***
В половине шестого вечера Эмма, надежно укутанная в пушистый плед, уже сидела в машине Реджины. Снаружи оказалось туманно и холодно, зато в салоне уютно грела печка, пахло мятой и хвоей, и тихонько работала магнитола, настроенная на частоту «Радио Сторибрука», гоняющего рождественские хиты восьмидесятых. И все это было бы очень уютно и по-праздничному, кабы не унылый пейзаж больничной парковки, открывающийся из окна автомобиля: тускло-серое небо, промерзшие голые деревья, заиндевевшая земля на островках газонов по бокам от здания. Ни снега, ни солнца, лишь вырисовывающиеся в тумане силуэты двух людей на дорожке у парка, прилегающего к больнице: толкающая кресло медсестра и пациент — какой-то старик, изваянием застывший в этом самом кресле, и только кисти его рук, согнутых в локтях, беспрестанно подрагивали. Свон, как и старика, вывезли из здания на больничном кресле, хоть она и отнекивалась, убеждая и Реджину, и медсестер, что вполне способна передвигаться самостоятельно. Однако, как выяснилось, это противоречило правилам, прописанным в указе и заверенным самим мэром. А мэр и правила, как известно, — понятия неотделимые. Помимо бумаги о выписке Эмме выдали и прозрачный пакет с личными вещами — теми, что спасатели позже обнаружили в ее покореженном «жучке», после того, как достали его из-под обломков дерева. Свон спросила Реджину о судьбе своей верной машинки, и та, скривившись, заявила, что ужасная консервная банка цвета «вырви глаз», на которой приехала Эмма, была отогнана на свалку, где ей, в общем-то, и место, но сама Миллс, по доброте душевной, посчитала, что у девушки могут быть какие-либо нежные чувства к этому гробу на колесах, и распорядилась перевезти машину в автомастерскую Тиллмана, где ей вернули надлежащий вид, и теперь «жучок» ожидает свою хозяйку в гараже мэра. Эмма обрадовалась, а затем ее счастье стало еще больше, когда она обнаружила в пакете с личными вещами, помимо всего прочего типа бутылки минеральной воды, салфеток и блокнота, — свои собственные и Реджинины письма, с которыми не расставалась и хранила в кармане водительского сиденья. Она понятия не имела, какие законы действовали в этом магическом временном замуте, в который ее втянуло, и почему письма, — которых, по сути, еще не должно было существовать, — не исчезли, растворившись в воздухе, и, честно говоря, ей не хотелось в это вникать. Слишком много всего произошло, и у Свон не осталось достаточно любопытства и сил, чтобы всерьез задуматься о причинах и последствиях, и связях, и правилах, — она просто была счастлива иметь на руках доказательства того, что все это было на самом деле. Доказательства, которые позже она обязательно предъявит Реджине, для начала, однако, убедившись, что та не запрет ее в подвале Вейла. Помимо писем в пакете был и ее телефон с, к сожалению, полностью «убитой» батареей, мгновенно привлекший внимание Миллс, которая осторожно поинтересовалась, что за странный прямоугольник девушка нежно прижимает к груди. Эмма заверила ее, что обязательно когда-нибудь расскажет, как и многом другом, но позже. На это обещание мэр смерила ее взглядом, полным подозрения, но ничего не сказала. И вот сейчас Эмма сидела на пассажирском месте, пока Генри, устроившийся на заднем сиденье, увлеченно читал новый комикс, — один из целой пачки, припасенной Реджиной к Рождеству, который, не выдержав умоляющего взгляда сына, та отдала ему, — и наблюдала, как Миллс сосредоточенно пристегивает ее ремень безопасности, вновь оказавшись так близко, что девушка отчетливо слышала нотки ее фруктового шампуня и пряный аромат из смеси корицы, имбиря, мускатного ореха и каких-то душистых трав. Эмма была уверена, что именно