Кое-что неизменное

      Бывает, я иногда задумываюсь: а если бы в тот день мне не приспичило бежать в аптеку за аспирином, был бы я сейчас жив? Или хотя бы психически здоров? Вряд ли. И дело отнюдь не в пресловутых таблетках, как могло бы показаться на первый взгляд.              В тот хмурый осенний вечер мою дальнейшую жизнь предрешил, как это обычно происходит, Его Величество Случай. Я, на момент событий совершенно обычный третьекурсник, никак не мог уснуть из-за внезапно напавшей на меня головной боли, при этом сон сейчас был для меня крайней необходимостью: ближе к десяти вечера мне предстояло приступить к работе в ночную смену. Уже пару месяцев как я устроился в алкогольный магазин неподалёку — работа непыльная, хоть и слегка неудобная из-за графика. Теперь у меня на отоспаться были лишь вечера да выходные, а к занятиям приходилось готовиться между покупателями, так что упустить возможность поспать было для меня непростительно.       Подумав так, я встал и направился в ближайшую аптеку. Она была всего в двух кварталах от дома, где я снимал однокомнатную квартиру, но я достаточно хорошо знал этот район, чтобы вспомнить путь покороче, через дворы.       Протоптанная дорожка петляла между лужами и огибала местную свалку. Я, особо ни о чём не думая — с больной головой толком не поразмышляешь, — прошёл мимо, однако тут до меня донёсся какой-то странный писк. Я на секунду остановился, прислушался. "Крыса, наверное", — заключил я, но писк повторился, и он принадлежал явно не грызуну. Тоненький, жалобный крик издавал махонький серый комочек шерсти, прижавшийся к вывалившемуся из переполненного бака мусорному мешку. Его можно было заметить лишь по этому писку и дрожи, которая прямо-таки колотила малютку, что немудрено: на улице недавно прошёл дождь, и температура сейчас едва ли была выше пяти градусов.       Я застыл на месте, наблюдая эту картину, и боль от висков стремительно уходила куда-то в сердце, в душу, не позволяя остаться равнодушным. Забыв, куда и зачем шёл, забыв, что хозяин квартиры запрещал заводить животных, забыв про всё на свете, я осторожно поднял крохотного, мокрого, грязного котёнка и, не заботясь о чистоте футболки, спрятал его под куртку и быстрым шагом направился домой.       Стоит ли говорить, что в тот вечер я не дошел ни до аптеки, ни до места работы, за что получил выговор от начальства? Но я был абсолютно уверен в правильности своего поступка.              Котёнок безропотно принял вынужденный тёплый душ и с готовностью облюбовал поставленную к батарее картонную коробку, в которую я накидал ненужных тряпок. Поверхностный внешний осмотр животного, к моему облегчению, не выявил никаких ран или переломов, заодно я определил пол — это оказался мальчик. Шерсть его была короткая, серенькая, и только кисть на правой передней лапке была снежно-белой, будто облачённая в перчатку.       — Куда ты вторую перчатку-то потерял, аристократ? — смеясь, спросил я его, в ответ на что котёнок поднял на меня серо-зелёные глаза и коротко мяукнул. Не знаю, может, у меня разыгралось воображение, но в тот момент мне почудилась робкая благодарность в его тоненьком "Мяу".              С этого дня моя жизнь полностью изменилась. Почти каждая мысль так или иначе была связана с моим новым питомцем, и временами я напоминал себе хлопотливую наседку: заботливое беспокойство полностью захлестнуло меня. Это было настолько новое чувство, что порой мне казалось, что я свихнусь от подобной перемены. У меня никогда не было никого, за кем бы я с таким удовольствием и усердием ухаживал; будучи маленьким, я не жил бок о бок с животными, поэтому понятия не имел, как их содержать. Но суть даже не в этом. Котёнок не был для меня просто питомцем, он словно стал мне другом, которого я по стечению обстоятельств должен был взрастить сам.       