Гостиница «Неон»

Эль была готова покляться, что этот очкарик видел, как она бросила бомбу под стол. Вернее, с какой парализующей осторожностью она опустила сумочку на блестящий чистотой пол. Она ведь не хотела, чтобы взрыв случился раньше времени. А очкарик сидел на красном диване напротив и смотрел на нее в упор, словно они были давно знакомы. Словно это он был ее мужем на самом деле, а не тот, кто, согласно этому идиотскому сюжету, трахался сейчас этажами выше, в гостинице «Неон». Эль скривила губы и отвела взгляд. — Хотите чего-нибудь еще..? — официант будто бы возник из-под пола, словно услужливый демон из самого низа, из преисподней. — Сдохнуть, — честно попросила Эль, переведя густо накрашенные Smoky eyes на демоническое отродье. Оно деланно смутилось, потупив глаза и облизнув несуразные пухлые губы с обветрившейся кожицей. Эль закрыла глаза и отмахнулась от него. Дважды объяснять не пришлось: официант удалился, предоставив ей саму себя, да четырехлазого урода через два столика от нее. Двадцать восемь минут и тридцать две секунды. Эль заткнула льющийся радио-поток мыслей наушниками и отвернулась к окну, подперев подбородок ладонью. Непривычно-длинные, объемные неоновые ногти царапнули кожу, и девушка придирчиво всмотрелась в розовый затвердевший материал, который не поцарапался даже от возни с отвертками и паяльником. Высококачественный хрящевой пластик, новейшая разработка биоинженеров. «Умные молекулы въедливой химии каждую секунду проникают под жалкие остатки спиленных до мягкости настоящих ногтей и становятся частью организма, формируя каждый следующий микрон основания ногтя. Такой дорогостоящий маникюр не требовал замены, не изнашивался, и его единственным недостатком была дороговизна удаления. Основной конек, на котором держится такой бизнес. То же самое, что предлагать бесплатную езду на экзотической трехметровой свинье, выращенной где-то на Луне, а потом требовать оплаты за то, чтобы спуститься. Впрочем, лично на Эль такой прием не возымел бы решительным образом никакого воздействия: она носила тикающую бомбу с собой последний месяц, хотя тикать она начала только девять с половиной минут назад. Не так уж просто девушке без соответствующего образования собрать бомбу и заставить ее считать время. — Вы ждете кого-то конкретного? — чужой голос, мягкий и мужественный, полоснул по воспаленному одиночеством сознанию, как тупая бритва. Эль подняла глаза. — Можно и так сказать, — сказала она, холодно и зло посмотрев в четыре глаза, один прозрачнее другого. У очкарика были дорогие красивые часы, кричащие о своей безликости, как и все топовые вещи лучших брендов. — Могу я присоединиться к вам, в таком случае? — он бесцеремонно уселся рядом, с другой стороны угла. Лакированные черные туфли даже не коснулись сумки, мирно тикающей под столом. Двадцать семь минут и шестнадцать секунд. Эль, неожиданно для нее самой, ни с того ни с сего развеселила его наглость, и она дебильновтао хихикнула, улыбаясь за согнутыми пальцами, постукивающими по ее губам в такт тикания бомбы. — Моя жена сняла номер в этом отеле через своего секретаря, и я решил устроить ей сюрприз, — решил оповестить ее очкарик. — О, я уверена, она очень обрадуется! — Эль ухмыльнулась уголком губ. Она умела так делать только левым, мышцы с другой стороны были не натренированы для этого, словно она никогда не улыбалась целой улыбкой, а только половинкой, и то — левой. Очкарик опустил глаза и голову, улыбнувшись. Четыре глаза вдруг разделились на два, когда он снял очки и протер их краешком сине-зеленой салфетки, которую достал из пиджака. Эль раздраженно сжала губы: — На вашем месте я бы очень поспешила обрадовать свою женушку, а не сидела бы в компании с сомнительной барышней в ресторане ее отеля… — Я боюсь, ее сейчас радует кто-то другой. Прозвучавшие слова заставили воздух загустеть. Или как еще можно было объяснить, что Эль задержала дыхание и напрягла глаза, моргнув. Осознание было тупым и слишком уж очевидным, чтобы оказаться правдой. Неужели это… ее муж? О такой возможности Эль не думала. Она поднялась из-за стола, опершись дрогнувшими ладонями о шершавую поверхность, а мужчина рядом с ней попытался положить руку поверх ее руки. Эль одернула ладонь. И что