так должно пахнуть Рождество. — Ну как? — спросила явно взволнованная Реджина, хмурясь и придирчиво оглядывая девушку. — Вам удобно? Не холодно? Голова не кружится? — Все нормально, — заверила ее Свон, улыбаясь. — Все идеально, не нервничай ты так. И поехали уже, я умираю с голоду. — Ну, конечно, — сказала Реджина, захлопывая дверцу и обходя автомобиль, чтобы устроиться на водительском месте. — Вас же весь день морили голодом. И, между прочим, — добавила она, — я не нервничаю. Просто хочу убедиться, что все под контролем. — То есть, тебе важно все контролировать, да? — с любопытством спросила Эмма. — Любишь командовать? — Я думала, вы уже это поняли, мисс Свон, — рассеянно ответила мэр, заводя мотор. — И это проявляется... ну, во всех сферах жизни, без исключения? — тон ее голоса привлек внимание Реджины, выезжающей с больничной парковки, и та, оторвав напряженный взгляд от зеркала заднего вида, переместила его на лицо собеседницы. Несносная девушка смотрела прямо на Миллс, взгляд был откровенным, и в нем читался вызов и что-то еще, чему женщина пока не могла дать названия. — А вот это, мисс Свон, вам придется выяснить самостоятельно, — хищно улыбнулась Реджина и вдавила педаль газа.***
Многим позже, когда с праздничным ужином было покончено, просмотрено два с половиной рождественских фильма, сыграна партия настольной игры, а Генри уложен в постель, обе женщины сидели на диване в гостиной и пили гоголь-моголь: Реджина — настоящий, с ромом, а Эмма — детскую версию напитка, поскольку властная мадам мэр строго-настрого запретила ей мешать алкоголь с таблетками. Так что из них двоих именно Реджина была слегка под градусом, — Свон же, теоретически, оставалась трезва как стеклышко, что она сама находила странным, ведь на практике девушка чувствовала себя совершенно опьяненной. Она не отрицала, что это чувство могло было быть вызвано близостью Реджины. И поэтому — только чтобы проверить свою теорию — она сократила расстояние между ними, неловко елозя по дивану, поскольку в одной руке у нее был напиток, а другая покоилась в гипсе. — Что вы делаете, мисс Свон? — спросила ее Миллс; в ее голосе не было страха, но глаза широко распахнулись и потемнели, и она отставила собственный бокал на столик. — Проверяю кое-что, — хрипло ответила Эмма. — Провожу один... эксперимент, — и придвинулась еще ближе. И, так как женщина не делала попыток отстраниться, вместо этого переместив взгляд на губы Эммы и нервно сглатывая, та наклонилась и поцеловала ее. И Реджина ответила; одна рука скользнула ей в волосы, пропуская сквозь пальцы белокурые локоны, ладонь второй легла на шею Эммы, сначала легонько удерживая ее, а затем, по мере того, как углублялся поцелуй, сильнее и увереннее прижимая девушку к себе. Они отстранились лишь когда недостаток кислорода стал критическим, и уставились друг на друга, тяжело дыша. — Эмма? — выдохнула Миллс; ее грудь быстро вздымалась и опускалась, а в широко распахнутых карих глазах на мгновение мелькнули паника и узнавание. — А? Да... я ... в смысле, что? — Свон изо всех сил старалась собрать мысли в кучу, но в голове после поцелуя образовалась божественная пустота, и ей понадобилась пара секунд, чтобы осознать и тон, каким Реджина назвала ее по имени, и взгляд, которым при этом ее одарила. — Ты, хммм... Эмма? Но наваждение, нахлынувшее на Миллс, — неожиданное чувство, какое-то томление, будто тоска по чему-то, чего никогда не было, — уже исчезло, и она с шумом втянула воздух через нос и слегка повела плечами, стряхивая с себя его остатки. На какой-то миг ей показалось, что она разгадала головоломку, которая мучила ее всю жизнь, а особенно — в последние два месяца, что разрозненные годами