Очень быстро я понял: люди, сравнивающие животных с детьми... У меня нет достойных слов, чтобы описать их. Слепцы? Глупцы? Нет, скорее идиоты? Чёрт, да сложить всё вместе и возвести в квадрат! Взращивание братьев наших меньших не испорчено многими вещами, в отличие от взращивания детей. Нет эгоистичного желания вложить в чадо «лучшее, что есть в тебе», и подогнать тем самым его под свои шаткие непродуманные идеалы, которых не достиг родитель. Нет необходимости ограждать от чего-то, ибо дитятко «маленькое ещё, не доросло»; животное же по большей части само знает, когда и что оно себе может позволить, это заложено в них природой. Да в конце концов, элементарное время, драгоценнее которого в наши дни разве что информация! Разве нужно ждать добрый десяток лет, чтобы котёнок начал более-менее рационально мыслить? Нет, у меня нет нелюбви к детям как таковым, «дети — наше будущее» и тому подобное, я не собираюсь спорить. Однако воспитывать животное — легче и, так сказать, менее накладно с точки зрения душевных сил. А значит, и шанс ошибиться уменьшается.       А в следующей своей мысли, как ни печально, я частенько слышу собственную ущербность. Но так сложилась моя жизнь: я растил будущего единственного друга. Однако я мирился с этим удивительно легко, ведь лучше друг в лице кота, чем его отсутствие вообще? Да и, признаюсь, от людей я в жизни не видел такой признательности за доброту. Не подхалимства, не заискивания, не «заглядывания в рот», а искренней признательности на равных. Отношения «хозяин-животное» быстро исчерпали себя; казалось, мы оба искали друг в друге нечто большее. Что искал он — наверное, навсегда останется загадкой, ну а с моей стороны... Я искал того, кому смогу довериться. И я бы даже не подумал, что какой-то кот способен на дружеское сочувствие, однако в моей памяти всплывает не один случай, когда он, кажется, выказывал именно моральную поддержку.              Однажды я вернулся из универа в совершенно подавленном состоянии. Кажется, это было как-то связано с одногруппниками — да, точно. Ребята взъелись на старосту, а у меня хватило ума вставить слово в её защиту. Зря я это сделал: меня автоматически записали во враги народа, а староста — та ещё зараза, — мягко говоря, не оценила, заявив, что нечего тут вякать вместо неё. Казалось бы, ерунда, но обычно такая вот ерунда эффективней всего портит настроение, раз за разом всплывая в памяти в течение всего дня.       Помню: как пришёл — скинул ботинки и куртку, достал виски из холодильника, сел за рабочий стол, закинул на него ноги и, покачиваясь на стуле, стал прихлёбывать алкоголь прямо из горла с самым усталым и недовольным лицом, которое только мог изобразить. «Есть ли что-либо на этом свете, что достойно любви? Кто сможет оценить по достоинству бескорыстную помощь? Где хоть капля благодарности за принесённое добро?» — наверное, в моей голове роились приблизительно такие мысли. И тут на стол запрыгнул кот, на тот момент едва ли полугодовалый.       — Я же говорил, это мой стол, слезай отсюда... — вяло сказал я. Настроения гонять наглого котяру абсолютно не было.       Честно сказать, я ожидал, что он попросит еды, ну или просто самодовольно уляжется на бумагах, пользуясь моей апатией. Однако кот поступил иначе: с полминуты проницательно посмотрев мне в глаза, ступил на мои ноги и по ним медленно подошёл вплотную. Я никак не отреагировал, с отстранённым интересом наблюдая за его действиями. А кот настойчиво ткнулся головой мне в руку, в которой я держал виски, словно ставя ультиматум: или он, или это пойло. Я выбрал первое и поставил бутылку на пол; и тогда кот коротко уткнулся мордочкой в мой подбородок, после чего сразу же свернулся клубком, словно говоря: «Всё, довольно. И вообще, это был не я».       Был ли я озадачен его поведением? Нет. Я был шокирован. Это животное в жизни не проявило бы излишней нежности, не говоря уже о том, чтобы сентиментально улечься на коленях в трудную для хозяина минуту. Нет, он был довольно вежлив и благодарен за еду и уход, но всё это не выходило за какие-то мужские рамки. Посидеть рядом и посмотреть вместе телевизор — пожалуйста, потрепать по голове, пройтись пару раз ладонью по спине — тоже запросто, но если начать его гладить, как обычную кошку — он сразу сдержанно даст понять, что не стоит переходить одному ему видимую черту. Нужно ли говорить, что добровольно он никогда не ластился?       