такого, что у нее тоже есть муж? И все же эта идея, даже если бы она не была верной сама по себе, ужасным образом отрезвила Эль. Человек. Перед ней сидел живой человек. Такой же живой, как она когда-то. По крайней мере, он был живее нее самой, раз подошел, заговорил и даже попытался коснуться ее. Уже месяц как Эль были незнакомы обычные человеческие чувства, не то, что такие вот порывы. Поэтому она изумленно разглядывая загадочный экспонат из своей неуклонно тикающей жизни, склонив голову. Очкарик улыбнулся, склонив голову, а потом начал звенеть чашкой о блюдце, заставив Эль вздрогнуть. Она нахмурилась и отвела взгляд. — Уходите, — отрезала девушка, схватив телефон со стола и отправив заготовленные сообщения соответствующим службам безопасности. Анонимно, разумеется. Двадцать пять минут ровно. Через десять минут сюда прибудет отряд, и из здания начнут эвакуировать людей. Начнут по-детски мигать цветами разноцветные машинки, бело-красная и красно-белая. Скорая и пожарная. В этом городе такие службы работают безупречно, также безупречно и тщательно, как мужья, скрывающие свои измены. — Вы действительно хотите, чтобы я ушел? — он настойчиво положил руку поверх ее руки, и Эль вырвала ее, нахмурившись и недобро посмотрев в глаза, снова умноженные очками. Удвоенная улыбка — обоими уголками — словно брошенный вызов. Он покраснел. — Я могу расценивать это, как комплимент..? — Ты можешь расценивать как комплимент даже мое «Пошел на хуй», парень, — выплюнула Эль, угрожающе сощурившись. — А теперь иди, погуляй где-нибудь, будь так добр, а?.. — Странно вдруг увидеть, что у них были свои супруги, живые люди, в общем-то, да? — спросил он, улыбнувшись исподлобья. Эль сжала губы сильнее, напряженно заставляя себя поверить, что сказанное было сказанным на самом деле, а не прочитанным из ее воспаленного сознания. — Я… сказала это вслух? — пуще прежнего нахмурилась девушка. Новая двойная улыбка. Улыбка нормальных людей. И ямочки на щечках, как ямочки для гробов двух оленей-рогоносцев с суицидальными наклонностями взглядов под стол. Карие глаза. Темные длинные ресницы — любая девушка обзавидуется. Добрый взгляд доверчивого идиота, грустная улыбка пустоголового простака, окольцованного бездушной ведьмой. Впрочем, разве она сама была в лучшем положении? — Никогда не знаешь, сколько времени нам отведено, да? — улыбнулся Ее муж. Эль не ответила, настороженно глядя в лживые глаза. — Любой человек может умереть в любую секунду, на самом деле. Но все люди ходят и делают вид, что это не так. Делают селфи, строят планы на будущее и всячески избегают мыслей о том, как обстоят дела на самом деле… Эль напряженно сжала кулаки. Телефон загудел — это ответные сообщения служб. Карие глаза опустились на экран ее смартфона. Когда он заграбастал ее телефон, Эль не смогла пошевелиться. — Код? — он поднял глаза на нее. — Его год рождения, — сказала она. Мужчина чуть сдвинул челюсть вбок, отвел глаза, явно считая. А через четыре тыка пальца доказал, что знал об ее любовнике больше, чем она знала о его любовнице. — Странное ощущение, словно бомбу разминировал, — отшутился парень перед ней, кивнув на ее телефон, лежащий перед ним на столе. — Думал, если неправильно посчитал, случится взрыв… Она улыбнулась, как могла. Он опустил глаза на сообщения в мчс, или как у них там это называется. Провел пальцем, листая вверх, к ее сообщению с адресом. — Я думал, у вас тут любовники, а вы, оказывается, альтруист, — он отложил ее телефон, и он мягко плюхнулся на поверхность стола, но, завибрировав снова, сдвинулся на пару миллиметров. Они встретились взглядами. — А меня спасли бы, в случае чего? — спросил он. — Нет, — хрипло сказала она. — А мне кажется, вы это уже пытались сделать, когда посылали меня на хуй, — double чертова улыбка. Эль закрыла глаза. — Я не такая, как он, — прямо сказала она через несколько долгих секунд, показавшихся вечностью. Карие глаза смотрели на нее в упор. Издевательская улыбка куда-то испарилась. Двадцать минут с чем-то. — Конечно. Иначе мы бы уже держались за руки, я думаю, — и он силой переплел их пальцы. Сколько Эль не пыталась вырваться, это было не так уж легко сделать, сохраняя тишину и ненужные правила приличия. — Отпусти, — беззвучно