Маскарад

Мария Я близ тебя не знаю страха — Ты так могущ! О, знаю я: Трон ждет тебя. Мазепа        А если плаха?..

19 мая 1536 года       — Король здесь! — кричит матушка, вбегая ко мне в комнату, как вихрь.       Её щеки румяны, словно она долго собирала яблоки уже в холодном осеннем воздухе, когда туман, обволакивающий Вулфхолл, настолько осязаем, что едва не сваливается нам на плечи. Останавливаясь, мама подходит ко мне, придирчиво осматривает мой наряд и больно щиплет за щеку своими влажными пальцами.       — Дженни, ты выйдешь к нему в этом? Где его платье? Где его меха?       Она быстро обходит мою комнату, ища платье, а мне становится дурно, что я едва не падаю на колени. Значит, её казнили. Я убила её. Вытягиваю руки вперед и вижу кровавые пятна на пальцах.       — Ты уже наполовину королева! — восклицает матушка.       Она где-то находит платье и восхищенно проводит руками по его синей ткани. Меня тошнит от одной мысли о том, что этот наряд принадлежал казненной королеве, что в этом платье Генрих ласкал Анну и называл её любимой женой.       Мама помогает мне влезть в юбки и затянуть корсет. Я едва не задыхаюсь от неожиданной нехватки воздуха, но удерживаюсь на ногах и слышу её восхищенные вздохи и причитания одновременно.       — Синий цвет тебе не идет, — замечает мама. — Ты в нем как мертвая.       Я сдерживаюсь, чтобы не осыпать матушку изощренными ругательствами. Для неё- это день торжества, но я скорее умру, чем возжелаю женоубийцу. Моё роскошное платье- мой погребальный саван. Не хватает лишь отпевальщиц и священника.       Но когда на моей шее оказываются золотое ожерелье, а в ушах блестят серьги, я улыбаюсь своему отражению в старом зеркале. Я больше не дурнушка. Возможно, я стану великой. Возможно, меня и не запомнят.       Но я точно стану королевой Англии, хочу я этого или нет.       Мама снимает мой гейбл и укладывает светлые волосы, а я вновь поджимаю свои губы, чувствуя себя некомфортно. Мой крупный нос в отражении вновь напоминает мне о том, что я далеко не красавица, и я печально вздыхаю.       — Я похожа на Анну Болейн, — говорю я матери, и та, поджав такие же тонкие губы, как и у меня, убирает волосы под громоздкий гейбл и убирает украшения.       Теперь я вновь стала такой, как и была. Девица Сеймур. Глупая, неинтересная деревенская девушка. Ради меня он убил Анну, умную, интересную, элегантную и лучшую королеву, чем когда-либо стану я.       Внизу раздается смех Генриха и его придворных, а затем натянутые смешки моего отца и братьев. Мама, навострившая уши, качает головой.       — Дженни, опаздываем!..       Она тащит меня за руку по лестнице, но у самого конца я вырываюсь и едва не падаю вниз. Интересно, больно ли сворачивать шею? Уж не больнее, чем делить ложе с Его Милостью…       — Запомни: ты теперь почти что Болейн или мадам Екатерина, — взволнованно шипит мама, но я отмахиваюсь от нее и вхожу в зал.       Все разговоры сразу замолкают, когда король видит меня. Я робко мнусь у порога. Генрих встает и застывает на месте, как вкопанный. Неужели он понял, что натворил? Неужели он казнит и меня за смерть его супруги? Неужели я лягу в одну могилу с Анной Болейн? Меня прошибает холодный пот.       Король осторожно ступает ко мне и, словно боясь спугнуть шуструю лань, встает на колени и припадает губами к моим ледяным ладоням.       — Джейн, любовь моя! — шепчет Генрих, прижимая мою руку к своей колючей щеке, и я нервно улыбаюсь, стараясь перестать воображать, как моя предшественница идет к эшафоту с дрожащими губами. — Я скучал по тебе, дорогая, — он вновь целует мои пальцы, а я силюсь держать маску испуганной овечки, чтобы не упасть в обморок. — Теперь ничего не помешает нам быть вместе…       Я перевожу взгляд на отца. Тот кивает. Нед и Том вторят ему, даже подпинывают меня взглядами, как в детстве. Только раньше они были недовольны мною из-за медлительности в играх, а теперь из-за робости перед королем.       — Стань моей женой, моя прекрасная, моя чудесная возлюбленная! — влюбленно восклицает Генрих. — Сделай меня самым счастливым из всех христианских королей!       Я уверена, что эти же слова мой «возлюбленный» говорил и Анне Болейн, а до нее и Екатерине, но киваю головой и прячу скромную улыбку, опустив подбородок еще ниже, что едва не падаю на пол.       — Я согласна, Ваше Величество, — бормочу я. — Вы сделали меня самой счастливой!       Мне хочется умереть из-за своих слов, выдернуть собственный язык и сжечь его в пламени костра, который хотели строить для мадам Болейн. Это её слова- слова хитрой Анны, амбициозной английской леди с французской душой. Это не я. Это не моя судьба. Я должна прозябать в Вулфхолле, а Анна-носить меха. Я должна навсегда быть деревенской женщиной, а Анна- королевой, подарившей сына и наследника. Корона Анны должна сиять чистым золотом, а моя- пачкать волосы грязью.       Но Генрих ничего не замечает ни в моих словах, ни в моем выражении лица. Он вскакивает, осторожно берет меня за талию и кружит по залу, хохоча. Я чувствую себя неуютно, но выдавливаю улыбку. Кто знает, на что способен человек, убивший жену?       — Джейн, о милосерднейшая из женщин!       Мы идем к столу, сопровождаемые слезами и восторженными криками родных, как вдруг я замечаю человека, молчаливо проводящего меня взглядом. Насмешливые карие из-под седых бровей. Натянутая шапка. Томас.       Я впервые за целый день улыбаюсь искренне, но Кромвель тут же отводит взгляд, что ударяет меня в самое сердце. Он скорбит, внезапно понимаю я. По ней. По Анне. Она и из могилы цепляется за него своими коготками, Анна и его почившая жена. Не удивлюсь, если и мой друг скоро последует за ними, оставив меня одну.       — Завтра мы тайно поженимся, Дженни, — обращается ко мне король. — Ты не против?       — Я отдаю вас в руки свои, Ваша Милость, — отвечаю я, а Том хохочет.       — Она всегда такая, не беспокойтесь, Ваше Величество.       — Твоя сестра- образец целомудрия, — серьезно сводит брови Генрих. — И я очень люблю эту её черту. А ты? Что ты любишь во мне, дорогая?       Я вздрагиваю, словно от удара градом. Что я должна отвечать? Должна ли я вообще отвечать? Что бы на моем месте ответила Анна Болейн? Что он хочет услышать?       — Я…я…- мямлю я.       — Джейн хотелось бы сказать, что ваших положительных качеств не счесть, и она любит вас искренне, как любит Раба Господа своего, — приходит на выручку Кромвель.       Это устраивает короля, и он продолжает разговор с моим отцом и братьями. Я же смотрю на Кромвеля. Зачем он помог мне, если винит в смерти Анны меня? Что у него на душе? Есть ли она у него вообще?       Кажется, я сижу совершенно неподвижно и несчастно для невесты короля, потому что Элизабет осторожно зовет меня:       — Дженни!       Я тут же широко распахиваю глаза и с благодарностью смотрю на сестру. Все перестали есть и наблюдают за моими скованными движениями. Генрих любовно целует меня в щеку, а я едва не отшатываюсь от неприятного мне винного дыхания.       — Кромвель, скажите, разве она не прелесть? — выдает изрядно выпивший король и берет меня за ладошку. — Я бы усыпал её пальцы перстнями, настолько их форма изящна. Милорд, вы видели когда-нибудь столь милые руки? А была ли их обладательница чиста душою?       