Я осторожно стал гладить мягкую тёплую шерсть, даже рискнул традиционно почесать за ушком. В отличие от большинства кошек, мой кот не был в восторге, когда дотрагивались до его шеи или ушей, видимо, считал эти зоны сугубо личными. Однако в этот раз он не был против, хотя по нервному дёрганью ушных раковин можно было понять, что он пересиливает себя, чтобы не убрать голову. Дальше мучить его я не стал и просто положил руку ему на загривок.       Так мы сидели долго, около получаса точно. И несмотря на то, что мурлыканья не было слышно, могу поклясться: рукой я чувствовал вибрацию его голосовых связок.              — Стоки, — тихо, заговорщицки шепчу, пригибаясь к мёртвой земле и из-за угла разглядывая лагерь, разбитый небольшой группой людей. Более-менее вооружены — не беженцы, скорее мародёры. Собак при них нет, что нам играет на руку, хотя и не является удивительным: большинство собак уже к концу третьего месяца были съедены, а те, что уцелели — сбились в стаи и сами стали нападать на одиноких путников. Но я отвлёкся; сейчас самое главное — эти люди устали, готовятся к трапезе, и я вижу так кстати оставленные в стороне припасы. Вывалившийся из пакета кусочек мяса — лёгкая добыча, особенно для умелого охотника.       На меня пронзительно смотрят серо-зелёные глаза, в них я вижу то, что до сих пор держит мою крышу на месте: преданность и готовность помочь.       — Видишь это сочное мясо? Ха, конечно, видишь. Давай, обеспечь нам ужин, — треплю Стоки по голове и кивком указываю в сторону лагеря. Хотя этот жест чисто символичен: когда котам надобилось разрешение, чтобы сделать что-то? Они самодостаточны, горды, свободны и уверены в себе. И бесконечно прекрасны в этих своих качествах.       Стоки прижимается к серой пыли, сливаясь с ней благодаря окрасу шерсти, и плавной поступью бывалого охотника начинает преодолевать практически открытое пространство метров в двадцать. Знаю: вполне достаточно, чтобы заметить воришку, но кот слишком осторожен и не собирается попадаться так просто. Мне лишь остаётся следить, как двигаются его выпирающие лопатки да непроизвольно дёргается кончик гибкого хвоста.              Когда началась война, я усмехнулся, насколько символичной оказалась его кличка. Stalk... Stalker... Стоки. Созвучие с английским произношением максимально, хотя и случайно. Крадущийся... Именно это я созерцал во время нашей охоты. Изящный, ловкий, хитрый — прирождённый хищник. Никогда не устану наблюдать за ним.       Стоки... Крадущийся. А ведь это всего лишь сокращение от «Аристократа».              — Держи его! Стреляй, стреляй в сукина сына!       По пустынным переулкам разнеслись хлопки выстрелов. Моё сердце, как и всегда в такие моменты, со страхом сжалось: а если попадут?.. В груди разрослась бездонная дыра, и заполнить её можно только уверенностью в хорошем исходе.       На земле то и дело вспыхивают фонтанчики пыли, поднимаемой пулями — и каждая, как мне кажется, пролетает в сантиметре от лапки. Пара людей из лагеря срываются в погоню — и я понимаю, что пришло время «делать ноги».       Скрестив пальцы на Стокину удачу, разворачиваюсь и забегаю в узкий переулок. За столько месяцев я прекрасно изучил улочки и тайные проходы, так что преследователи если и увидели меня — догнать уж точно не смогут. Мне остаётся только надеяться на мастерское умение Стоки увиливать от пуль.              — Ах ты ж зараза! Опять мои котлеты сожрал! — и в кота полетели подручные предметы: столовые приборы, полотенца, салфетки. До тривиального запускания тапок дело обычно не доходило: Стоки успевал смываться до того, как я их сниму. Но даже если я поторапливался и кидал вещи вовремя, он всё равно таинственным образом уворачивался из-под них. Он, кажется, даже выработал тактику: бежал не по прямой, а по синусоиде, стараясь скрыться из моего поля зрения за углом, ну или хотя бы за стулом или столом.       