потребовала она, сощурившись. Он покачал головой, обреченно и при этом со стальным спокойствием во взгляде. Инициатива. Мужественность. Чуткость. Внимательность. Все это было новыми плевками в огонь ее персональной преисподней. Те качества, которые по отношению к ней практически полностью перестал проявлять ее собственный муж. — Мне нужно в туалет, — отрезала она, попытавшись встать. Он с силой прижал ее руку к столу, безаппеляционно глядя в глаза. Покачал головой. — Знаешь, что забавно? — он улыбнулся, так просто и незамысловато, словно собираясь указать на солнечного зайчика на стене или облако в виде мишки. — Никогда не умел себя так вести. Почему мама не объяснила мне, что с женщиной нужно разговаривать так, словно у нее в сумочке бомба, чтобы заставить ее покраснеть и… что-то почувствовать? — Кто тебе сказал, что я… — Я думаю, ты. Только что, — перебил он. — Когда сказала, что ты не такая, как твой муж. А я не такой, как моя жена. — Я вовсе не..! — Думаешь, сейчас самое время для споров..? — он кивнул на ее телефон. — Или для женщины даже тикающая бомба не помеха в споре, даже если ее муж — сапер… Он подхватил пальцами ручки ее сумки. — Код? Она ничего не ответила, язык словно отсох. — Я спрашиваю, какой код для деактивации? — в голосе послышалась сталь. — Я бы назвал тебя по имени, но я в душе не ебу, как прозносится это имя! — Лав, — созналась она. Он поднял брови, моргнув. — Мое имя с русского переводится, как любовь. Друзья зовут меня «Эль». Ну, если бы они у меня остались… Я из России. — Какой код? — он опустил голову ниже, требовательно глядя ей в глаза. — Какой код деактивации? — С чего ты взял, что я собираюсь тебе его сказать? — неуверенно парировала она. — Такой же, как код от телефона? — ледяное. — Окей… — Нет, — выпалила она, схватив его за запястье, когда он чуть не нажал на единицу. Девятнадцать минут двадцать семь секунд… С улицы послышались вой сирен и крики голосов, усиленных искусственно. — Уходи, или я вырву провода, — пригрозила она, сощурившись. Он несколько долгих секунд смотрел в ее глаза, чуть дрожа ресницами. На щеках — румянец и бледность одновременно. Ее пальцы с неубиваемым маникюром были глубоко в сумке и его нервной системе одновременно. — Пошел вон, — ядовито выплюнула она. — Это мой конец. Девятнадцать минут ноль ноль секунд. — А знаешь что? — весело спросил он, улыбнувшись. — Пожалуй, нет! Официанты начали оборачиваться на шум, протирая бокалы за барной стойкой уже не столь самозабвенно. Менеджер отложил стопку меню и двинулся наружу из стеклянных дверей. — Ах, так? — зашипела она, сощурившись. — Хочешь, чтобы я сделала это..? — Ты — трусишка, которая не смогла сказать своему мужу, что знаешь об измене, — угрожающе парировал он, подсев ближе. Эль напряженно сглотнула, попытавшись сесть подальше. — Ты — такая же, как я, и ты никогда в жизни не дернешь этот провод, пока это угрожает хотя бы одному человеку, кроме тебя… — Мне наплевать на тебя, — скривилась она. — Тебе было очень больно, — оспорил он, покачав головой. — И теперь тебе кажется, что ты ничего не чувствуешь. Это нормально после пережитых сильных ощущений… Но это не делает тебя бесчувственным роботом или бездушной изменницей… На щекал стало щекотно, и Эль резко выдохнула, но сглотнула собственный выдох. Шлепнула по руке, попытавшейся коснуться ее щеки. — Есть код для отмены или нет? — спросил он. — Элли? Отвечай! — Нет, — выпалила она, моргнув. — Ну, точнее, есть, но я его не знаю! Я не глядя вбивала… Она никогда не видела, чтобы карие глаза были такими по-серому пустыми, как теперь, когда он ушел в себя, задумавшись, и снаружи осталась только безликая оболочка от человека. Семнадцать минут двадцать секунд… — В сумке есть что-то, что могло бы выдать тебя, если случится взрыв? — спросил он. Она не ответила, неопределенно покачав головой и пожав плечами. Тут наверняка работали камеры. И наверняка записывали изображение не на местные носители, а отправляли куда-то по сети. Даже если сбежать сейчас, ее все равно вычислят. И даже мотив искать не придется. — А если не случится..? — в голосе послышались звенящий вой нервной системы. Или это за окном? — Уходи, а не то они решат, что мы с тобой заодно, — прошептала она. Шестнадцать