляции, сразу объяснила, что ритм — это главное. Именно он приводит нижнего в трансовое состояние, на которое, по слухам, быстро подсаживаешься. Росио подсел конкретно: то, что она сейчас делает — для него сущие пустяки, разминочка, хотя стек — штука заведомо суровая, им можно покалечить... Катари заходит сзади и, встав между ног, даёт Росио десять секунд на отдышаться. Хлыстик многообещающе щекочет стянутую кольцом мошонку, и ему это очень нравится — начинает подаваться бёдрами назад. Вот ведь наглая скотина... Катари любяще улыбается и, подцепив пальцами силиконовую перемычку, резко тянет на себя. Первый шарик — самый крупный — выскальзывает из щедро смазанной дырочки. Рокэ от мучительного удовольствия стонет и выгибается, всем телом напрашиваясь на продолжение. Но вместо поощрения получает ощутимый шлепок по яйцам и замирает, вцепившись в кольцо. Оглаживая свежие и старые следы кончиком стека, Катари неспешно обходит скамью по кругу. Тылы у её мужика пиздец крепкие... Это спереди он идеален, как картинка из спортивного журнала, а сзади — «бракованный», по его же собственным словам, и спорить с таким самоопределением сложно, Росио — живая иллюстрация медали о двух сторонах. Катари была настолько шокирована, когда впервые увидела спину любимого — четыре толстые бугристые полосы внахлест друг другу, — что громко вскрикнула. Тогда она еще не знала, что будет добавлять к этим ранам новые... Впрочем, такие серьёзные шрамы у Росио не от порки — от покушения. Алваро и сейчас многие ненавидят, а тридцать лет назад желающие воткнуть нож в одного из его сыновей в очереди выстраивались... Сделав полный круг, она снова видит поджарый, готовый к любым испытаниям зад. Ставит колено на гостеприимно прогнутую спину, надавливает. Хребет тоже крепкий — отлично выдерживает её вес. У него все крепкое, только — Катари усмехается — нервы не стальные. Но тщ-щ-щ-щ, это их маленький секрет... Заняв удобное устойчивое положение, она вытягивает три шарика — и спина под коленом начинает ходить ходуном. Росио ёрзает по скамье, перебирает ногами, и, конечно же, стонет. Очень сладко стонет. — Выключи звук, — приказывает Катари и, потянув за перемычку, медленно извлекает ещё три... и ещё... и всю цепочку. Чем шарики меньше, тем проще мышцам ануса не задерживать их, и Росио покорно молчит. Силиконовый «хвост» свисает до пола, оттягивая и без того багровые замученные яйца. Члену тоже несладко. Катари хочется пожалеть их немного. — Молчи в тряпочку, раб, — предупреждает она и, переместившись назад, начинает вылизывать гладкую туго натянутую кожу мошонки. Всасывает губами — отпускает, всасывает — отпускает, подцепляет языком кончик члена, снова возвращается к яйцам, теребит зубами силиконовую уздечку... — О! Карьярра! О! ... и ласточка не выдерживает, начинает жалобно чирикать. Продолжай, продолжай, мой хороший... От сладких стонов и собственных действий Катари заводится всё сильнее — вылизывать Росио ей уже мало, хочется трахать. Резко раздвинув исполосованные ягодицы, она приникает к раскрытому пульсирующему отверстию ртом, жадно целует его, обводит языком каждую складочку и вводит два пальца в гостеприимную, но все же тугую пустоту. Вперед — назад, вперед — назад. Росио стонет всё музыкальнее и музыкальнее, это уже почти песня. Катари и смешно, и нет — кэналлиец... Кэналлийцы классные. Всегда хотела себе кэналлийца, и раскладывать его по-всякому. — Думаешь, я пошутила? На самой высокой ноте она убирает пальцы и встаёт, поправляя и приглаживая платье. Росио безуспешно пытается слиться со скамьёй. — Думаешь, я пошутила, грязный раб? — повторяет она громче. — Нет, моя Госпожа. — Нравится, когда тебя бьют по яйцам? — Нет, моя Госпожа. — Так какого Змия ты на это напрашиваешься? — Прошу прощения, Госпожа, рабу стыдно за свое поведение. Прошу наказать меня в искупление вины. Катари мягко усмехается. — Само собой, просишь. Интересно, поможет это тебе не косячить впредь? Росито шумно выдыхает. Понимает, что не поможет. Ждет. А Катари не торопится — у них вся ночь, да что там ночь, вся жизнь впереди... Она никогда не уйдёт. Его наркотик — розги, её — розы послушания и фиалки покорности. О, дивный аромат пропитанного потом кожаного ошейника. О, железно-солёный вкус крови на губах. Как отказаться? Зачем? Снова обходит притихшего Росио по кругу. Постукивает стеком по ладони, пару раз стирает с порозовевшей кожи капельки крови и облизывает палец. До встречи с этим удивительным парнем её вполне устраивал мягкий секс с крупинкой риска — заняться любовью на природе, что-то в этом духе. Даже не верится... Встав между раскрытых бедер, разводит их еще шире — так, чтобы вес приходился на живот, а в нижней