Уверен, Стоки знал: я никогда всерьёз не обижался на него из-за мелочей и кидался предметами слабенько, чисто для галочки. Но уйти из-под «обстрела» было для него, наверное, чем-то вроде традиции или дела чести.       Хех, и после таких «тренировок» я ещё удивляюсь, что кот ни разу не попал под пулю?.. Любой стрелок ожидает, что животное рванёт прямо, ну или в крайнем случае траектория движения опишет плавную кривую, которую легко предугадать. Человек прицеливается, стреляет на опережение... и всякий раз промахивается, потому что Стоки то метнётся в другую сторону, то приостановится, то прибавит ходу. Делает ли он это интуитивно или же нет — не знаю, да и какая разница? Такое поведение спасает ему жизнь, и этого более чем достаточно.              От бега дыхание сбилось, сердце колотится с диким темпом, и кажется, будто в голове звенят колокола. До убежища далековато, да и не могу я себя заставить удрать без лучшего друга. Мне необходимо знать, что с ним всё в порядке.       Я спрятался неподалёку за мусорными баками и теперь дожидаюсь, когда Стоки присоединится ко мне. Он придёт, знаю. Он всегда так делает, находит меня, где бы я ни укрылся.       Проходит, наверное, несколько минут, но они кажутся мне вечностью. За это время я успеваю раз двадцать отогнать одну навязчивую мысль: что если я не дождусь его? если на этот раз он не придёт? если ничего не обошлось, и он ранен или убит вражеской пулей?.. Каждый раз, когда нам приходится работать таким образом, я не могу ничего с собой поделать. Но реалии жизни таковы, что зачастую только Стоки под силу добыть нам еду: патронов в обрез, они нужны на оборону в экстренном случае, а ловкости поймать голыми руками какую-нибудь крысу мне не хватает. Есть, конечно, и другой вариант: присоединиться к другим людям в убежищах, зарабатывать трудом на скудный, зато регулярный паёк — и жить себе не тужить. Однако...       Стоки. Люди видят в нём только ходячий кусок мяса, они ни за что не согласятся приютить ещё один лишний рот. Если бы со мной был ребёнок или инвалид — и то пришлось бы легче, в большинстве убежищ ещё не дошли до каннибализма. Но Стоки — кот, всего лишь кот, которого не поставишь ни за производственный станок, ни за плиту, ни даже в дозор. Никто не увидит в нём пользы, ни одно общество не примет его. Но у меня никогда не появлялось сомнений в правильности моего выбора между кучкой голодных, уставших и озлобленных людей и моим лучшим единственным другом. Мы с ним никогда не предадим друг друга, это так же истинно и просто, как дважды два.       Тс! Слышу еле уловимый стук лапок по земле — такой знакомый и долгожданный. По привычке на секунду задерживаю дыхание, жадно вглядываясь за угол — из-за которого выныривает Стоки со шматком мяса в зубах; на повороте его заносит, и хвост проходится по земле, поднимая облачко сизой пыли. Он со всех ног несётся ко мне и прыгает прямо на грудь, обнимаю его сильно и трепетно — наверное, очень глупо и счастливо при этом улыбаясь. Да плевать... Я рад, так рад...       — Он завернул сюда! Сто процентов, больше некуда! — доносится до меня далёкий голос. Чёрт, они всё ещё нас преследуют? Ха, да мы никак последнюю еду отобрали...       — Подожди! Что это там? Вон там, видишь?       — Да-да!       Одной рукой убираю мясо за пазуху, второй — на автомате тянусь к пистолету. Разве могли они напасть на наш след? Мы шли к этому месту разными дорогами... Да и голоса далеко, а говорят так, будто уже увидели что-то. Если не нас, то?..       — Твою ж мать! — три нервных выстрела; чей-то скулёж. — Тьфу, пошли вон! Смываемся!       О, нет. Только этого не хватало.       Одичавшие псы.       Вжимаюсь в угол между стеной и мусоркой, крепче притягиваю к себе кота. Он забеспокоился, ёрзает...       — Нет, Стоки... Попробуем переждать, — шепчу ему на ухо. Словно поняв мои слова, он успокаивается, хоть уши его по-прежнему опасливо прижаты, а зрачки расширены. От паники меня удерживает лишь знание, что в таких экстренных ситуациях он будет сидеть тихо, если это действительно нужно.              