в конце хорошо не будет

— Я всегда был верен Совету. © Мин Юнги, из записей о третьем допросе, лето две тысячи седьмого года. *** — Мин Юнги, вы обвиняетесь в убийстве Чон Хосока, подтверждаете ли вы свою вину? — Да. — Как вы убили его? — Выстрелил в сердце с двух метров. — Какое оружие было использовано? — Глок 22 десятого калибра с магазином на пятнадцать патронов, принадлежащий Чон Хосоку. *** Молоденький альфа, едва закончивший академию, стоит рядом со следователем, внимательно слушая. Только что закончился последний допрос одного из подозреваемых в долгой серии расследования. — Все вскрылось два месяца назад, — говорит старший, сжимая в руках пластиковый стаканчик с кофе, — Чон Чонгук просчитался, словив пулю. Ему проще всех — он просто гниет в могиле. — А его омега? — помощник отпивает из такого же стакана, морщась. Ещё не привык к кофе из автоматов. — Пак Чимин сбежал, — усмехается следователь, — Я бы тоже сбежал на его месте, прихватив все документы и деньги Совета. Срок получит каждый. Столько людей замешано, говорят, даже парочка министров были частью этой мерзости. — Мерзости? — переспрашивает младший. — Думаешь они только наркотой, оружием и прочим занимались? Мне дали дела нескольких омег из тех, кому сломали жизнь, — мужчина сжимает стакан сильнее, сминая. — Таких, как Мин Юнги? — альфа смотрит на него через стекло допросной. Брюнет в грязном помещении сидит так, будто на троне. С гордо поднятой головой. — Они называют себя омегами Совета. Больше пятидесяти человек, и это только те, которых не успели использовать. Я был на операции в тот день, я помню их глаза, их лица. Там были только красивые, мрази со вкусом отбирали. Пол сотни омег от пяти до двадцати лет, — альфа устало потирает виски, — но никто не плакал, когда их выводили. Все как он, — кивок в сторону Юнги, — Только и твердили: «Омеги Совета не предают Совет», «Верность превыше всего». Будто куклы сломанные. — А в чем обвиняют Мина? Просто убийство? — паренёк склоняет голову заинтересованно. — Если бы. Застрелил собственного истинного, выполняя приказ уже мёртвого главы Совета. Полиция забирала прямо с похорон. Омега даже не плакал. — Он получит полный срок? — кондиционер шумно кашляет, доживая последние месяцы. — Получит, да только загнется через год, — поджимает губы альфа, — Ты раньше видел тех, у кого умирают истинные? Они и сами не живут. *** — Тэхён, тебе больно сидеть? — мужчина расслабленно откидывается на спинку стула, отправляя в рот кусочек стейка. — Да, господин, вы были грубы прошлой ночью, — омега смотрит вниз, не смея поднять взгляд. — Донхек, — обращается альфа к прислуге, — поставь его тарелку на пол, — а после спокойно, с полуулыбкой, — На четвереньки, Тэ. Так ведь не будет больно, да? — Господин, но, — блондин вздрагивает, оставаясь на месте. — На колени, малыш, — уже жестче, — давай. Теперь ты всегда будешь так кушать, это милость для моей послушной собачки. *** Мужчина совершает последние, грубые толчки в рот стоящего на коленях омеги. Лицо того мокрое от слез, со стекающей по подбородку слюной. Горячая сперма попадает на ресницы, щеки, альфа нарочно целится в открытый рот, заставляя почувствовать вкус. — Твоё наказание, малыш. Оставайся на коленях до утра, пока я сам не позволю тебе встать, — старший не надевает бельё, так и падая на постель, — И не смей стирать с лица сперму, детка. Тэхён остаётся на полу, с растоптанной гордостью, заплаканным лицом и саднящими губами. Подрагивает, то ли от холода по обнаженному телу, то ли от накрывающей истерики. *** В дверь допросной стучатся и появляется голова охранника: — Там психиатр приехал, который для Кима, нужно ваше присутствие, — рапортует коротко. — Идем, — следователь подхватывает со стола папку, оставляя стакан. — А с ним что? — торопится выяснить парень. — Свои же приговорили к смерти, дожидался в камере здания, откуда всех забирали. Сбежал от альфы-изверга, не выполнив задание. Догадываешься, какая пометка стояла на его личном деле в архивах Совета? — Предатель. Да? — Верно. *** — Юнги, глупая шутка, положи пистолет, он заряжен, — Хосок смеётся немного нервно, глядя на выражение лица омеги. — Прости, — грустно улыбается тот, нажимая на курок. Вместе с чужим (родным) сердцем останавливается собственное. А маленькое, совсем еще крошечное, спрятанное внутри Мина, бьётся. *** Пол года спустя, больница при тюрьме Содемун, западный Сеул. — Не бойся, малыш, дядя Чимин позаботится о таком хорошеньком альфочке, — одетый в медицинскую форму человек берёт в руки младенца, — Твой папа на небе, представляешь? Он променял свою жизнь на твою и ты обязан стать самым сильным в мире, чтобы вернуть все, что заслужили твои родители. Хорошо? Охранник, крепко спящий с чашкой чая в руке, не замечает покинувшего здание омеги с маленьким пациентом на руках. Ночь скрывает преступление, забирая нарушителя в уютные объятия. — Я назову тебя Намджуном. Ты станешь новым королём, я позабочусь.