Томас вздрагивает и покорно отвечает, а я чувствую, как краснеют мои уши и щеки:       — Миледи очень хороша собою, Ваша Милость, — начинает он. — Насчет её рук- Вам виднее, я сижу далеко, но, думаю, вы никогда не ошибаетесь…        В яростном, неистовом движении Томас срывает с меня ночную рубашку, и я издаю звук, который и не думала когда-то произвести.       — Джейн! Джейн! — стонет он, а я чувствую себя так легко и беззаботно одновременно. Юность возвращается ко мне.Я люблю и любима…       Я моргаю, и Кромвель отводит взгляд. Гнев пробуждается в темных уголках моей души. Разве не он клялся мне в верности и вечной любви? Разве не он год назад обещал сделать меня своей женой и увезти в Германию? Разве…       — Что же Анна Болейн? — внезапно спрашиваю я, вздрагивая от столь уже непривычного имени на устах.       Томас тоже морщится, смотря на короля, но тому, кажется, все равно. Он болтает с отцом и братьями, нахваливает чудные пальчики моей сестры Бесс, словно ранее не любовался моими.       — Что же она, миледи? — понижает голос он. — Она увязла в собственном маскараде и не сообразила, когда нужно срывать маску.       Я плыву по залу в плотном платье из темного кружева, не сгибаясь под тяжестью гейбла- на его месте аккуратный чепец на манер мадам Анны. Держу в руках кроваво-алую маску и вижу на другом конце зала короля и Анну. Он в черном костюме, изображает сокола, она- в белом, изображает деву Марию. Он молчит, она- развязно хохочет и всячески флиртует. Долго ли это продолжится? Когда Генрих устанет от своей жены? Кто будет следующей?       — Кто вы? — раздается столь знакомый смешок, и я удерживаюсь, чтобы не рухнуть к нему в объятия.

— А вы — дьявол, я полагаю? — смеюсь я и провожу пальцами по бархатно-черной маске моего спутника.       — А вы- кровавая королева? — улыбается Томас и делает вид, что поправляет мое ожерелье, а на самом деле нежно целует. Он понижает голос и щекочет моё ухо своим шепотом. — Я откажусь быть его советником. Я заберу вас и мы уедем в Германию. Дело почти сделано.       Я расплываюсь в короткой улыбке и не могу налюбоваться на дьявола, который пришёл за мной…       — Разве? — выдыхаю я. — Милорд, разве не вы привели её к эшафоту?       Кромвель дергается, как от удара. На его глазах поблескивают слёзы.       — Джейн, — почти неслышно шепчет он под гогот моих братьев, и я чувствую, как моё сердце пронзает тупая боль. — Я тоскую о смерти моего друга, но вы- моя единственная любовь. Я все помню.       Томас выводит что-то пальцами по столу, и я с волнением читаю: «Германия». Недаром меня обучали чтению.       — Будьте счастливы, — одними губами произносит он и оборачивается к беседующим. — Вы хотели поехать на охоту, Ваша Светлость.       — Точно! — восклицает король. — Дженни, я покажу тебе моих гончих… Ты любишь гончих? А соколов? Каков будет твой герб? Дженни, моя милая, я так рад!..       Я выдавливаю улыбку и поднимаюсь, так и не притронувшись к пище.        — Я хочу быть фениксом, — шепчу я на ухо Томасу, наматывая на палец его мягкие локоны. — Я хочу переступить черту и сгореть. А потом- бах! — и возродиться вновь…       — Феникс, — спокойно отвечаю я, не смотря в сторону моего истинного возлюбленного. — Это воистину прекрасная птица.       Генрих одобрительно кивает головой и берет меня за руку.       — Отлично, отлично! Так не будем же терять ни минуты! Поехали!       Последний раз я окидываю стены Вулфхолла. Отец, мать, братья, сестры. Вся жизнь прошла здесь. Я бы хотела умереть здесь с любимым, но, вероятно, этого не случится. Я стану женой короля. Я сгорю и возрожусь, как феникс. А потом…а потом…       Моё горло пересыхает от волнения, когда я иду за королем, а за нами следует Томас. Я практически осязаю его пальцами, но не смею обернуться. «Один неверный шаг- и я сгорю. Разве ты не помнишь, глупая Дженни, что случилось с твоей предшественницей?»