Хозяин моей бывшей квартиры был хмурым мужчиной в возрасте, судя по тону общения, отставным военным. Пару раз в год он приходил «в гости», проверить, в каком состоянии содержится его крохотная квартирка, что он сдавал мне. Обычно он не предупреждал о своём визите, несмотря на мои многочисленные просьбы, но меня спасало то, что посещал он меня примерно в одни и те же месяцы. Достаточно было в течение этих месяцев держать квартиру в абсолютном порядке — и проблем не возникало. До тех пор, пока Стоки не появился в моей жизни.       При заселении мне было чётко сказано: никаких животных, от улиток до собак. Меня это требование не смутило, ведь никого заводить я не собирался. Однако когда я подобрал котёнка, передо мной встал вопрос: куда его девать на то время, когда наиболее вероятна проверка? Договориться с хозяином квартиры я даже не думал, по нему сразу видно: он человек бескомпромиссный. Отдать на время мне тоже было некому: в городе никого из родственников, друзей тоже нет, одногруппники вряд ли согласятся выручить. Проблема так и осталась подвешенной в воздухе, однако позже разрешилась сама собой.       Звонок в дверь застал меня, по иронии, когда я наполнял водой кошачью миску. Кто таков пришедший гость, до меня дошло мгновенно, ведь других гостей я и не ждал. Быстро я спрятал все доказательства присутствия животного в доме, после чего сделал со Стоки первое, что пришло в голову: засунул в шкаф и шикнул, чтобы тот сидел тихо. Особо я ни на что не рассчитывал, зная, что коту не особо понравится долго сидеть взаперти, и он замяукает, заскребётся о дверцы. Но всё же надеялся, что этого не произойдёт.       С хозяином квартиры мы, как обычно, сделали беглый обход жилплощади, после чего принялись чаёвничать и вести какую-то совершенно глупую и бессмысленную беседу. Это как дань уважения — я всегда заставлял себя поддерживать темы, поднимаемые этим недовольным жизнью седеющим мужичком. Иногда это даже вознаграждалось отсрочкой арендной платы. Но в тот раз я был напряжён гораздо более обычного, и это сказывалось на общении: я то и дело отвечал невпопад, говорил слишком громко и быстро, да и вообще разговор не клеился. На моё счастье, это вынудило гостя быстро откланяться, прикрывшись каким-то нелепым предлогом.       Когда я захлопнул за ним дверь, первое, что я сделал — глубоко и с наслаждением выдохнул. И потом пошёл вызволять из временной тюрьмы кота.       Стоки по первому времени сначала даже не поверил, что ему можно выйти. Прижав уши и вздыбив шерсть, он подозрительно огляделся, видимо ища источник неизвестного ему голоса, однако убедившись, что непрошенные гости ушли, спрыгнул на пол и недовольно взглянул на меня.       — Прости, дружище, — я улыбнулся и развёл руками. — Зато ты нелегальный житель в этой квартире ещё минимум на полгода!       Кот демонстративно развернулся и дёрнул хвостом, выражая всё, что он думает обо мне и моём нелепом способе спрятать невольного нарушителя. Но всё же как я был благодарен этому показушнику...              Ощущение опасности, не успев толком развеяться, вновь повисло над нами грозовым облаком. Я замер, как и кот на моих руках. Но это не могло отвратить того, что стая диких псов учует запах мяса и двинется по его следу.       Раздался вой, скорее всего, вожака — хриплый и озлобленный; так близко, что аж кровь похолодела в жилах. Наверное, они за углом — видимо, придётся отстреливаться на бегу. Снимаю пистолет с предохранителя.       Внезапно кот совершает безумно сильный прыжок, и мне не удаётся удержать его — я лишь шёпотом окрикиваю его по имени и слышу, насколько дрожит мой голос от страха и паники. «Нет, нет, нет!!! Всё, это конец, это точно конец!» — мелькает в голове мысль, больно саданув адреналином по сосудам мозга.       