минут двадцать пять секунд… Он сидел рядом с ней и не уходил. Она смотрела в окно на суетящихся людей. Ее первоначальный план спрятаться с бомбой в уборной не имел смысла: в это время ночи легко было не заметить сидящих в баре-ресторане, и эвакуировали людей с верхних этажей, из номеров гостиницы. Официанты и менеджеры вышли сами, поверив брошенному очкариком «Мы сейчас!». Еще бы, своя шкура ведь важнее. Шестнадцать минут ровно. — Если мы сейчас выйдем, это вызовет подозрения, — озвучил ее мысли мужской голос. — Ты сам поставил себя в ловушку, — сказала она, пожав плечами. Он схватил ее за запястье и навис перед ней, глядя в глаза. — Отпусти провода, — будто гипнотизируя, сказал он. — Возможность сдохнуть у тебя еще будет. А вот возможность выжить и выбраться из ситуации без последствий вроде тюрьмы может и не представиться! Через двадцать секунд они бежали по залитому светом коридору к черному выходу, самому дальнему от ресторана и главного входа, если судить по карте пожарных выходов. Эль тяжело дышала с непривычки. Рука вспотела, но ее крепко держали за запястье, заставляя бежать и терпеть. Они уперлись в тупик закрытой двери, и очкарик попытался выломать дверь, когда на их стук никто так и не открыл. — Ч-черт! — выкрикнул он, развернувшись на мысках туфель и пнув ногой низ двери. Дерево проломилось и его нога застряла в дыре. — Пойдет! — одобрительно кивнул он, и они пробили дверь по образовавшемуся слому ногами, а потом он снял кусок с петель, чтобы стало можно пройти. Они побежали в ту сторону, где обещался выход наружу, если он не перепутал направление. Четырнадцать двадцать семь. Они побежали назад, и ее дыхание стало сдавать. Кашляя от непривычки и не прошедшего еще толком гриппа, она задыхалась от вязкой горечи в горле. Ноги не слушались уже на половине коридора, который они уже пробежали наполовину. Одиннадцать минут тридцать семь секунд… По лицу текли слезы, и страх, неведомы прежде, заставлял судорожно искать способы выжить. Ей как никогда на свете захотелось оказаться дома, и чтобы все это происходило не с ней и не взаправду. Чтобы все это оказалось не более, чем страшным кошмаром, помутнением рассудка. Оно и было помутнением — вот только в другом крыле гостиницы ею были заложены несколько килограмм нанотротила. На очередную выломанную дверь ушло минут пять дрожащих рук и злых требований заткнуться. Словно они уже были женаты, или вроде того. Эль заткнулась, неожиданно для себя обидевшись. Обиды прошли, когда он раздел ее перед дверью с зеленым «Выход», укутав в невесть откуда взявшееся одеяло. Вытолкнул навстречу холодному воздуху и обеспокоенным взглядам спасателей. Эль встала за их спинами. Кроссовки промокли насквозь: снаружи шел дождь, и ее одеяло стало тяжелее на несколько килограмм в считанные секунды. Внутренние часы отказали. Мужчина рядом с ней, обнимая ее и потирая ее плечо, возил пальцем по экрану ее телефона, копаясь в настройках. — Нашел, — хрипло прошептал он. «Удалить все данные до заводских настроек?» Да | Нет Следующим, что Эль увидела, стала направленная на нее камера и двое людей — девушка в одеяле и приобнимающий ее очкарик, которые решили сделать селфи. — Ты че, псих? — спросила она, с сомнением покосившись на мужчину. Он скалил неровные, но белые зубы, самозабвенно улыбаясь на камеру. Раздался щелчок. Взрыв прогремел несколькими секундами позже. Сильная рука сжала ее плечо, не дав грохнуться в свободное падение обморока. Эль показалось, что она увидела знакомое лицо в толпе, рядом с другой девушкой в одеяле. Но она быстро отвернулась, не ответив и на оклик по имени тоже — американец, забравший ее с собой, знал, как правильно произносится ее имя. Впрочем, это было все, что он знал о любви. Возможно, он подумал, что обознался, ведь она никогда не делала себе самонаращивающихся ногтей или такого макияжа. А ей попросту захотелось понять, каково это — хоть в таком виде, в котором ходила его любовница. — Поедем ко мне, — раздалось безаппеляционное. — Я не пущу ее домой, пусть делает, что хочет. Так будет безопаснее. Но Эль ничего не слышала. В ее ушах стоял взрыв, а боль раздирала на части лучше всякой бомбы. Любви не осталось — как и ее саму уже больше не звали «Любовь», а только коротким и