Когда у тебя есть выбор — разрушить все одним резким движением и быть свободным или продолжать разрушать
себя, — ты не задумываешься о последствиях: ты просто хочешь разорвать цепи. Оглаживая ладонями узкие бедра своей любви, я думал о том, почему мое идиотское сердце выбрало единственную женщину в этом мире, способную меня растоптать. Ловил ее надрывные стоны сквозь пелену своих мыслей — такие далекие сейчас, хотя и дарила она их мне, — и понимал, что люблю ее этой ночью в последний раз.
Я с самого начала открыл охоту на нее, сразу, как только приметил в ее глазах ту самую искру, которая выдает женщину, готовую прыгнуть в омут. Но, видимо, ее искра была настолько слабой, что разгоралась она с убивающей неспешностью: пока я сходил по ней с ума, она горделиво вскидывала голову. Она все никак не желала сдаться под моим напором: ее не интересовали свидания (вообще или
со мной?), она не хотела подарков, отказывалась от цветов. Я был готов пасть к ее ногам, умолять ее смилостивиться надо мной, дать покой моей душе и осчастливить сердце — но я знал, что это лишь даст ей еще большую власть, чем она уже имела над всем моим существом. Я был в отчаянии, мне хотелось целовать ее до одури, до боли в прокушенных губах, чтобы она почувствовала то, что чувствует моя израненная душа. Я был готов яростно встряхнуть ее за плечи и крикнуть ей прямо в лицо: «Какого черта? Неужели ты не видишь, как я схожу с ума?».
Нужно ли говорить, что, когда она стала моей, я уже был безнадежно влюблен?
Я чувствовал себя победителем, когда она улыбалась всему миру, но я думал — лишь мне. Она все еще гордо поднимала голову, но в этом жесте я уже не читал беспрекословного «нет»: теперь там было кокетливое «да». В глубине души я знал, что она прекрасно видит, что делает со мной и какую безграничную власть имеет. Видела и пользовалась этим. Думаете, я получил ее тогда? Никоим образом: она лишь дала мне видимость того, что принадлежит мне и душой, и телом. Я мог касаться ее лица, наслаждаясь ее звонким смехом, когда пальцы особенно невесомо щекотали ее скулы; мог очерчивать губами изгибы ее плеч, пока она извивалась подо мной, умоляя о большем; пальцами обводить ее упругую грудь, наблюдая стаи мурашек на нежной коже. Я мог
обладать ей, но она не была моей. Я знал, что ее душа не вторит моей, что сердце ее бьется с другой частотой, несхожей с моей.
Мог ли я смириться с этим?
Пока мое сердце задыхалось в грудной клетке, пока душа моя разрывалась на части, а мысли все были прикованы только к моей любви, сама она была столь же недосягаемой, как и прежде. Мне хотелось выть: я не знал, что делать с этим жгучим чувством в моей груди, когда я думал об этой женщине. Каждый раз все мои мысли, начинавшиеся с восхищения ею, заканчивались адским пеклом в районе грудной клетки, и чувство это со временем грозило выжечь меня дотла. Я понимал — если она не спасет меня прямо сейчас, я сломаюсь. Я должен был встряхнуть ее за плечи, цепляясь в них до синяков, и, наконец, спросить, почему она дает мне тело, но душу — нет. Почему она не могла оставить мое сердце в покое? Зачем начала эту игру? Почему заставила меня
поверить?
Я был слаб настолько, насколько это вообще возможно: в моей груди пылал сжирающий меня пожар, в моей голове не было связных мыслей
не о ней, а душа моя просто превращалась в пепел. Я не понимал: почему любить ее так больно? Я видел ее, и в душе моей разливалась безграничная нежность, которую тут же затапливал страх о том, что скоро она меня уничтожит. Я не мог объяснить это чувство: я просто болел изнутри. В душе моей отныне в тесном соседстве поселились любовь и безнадежность — именно так я мог описать то, что чувствовал. Глядя на нее, перебирая ее волосы, я задыхался от безвыходности ситуации: я мог любить ее ночами, но днем она не была моей. У меня не было средства для борьбы с этими эмоциями, я просто переживал их снова и снова: любовь сменялась отчаянием, сводя меня с ума своим круговоротом. Я начал желать одного — освободиться.
Я знал — если не спасусь сейчас, то никогда не смогу вырвать ее из своего сердца, никогда больше душа моя не сможет томиться по другой женщине. Я предчувствовал те мучения, которые принесло бы мне избавление от моей любви, но я тешил себя надеждой, что они не продлятся так долго, чтобы поглотить меня. Я просто хотел дышать полной грудью, которую не наполняет расплавленный металл каждый раз, когда мой взгляд падает на
нее. Я хотел, чтобы мое сердце перестало болеть по женщине, чье сердце счастливо отбивает ритм для всего мира. Я отчаянно желал, чтобы все это прекратилось. Если это любовь, то я никогда больше не хотел бы ее испытывать.
Если любовь причиняет только боль, то что же это за любовь?
Сегодня я любил ее в последний раз — я знал это, скажу больше — ждал. Я хотел насладиться хотя бы ее телом, раз душа была мне недоступна, прежде чем избавлюсь от связующих нас нитей. Я не собирался деликатно распутывать их, я жаждал разорвать их трясущимися пальцами, сделать это резким движением: я не мог ждать. В последний миг я наслаждался ее частым дыханием, пока она с удовлетворенной улыбкой королевы лениво выписывала у меня на плече круги — видимо, в благодарность, ведь иного она и не могла мне дать. В этот момент, возможно, все мироздание ополчилось против меня: мы одновременно открыли рот, я — чтобы сказать ей, что ухожу, что больше я не вытерплю эту любовную муку, не смогу дышать рядом с ней; она же, видит бог, решила посмеяться надо мной, уничтожить меня окончательно, ведь сейчас она не могла предрешить ровным счетом ничего — да и как? Я слишком долго умирал от ее нелюбви и не был готов к новым страданиям, которые принесло бы мне нахождение рядом с ней.
— Мне кажется, что я начинаю любить тебя.
Ее сердце, быть может, разбивается в этот же миг, когда она осознает, что я только что ей сказал. Волнует ли это меня? Должен ли я снова вверить ей свое растоптанное сердце, чтобы она сплела его со своим? Имею ли я право снова изранить свою душу, надеясь на лучший исход? Хочу ли я снова связать эти путы, которые оплетали нас все это время? У меня был лишь один ответ, который освобождал меня, но, скорее всего, вгонял ее в пучину уныния и печали. Моя охота на любовь закончилась трагедией, которую я не хотел бы пережить еще раз — ни в одной из всех возможных вселенных.
Если любовь приносит только боль, зачем она?