Стоки в мгновение ока оказывается на линии зрения врага и... нет, не пускается наутёк. Он пушит хвост, выгибается так, что становится едва ли не вдвое выше, и шипит, медленно и угрожающе приближаясь к собакам. У меня едва не останавливается сердце, но я не медлю ни секунды, выбегая на улицу и вставая чуть позади кота. Целюсь в ближайшую из четырёх, как оказалось, собак — если сразу показать им, что мы вооружены, они отступят — и спускаю курок.       Ну, или хочу спустить. Только вот курок не отзывается на мои потуги, как бы сильно я ни давил.       Чёрт. Чёрт...       Чёрт!!! Какого хрена его заклинило?!!       Собаки сначала шугнулись при виде оружия, но поняв, что опасности оно не представляет, тут же осмелели, оскалив кривые жёлтые зубы. Чёрный пёс, самый крупный из стаи, уверенно сделал пару шагов вперёд; остальные последовали его примеру.       Ситуация такова: трое оголодавших собак стоят в нескольких метрах от нас, ещё одна, подстреленная теми мародёрами, остановилась чуть поодаль; Стоки шипит и идёт на сближение с ними; до дома далековато, да и когда преследуют псы, смысла путать след нет — значит, бежать не выход; и самая чудесная деталь: мой пистолет заклинило. Лучше некуда.       Бью ладонью по оружию, изо всех сил пытаясь привести его в рабочее состояние. Ну почему всегда так невовремя?!       Одна псина, грязно-коричневого цвета, заходит с правого боку, явно целясь на добычу покрупнее, чем тощий котик. Я решаю не отступать, дабы не показывать им их преимущество. Пистолет всё ещё не отзывается на манипуляции, и когда между мной и собакой остаётся около двух метров, уже готовлюсь целить рукоятью ей промеж глаз, если прыгнет. И тут происходит то, чего я никак не ожидал.       Стоки, издав утробное мяуканье, больше похожее на рык, резко бросается на коричневого пса, и с этой секунды время начинает течь неимоверно быстро. Собака от неожиданности не успевает среагировать, за что платит рваной раной на морде — глаза, скорее всего, она лишится. Вожак реагирует немедленно и бросается на кота, но тот не промах — уже отскочил и теперь заходит с тыла, направляясь к подстреленной собаке.       Вся стая отворачивается от меня, и кажется, вот он — шанс сбежать! Однако я слишком боюсь за Стоки, во мне всё ещё жив тот чересчур заботливый хозяин, помогающий котёнку спуститься со слишком высокого подоконника...       Раненая собака слегка шокирована странным стратегическим ходом кота, но ещё больше она оказывается ошеломлена, когда он запрыгивает на ящик, стоящий неподалёку, и уже с него атакует цель. Пса он сбивает с ног — раздаётся визг, переходящий во всхлип, и бежевая собачья шерсть в районе шеи окрашивается багровым. Тут же чёрный вожак стаи с угрожающим рыком срывается с места и несётся на обидчика; Стоки не остаётся в долгу и бежит навстречу, хотя с первого взгляда ясно: силы будут неравны. Ещё секунда — и они набросятся друг на друга, сплетясь в визжаще-рычащий смертельный клубок...       Вдруг пистолет от тряски оживает и выпускает пулю прямо рядом с моей ногой. Выстрел заставляет чёрного пса по привычке метнуться в сторону, что открывает для Стоки возможность беспрепятственно вцепиться ему в глотку. Честное слово, никогда не видел от кота такой кровожадности! Он, должно быть, уже решил, что дерётся до смерти, и оттого не щадил ни себя, ни противника.       Пока псы ошеломлены шумом и вообще происходящим вокруг, я выстреливаю в единственную здоровую собаку, особо не целясь; она душераздирающе взвизгивает и немедленно удирает в закоулок, хромая, как мне кажется, на все четыре ноги. Следующей пулю получает ослепшая на один глаз коричневая псина, и выстрел оказывается смертельным. К этому времени вожак, яростно помотав головой, отбрасывает Стоки и, заметив, как я целюсь в него, правильно оценивает ситуацию. Коротко взвыв, он убегает в тот же переулок, в котором скрылась коричневая собака.       — Стоки! — я подхожу к коту, который, кажется, не получил серьёзных ранений, и обессиленно падаю на колени. Он непонимающе смотрит на меня, мол, чего расселся, бежать нужно! Секунду, Стоки... Одну секунду... — Слава богу, ты цел... — выдыхаю и наконец поднимаюсь на ноги.              