символичным «L», у которого может быть бесконечное количество слов за этой первой буквой. Только страх и оголенные провода нервной системы, как те провода, которые она держала сколько-то там минут назад. Документы о разводе были подписаны в ее пользу — видимо, муж все-таки узнал ее, и решил, что деньги ему важнее, чем общественная безопасность. Даже если он понял, кто устроил взрыв, он предпочел попытаться откупиться от нее той же суммой, которая была прописана в брачном контракте в случае измены. Гостиница «Неон» была отремонтирована в течение недели, а камеры то ли оказались локальными, то ли произошел сбой в системе записи. Никто даже не подумал на любовницу одного из посетителей, которой она не являлась: оказалось, очкарик был настолько педантичным, что в действительности снял номер в ту ночь, когла сдедил за изменницей-женой… — Ты вообще собирался туда заходить? — спросила она в ту ночь, когда оказалась в его просторной квартире, металлическо-пластиковой, как ее лицемерие. Он пожал плечами и сел за рабочий стол, протерев очки. Открыл ноутбук и начал увлеченно щелкать клавишами, словно так оно и нужно. Эль сидела в его кровати посреди комнаты и смотрела в высокие затемненные стекла окон с серым городом и его яркими огнями. А он все печатал и печатал что-то. — Важная работа, извини, — словно они были женаты. Эль заглянула ему через плечо через несчитаемое количество минут, кутаясь в одеяло из-за озноба. Не замечать выведенных на экран записей было труднее, чем притворяться, что она не знает, что ее муж изменяет ей. Очкарик обернулся, поправив свои очки пальцем. Она сжала губы, невольно вздрогнув. — Хочешь кофе? — спросил он. Она сделала покачала головой, кивнула и пожала плечами, слишком пусто оказалось в голове. На третьей камере, в левом нижнем углу, появилась она сама, осторожно несущая сумку на плече. Он вернулся с двумя чашками испускающего пар кофе и вручил ей чашку. — У тебя не будет проблем… из-за этого? — шепотом спросила она. — Я это писал. А они не поменяли пароль от базы, когда установили ее, — пальцем в переносицу. Взгляд за взгляд. — Никогда не меняют… Эль понимающе кивнула. — А меня попросили проверить базу данных на случай, если что-нибудь из записей все же уцелело, — раздалось улыбчивое на голос. Кивать она не стала. Только села на широкий подоконник и обняла себя за колени, слушая тикание настенных часов. — Эй? — он коснулся ее плеча. Она вздрогнула, подняв на него глаза. Он протянул ей чашку. — Твой кофе остыл, но я могу погреть… Она повела плечом, избежав прикосновения. — Извините, — не по-мужски робко извинился он, подняв брови, из-за чего очки съехали на пару миллиметров. Он спросил, в порядке ли она, и за отстутствием ответа вернулся за ноутбук. — Почему ты помогаешь мне..? — спросила она под утро, когда он ни разу не попытался затащить ее в кровать. — Потому что я не вижу разницы между бомбой и человеческим сердцем, — сняв очки, серьезно сказал он. Она опустила голову, разминая ногти, избавиться от которых теперь будет не так просто. Дебильное было решение. — Человек живет с бомбой замедленного действия внутри. И даже не знает, когда она взорвется, и весь его мир рассыпется на части, — раздалось за ее спиной. Совсем близко. Эль сжала губы, глядя на снующие за оком машинки. Куда-то спешила скорая. — Время ограничено. Лишнее напоминание об этом тоже не лишнее, на самом деле. Никто же не пострадал… Она обернулась. Он поправил очки, мягко и глуповато улыбаясь. Ей никогда не нравились такие мужчины. Точнее — она никогда не обращала на них внимания. Несуразные, наивные и простые, они напоминали больших детей, ни на что не способных без своей мамочки. Но взрослых мужчин она уже видела — и все они были коллекционерами, неспособными любить только одну любимую игрушку. Но этот человек был не таким, как ее муж. Она плотнее закуталась в гостиничное одеяло и отхлебнула глоток кофе. Она вдруг отчетливо почувствовала смерть за своим плечом, и смерть звала ее по имени, заставляя сердце биться сильнее. Или это был только кофе? Трудно сказать. Она могла наверняка сказать только одно. Две вещи, если быть точной: она была не такой, как ее муж. А он не был таким, как его жена. Да, это совершенно точно был «Не он».