Кровавый дождь

      Мы въехали в эту съёмную квартиру пару месяцев назад. Обычный спальный район, до автобусной остановки как до Девоншира. Единственное, что нас с Хёком привлекло в ней — это арендная плата. Достаточно низкая. Как раз то, что нужно молодожёнам.       Мы не устраивали пышной свадьбы, просто расписались в районном муниципалитете. Даже друзьям не стали говорить, иначе они бы затаили на нас обиду. Просто, когда позовём их на новоселье, то ошарашим новостью:       — Тадааам! Мы поженились! Сюрприииз!       Пусть только попробуют обидеться после сытного халявного ужина, купленного и приготовленного на наши с Хёком кровные, заработанные усердным трудом денежки.       Я не могу упрекать супруга за то, что вижу его только ночами. У меня нет на это права. К тому же нам с ним хватает этих мимолётных минут близости, чтобы восполнить недостаток друг друга. Секс у нас недолгий, но страстный. У Хёка не всегда всё получается с первого раза, потому что он очень устаёт. Он работает на двух работах, чтобы содержать нас. Иногда, просыпаясь от чуткого сна, я вижу, как он дымит сигаретой за компьютером и что-то там сочиняет. Хёк — музыкант. Но в силу того, что одной музыкой сыт не будешь, он устроился на «настоящую», как я это называю, работу.       Хёк ни разу не высказал мне недовольства по поводу того, что практически весь наш бюджет держится на нём. А я что? Я — ничего. Студентка. Первую половину дня я старательно учусь, чтобы иметь возможность получать стипендию. А в оставшееся время — подрабатываю официанткой в кафе, на другом конце города. Не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что я не в простой жизненной ситуации.       Невзирая на все житейские сложности, с которыми сталкивается любая молодая пара, нам с Хёком очень радостно вместе. Он всепонимающий, чуткий, внимательный. Мы никогда не молчим, когда между нами возникает недопонимание, пытаемся говорить и находить общий знаменатель. А ещё у Хёка богатая фантазия. Не знаю ни одной девушки из моего близкого окружения, которая могла бы похвастаться столь необычными романтическими свиданиями, какие были у нас. И хоть иногда я слышу, как за моей спиной они шепчутся о нём: «ну этот её… музыкант поехавший», меня это совсем не трогает. Просто потому, что им невдомёк, что изначально я влюбилась в ум этого человека, а уж после — во всё то, что шло к нему в дополнение. Smart — is the new sexy.       Сегодня он обещал прийти пораньше, но обещания не сдержал. На работу не вышел напарник, а значит на Хёке двойная нагрузка. Ставлю все фишки на то, что придёт он уставший, как мул, но будет делать вид, что не растратил ни джоуля энергии. Поэтому на ужин я приготовила ему кое-что мясное. Мне очень нравится заботиться о нём, что я даже преуспела в готовке замысловатых блюд. Ну а на десерт я подготовила ему расслабляющую ванну со всякими шипучими вонючками и маслами, которую, если он захочет, мы примем вместе.       Лязганье железных ключей в замочной скважине даёт мне понять, что Хёк наконец-то вернулся. Несусь встречать его, по пути рассматривая в зеркало свой сонный потрёпанный видок. Ну задремала я, что теперь… Он появляется на пороге и улыбается мне. Вышло немного вымученно, да и круги под глазами у него будь здоров. Я делаю вид, что не замечаю его адской усталости и подавленности, и целую его во всё, на что натыкаются губы.       — Айщ… ты как собака. Хвоста телепающегося не хватает.       — Я соскучилась. Сутками же тебя не вижу.       Не буду спрашивать его о том, как прошёл день. По Хёку видно, что всё далеко не лучезарно и радостно.       — Ты голодный? Я приготовила домашний пулькоги, как ты любишь. Только он остыл. Я разогрею.       — Не надо. Я не хочу есть.       Он останавливает меня за руку и притягивает к себе. Его пальцы укладываются на мою поясницу, точно так, как пальцы музыканта примыкают к инструменту и образуют с ним единое целое. По телу пробегает дрожь. Никак не могу привыкнуть к этому ощущению, каждый раз, как в первый. Хёк глубоко и чувственно целует меня, и я понимаю, что он действительно не голоден. От него пахнет сырными крекерами вперемешку с пивом.       — Подожди…       Прерываю его стремительный натиск. Что это с ним? Да, допускаю, что он выпивший, но не на пороге же этим самым заниматься.       — Я набрала тебе ванну, но она тоже уже холодная. Давай я снова её заполню, а ты пока раздевайся. Пять минуточек, Квон Хёк-щи.       Хёк подмигивает мне и утвердительно кивает. Чёлка падает ему на глаза. Моя идея пришлась ему по вкусу. Ух, как же люблю его!       Захожу в ванную комнату, чтобы спустить остывшую воду. Она приобрела зелёный цвет от того количества ароматизаторов, что я в неё добавила. Красиво, но малость неестественно. Смахивает на болотную тину. У меня даже немного подкатывает к горлу. Надо на всякий случай сделать тест на беременность… Опускаю туда руку, чтобы проверить насколько низкой стала температура и замечаю рядом со своим запястьем странную вязкую бордовую каплю. Такое чувство, что она не принадлежит этому месту. Здесь у нас белый кафель, веет свежестью, от чёрной плесени мы сразу же избавились, как только сделали ремонт. Хёк сам выкладывал ванную. А тут НА тебе — красное. Откуда ты взялось? Капля, смешиваясь, с водой растекается на омерзительные подтёки, как жадный сорняк, пускающий корни в почву. Рядом с ней падает ещё одна, похожая капля-близнец, и я резко выдёргиваю из воды руку.       — Хёк?!       Пугаюсь того, как звучит мой собственный голос и отражается эхом от кафельных стен. Не решаюсь повторить имя супруга вслух и просто молчу, отсчитывая секунды до его появления.       — Чего шумишь?..       Улыбка ещё не сошла с его лица, он не понимает в чём дело. Я указываю пальцем на странные капли, которых уже успело прибавиться. Он хмурится.       — Что за нахрен?       Мы с Хёком переглядываемся и одновременно, как синхронисты, поднимаем головы к потолку. А там, на стыках между блочными навесными плитами, сочится…       — Хёк~а, это что… кровь?       Супруг выходит из ванной, я ещё не понимаю зачем. Спустя, как мне кажется, вечность, он возвращается со стремянкой в руках. Мой Хёк залазит под потолок и проводит пальцами по стыковочному шву, растирает между подушечками тёмную жижу и подносит это к носу.       — Знаешь, малыш, на краску не похоже.       — Я звоню в полицию!..       Хёк останавливает меня. Говорит, что мы не знакомы с соседями сверху, и ничего о них не знаем. Мы не можем вмешиваться в их пространство, и звать полицию каждый раз, когда нам мерещится нечто подозрительное. Я на грани истерики. В моих глазах стоят слёзы.       — Хёк! У нас с потолка капает чья-то кровь, а ты предлагаешь мне взять себя в руки?! Допускаю, что может быть они не выносили чёрт его знает сколько мусор и это какие-то сраные отходы от мяса, не знаю… Но что если кровь человеческая? Что если…       Мы крупно поссорились впервые за всё время нашего с Хёком знакомства. Он даже поднял на меня руку. Но полицию я всё-таки вызвала. И мои опасения стопроцентно подтвердились. Прямо над нами был обнаружен труп молодой женщины. Она была той ещё тихоней, домоседкой, поэтому никто о ней практически ничего не мог рассказать. Смерть её, по-видимому, была кошмарной, поскольку, когда вскрыли дверь, в мои ноздри ударил тошнотворный смрад разложения. Хёк увёл меня. Сказал, что тело обезображено и его части отделены друг от друга.       Теперь я очень хочу съехать из этого места, но Хёк считает это детской прихотью.       — Люди каждый день умирают. Каждую секунду. Что мы теперь будем переезжать с места на место, узнав о чьей-то кончине? Она же не прямо здесь была убита. У нас нет денег на переезды, детка.       И всё-таки мне страшно. Хёк так изменился. Никогда не видела этой его стороны. Но больше всего меня волнует то, что прежде, чем, он заставил меня уйти подальше от той злосчастной квартиры, я успела узреть там журнальный столик. На нём были приконченные пивные жестянки и… пачка сырных крекеров.