Его никогда не останавливала опасность быть покалеченным. Когда на дворе наступало лето, я частенько выпускал его на улицу, и не проходило ни дня, чтобы Стоки не вернулся потрёпанным.       Я услышал знакомое требовательное «Мяу», означавшее примерно «Я тут работаю, котов других на место ставлю, а ты, значит, прохлаждаешься?» Улыбнувшись, я выглянул из прихожей. Картина до боли знакомая: весь в пыли, к холке прилип репейник, ухо разодрано, из свежей раны неспешно капает кровь. Я вздохнул:       — Опять весь пол заляпал, тоже мне, Индиана Джонс! Когда уже прекратишь искать приключения на пятую точку?       Хоть бы какая-нибудь реакция — нет, кот продолжил сидеть и спокойно взирать на меня, ожидая непонятно чего. Ну что ж, дождался. Я развернулся и пошёл доставать перекись из аптечки.       — Сначала рану обработаем, потом уже есть будем, — оповестил я его из ванной. Стоки остался сидеть где сидел, зная: процедуры не избежать, да и не во зло это делается. Умный, умный кот, хоть и до жути своенравный...              До убежища мы добрались в темпе, хоть и особо не спешили: оба были измотаны событиями сегодняшнего дня, и вряд ли нас кто-либо преследовал. Но запах свежего мяса, конечно, с большой вероятностью может привлечь ещё одну стаю псов, так что пистолет всё время я держал наготове.       — Вот и дома. Почти... — на выдохе произношу, вымученно улыбаясь. До второго этажа, где мы обосновались, ещё попробуй доберись... Внутренняя лестница в здании обвалилась, поэтому мы забираемся обычно по внешней запасной лестнице. Хотя и тут нужно приложить усилие: подпрыгнуть необходимо довольно высоко, да ещё и подтянуться потом. Поэтому на случай, если придётся лезть раненым, я сделал своеобразный механизм, по которому необходимо попасть чем-то твёрдым — скажем, камнем, — чтобы крючок отпал и выпустил на свободу верёвочную лестницу до земли. А что до кота — он с успехом карабкался по ткани, которую я привесил с внешней стороны дома как раз для этих целей.       Не успел я подумать об этом, как Стоки уже забрался на второй этаж и теперь нетерпеливо поглядывает на меня сверху. Вздохнув, разбегаюсь и подпрыгиваю, хватаясь за нижнюю перекладину лестницы. Как чудесно, что в своё время уделял некоторое время тренажёрному залу...              — Стоки! Вот засранец! Спускайся немедленно!       Кот с каким-то бешеным выражением лица забрался ещё выше по шторе. Приход словил, ясно.       Я подошёл к окну и потряс ткань в надежде, что наглое животное не удержится, но куда там! Оно с обезьяньей ловкостью перепрыгнуло на ковёр, что мирно висел себе на стене и никого не трогал. Бедный ковёр, столько затяжек...       Вскоре я оставил попытки спустить одичавшего кота на землю.       — Вот наркомань, — то и дело усмехался я, глядя, как он совершает немыслимой длины прыжки со шкафа на шкаф. Чем бы дитя ни тешилось...              ...Проклятые ящики, которыми было заставлено всё складское помещение, постоянно мешали на пути. Грёбаные ящики! Пошли вон! Мне нужно спешить, а не то!..       И зачем мы попёрлись сюда?! Треклятая жажда наживы! Ни за что себя не прощу, если... Нет, нет. Нельзя ни о чём думать, нужно просто добежать, просто успе...       Выстрел! Ещё один, ещё! Нет! Где?!!       Останавливаюсь так резко, что обувь скользит по ровному металлическому полу, изрезанному царапинами, словно лёд на катке. Прислушиваюсь, пытаясь вычленить среди многочисленного эха источник звука. Судя по всему, он шёл оттуда, куда я и бегу... А там... Там же... Боги, пожалуйста, нет!       Срываюсь с места, вдыхая воздух настолько быстро, что начинаю захлёбываться им. Одна мысль о том, что могло случиться, затуманивает мозг и заставляет сердце биться до боли сильно. Напрягаю мышцы на ногах до предела и бегу так быстро, как не бежал никогда в жизни...       Вот последний поворот! За ним — одна из многочисленных комнат заброшенного склада, где я по стечению обстоятельств должен был оставить Стоки дожидаться меня.       