половине тела ощущались лишь беспомощность и незащищённость. Удар. Рокэ исправно устраивал ей романтические потрахушки под торкскими елочками — на первом году брака. Удар. Она кожей чувствовала, что есть второе дно. Удар. Это читалось во взгляде, каком-то неправильном, раненом взгляде. Удар. После свадьбы он не сбрасывал напряжение с проститутками. Удар. Копил в себе, ласточка. Удар. Дряхлого Ноймаринена попросили вон. Росио назначили прокурором Южного округа. Удар. — Хва-а-атит, пожалуйста... — Что-о-о? Задыхающимся голосом, так отчаянно и жалко: — Госпожа, раб умоляет — не надо наказывать, это так... так больно... — Как же не надо, когда надо? Где твоя покорность, жалкая ты тварь? Её в тебе не воспитали, так что скажи спасибо, что я ещё тут и обучаю тебя. — Спасибо, моя Госпожа, ваша доброта поразительна и восхи... Удар. Он не ставил условий. Не говорил — или ты заменишь Эмильен-Этери, или Эмильены-Этери заменят тебя. Но после стычек с Алваро, выебонов генпрокурора и ядовитых статей в «Вестнике Алвасете» на него невозможно было смотреть без слёз. Его хотелось ударить! Удар. — Не дергайся, дрянь, терпи. Это для твоего же блага. Повторяй, громко. Это. — Это! Удар. — Для. — Для! Удар. — Моего блага. — Моего блага! — вторит Росио и снова вжимается в скамью, готовясь к удару. Но стек зависает в миллиметре от окровавленных яичек. — На колени. В общем, так сложилось, что вместо очередного ретрита по морисской гимнастике она отправилась на практикум в бдсм-клуб «Сэ». Благоразумно оговорив, что тушить сигареты о любовь своей жизни не будет ни-ког-да. Росио смотрит в пол. Катари садится на скамью, кладёт его голову себе на колени и гладит по мокрым волосам. Росио часто дышит, ласкается к руке, невзначай пытается пристроить лицо между её ног. — Ну-ну, куда это ты? — стек невесомо касается спины, но намек понят. — Можешь снять эти штуки. — Благодарю, Госпожа. Коснувшись губами её ладоней, торопливо просовывает руки вниз, выгибаясь и постанывая, избавляется от силиконового капкана. Делать это нужно очень аккуратно — распухшие органы чувствительны как никогда, любое прикосновение может их травмировать, даже освобождающее. Выдох облегчения, улыбка. Катари снова пригибает его к своим коленям, гладит по шее и шрамам, позволяет целовать пальцы. — А теперь как обычно, — мягко приказывает госпожа. Раб встает на четвереньки боком к ней. — Хорошая зверушка, хороший раб, дрессированный... Она подносит рукоятку стека к приоткрытым губам, и Росио сосет её, трогательно трепеща ресницами. Найдя миниатюрный хуй достаточно увлажненным, Катари приставляет его к приоткрытому анусу, легонько касается и отводит в сторону. Росио смотрит в пол и нервно облизывается. Мышцы живота ходят ходуном, вены под ошейником взбухли и пульсируют, как весенние ручьи. — Можешь попросить. Будь Росио новичком или слабаком, сказал бы что-то вроде: «Госпожа, пожалуйста, оттрахайте меня». Но он опытен и знает, что хороший раб — это активный и проницательный раб. — Драгоценные руки Госпожи устали, — то ли спрашивает, то ли утверждает. — Госпожа позволит? И мягко забирает у неё стек. На свой страх и риск, но лучше быть наказанным за излишнее рвение, чем вызвать недовольство пассивностью. Катари всем довольна и, положив ногу на ногу, наблюдает, как он потихоньку ввинчивает стек в задницу и проворачивает его круговыми движениями. Достигнув стояка, Росио начинает дрочить его плавными движениями, причем левой рукой — чтобы Катари было видно. Вскоре уже дышит, как загнанный жеребец, и все активнее полирует себя — скоро кончит. Ей тоже хочется поучаствовать в ферии*. Подкрадывшись пальчиками к торчащему из ануса стеку, она ловит его и с силой несколько раз вдавливает и вытаскивает. Росио содрогается всем телом, судорожно выгибается, и молочно-белая струя ударяет в пол. Несколько капель попадает на лакированную поверхность туфли. Заметив это, он тотчас, не отойдя от оргазма, принимается слизывать их. Следующим номером, предугадав желание госпожи, Росио избавляет её от вычищенных до кошачьего блеска шпилек и разминает уставшие ножки сильными пальцами. Вновь пускает в ход язык. Остается разобраться с лужей на полу, но на это смотреть скучно. Сбросив платье на скамью, Катари удаляется в душ. Росио появляется там спустя несколько минут — она видит сквозь запотевшее стекло, как энергично он чистит зубы. После сессий он всегда сияет, как сапфир, энергия прёт во все стороны радужными лучами — приятно посмотреть. И Катарина смотрит, прильнув разгорячённым телом к прохладному стеклу. Эта перегородка — отличная метафора их брака. Немного порознь, немного не вместе... Но оба знают — сделать шаг навстречу не поздно никогда.