кусочки паззла вдруг встали по своим местам, образовывая четкую картинку, и картинка эта предстала перед Реджиной во всем своем великолепии. Но мгновение кончилось, и картинка исчезла. И все, что осталось от нее, — это удивительное чувство облегчения. Будто наконец она вернулась домой после долгих лет неприкаянных скитаний по чужим землям, будто она брела по выжженной солнцем пустыне, мучимая неугасимой жаждой, и вдруг припала губами к журчащему источнику и делала жадные глотки, будто она была незрячей, проживая год за годом в темноте или каком-то тумане, и вдруг прозрела, и все стало по своим местам, все вокруг обрело четкость и стало осязаемым. Реджина улыбнулась и опустила руки, высвобождая Эмму из страстного захвата, и единственным желанием той было немедленно вернуть их обратно, попросив больше никогда не отпускать. — Восхитительная способность строить связные предложения, мисс Свон, — поддразнила девушку мэр, возвращаясь к привычной и безопасной реальности. — Эй! — возмутилась Эмма. — Я тут, как бы, была немного... занята. — Ах да, точно, — протянула Миллс, — вы же проверяли кое-что. Ну и каковы результаты вашего эксперимента? — Ммм, не уверена, думаю, нужно провести еще один... для верности, — пробормотала девушка и потянулась к ней губами. — Вы определенно идете на поправку, мисс Свон, — рассмеялась Миллс, снова запуская пальцы ей в волосы. — Эмма, — пробормотала та, целуя притягательный шрамик над верхней губой и удовлетворенно подмечая и сорвавшийся с этих самых губ еле слышный вздох удовольствия, и то, как затрепетали и опустились веки Реджины. — Эмма, — согласно прошептала женщина, принимая ласку. — Знаешь, — между тем продолжила девушка, прокладывая дорожку из невесомых поцелуев по линии ее подбородка, — я тут подумала, я совсем не против, если иногда ты все же продолжишь называть меня мисс Свон. Просто из твоих уст это звучит так сексуально, что у меня мурашки появляются в самых неожиданных местах, — добавила она словами самой Реджины, вспоминая их флирт по переписке и то, как женщина выбила у нее из легких весь воздух, когда внезапно приступила к чему-то вроде соблазнения. Но Миллс не успела ничего ответить, так как со второго этажа донесся взволнованный крик Генри: — Эй, ребята, скорее, гляньте в окно! Снег идет! — Что... — Реджина сдвинула брови, отстраняясь от девушки и поворачивая голову в сторону плотно задернутых штор. — Не может быть. — Пойдем, — Эмма, неловко сдвинувшись, слезла с дивана, поднимаясь на ноги, и протянула Миллс здоровую ладонь. Они дошли до окна, Реджина раздвинула тяжелые шторы, и обе женщины одновременно выдохнули в восхищении. С неба, причудливо переливаясь в тусклом свете фонарей, медленно падали крупные хлопья снега. Они оседали на дорожке, и на крышах близлежащих домов, и на ветвях деревьев, и на промерзшей земле, покрывая ее белоснежным одеялом. Мэр и ее гостья, замерев у оконного стекла, завороженно наблюдали за чарующим танцем крупных снежинок. — Поразительно, — выдохнула Реджина. — Снег в Сторибруке. Здесь же не бывает снега. — А еще в Сторибруке время застыло, потому как уже много лет не работают главные часы... ну, я так слышала, — прошептала Эмма и кивнула головой в сторону возвышающейся на заднем плане башни. — Вещи... меняются. Миллс проследила за ее взглядом и ахнула: стрелки, казалось, застывшие навечно, теперь двигались, уверенно отсчитывая секунды. — Получилось, — выдохнула Эмма и облегченно рассмеялась. — Все кончено, — и, встретив вопросительный взгляд Реджины, добавила: — Я тебе потом объясню. Обещаю. А затем Спаситель, исполнивший свое предназначение и, вопреки всем пророчествам оставшийся в живых, снова поцеловал свою Королеву.