Если тот ублюдок из ближайшего убежища, с которым мы десяток минут назад едва не подрались из-за ящика консервов, опередил меня, он увидит Стоки и...       — Вот так-то! Блохастая тварь... — мужчина стоит ко мне спиной, в опущенной руке держа пистолет. Я замер, как вкопанный, но он чувствует моё присутствие и поворачивается. Я вижу на его мерзком лице мерзкую улыбку, и он спрашивает меня своим мерзким-мерзким голосом: — Глянь, кошару пристрелил! Прыткий, зараза, попался, три пули на него ушло! Чего так смотришь? Ну да, я тоже думал, что всех кошек переловили, но сегодня как-то подфартило.       Перевожу остекленевший взгляд вниз. К ногам этого подонка течёт рубиновая струйка, берущая начало в луже крови. В этой луже безвольно лежит серое тельце, наверняка ещё теплое, но уже бездыханное. Мой единственный друг. Всё, что у меня осталось в этой жизни.       Ничего не осталось.       Задыхаюсь. Дрожащими пальцами сжимаю пистолет — рифлёная рукоять впивается в ладонь.       — Т-ты... Ты убил его... — не узнаю свой голос. Это голос одержимого, голос живого трупа, голос из потустороннего мира, но не мой.       Убийца что-то самодовольно отвечает. Стереть, стереть эту гадкую ухмылку с его рожи. Теперь дрожат не только руки — меня всего колотит как при лихорадке.       — Ты убил единственное, чем я дорожил, — тихо и веско выношу приговор. Выставляю вперёд трясущуюся от гнева руку и немедленно выстреливаю мерзавцу в правое плечо. Сладкий, полный боли крик; он роняет пистолет и загибается, что-то отчаянно говоря, наверное, пытаясь вразумить меня. Сукин сын. Выстреливаю в колено. Ещё один прекрасный крик, и он падает. Подхожу, выстреливаю в другое колено. Потом — в оба локтевых сустава. Барабанные перепонки вибрируют от его крика, и я бы слушал это вечно, но внезапно становится трудно дышать, в горле комок, а перед глазами всё поплыло... Судорожный вдох.       Ещё одна волна гнева захлёстывает меня, и я, не помня себя от злости, всаживаю в этого выродка всю обойму, чтобы наконец заткнулся. Обессилев, роняю пистолет и сам падаю на колени. Взгляд в никуда, потому что я не могу заставить посмотреть себя на то, что он оставил от Стоки. Стоки... Мой Стоки.       Пелена с глаз пропадает, и я только сейчас понимаю: это были слёзы, и теперь они наконец катятся по моим щекам.              Просыпаюсь от ощущения, как что-то тёплое и мягкое утыкается мне в лицо. Тяжело открываю глаза и так же тяжело вдыхаю воздух. Я плакал во сне, впервые, может быть, за всю жизнь. Взгляд фокусируется на серой мордочке, выжидающе на меня смотрящей. Такая родная и любимая. Прижимаю к себе кота и целую в макушку, на что он шокированно трясет головой и вопросительно глядит на меня.       — Просто так, Стоки. Просто так.       Отпускаю; кот отходит и садится около двух больших крыс, словно показывая, из-за чего, собственно, он меня и будил. Помню, он и в мирное время приносил мне добычу. Как проснёшься, а на подушке «подарки» в виде дохлых мышек лежат — красота...       — Молодец, охотник мой, — треплю его одной рукой, а другой вытираю влагу со щёк, а Стоки недоверчиво так смотрит — гадает, наверно, что это с хозяином...              Моя жизнь всегда была однообразна, и создавалось такое ощущение, будто единственное, что меняется вокруг меня — дата на календаре. Потом появился Стоки и раскрасил мою жизнь во все цвета спектра. Он рос, проказничал, иногда был невыносим — и мне уже казалось, что повседневность невероятно насыщена событиями.       И когда мир вокруг меня в одночасье стал иным, незнакомым и опасным — я понял, что самое дорогое из моей прошлой спокойной жизни мне посчастливилось сохранить. На фоне нестабильности, коей был теперь напичкан каждый день, это самое дорогое выглядело таким неизменным, чем-то таким, что просто не может сломаться и исчезнуть. Но...       Любыми силами я буду пытаться сохранить этот серый комочек шерсти с аристократической белой лапкой: я обязан ему едва ли не всем, что имею. Я буду пытаться сохранить это кое-что неизменное.